ДО. fi. Палиееааи

СТРУКТУРАЛИЗМ — фр. STRUCTURALISME,.англ. STRUCTURALISM, нем. STRUKTURALISMUS — комплекс направ­лений в целом ряде наук, объединяемых общими философско-эпистемологич. представлениями, методологич. установками и спецификой анализа, складывавшийся в период с начала XX в.

СТРУКТУРАЛИЗМ 135

и по 40-е годы включительно. В формировании С. участвовали Женевская школа лингвистики (Ф. де Соссюр и его ученики), русский формализм, пражский структурализм, американская школа^семиотики Ч. Пирса и Я. Морриса, Копенгагенский и Нью-Йоркский лингвистич. кружки, структурная антропология К. Леви-Стросса, структурный психоанализ Ж. Лакана, струк­тура познания М. Фуко, структурная лингвопоэтика Р. Якобсона с его теорией поэтического языка.

Собственно литературоведческий С. сложился в результате деятельности условно называемой " Парижской семиологической школы" (ранний Р. Барт, А.-Ж. Греймас, К. Бремон,

Ж. Женетт, Ц. Тодоров и др.) (46, 47, 157, 158, 159, 63, 144, 348, 350, 351), а также " Бельгийской школы социологии литера­туры" (Л. Гольдман и его последователи) (153, 154, 155). Время наибольшей популярности и влияния франц. С. — с середины 50-х годов (публикация в 1955 г. " Печальных тропиков" Леви-Стросса) до конца 60-х — начала 70-х годов. В США С. сохра­нял свой авторитет на протяжении всех 70-х годов (Дж. Каллер, К. Гильен, Дж. Принс, Р. Скоулз, М. Риффатерр) (82, 162, 295, 297, 330, 310, 312). На рубеже 70—80-х годов те исследо­ватели, которые более или менее остались верны структуралист­ским установкам, сосредоточили свои усилия в сфере наррато-логии, большинство же бывших структуралистов перешли на позиции постструктурализма и деконструктивизма.

С. как структурно-семиотич. комплекс представлений в сво­их самых общих чертах имел явно лингвистич. ориентацию и опирался на новейшие по тому времени концепции языкознания и семиотики. В первую очередь это касалось теории знака Ф. де Соссюра как некоего целого, являющегося результатом ассоциации означающего (акустического образа слова) и озна­чаемого (понятия). Подчеркивалось, что знак по своей природе " произволен": " Означающее немотивировано, т. е. произвольно по отношению к данному означаемому, с к-рым у него нет в действительности никакой естественной связи" (24, с. 101). Иными словами, в разных естественных языках (англ., франц., русск. и т. д.) одно и то же понятие, например, " дерево" может обозначаться по-разному: tree, arbre, тем не менее его употреб­ление строго упорядочено в той конкретной лингвистич. систе­ме, какой является любой естественный язык: " Слово " произвольный"... не должно пониматься в том смысле, что означающее может свободно выбираться говорящим (...человек

136 СТРУКТУРАЛИЗМ

не властен внести даже малейшее изменение в знак, уже приня­тый определенным языковым коллективом...)" (там же).

Самым существенным в этом положении Соссюра был тезис о неразрывности означающего и означаемого, неотделимых друг от друга как две стороны бумажного листа (" Язык можно также сравнить с листом бумаги. Мысль — его лицевая сторо­на, а звук — оборотная; нельзя разрезать лицевую сторону, не разрезав и оборотную") (там же, с. 145).

Другими базовыми понятиями, к-рыми оперировали теоре­тики С., опиравшиеся на учение о языке Соссюра и его после­дователей, были постулаты о коллективном характере языка (" Язык существует только в силу своего рода договора, заклю­ченного членами коллектива") (там же, с. 52) и его изначально коммуникативной природе. С этим было связано и представле­ние о коде как о совокупности правил или ограничений, обеспе­чивающих функционирование речевой деятельности естествен­ного языка или какой-либо знаковой системы: иными словами, код обеспечивает коммуникацию, в том числе и литературную. Он должен быть понятным для всех участников коммуникатив­ного процесса и поэтому, согласно общепринятой точке зрения, носит конвенциональный (договорной) характер. Таким обра­зом, и сам язык понимался как система правил, т. е. как коди­фицированный язык.

Помимо лингвистич. основы другой неотъемлемой состав­ляющей С. является понятие структуры. Согласно Ж. Вьету (359) и Ж. Пиаже (288), структуру можно определить как модель, принятую в лингвистике, литературоведении, матема­тике, логике, физике, биологи и т. д. и отвечающую трем усло­виям: а) целостности — подчинение элементов целому и неза­висимость последнего; б) трансформации — упорядоченный переход одной подструктуры (или уровня организации состав­ляющих данную структуру элементов) в другую на основе правил порождения; в) саморегулирования — внутреннее функционирование правил в пределах данной системы,

Основная тенденция в понимании структуры у франц. лите­ратуроведов заключалось в том, что составляющие ее элементы рассматривались как функции (традиция, заложенная русскими формалистами), однако в противоположность русским форма­листам и пражским структуралистам, акцентировавшим истори­чески изменчивый, диахронич. аспект любой системы лит. характера, на первый план в С. вышла проблема синхронии. Например, А.-Ж. Греймас, Р. Барт, К. Бремон, Ж. Женетт,

СТРУКТУРАЛИЗМ 137

Ю. Кристева, Ж-К. Коке, Ц. Тодоров пытались выявить внутреннюю структуру смыслопорождения и сюжетного по­строения любого повествования вне зависимости от времени его возникновения и создать систематизированную типологию жанров.

Лингвистич. ориентация структуралистов проявлялась так­же в том, что они развивали гипотезу американских языковедов Э. Сепира и Б. Уорфа о влиянии языка на формирование моде­лей сознания (например, Уорф на основе того факта, что в эскимосском языке имеется гораздо больше слов для обозначе­ния различных видов снежного покрова, чем в англ., утверждал существование у эскимосов особой способности видеть эти различия, не замечаемые носителями англ, языка) и отстаивали тезис, согласно к-рому язык и его конвенции одновременно порождают и ограничивают видение человека вплоть до того, что само восприятие действительности структурируется язы­ком; поэтич. же язык стали рассматривать как основной зако­нодатель лингвистич. творчества на всех уровнях, начиная с фонетич. организации языкового материала и кончая модели­рующей и конституирующей способностью специфическим образом организовывать познавательный универсум — " эпистему".

Эта тенденция сохранилась и у большинства постструктура­листов, исходящих из панъязыковой концепции сознания, т. е. из тождества языка и сознания. Более того, сам мир в пред­ставлении структуралистов был структурирован по законам языка, по законам " универсальной грамматики".

Хотя литературоведческий С. немыслим вне семиотич. представлений, тем не менее эти его две составные части далеко не всегда мирно уживались друг о другом. Помимо того что семиотика как отдельная дисциплина отнюдь не ограничивается лишь сферой лит-ры, проблема заключается также и в том, что последовательно семиотич. понимание природы иск-ва по своей сути противоречит той структуралистской тенденции, в рамках к-рой лит. текст рассматривался как замкнутая в себе автоном­ная сущность. Можно вспомнить ожесточенные и бесплодные дебаты во франц. журналах конца 60-х — начала 70-х годов о принципе " замкнутости" лит. текста (clô ture). Это определен­ное несходство изначальных установок стало особенно остро ощущаться в период кризиса структуралистской доктрины, наступившего тогда же. Данный период часто называют време­нем " семиотической критики С." (работы раннего Ж. Дерриды,

138 СТРУКТУРАЛИЗМ

Ю. Кристевой, группы " Тель кель", позднего Р. Барта) (94, 98, 236, 48, 49, 50). Вместо слова " структурализм" стали употреблять термин " семиотика".

В рамках С. иногда выделяют три направления: 1) семиологии.-структурное, 2) грамматика текста, и 3) семиотич.-коммуникативное. Первое в целом охватывает представителей " Парижской семиологической школы", стре­мившихся выработать адекватные способы описания нарратив­но определяемых структур и соответствующей им грамматики повествования. Направление грамматики текста (П. Хартманн, Т. А. ван Дейк, X. Ризер, Я. Петефи, И. Иве и др.) (171, 107, 108, 109, 287, 192, 298) ставит перед собой задачу на основе лингвистич. правил создать модель грамматики текста, которая должна описывать не только речевую, но и нарративную компе­тенцию и тем самым выявить специфику процессов перехода с глубинных на поверхностные структуры самых различных текстов, в том числе и литературных.

Третье направление — коммуникативное — разрабатыва­
лось в трудах 3. Шмидта, Г. Винольда, Э. Моргенталера и др.
(328, 329, 366, 275), акцентировавших прежде всего факторы
порождения и восприятия текста, а также пытавшихся охарак­
теризовать интра- и интертекстуальные коммуникативные
аспекты отношений между отправителем и получателем языко­
вой информации и исследовать взаимообусловленную связь
внутренних свойств текста (его " репертуар",

" повествовательные стратегии", " перспективы") и специфики его восприятия.

Последние два направления обычно объединяют в рамках ак­тивно развивающейся в настоящее время дисциплины " лингвистика текста" (Б. Совинский, В. Дресслер, Р. А. де Богранд, В. Калмейер, X. Калферкемпфер) (333, 55, 218, 219). В свою очередь, на основе " лингвистики текста", занимающейся самыми различными видами текста, сложилось особое направле­ние, исследующее с лингвистич. позиций коммуникативную про­блематику текста худа, лит-ры (Т. А. ван Дейк, Р. Познер, Р. Фаулер, Р. Оман, Дж. Лич и др.) (108, 290, 133, 282, 245) и опирающееся на " теорию речевых актов" Дж. Остина и Дж. Р. Серля (20, 332). Литературоведческий С. всегда был самым тесным образом связан с лингвистикой, влияние к-рой было особенно сильным на начальном этапе его становления, но затем стало заметно уменьшаться в результате критики со стороны постструктуралистов. Концепция " речевых актов" повлекла за

СТРУКТУРАЛИЗМ 139

собой новую волну весьма активного воздействия лингвистики на литературоведение, вызвав оживленную полемику среди структу­ралистов и постструктуралистов. Такие исследователи, как Л. М. Пратт, Ж. Женетт, О. Дюкро, Ф. Реканати, Э. Парре и др. (294, 147, 113, 299, 284) создали на основе ее творческой переработки ряд чисто литературоведческих концепций как о самом статусе повествовательного вымысла (или " фиктивного высказывания"), так и о специфике его функционирования в отличие от других, нелитературно-худож., форм языковой дея­тельности.

Основная специфика С. заключается прежде всего в том, что его приверженцы рассматривают все явления, доступные чувственному, эмпирическому восприятию, как " эпифеномены", т. е. как внешнее проявление (" манифестацию") внутренних, глубинных и поэтому " неявных" структур, вскрыть к-рые они и считали задачей своего анализа. Таким образом, задача струк­турного анализа худож. произведения определяется не как попытка выявить его неповторимую уникальность, а прежде всего как поиски внутренних закономерностей его построения, отражающие его абстрактно-родовые признаки и свойства, якобы присущие всем лит. текстам вне зависимости от их конкретного содержания, либо — на еще более обобщенно -абстрактном уровне — как стремление описать, как подчерки­вал Барт, сам " процесс формирования смысла". Подобным подходом и объясняются призывы Р. Барта отыскать единую " повествовательную модель", Р. Скоулза — " установить модель системы самой лит-ры", " определить принципы струк­турирования, к-рые оперируют не только на уровне отдельного произведения, но и на уровне отношений между произведения­ми во всем паю лит-ры" (330, с. 10), Дж. Каллера — " открыть и понять системы конвенций, к-рые делают возможным само существование лит-ры" (82, с. VIII). Эта тенденция структур­ного анализа обнаруживать глубинные и потому неосознавае­мые структуры любых семиотич. систем дали повод для ото­ждествления многими теоретиками С. с марксизмом и фрей­дизмом как близкими ему по своему научному пафосу и целям методами, — отождествлению, - которое со временем стало широко распространенной мифологемой западной теоретич. мысли.

С. был проникнут пафосом придать гуманитарным наукам статус наук точных; отсюда его тенденция к отказу от эссеизма, стремление к созданию строго выверенного и формализован-

140 ТЕКСТУАЛЬНАЯ ПРОДУКТИВНОСТЬ

ного понятийного аппарата, основанного на лингвистич. терми­нологии, пристрастие к логике и математич. формулам, объяс­нительным схемам и таблицам, к тому, что впоследствии полу­чило название " начертательного литературоведения". Таковы многочисленные схемы и таблицы смыслопорождения любого повествования А.-Ж. Греймаса и его последователей (157, 159), различные модели сюжетосложения, предлагаемые Ж. Женеттом (144, 145, 146), К. Бремоном (63), ранними Р. Бартом (47) и Ц. Тодоровым (348, 349, 350, 351), попыт­ка Ж.-К. Коке дать алгебраическую формулу " Постороннего" Камю (79) или 12 страниц алгебраических формул, с помощью к-рых Дж. Принс описал " структуру" Красной Шапочки" в своей кн. " Грамматика историй" (295).

Общеевропейский кризис рационализма в конце 60-х годов, одной из форм к-рого в сфере литературоведения и был С., привел к очередной смене парадигмы научных представлений и вытеснению С. на периферию исследовательских интересов другими, более авторитетными на Западе в последнее двадца­тилетие направлениями: постструктурализмом и деконст-руктивизмом.