О пределах блага и зла

отношения. Ведь если бы наслаждением было только то, что, если можно так выразиться, как бы щекочет чувства^ и воздей­ствует на них, принося приятные ощущения, то ни рука, ни ка­кая-либо другая часть тела не могла бы удовлетвориться толь­ко отсутствием страданий, не будучи приятно движимо на­слаждением. Если же наивысшим наслаждением является, по мысли Эпикура, полное отсутствие страдания, то в первом слу­чае, Хрисипп, тебе правильно сказали, что рука не испытывает никакого желания в подобном состоянии, а во втором - невер­но то, что если бы наслаждение было благом, то желала бы его. Ведь именно потому она не испытывает желания, что свобод­ная от страданий, испытывает наслаждение¹⁰.

XII. 40. А то, что наслаждение есть предельное благо, очень легко можно понять из следующего: представим, что кто-то постоянно испытывает удовольствие от множества ве­личайших душевных и телесных наслаждений, которым не препятствует и не угрожает никакое страдание. Можем ли мы сказать в таком случае, что существует состояние более пред­почтительное и более желанное, чем это? Ведь тот, кто нахо­дится в подобном состоянии¹, необходимо обладает и твердо­стью духа, не страшащегося ни смерти, ни страданий, ибо смерть означает отсутствие ощущений², страдание же обычно бывает несильным, если оно длится долго, если же оно сильно, то непродолжительно, так что величина его возмещается не­продолжительностью, продолжительность же легкостью^.

41. А если сюда присоединить и то, что он не страшится божества⁴ и не позволяет исчезнуть былым наслаждениям, но постоянно радуется, вспоминая о них⁵, то разве существует что-нибудь лучшее, что можно было бы еще прибавить к это­му? Представь себе, с другой стороны, человека, измученного такими ужасными душевными и телесными страданиями, кото­рые только могут выпасть на его долю, когда нет никакой на­дежды на облегчение, когда ни в настоящем, ни в будущем нельзя ожидать никакого наслаждения - можно ли назвать или вообразить какое-нибудь состояние, более жалкое, чем это?

Книга первая

Поэтому, если нужно всеми силами избегать жизни, полной страданий, то, конечно же, жизнь, полная страданий, является наивысшим злом, и соответственно предельным благом явля­ется жизнь, полная наслаждений. Ведь у нашего ума нет ниче­го, где бы он остановился как у предела⁶, и все страхи и огор­чения сводятся к страданию⁷, и не существует ничего иного, что могло бы по своей природе причинять беспокойство и тревогу⁸.

42. Кроме того, все стремления достигнуть или избежать чего-то, да и вообще все действия берут начало или от наслаж­дения, или от страдания, а раз это так, то очевидно, что все правильные и достохвальные деяния имеют целью жизнь, до­ставляющую наслаждения. Поскольку же это и есть высшее или предельное, или крайнее благо (что греки называют xeXoq), ко­торое само не сводится ни к чему иному, в то время как к нему самому сводится все, то следует признать, что высшим благом является жизнь, приносящая наслаждение.

XIII¹ Те же, кто полагают высшее благо только в доброде­тели и ослепленные блеском имени не понимают требований природы², могут освободиться от этого величайшего заблуж­дения, если соблаговолят выслушать Эпикура. Кто бы признал достохвальными и достойными стремления к ним все эти ва­ши замечательные и чудесные добродетели, если бы они не приносили наслаждения? 3 Ведь подобно тому, как искусство врача мы восхваляем не за само по себе искусство, а за доброе здоровье, приносимое им, или искусство кормчего, коль скоро он хорошо умеет вести корабль, мы хвалим за ту пользу, кото­рую оно приносит, а не за самое искусство, так и мудрость⁴, которую должно считать искусством жизни, не была бы пред­метом стремлений, если бы не приносила никакой пользы⁵. Ведь к ней стремятся, видя в ней некоего мастера, умеющего находить и доставлять наслаждение.

43- А что я называю наслаждением, вы уже знаете, и я на­поминаю об этом лишь для того, чтобы неприязненное отно­шение к самому слову вы не перенесли на всю мою речь. По-