Главная страница Случайная страница Разделы сайта АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже.
Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал.
Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее. ✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать». Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами! Книга первая 1 страница
XXI. 71. А поэтому, если все, что я говорил, ярче и светлее самого солнца, если все это вытекает из источника самой природы, если вся моя речь подтверждает свою истинность свидетельствами наших чувств - свидетелей неподкупных и честных, если даже не умеющие говорить младенцы, если даже бессловесные животные, следуя своей наставнице и проводнику природе, ясно заявляют, что нет ничего благотворного, кроме наслаждения, нет ничего тягостного, кроме страдания (а их суждения об этом ничем не искажены и не испорчены), то разве не должны мы быть бесконечно благодарными тому, кто, как бы вняв этому гласу природы, так прочно и так основательно усвоил его, что сумел вывести всех здравомыслящих людей на путь умиротворенной, безмятежной, спокойной, счастливой жизни? Если же Эпикур представляется тебе недостаточно образованным, то причина здесь в том, что он не признавал никакого образования, если оно не способствует достижению счастливой жизни1. 72. Разве стал бы он тратить время на чтение поэтов, как по твоему совету делаем это мы с Т^иарием, ведь от них нет никакой пользы, а удовольствие, приносимое ими, поистине ребяческое; или, подобно Платону, тратить себя на музыку, геометрию, математику, астрономию, которые не могут быть истинными, ибо основываются на ложных началах, а если бы и были истинными, то все равно не давали бы ничего для того, чтобы сделать нашу жизнь более приятной, то есть - лучшей? Иными словами, неужели он стал бы изучать все эти науки, а науку жизни, столь великую, столь трудную и столь плодотворную, забросил? Значит, это не Эпикур необразован, а невежественны те, кто считает необходимым изучать до самой старости то, что стыдно не знать даже детям». После этих слов он сказал: " Я изложил свое мнение главным образом для того, чтобы узнать, что ты думаешь об этом. Ведь до сих пор у меня не было возможности сделать это так, как я хотел". Книга вторая * 1. 1. Оба смотрели на меня, всем своим видом выражая готовность слушать. Тогда я сказал: «Прежде всего прошу не принимать меня за философа, намеревающегося поучать вас и излагать некое учение, что, кстати, я всегда не одобрял и у самих философов. Разве Сократ, которого по праву можно назвать отцом философии, поступал когда-нибудь подобным образом? Этот обычай завели те, кого в то время называли софистами, первым из которых леонтинец Горгий осмелился предложить публике задавать ему тему речи, то есть просить его говорить о любом предмете, о котором кто-либо пожелает слушать1. Предприятие дерзкое, я бы даже сказал, бесстыдное, если бы этот обычай не проник позднее и к философам нашей школы2. 2. Но, как можно понять из Платона, мы знаем, что и тот, кого я только что назвал, и прочие софисты были осмеяны Сократом. Ведь он имел обыкновение, расспрашивая и задавая вопросы, выявлять мысли тех, с кем он беседовал, чтобы, отталкиваясь от их ответов, рассуждать о том, что считал нужным. Этот метод не был сохранен последующими философами, но Арке-силай вернулся к нему и предложил желающим слушать его не задавать ему вопросов, а самим высказывать собственное мнение, и когда они его высказывали, возражал имЗ Те, кто его слушал, насколько могли, отстаивали свою точку зрения. У других Книга вторая же философов всякий задавший какой-либо вопрос умолкает, впрочем, такой порядок еще существует в Академии: когда желающий получить ответ говорит, например: " Высшим благом мне представляется наслаждение", - ему на это возражают целой лекцией. И легко понять, что те, которые говорят, что им " нечто кажется", сами не придерживаются этого мнения, а хотят лишь услышать возражение. 3. Мы же поступаем лучше. Ведь Торкват не только высказал свое мнение, но и пояснил, почему он так думает. Однако же, хотя я и получил огромное удовольствие от пространной речи Торквата, полагаю более целесообразным, останавливаясь на отдельных вопросах и уяснив, с чем именно каждый соглашается, а что отрицает, сделать вывод из того, что принимается всеми и прийти к определенному заключению. Когда же речь, подобно горному потоку, несется безудержно, то сколько бы она ни несла с собой различных вещей, ты все равно ничего не запомнишь, ничего не усвоишь и никак не сможешь обуздать столь бурную речь. При обсуждении какого-либо вопроса любая речь, следуя некоему определенному порядку, должна прежде всего предуведомить (praescribere), как в юридических формулах: " Рассматривается следующее дело" 4, - чтобы все участвующие в обсуждении были согласны относительного того, что является предметом дискуссии. II. 4. Об этом говорится в " Федре" у Платона1, и это же принимает Эпикур2, полагая, что так дблжно поступать во всяком исследовании, но он не заметил, что непосредственно за этим следует. Он не хочет давать определение предмету (res)3. А без этого спорящим иной раз невозможно прийти к соглашению о предмете их спора, как это и происходит в том самом вопросе, о котором мы сейчас рассуждаем. Мы стараемся найти крайний предел блага. Можем ли мы знать, что это такое, если не установим для себя, говоря о крайнем пределе блага, чтб есть предел и чтб есть само благо? О пределах блага и зла 5. Но это обнаружение как бы скрытых от нас вещей, когда открывается, чтб есть чтб, и есть определение, и ты сам иной раз прибегал к нему, не подозревая этого. Ведь ты же дал определение, говоря, что это, как бы его ни назвать - предел, конец, цель, крайнее, - как угодно, и есть то, к чему сводятся все правильные поступки (quae recta fierent), само же оно не сводится ни к чему. Это превосходно! Может быть, если бы потребовалось, ты определил бы еще и чтб есть само это благо или чтб является желанным (appetendum) по природе, что полезным, что приятным, что лишь приемлемым. А теперь, если тебе не трудно, поскольку ты вообще не отвергаешь определений и при желании даешь их, то мне бы хотелось, чтобы ты определил, чтб есть наслаждение, к чему, собственно, и сводится все наше исследование». 6. Он говорит: " Кто же, скажи на милость, не знает, что такое наслаждение, и кто стремится получить определение, чтобы лучше понять это? " 4. Я отвечаю: «Я бы указал на самого себя, если бы, как мне кажется, не знал прекрасно, что такое наслаждение, и не закрепил это достаточно прочно в своей голове5. Сейчас же я заявляю, что сам Эпикур не знает этого и не очень тверд в этом, что он, непрестанно повторяя о необходимости тщательно следить за смыслом слов6, сам не понимает, что означает слово " наслаждение", то есть какое понятие выражается этим словом». III. Тут он рассмеялся и говорит: " Вот это великолепно! Чтобы тот, кто видит в наслаждении цель всякого стремления, считая его предельным, высшим благом, не знал, что это такое и каково оно! " " Но, - отвечаю я, - или Эпикур не знает, что такое наслаждение, или этого не знает никто из смертных". " Как это так? " " А вот каю всем известно, что наслаждение есть то, что, воздействуя на чувства, приводит их в движение и наполняет неким приятным ощущением" 1. 7. " Ну и что, - говорит он, - разве Эпикур не знает такого Книга вторая ет ли где-нибудь и чтб представляет собой какое-то благо, кроме того, которое доставляет нам еда, питье, слух и непристойные наслаждения2. Разве он не говорит этого? " " Как будто бы я должен стыдиться этих слов и не смогу объяснить, в каком смысле это говорится? " «А я и не сомневаюсь, что ты легко можешь это сделать и что не существует ничего, в чем бы тебе было трудно согласиться с мудрецом, единственным, насколько мне известно, дерзнувшим провозгласить себя таковымЗ. Ведь я не думаю, чтобы Метродор сам про себя говорил так, но когда Эпикур называл его мудрецом, он не отказывался от столь великой чести; а знаменитые семь мудрецов4 не сами провозгласили себя, а были всенародно признаны таковыми во всех странах. 8. Но здесь я готов согласиться, что Эпикур вкладывает в 9. Тот отвечает: " Он говорит, что оно само по себе не явля О пределах блага и зла по сути дела, есть вещи разные". " Нет, - говорит он, - здесь я буду упорствовать, ибо ничего не может быть истиннее моих слов". " Скажи, пожалуйста, - говорю я, - испытывает ли наслаждение жаждущий, когда он пьет? " " А кто бы мог это отрицать! " " Точно такое же, какое испытывает он, утолив жажду? " «Отнюдь нет, совершенно иное; ведь утоление жажды приносит некое устойчивое наслаждение, наслаждение же от самого процесса удовлетворения жажды является " наслаждением в движении" (in motu)8». " Тогда почему же ты даешь одно и то же наименование столь различным вещам? " 10. " Неужели ты не помнишь, - говорит он, - что говорил я незадолго до этого: наслаждение разнообразится, а не возрастает с исчезновением всякого страдания? " ^ «Прекрасно помню, - говорю я, - по-латыни это звучит хорошо, но не очень ясно, ведь разнообразие (varietas) - это латинское слово, употребляющееся, собственно, когда говорится о разных цветах10, но переносится и на многое, что может быть различным. Это слово можно применить и к поэмам, речи, нравам, судьбам, о разнообразном наслаждении обычно говорят, когда оно происходит от многих различных вещей, доставляющих различные наслаждения. Если бы ты имел в виду такое разнообразие, то я бы тебя понял, как понимаю даже тогда, когда ты этого не говоришь; но я не очень понимаю, что это за разнообразие; ведь ты утверждаешь, что мы достигаем высшей степени наслаждения, когда мы свободны от страданий. А когда мы наслаждаемся тем, что вызывает в наших чувствах сладостное движение, тогда это " наслаждение в движении" (in motu) создает разнообразие наслаждений; наслаждение же, доставляемое отсутствием страданий, не возрастает, и я вообще не понимаю, почему ты называешь это наслаждением». IV. 11. " А может ли быть что-нибудь приятнее, - говорит он, - чем полное отсутствие страданий? " «Пусть даже нет ничего лучше, - говорю я (я ведь еще не рассматриваю это), - неужели же поэтому наслаждение есть то же самое, что и, если можно так выразиться, " не страдание" (indolentia)?» " Совер- Книга вторая шенно то же самое, - отвечает он, - и притом это самое большое наслаждение, больше которого быть не может". «Так что же ты не решаешься, - говорю я, - отстаивать, охранять и защищать именно так понимаемое тобою высшее благо, целиком сводящееся к отсутствию страданий? 12. Почему, собственно, так необходимо вводить наслаждение в собрание добродетелей, подобное блуднице, вводимой в собрание матрон? Само слово это вызывает неодобрение, подозрение, представляется неприличным. Поэтому вы обычно говорите, будто мы не понимаем, чтб именно Эпикур называет наслаждением. Кстати, когда мне говорят нечто подобное (а это встречается не так уж редко), то при всей моей снисходительности в спорах я начинаю мало-помалу сердиться. Это я-то не понимаю, что такое по-гречески fiSovrf, а по-латыни " наслаждение" (voluptas)? Какого из этих языков я не знаю? И вообще, как это получается, что я не знаю, а те, кто возжелали стать эпикурейцами, знают? Впрочем, все ваши прекрасно умеют рассуждать о том, что будущему философу совершенно необязательно быть образованным1, и вот, подобно нашим предкам, пригласившим Цинцинната от сохи в диктаторы, вы со всех деревень скликаете к себе этих людей, конечно же, весьма достойных, но только не слишком образованных. 13. Так вот, они, значит, понимают, что говорит Эпикур, а я не понимаю. Чтобы ты смог убедиться, что я все же понимаю, начнем с того, что я называю наслаждением то же самое, что называют 1\Ьощ. Иной раз, правда, нам приходится искать латинское слово, соответствующее греческому, которое бы имело то же самое значение, но здесь искать нечего. Невозможно найти никакого другого латинского слова, которое бы точнее раскрывало значение греческого i\bo\x\., чем слово " наслаждение" (voluptas). Все знающие латинский язык, где бы они ни жили, знают, что эти слова обозначают две вещи: душевную радость и сладостно-приятное движение в теле (commotio suavis iucundi-tatis in corpore). Ведь и у Трабеи некто называет радость " великим душевным наслаждением" (voluptatem animi nimiam)2 в том же смысле, в каком говорит персонаж Цецилия: " И я радуюсь О пределах блага и зла всеми радостями (omnibis laetitiis laetum)" 3. Но разница состоит в том, что слово " наслаждение" может относиться и к душе (это дурная вещь, по мнению стоиков, дающих наслаздению следующее определение: [неразумное] воспарение души, мнящей, что она обретает великое благо - sublatio animi sine ratione opinantis se magno bono frui4, слова же " радость" (laetitia) и " веселье" (gaudium) не употребляются по отношению к телу. 14. В этом случае все говорящие по-латыни употребляют слово " наслаждение" (voluptas), когда [тело] воспринимает то приятное воздействие (iucunditas), которое движет каким-либо чувством. Если угодно, ты можешь применить это к душе; ведь говорится " приятно" (букв, " испытывать приятное" - iuvare) и о теле, и о душе, и отсюда [образуется] " приятное" (iucundum). Единственное, что нужно понять, так это то, что между говорящим: " Я испытываю такую радость, что во мне все смеша-лось" 5 - и тем, кто говорит: " А теперь мой дух пылает" 6, - из которых первый ликует от радости, а второй мучается и страдает, есть еще и занимающий среднее положение: " Хотя мы еще только недавно знакомы друг с другом" 7, - который и не радуется, и не страдает. Точно таким же образом между тем, кто достиг желанных телесных наслаждений, и тем, кто испытывает величайшие страдания, есть еще и тот, кто свободен и от того и от другого. V. 15. Ну так как тебе кажется, достаточно ли хорошо я понимаю смысл этих слов, или мне и теперь нужно учиться говорить и по-гречески, и по-латыни? Однако же, если я, прекрасно владея, как мне кажется, греческим языком, не понимаю, чтб говорит Эпикур, то не вина ли здесь того, кто говорит так, что его не понимают? Это в двух случаях не должно вызывать упреков: либо это делается сознательно, как у Гераклита, который получил прозвание " темный" (aKoteivoq), потому что слишком темно рассуждал о природе1, либо происходит это от неясности самого предмета, а не слов, делающей изложение непонятным, как в " Тимее" Платона. Эпикур же, как мне кажется, и не отказывается говорить ясно и понятно, если имеет такую воз- Книга вторая можность и рассуждает не о предметах темных, как физики, или сложных, как математики, но о вещах ясных, легких и уже достаточно широко известных. Впрочем, вы не отрицаете того, что мы понимаем, чтб есть наслаждение, но вы отказываете нам в понимании не того, чтб есть наслаждение, а того, чтб он называет им; отсюда получается, что это не мы не понимаем смысла этого слова, а он говорит на своем особенном языке, пренебрегая нашим. 16. Ведь если он говорит то же, что и Иероним, который 17. " Совершенно не вижу, - говорит он, - и утверждаю, что О пределах блага и зла VI. Туг он говорит: " Если можно, перестань задавать вопросы, ведь я с самого начала сказал, что предпочел бы, чтобы меня не перебивали, предвидя то, что у нас происходит сейчас, - все эти ухищрения диалектики". " Значит, ты предпочитаешь, - говорю я, - чтобы мы вели наш спор на риторический, а не на диалектический лад? " " Как будто только риторы, - отвечает он, - а не, равным образом, философы могут говорить, не прерываемые вопросами? " " Да ведь это же, - говорю я, - мысль стоика Зе-нона. Он говорит, так же разделяя, как до него Аристотель, словесное искусство на две части: риторика похожа на ладонь, а диалектика на кулак, потому что риторы рассуждают пространнее, а диалектики более сжато1. Поэтому я подчиняюсь твоему желанию и, если смогу, стану говорить как ритор, только пользуясь философской риторикой, а не нашей политической, которая по необходимости, поскольку приходится говорить с народом, оказывается иногда не столь тонкой". 18. «Но, Торкват, Эпикур, пренебрегая диалектикой, которая одна только и заключает в себе науку исследования того, что заключено в каждом явлении, суждения о том, каково оно, и последовательного метода рассуждения [об этом], терпит поражение в изложении материала (in dicendo) (так мне, во всяком случае, кажется) и не являет никакого искусства в классификации того, чему он хочет научить, как это оказывается в том самом предмете, о котором мы только что говорили. Вы называете наслаждение высшим благом, следовательно, необходимо раскрыть, чтб такое наслаждение, ибо иначе невозможно объяснить предмет исследования. Разъясни он это -ему не пришлось бы испытывать таких затруднений. Ведь в таком случае он либо отстаивал бы понимание наслаждения, выдвигаемое Аристиппом, то есть наслаждения, состоящего в сладостно-приятном движении чувств2, которые даже животные, умей они говорить, назвали бы наслаждением, либо, если он предпочитает изъясняться на свой лад, а не так, как это делают " Все данайцы, имикенцы, и аттический народе, Книга вторая и прочие греки, упоминаемые в этом стихе, только это " отсутствие страдания" называл бы наслаждением, Аристиппово же понимание отверг, либо, если он принимает и то и другое определение, как он это, собственно, и делает, соединил бы " отсутствие страдания" и " наслаждение" и использовал оба их в определении высшего блага. 19- Ведь многие великие философы соединяли эти высшие формы блага, как, например, Аристотель соединил добродетель с процветанием и совершенной жизнью, Каллифонт - достойное (honestas)4 с наслаждением, Диодор к тому же достойному присоединяет отсутствие страданий^. То же самое сделал бы и Эпикур, если бы мысль, которая сейчас принадлежит Иерониму, соединил со старым положением Аристиппа. Ведь они придерживаются разных мнений, и поэтому каздый из них понимает высшее благо по-своему; и так как оба они прекрасно говорят по-гречески, ни Аристипп, который называет высшим благом наслаждение, не относит его к отсутствию страданий, ни Иероним, полагающий высшим благом отсутствие страданий, никогда не пользуется словом " наслаждение" (voluptas) для обозначения этого " отсутствия страдания", поскольку он не относит наслаждение даже к вещам " желанным" (res expetendae). VII. 20. Ведь это и две различные вещи, а не только различные слова, как ты полагаешь. Одно дело - не испытывать страдания, другое - испытывать наслаждение. Вы пытаетесь эти две столь различные вещи не только назвать одним именем (это я легко бы стерпел), но и сделать одним предметом, что совершенно невозможно. Эпикур, принимая и то и другое, должен был бы использовать и то и другое, как он на деле и поступает, но в словах не проводит этого различия. Ведь когда он в некоторых местах восхваляет то самое наслаждение, которое и все мы называем тем же именем, он осмеливается говорить, что не может даже и помыслить, что какое-то благо не было бы связано с этим Аристипповым родом наслаждения1, и говорит это именно там, где вся речь у него О пределах блага и зла идет о высшем благе2. А в другой книге, где он кратко, весьма сжато и в убедительных сентенциях изрекает нечто вроде оракулов мудрости, он написал следующие слова, которые, разумеется, тебе, Торкват, известны, ибо кто из вас не затвердил наизусть " Главные мысли" (lcupiav 56£ ai) Эпикура, то есть как бы окончательно утвержденные (ratas), которые вы полагаете чрезвычайно важными для достижения счастливой жизни? Вот посмотри, правильно ли я перевожу эту мысль: 21. " Если бы то, что приносит удовольствие любителям Здесь Т]риарий не смог сдержаться: " Ради богов, Торкват, неужели это говорит Эпикур? " Впрочем, мне показалось, что он хотел услышать подтверждение от самого Торквата, хотя и сам знал это, а тот нимало не смущаясь и весьма самоуверенно отвечает: " Именно этими самыми словами; но вы не понимаете его мысли". «Однако, - возражаю я, - если он одно думает, а другое говорит, то я никогда не смогу понять его мысли; но он говорит то, что думает, и если он говорит так, а именно: что не следует упрекать любителей роскоши, если это мудрецы, то он говорит нелепость; это все равно, что сказать: не следует порицать отцеубийц, если они не одержимы страстями и не страшатся ни богов, ни смерти, ни страданий. И все же, какой смысл делать уступку любителям роскоши (luxuriosis), придумывая кого-то, кто хотя бы и жил в роскоши, однако же не встречал осуждения со стороны величайшего философа (по крайней мере, с условием избегать прочих страстей). 22. Однако же, Эпикур, неужели не упрекнешь ты любите Книга вторая щенного сосуда" 4 и настолько не страшатся смерти, что всегда повторяют слова из " Пшниды" 5: " Шесть мне месяцев хватит жизни, Орку подарю седьмой". И вот они уже извлекают, как из своей шкатулочки, знаменитое эпикурово лекарство от страдания: " если тяжкое, то краткое, если долгое, то легкое". Одного только я не знаю - каким образом человек, будучи любителем наслаждения, может иметь ограниченные желания? VIII. 23. Так какой же смысл говорить: " Мне не в чем было бы их упрекнуть, если бы их желания были ограниченными? " Это то же, что сказать: " Я бы не стал упрекать распутников, если бы они не были бы распутниками". Подобным образом можно сказать и о негодяях, если бы они были порядочными людьми... Сей суровый муж1 не считает, что роскошество заслуживает порицания само по себе. И, честное слово, Торкват, по правде говоря, если наслаждение есть высшее благо, то он поступает совершенно правильно. Ведь мне не хотелось бы подобно тому, как вы это обычно делаете, придумывать образ распутников, блюющих на стол, уносимых с пира в бесчувственном состоянии, а на следующий день страдающих несварением, вновь обжирающихся и, как говорится, ни разу не видевших " ни заката, ни восхода солнца" 2, промотавших в конце концов свое имущество и живущих в нищете^. Никто из нас не думает, что такого рода распутники (asoti) ведут приятную жизнь. Но я бы никогда не сказал, что благую или счастливую (bene aut beate) жизнь ведут те люди4, опрятные и щегольские, избавляющиеся от несварения желудка искусством великолепных поваров и кондитеров, которые готовят им всяческие изысканные яства из рыбы и дичи, для которых, как говорит ЛуцилИЙ: " Из полных кратеров льется золотистое вино, Вкусу которого не отняло процеживание^, - О пределах блага и зла устраивающие игры и то, что следует за этим, без чего, как громогласно заявляет Эпикур, он не знает, что такое благо. Прибавим к этому еще и хорошеньких мальчиков, прислуживающих за столом, и соответствующую тому одежду, серебряную посуду, коринфские вазы, самое место пира - роскошный дом: так вот, я никогда не скажу, что живущие подобным образом живут хорошо и счастливо. 24. Из этого следует не то, что наслаждение не есть наслаждение6, но что наслаждение не есть высшее благо. И Лелий, тот самый, что в юности слушал стоика Диогена, а позже - Панэ-тия7, назван был мудрым не потому, что не понимал, что еда -самое приятное (ведь отнюдь не следует, что тот, у кого мудрое сердце, не знает толка в еде), но потому, что он это ни во что не ставил: О, щавель, какмного о тебе говорят, и еще не знают, каков ты, Тобою всегда восторгался знаменитый мудрец (оофоф Лелий, Обращаясь по очереди к нашим обжорам^. Прекрасно и правильно говорил Лелий, и он действительно мудрец (аофбд). Верно и следующее: О, Публий Галлоний, о прорва, ты несчастный человек, - сказал он Ты никогда в жизни не обедал " хорошо" (bene), хотя все состояние Тратишь на этих крабов и огромную стерлядь Я Это говорит тот, кто, не придавая никакого значения наслаждению, утверждает, что человек, для которого все заключено в наслаждении, не может " хорошо обедать" (bene cenare), однако он и не отрицает, что Галлоний иной раз обедал с наслаждением, ибо он в таком случае солгал бы, но он отрицает только то, что тот обедал " хорошо". Таким образом, он с полным основанием отличает наслаждение от блага, отсюда следует вывод: те, кто обедают " хорошо", все обедают с наслаждением, но те, кто обедают с наслаждением, не обязательно обедают " хорошо". Лелий всегда обедал " хорошо" (bene). Книга вторая 25. Но что значит " хорошо"? Луцилий скажет: но самое-то главное блюдо - за доброй беседой. Так что же из этого? Если спросят, с удовольствием^. Ибо Лелий приходил на пир, чтобы с душевным спокойствием утолить естественный голод, и он правильно говорит, что Гал-лоний никогда не обедал " хорошо", и правильно называет его несчастным, тем более что тот тратил все свои средства на достижение наслаждения, однако никто не отрицает того, что Галлоний обедал с наслаждением. Тогда почему же не " хорошо"? А потому что " хорошо" - это то же, что и правильно, благоразумно, достойно; тот же, наоборот, обедал дурно, недостойно, гнусно, а следовательно, не " хорошо" 11. Лелий не ставил вкус щавеля выше вкуса стерляди, но пренебрегал самим вкусом вообще, а он не стал бы этого делать, если бы видел в наслаждении высшее благо.
|