Притчи и истории, которые по тем или иным причинам не вошли в книгу

олитва гештальтиста (Ф. Перлз)

Я делаю свое, а ты делаешь свое. Я живу в этом мире не для того, чтобы соответствовать твоим ожиданиям. А ты живешь в этом мире не для того, чтобы соответствовать моим. Ты это ты, а я это я. И если нам случится найти друг друга — это прекрасно. Если нет — этому нельзя помочь.

риллиантовые слезы (Ганаго, 2006)

Появился на свет маленький человечек. Сначала новый мир испугал его, и он заплакал. Это были слезы страха. Потом он узнал родной голос мамы и успокоился. Шли дни, и он уже улыбкой отвечал на ее улыбку.

Как-то ранним утром он стал разглядывать росинки на цветах, на травинках. Они светились, отражая солнечные лучи. Каждая росинка как бы сама превращалась в ма­ленькое солнце. Это созерцание было так поразительно, что у него самого из восторженных глаз выкатились кро­хотные росинки-слезинки. Только роса в саду скоро ис­парилась, не оставив и следа, а его слезки превратились в маленькие бриллиантики. Они изумительно переливались всеми цветами радуги, будто солнце изнутри озаряло их.

174

В другой раз он увидел в окно, как из гнезда выпал беспомощный птенец. Птенчик жалобно пищал, пытался взлететь, но не мог: крылышки у него еще не выросли.

Мальчуган, еле-еле сам умея ходить, вышел из дома, чтобы помочь упавшему, но когда спустился с крыльца, то увидел облизывающегося черного кота, а рядом — трепещущие пушинки.

И опять несколько слезинок-бриллиантиков скатились из его глаз. Родители бережно хранили эти сокровища. Иногда они устраивали для себя праздник: доставали бриллианты и любовались ими. Они никому их не по­казывали, никому не говорили, что их сынок порой пла­чет обыкновенными слезами — слезами обиды, каприза, а порой — драгоценными. Это была их тайна.

Они боялись, что злые люди похитят их сына, и по­тому ни с кем не давали ему играть, боясь, что тайна будет открыта.

И мама, и папа окружили свое дитя заботой, буквально носили его на руках.

Мальчик вскоре привык к такому царственному почи­танию. Ему стало казаться, что весь мир создан для него и все — его подданные. Он привык повелевать, становясь все надменнее и холоднее. Родители видели, как меняет­ся сын, но уже ничего не могли поделать. Им казалось, что он навсегда разучился плакать даже обыкновенными слезами. Это глубоко огорчало их. Ведь когда-то это был такой чуткий малыш.

Шли годы. Силы родителей иссякали, они старились. Их надежды, что сын будет им помощником и защитой в старости и болезнях, давно растаяли, как утренняя роса. Сын был черств и равнодушен ко всем, кроме себя. Он на всех поглядывал свысока, как на рабов, никого не любя, никому не сочувствуя. Сердце его окаменело.

Ни одной слезинки не проронил он, стоя у гроба своего отца. Только задумался о чем-то.

Когда умирающая мать попросила сына дать ей воды, тот поморщился, но принес. Подавая, он невольно

175

обратил внимание, как ее трясущиеся руки никак не могли удержать стакан. Вода из него расплескивалась, а сам стакан звонко ударялся об ее зубы. Он впервые внимательно посмотрел на бугры, которые появились на когда-то нежных руках. Сколько же они переделали работы, заботясь о нем?

И вот теперь эти руки не могут сами даже удержать стакан.

Сын взял его и бережно поднес к ней.

Она удивленно и благодарно взглянула на него. Глаза ее увлажнились.

Ему пришла мысль, что скоро он останется один на всем свете и никто в мире больше не будет любить его так, как любила мать.

Он пожалел, что никогда в жизни ничем ни разу не порадовал ее, не согрел добрым словом или заботой.

Она жила для него, а для кого жил он?

Она была для него матерью, а был ли он для нее сыном?

Вдруг глаза его затуманились, и что-то упало в стакан. Это был маленький бриллиант.

естокие опыты (Ганаго, 2006)

Повелел падишах Акбар опыт устроить. Му­дрецы уверяли его, что, если ребенка даже не обучать произносить слова, он все равно сам заговорит на род­ном языке.

Собрали новорожденных детей разных националь­ностей, поместили их в разные комнаты, куда никакой звук не проникал. Обслуживали их немые слуги, так что дети ни одного слова ни от кого не слышали.

Прошли годы. И вот мудрецы вместе с Акбаром пришли проверить результаты своего эксперимента. Что же они услышали? Многоязычную речь? Богатство раз­нообразных звучаний? Увы, нет. Дети рычали, мяукали, издавали нечленораздельные звуки.

176

Поняли мудрецы: человеку, пришедшему в мир, кто-то должен был открыть это чудо, передаваемое из уст в уста, — дар слова, хранящего в себе мудрость, опыт, душу народа. За каждым словом — своя история его рождения, свои открытия.

Появившийся в мире ребенок тянется к разгадке этой тайны. Слово истины нужно ему как воздух.

ропавшее солнце (Грин, 2002)

Сказочно богатый человек Хоггей от скуки решил позабавить себя. Он купил мальчика по имени Роберт и приказал слугам лишить мальчугана солнца. Малютку держали в комнатах без окон, где горели лампочки. Слово «солнце» при нем никто не смел произносить. Книги с ласковым словом «солнышко» выбрасывались.

Роберт рос бледным, болезненным. Когда ему исполни­лось 14 лет, Хоггей позвал своих друзей. Они заключили пари, спор. Им было интересно посмотреть, что будет с отроком Робертом, когда тот впервые увидит солнце.

И вот перед самым закатом Роберта с завязанными глазами вывели в сад. Ему заявили: сейчас ты увидишь солнце, которое есть жизнь и свет мира. Сегодня по­следний день, когда оно светит. Было бы несправедливо лишить тебя этого зрелища.

С Роберта сорвали повязку. Когда впервые многоцвет­ный мир — голубое небо, золотое солнце, бесконечная гамма красок — ворвались в него, он упал. Очнувшись, отрок не сошел с ума, как предполагали поспорившие, а постепенно стал догадываться, что истинная жизнь была отнята у него, что он был обманут. А солнце на его глазах, меняя цвета, склонялось за горизонт. Все окру­жающее погружалось во мрак. Роберту внушали, что тьма будет вечной. Могло ли его сердце принять эту ложь? Правда, весь предшествующий опыт приучал его видеть все вокруг лишь при свете лампочки. Но теперь, увидев на несколько мгновений вспыхнувший удивительным

177

сиянием сад, он уже не мог допустить мысль, что эта красота, это торжество света было только мгновением. Какой-то голос внутри подсказывал ему не терять надеж­ды и ждать. И он ждал всю ночь. Какова же была его радость, когда утром он увидел побелевший небосклон. Потом тьма стала рассеиваться и отступать, а на востоке разливалось буйство красок.

Всем своим существом он чувствовал, что дело не только в этом видимом солнце. Для Роберта оно явилось не просто зрелищем, а открытием нового смысла бытия, встречей с каким-то иным Источником света, Источни­ком жизни. Он не знал, как это назвать. Добрые слова, с детства слагаемые в сердце, пробудили его мысль, душу, жажду познания. От них росла в нем непобедимая вера в Свет Истины...

ритча о Будде (Вагин, 2001)

Однажды Будда со своими учениками подошел к какой-то деревне. Из нее выскочили люди и стали оскорблять его, его учеников и учение, крича:

— Нам такое учение не нужно, сплошная дурь, толку от такого учения никакого, убирайся отсюда.

Ученики, обидевшись, схватились за мечи, чтобы из­рубить их. Но Будда остановил их и сказал:

— Десять лет назад я сделал бы то же самое — достал бы свой меч и изрубил вас. Но дело в том, что мы до вас были в другой деревне, и там нас встретили по-другому.

Жители вынесли нам мясо, овощи, фрукты, рыбу. Но мы отказались от их угощения, сказали, что мы сыты и впрок с собой ничего не возьмем. А то, что они нам вынесли, пусть отдадут своим детям, друзьям и знакомым. Пусть сделают им приятное. Так и здесь, обращаясь к вам, я говорю, что все то, что вы нам вынесли, мы не будем есть и не возьмем с собой, поэтому можете раздать все это своим знакомым, друзьям и родственникам, возможно, они нуждаются в этом больше.

178

сеобщая любимица (О. Генри, 1991)

Наиболее популярная и повсеместно любимая девушка в Соединенных Штатах — мисс Анни Вильяме из Филадельфии. Нет такого человека, который не имел бы хоть раз в жизни ее изображения. Его добиваются иметь больше, нежели фотографии самых выдающихся красавиц. На него больший спрос, чем на портреты всех знаменитейших мужчин и женщин мира, взятые вместе. И тем не менее это — скромная, милая и, пожалуй, даже предпочитающая одиночество молодая девушка с лицом далеко не чисто классического типа.

Мисс Вильяме скоро выйдет замуж, но полагаем, что борьба за обладание ее изображениями будет идти по-прежнему.

Она — та самая девушка, чей профиль послужил моде­лью для головы Свободы, выбитой на серебряной монете достоинством в один доллар.

оенная хитрость (О. Генри, 1991)

— Как я удерживаю Джона дома по вечерам? — сказала хаустонская дама своей подруге. — Видишь ли, я од­нажды по вдохновению придумала способ — и он прекрасно действует до сих пор. Джон ежедневно уходил из дому после ужина и возвращался не раньше 10-11 часов. В один пре­красный вечер он ушел, как всегда, но, пройдя несколько кварталов, заметил, что забыл взять зонтик, и вернулся за ним. Я сидела и читала в гостиной, и он, подойдя сзади на цыпочках, закрыл мне руками глаза. Джон ожидал, вероятно, что я перепугаюсь, но я только спросила тихо:

— Это ты, Том?

С тех пор Джон все вечера проводит дома.

казка для двоих (Т. Ионина)

Их было двое: Он и Она. Они где-то нашли друг друга и жили теперь одной жизнью, где-то смешной, где-то

179

соленой, в общем, самой обыкновенной жизнью двух са­мых обыкновенных счастливых.

Они были счастливыми, потому что были Вдвоем, а это гораздо лучше, чем быть одному.

Он носил Ее на руках, зажигал на небе звезды по ночам, строил дом, чтобы Ей было где жить. И все говорили: «Еще бы, как Его не любить, ведь Он идеал! С таким легко быть счастливой!» А они слушали всех и улыбались и не говорили никому, что идеалом Его сделала Она: Он не мог быть другим, ведь был рядом с Ней. Это было их маленькой тайной.

Она ждала Его, встречала и провожала, согревала их дом, чтобы Ему там было уютно. И все говорили: «Еще бы! Как Ее не носить на руках, ведь Она создана для семьи. Немудрено, что Он такой счастливый!» А они только смеялись и не говорили никому, что Она создана для семьи только с Ним и только Ему может быть хорошо в Ее доме. Это был их маленький секрет.

Он шел, спотыкался, падал, разочаровывался и уста­вал. И все говорили: «Зачем Он Ей, такой побитый и измученный, ведь вокруг столько сильных и уверенных». Но никто не знал, что сильнее Его нет никого на свете, ведь они были Вместе, а значит, сильнее всех. Это было Ее тайной.

И Она перевязывала Ему раны, не спала по ночам. И все говорили: «Что Он в Ней нашел, ведь у Нее мор­щинки и синяки под глазами. Ведь что ему стоит выбрать молодую и красивую?» Но никто не знал, что Она была самой красивой в мире. Разве может кто-то сравниться по красоте с той, которую любят? И это было Его тайной.

Они все жили, любили и были счастливыми. И все недоумевали: «Как можно не надоесть друг другу за такой срок? Неужели не хочется чего-нибудь нового?» А они так ничего и не сказали. Просто их было всего лишь Двое, а всех было много, но все были по одному, ведь иначе ни о чем бы не спрашивали. Это не было тайной, это было то, чего не объяснишь, да и не надо.

180

очу быть дворником (Веллер, 1991)

Есть люди, которые хотят познать все, и есть люди, которым тошно от того, что они уже познали. И вот вторые молчат, чтобы не было хуже, а первые встревают всюду, надеясь сделать лучше. Чем нервируют окружающих.

Такие люди не приемлют реальность, как карась не приемлет сковородку. Шкворча от прикосновений мира, они полагают, что и для мира эти соприкосновения не должны пройти бесследно. Их активные попытки оставить след вызывают у мира, в лице начальства и жены, обо­стрение инстинкта самосохранения, что имеет следствиями полный набор неприятностей, именуемый жизненным опытом. И когда они сочтут, что их жизненный опыт уже достаточен, они утихомириваются и складывают сказки о сивках, которых укатали крутые горки — куда их никто не гнал, когда нормальные кони скакали по нормальным дорогам, бодро взмахивая хвостами, и ели на стоянках овес. И взоры их обращаются к детям.

Они, взрослые, учат их, детей, как бы они, взрослые, достигли того, чего должны достичь они, дети, если б они, взрослые, могли этого достичь. Это называется передавать опыт.

Для детей начинается та еще жизнь. Знаю по себе.

Детские мечты редко сбываются. Хочешь стать дворни­ком, а становишься академиком. Хочешь вставать раньше всех, вдыхать чистую прохладу рассвета, шурша, гнать метлой осенние листья, поливать асфальт из шланга, собирать всякие интересные вещи, потерянные накануне прохожими, здороваться с идущими на работу жильца­ми — все тебя знают, все улыбаются, и никакое тебе на­чальство не страшно, их много, а дворников не хватает, не понизят тебя — некуда, не уволят — самим улицы мести придется, а вместо этого таскаешься со скрипкой в музыкальную школу, с огромной папкой — в художе­ственную, с портфелем пособий — на курсы английского языка, получаешь взбучки после родительских собраний, маршируешь строем в пионерских лагерях, занимаешься

181

с репетиторами, трясешься перед выпускными экзамена­ми, наживаешь неврастению после конкурсных, сессии, курсовые, диплом, распределение, мама в обмороке, папа звонит старым друзьям, женишься, стоишь в очередях, получаешь квартиру, покупаешь мебель, защищаешь кан­дидатскую, а дети подрастают, и только хочешь, чтобы они были счастливы.

И без остановки, начальству нужны статьи, жене — шуба и машина, детям — штаны и велосипеды, потом — карманные деньги и свобода, потом высшее образование, потом им нужны жены и мужья, а тебе нужна неотложка.

Дети разъезжаются по городам, женятся, становятся на ноги, перестают тебе писать, хорошо еще поздравляют с праздниками, ты становишься дедушкой, выходишь на пенсию и получаешь возможность делать все, что душе твоей угодно.

И получив наконец возможность делать все, что душе моей угодно, я пошел в ЖЭК и легко устроился дворни­ком. И теперь я встаю раньше всех, и вдыхаю чистую прохладу рассвета, шурша, гоню метлой осенние листья, и все жильцы знают меня и, идя на работу, здороваются со мной и улыбаются. И я поливаю асфальт из шланга и думаю, неужели мир устроен так, что обязательно надо сделать круг длиною в жизнь, чтобы прийти к тому, чего хотел. Наверное, это неправильно. И вся надежда, что хорошую сивку горки не укатают.

мулет любви²

Мудрец возвращался домой после традиционной вечерней прогулки и встретил горько рыдавшего юношу. — Что случилось? — сочувственно спросил мудрец юношу, — почему ты плачешь?

Захлебываясь слезами, юноша ответил: «Я потерял амулет, который подарила мне моя возлюбленная в знак нашей любви».

² Эта и следующие притчи записаны мной со слов участников различ­ных тренингов.

182

— Ты хорошо искал свою потерю? — спросил мудрец.

Юноша утвердительно закивал головой.

— Ну что же, если ты так расстроен лишь оттого, что потерял амулет, то ты понапрасну тратишь свои слезы, — сказал мудрец.

— Почему понапрасну? — всхлипывая, спросил юно­ша. — Ведь это был символ нашей любви.

— Ты сам сейчас ответил на свой вопрос. Твой аму­лет — это лишь символ. Забудь о потере и радуйся, что ты потерял его, а не свою любовь!

— А что если потеря амулета — это знак и я вскоре потеряю и любовь? — спросил юноша.

— Любовь, вся сила которой заключена в амулете, не заслуживает того, чтобы из-за нее лили слезы, — сказал мудрец, удаляясь.