Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
|
|
Глава XXIV
Забота любящею сердца Сэр Барнет и леди Скетлс, прекраснейшие люди, жили в Фулеме на берегуТемзы в прелестной вилле, которая являлась одной из самых завидныхрезиденций в мире, когда происходило соревнование в гребле, но в другоевремя отличалась и некоторыми неудобствами, к коим можно отнестипериодическое вторжение реки в гостиную и одновременное исчезновение лужайкии кустов. Сэр Барнет Скетлс подчеркивал значение собственной персоны главнымобразом с помощью старинной золотой табакерки и увесистого шелковогоносового платка, который он внушительно извлекал из кармана, как знамя, иразвертывал обеими руками. Цель жизни сэра Барнета заключалась в том, чтобыпостоянно расширять круг знакомства. Было в природе вещей, чтобы сэр Барнет, подобно тяжелому телу, брошенному в воду, - мы отнюдь не желаем унизитьстоль достойного джентльмена таким сравнением, - образовывал около себя всеболее расширяющийся круг, сколько хватало места. И подобно звуку в воздухе, вибрации коего, согласно домыслам хитроумного современного философа, могутнескончаемо скитаться в беспредельном пространстве, - исследовательскиепутешествия сэра Барнета Скетлса в границах социальной системы былибесконечны, и только конец его земного бытия мог их оборвать. Сэр Барнет гордился тем, что знакомил людей с людьми. Он любил этозанятие ради него самого, и к тому же оно содействовало основной его цели.Так, например, если сэру Барнету удавалось захватить какого-нибудь новичкаили провинциального джентльмена и залучить в свою гостеприимную виллу, сэрБарнет говорил ему утром по приезде: " Ну-с, дорогой мой сэр, не хотите ли выс кем-нибудь познакомиться? Кого бы вы желали здесь встретить? Неинтересуетесь ли вы писателями, живописцами, скульпторами, актерами иликем-нибудь в этом роде? " Случалось, что пациент отвечал утвердительно иназывал лицо, которое сэр Барнет знал лично не больше, чем ПтолемеяВеликого. Сэр Барнет заявлял, что ничего не может быть легче, ибо онпрекрасно с ним знаком, затем немедля отправлялся к вышеупомянутому лицу, оставлял визитную карточку, писал записку: " Уважаемый сэр... бремя вашеговысокого положения... приятель, гостящий у меня, естественно жаждет... ледиСкетлс и я сам присоединяемся... верим, что - так как гений стоит вышеусловностей - вы нам окажете исключительную честь, доставив удовольствие..." и т. д. и т. д., и таким образом одним камнем убивал двух птиц. Пустив в ход табакерку и знамя, сэр Барнет Скетлс задал свой обычныйвопрос Флоренс в первое утро ее пребывания в доме. Когда Флоренспоблагодарила его и сказала, что нет никого, чье присутствие было бы ейособенно желательно, она, естественно, подумала с тоской о бедном пропавшемУолтере. Когда же сэр Барнет Скетлс, повторив свое любезное предложение, спросил: " Дорогая мисс Домби, вы уверены, что не можете припомнить никого, скем пожелал бы вас познакомить ваш добрый папа, которому я попрошу васпередать в письме поклон от меня и леди Скетлс? " - было, пожалуй, естественно, что ее бедная головка слегка поникла, а голос дрогнул, и онатихо дала отрицательный ответ. Скетлс-младший (что касается до его галстука - весьма накрахмаленный, ачто касается до его расположения духа - пришибленный) был, по-видимому, огорчен желанием своей превосходной матери, настаивавшей, чтобы он оказывалвнимание Флоренс. Другой и более глубокой обидой, терзавшей душу юногоБарнета, было присутствие доктора и миссис Блимбер, которые получилиприглашение погостить в Фулеме и о которых юный джентльмен не раз говорил, что лучше бы они отправлялись на вакации ко всем чертям. - Не можете ли вы предложить кого-нибудь, доктор Блимбер? - сказал сэрБарнет Скетлс, обращаясь к этому джентльмену. - Вы очень любезны, сэр Барнет, - ответил доктор Блимбер. - Право же, язатрудняюсь назвать какое-нибудь определенное лицо. Мне вообще приятнознакомиться с моими ближними, сэр Барнет. Что говорит Теренций? Всякий, ктоявляется отцом сына, интересен мне. - Не имеет ли миссис Блимбер желания увидеть какую-нибудь знаменитуюособу? - учтиво осведомился сэр Барнет. Миссис Блимбер, сладко улыбнувшись и покачав небесно-голубым чепцом, отвечала, что если бы сэр Барнет мог представить ее Цицерону, она затруднилабы его просьбой; но раз такое знакомство невозможно, а она уже пользуетсядружеским расположением его самого и его супруги и разделяет с доктором, своим супругом, надежды, возлагаемые на дорогого сына сэра Барнета, - тутюный Барнет, как было замечено, сморщил нос, - ей больше не о чем просить. При таких обстоятельствах сэру Барнету ничего не оставалось, каквременно довольствоваться собравшимся обществом. Флоренс этому радовалась, ибо у нее была здесь забота, которая слишком близко ее касалась и была длянее слишком насущной и важной, чтобы уступить место другим интересам. В доме гостили дети. Дети, которые были откровенны и счастливы сосвоими отцами и матерями, как те румяные девочки в доме напротив. Дети, которые не скрывали своей любви и выражали ее свободно. Флоренс пыталасьразгадать их тайну; пыталась узнать, чего недостает ей; какое простоеискусство ведомо им и неведомо ей; как позаимствовать у них уменье показатьотцу, что она его любит, и завоевать его любовь. Много дней задумчиво наблюдала Флоренс за этими детьми. Много раз вясные утра вставала она с постели с восходом ослепительного солнца и, бродяпо берегу реки, смотрела на окна их комнат и думала о них, спящих, окруженных такой нежной заботой и ласковым вниманием. В такие минуты Флоренсчувствовала себя более одинокой, чем тогда, когда была одна в большом доме, и по временам думала, что там ей было лучше, чем здесь, и что гораздоспокойнее ей скрываться, чем общаться со своими сверстниками и убеждаться, как не похожа она на них. Но хотя каждая страница, перевернутая в жестокойкниге, причиняла ей острую боль, Флоренс, неразлучная со своей заботой, оставалась среди них и с терпеливой надеждой старалась обрести знание, покоторому томилась. Ах, как обрести его? Как постигнуть тайну очарования, котороетолько-только зарождается? Здесь были дочери, которые, вставая поутру иложась спать вечером, уже владели сердцами своих отцов. Им не приходилосьпреодолевать сопротивление, страшиться холодности, смягчать хмурые взгляды.Когда наступало утро и окна открывались одно за другим, когда роса просыхалана цветах и траве, а детские ножки начинали бегать по лужайке, Флоренс, глядя на веселые лица, думала: чему может она научиться у этих девочек? Слишком поздно ей учиться у них; каждая могла безбоязненно подойти к своемуотцу, подставить губы и получить поцелуй, обвить руками шею отца, наклонившегося, чтобы ее приласкать. Она не могла бы сразу решиться на такуювольность. О, возможно ли, что все меньше и меньше оставалось надежд по меретого, как она присматривалась все пристальнее и пристальнее? Она прекрасно помнила, что даже та старуха, которая ограбила ее, когдаона была маленькой, чей облик и чье жилище и все, что она говорила и делала, запечатлелось в памяти Флоренс с неизгладимой яркостью, как всякое ужасноесобытие, пережитое в раннем детстве, - даже та старуха говорила с любовью освоей дочери, и как страшно вскрикнула она, терзаемая безысходною больюразлуки со своим ребенком! Но ведь и ее родная мать - так думала Флоренс -любила ее горячо. И иногда, если мысли ее стремительно обращались к пропастимежду нею и отцом, Флоренс начинала дрожать, и слезы выступали у нее наглазах, когда она представляла себе, что мать жива и тоже перестала еелюбить, ибо нет в ней той неведомой прелести, которая, естественно, должнабыла бы вызвать любовь отца, и не было ее с самой колыбели. Она знала, чтотакое измышление оскорбляет память матери, что оно неверно и нет основанийдля него, и, однако, она так хотела оправдать отца и возложить всю вину насебя, что не могла противиться этой мысли, когда она, подобно грозной туче, проносилась у нее в голове. Вскоре после Флоренс приехала в числе других гостей хорошенькая девочкагода на три-четыре моложе ее, сирота, в сопровождении тетки, седой леди, которая часто разговаривала с Флоренс, очень любила (впрочем, и все этолюбили) слушать по вечерам ее пение и в таких случаях всегда садилась сматеринским участием поближе к ней. Через два дня после их приезда Флоренссидела жарким утром в беседке в саду, задумчиво глядя сквозь листву нагруппу детей на лужайке, плела венок одной из этих малюток, общей любимице ибаловнице, и услышала, как эта леди и ее племянница разговаривают о ней, прогуливаясь по тенистой аллее около беседки. - Тетя, Флоренс сирота, как и я? - спросила девочка. - Нет, милочка. У нее нет матери, но отец жив. - Сейчас она носит траур по своей бедной маме? - с живостью спросиладевочка. - Нет, по единственном брате. - Больше у нее нет братьев? - Нет. - И сестер нет? - Нет. - Мне ее очень, очень жаль! - сказала девочка. Так как вскоре после этого они замолчали и остановились посмотреть налодки, Флоренс, которая услышав свое имя, встала, собрала цветы и хотелаидти им навстречу, чтобы они знали о ее присутствии, снова села и приняласьза работу, думая, что больше ничего не услышит; но через секунду разговорвозобновился. - Здесь все любят Флоренс, и, конечно, она этого заслуживает, - с жаромсказала девочка. - Где ее папа? Тетка после короткого молчания ответила, что не знает. Тон ее остановилФлоренс, которая снова встала, и помешал ей тронуться с места, свой венокона поспешно прижала к груди и обеими руками держала цветы, чтобы они нерассыпались по земле. - Он в Англии, тетя? - осведомилась девочка. - Кажется. Да, да, он в Англии. - Он бывал когда-нибудь здесь? - Вряд ли. Нет. - Он приедет сюда повидаться с ней? - Вряд ли. - Тетя, он хромой, слепой или больной? - спросила девочка. Цветы, которые Флоренс прижимала к груди, начали падать на землю, когдаона услышала эти слова, сказанные с таким недоумением. Она крепче прижалаих, и ее лицо склонилось к ним. - Кэт, - сказала леди, снова после короткого молчания, - я тебе всерасскажу о Флоренс так, как сама слышала; думаю, что это правда. Но никомуне говори, дорогая моя, потому что здесь, быть может, этого не знают, а твоиразговоры причинили бы ей боль. - Я никому не скажу! - воскликнула девочка. - Уверена, что не скажешь, - отозвалась леди. - Тебе я могу доверять, как самой себе. Так вот, Кэт, я боюсь, что отец Флоренс мало ее любит, оченьредко видит ее, никогда не бывал ласков с ней, а теперь даже сторонится ее иизбегает. Она нежно любила бы его, если бы он ей позволил, но он этого нехочет, хотя она ничего дурного не сделала, и все добрые люди должны крепколюбить ее и жалеть. Еще несколько цветов, которые держала Флоренс, упали на землю; те, чтоостались у нее, были влажны, но не от росы; и голова ее опустилась на руки, державшие эти цветы. - Бедная Флоренс! Милая, хорошая Флоренс! - воскликнула девочка. - Ты понимаешь, для чего я тебе рассказала об этом, Кэт? - спросилаледи. - Для того, чтобы я была очень ласкова с ней и постаралась ейпонравиться. Не правда ли, для этого, тетя? - Отчасти, - сказала леди, - но это не все. Хотя мы видим, что онавесела, приветливо улыбается каждому, готова услужить всем нам и принимаетучастие во всех развлечениях, вряд ли она по-настоящему счастлива. Как тыдумаешь, Кэт? - Мне кажется, нет, - ответила девочка. - И ты понимаешь, - продолжала леди, - почему при виде детей, у которыхесть родители, любящие их и гордящиеся ими, а таких здесь сейчас много, онавтайне грустит? - Да, милая тетя, - сказала девочка, - я это очень хорошо понимаю.Бедная Флоренс! Снова посыпались на землю цветы, а те, что она прижимала к груди, трепетали, словно от зимнего ветра. - Моя Кэт, - сказала леди тоном серьезным, но очень спокойным иласковым, который с первой же секунды произвел такое сильное впечатление наФлоренс, - из всех живущих здесь детей ты для нее самая подходящая подруга, которая не причинит ей зла; ты не будешь, помимо своей воли, как это делаютболее счастливые дети... - Нет никого счастливее меня, тетя! - воскликнула девочка и, по-видимому, прильнула к ней. -...Ты не будешь, милая Кэт, напоминать ей об ее несчастье. Поэтому ябы хотела, чтобы ты, стараясь с ней подружиться, приложила к этому всеусилия и помнила, что твоя утрата - в ту пору, когда, слава богу, ты еще немогла понять всей ее тяжести, - дает тебе права на бедную Флоренс. - Но с вами, тетя, я никогда не была лишена родительской любви, -возразила девочка. - Во всяком случае, дорогая, - сказала леди, - твое горе легче, чемгоре Флоренс, потому что не может быть на свете сироты более одинокой, чемта, у которой отец жив, но отказал ей в любви. Цветы рассыпались по земле, как прах; руки, более не занятые ими, закрыли лицо; и осиротевшая Флоренс опустилась на землю и плакала долго игорько... Но сильная духом и твердая в своем благом намерении, Флоренс держаласьза это намерение, как умирающая мать держалась за Флоренс в тот день, когдадала жизнь Полю. Отец не знает, как горячо она его любит. Как бы долго нипришлось ждать, и как бы медленно ни тянулось время, она должна рано илипоздно открыть ему эту любовь. До тех пор она должна заботиться о том, чтобыни одним необдуманным словом, взглядом, взрывом чувств, вызванным случайнымиобстоятельствами, не пожаловаться на него, не дать повода к этим слухам, порочащим его. Даже отвечая на привязанность сиротки, которая ей очень нравилась ипомнить о которой были у нее столь веские основания, Флоренс не забывала оботце. Если бы она отнеслась к сиротке с особой нежностью (думала Флоренс), она укрепила бы в одном человеке несомненно, а возможно, и в нескольких -уверенность в том, что отец ее жесток и бесчеловечен. Свою радость она непринимала в расчет. Подслушанный ею разговор был основанием для того, чтобыщадить отца, а не утешать себя; и Флоренс его щадила, отдавшись заботесвоего сердца. Так поступала она всегда. Если читали вслух какую-нибудь книгу и в нейупоминалось о недобром отце, она боялась, как бы не отнесли этого к нему; страдала, но не за себя. Так бывало и тогда, когда они разыгрываликакую-нибудь пьеску, ставили живые картины, затевали игры. Столько былоповодов для беспокойства о нем, что не раз она колебалась, не лучше ли ейвернуться в старый дом и снова жить мирно под сенью ею скучных стен. Малокто из видевших кроткую Флоренс на заре ее жизни, скромную маленькуюкоролеву этих детских празднеств, - мало кто подозревал, какое тяжкое бремясвященной заботы носит она в груди! Мало кто из тех, кого угнетала ледянаяатмосфера, окружавшая ее отца, догадывался о том, что на его голову сыпалисьраскаленные угли! * Флоренс терпеливо отдавалась своей заботе, и, не проникнув в тайнуневедомого обаяния, которую пыталась выведать у гостивших в доме детей, оначасто ранним утром гуляла одна среди детей бедняков. Но и здесь онаубедилась, что они слишком ее опередили, чтобы можно было чему-нибудь от нихнаучиться. Давным-давно они завоевали себе место в родном доме, а не стоялиснаружи, как она, перед запертой дверью. Несколько раз она обращала внимание на одного человека, который сраннего утра принимался за работу, и подле него часто сидела девушкаприблизительно одних лет с Флоренс. Он был очень беден и не имел, казалось, определенных занятий; во время отлива он бродил по берегу реки, отыскивая виле какие-то обломки; иногда возделывал жалкий клочок земли перед своимкоттеджем; иногда старался починить свою утлую старую лодку или, случалось, исполнял какую-нибудь работу для соседа. Но над чем бы ни трудился этотчеловек, девушка никогда не работала и сидела около него, безучастная, унылая и праздная. Флоренс часто хотелось заговорить с этим человеком, однако она нерешалась, так как он никогда не обращался к ней. Но как-то утром онаслучайно встретилась с ним, пройдя среди подстриженных ив по боковойтропинке, выходившей на каменистую площадку между его домом и рекой, где онстоял у костра, который развел, чтобы просмолить старую лодку, лежавшую тутже и перевернутую вверх дном; услышав ее шаги, он поднял голову и пожелал ейдоброго утра. - Здравствуйте, - подойдя ближе, сказала Флоренс. - Рано вы принялисьза работу. - Я бы рад был приниматься за работу еще раньше, мисс, будь только уменя работа. - Разве так трудно ее получить? - спросила Флоренс. - Для меня трудно, - ответил тот. Флоренс посмотрела на девушку, которая сидела, опершись локтями околени и подбородком на руки, и спросила: - Эта ваша дочь? Он быстро поднял голову, с просиявшим лицом повернулся к девушке, кивнул ей и ответил утвердительно. Флоренс тоже повернулась к ней и ласковопоздоровалась; девушка в ответ пробормотала что-то, неприветливо и хмуро. - Она тоже нуждается в работе? - спросила Флоренс. Человек покачал головой. - Нет, мисс, - сказал он, - я работаю на обоих. - Значит, вас только двое? - осведомилась Флоренс. - Нас только двое, - отозвался он. - Вот уже десять лет, как умерла еемать. Марта! (Он снова поднял голову и свистнул ей.) Не хочешь ли поговоритьс этой красивой молодой леди? Девушка нетерпеливо пожала узкими плечами и отвернулась. Некрасивая, уродливо сложенная, дурного права, оборванная, грязная - но любимая! Да! Флоренс Это угадала по взгляду отца, обращенному на нее, и она знала, чейвзгляд ничего общего не имеет с этим. - Бедная моя девочка! Боюсь, что сегодня ей хуже, - сказал отец, отрываясь от работы и глядя на свою некрасивую дочь с состраданием, грубоватым и потому особенно трогательным. - Значит, она больна? - спросила Флоренс. Он глубоко вздохнул. - Вряд ли за пять лет моя Марта была совсем здорова хотя бы пять дней, - ответил он, все еще не спуская с нее глаз. - Эх, больше чем за пять лет, Джон, - сказал сосед, который подошелпомочь ему чинить лодку. - Ты думаешь - больше? - отозвался тот, сдвигая на затылок поношеннуюшляпу и проводя рукой по лбу. - Все может быть. Кажется, будто прошломного-много лет. - И с каждым годом, - продолжал сосед, - ты все больше и больше еебалуешь и потакаешь ей, Джон, покуда она не станет в тягость и себе идругим. - Не мне, - возразил ее отец, снова принимаясь за работу. - Только немне. Флоренс поняла - кто мог понять лучше, чем она? - как правдивы были егослова. Она подошла к нему ближе и рада была бы пожать его мозолистую руку ипоблагодарить за доброту к жалкому созданию, на которое он смотрел инымиглазами, чем все остальные. - Кто же, если не я, побаловал бы мою бедную девочку, уж коли называтьэто баловством? - Это так! - воскликнул сосед. - Но все же не надо хватать через край, Джон! А ты что делаешь? Ты отнимаешь у себя, чтобы отдать ей. Из-за нее тысвязываешь себя по рукам и по ногам. Ты влачишь жалкое существование из-занее. А ей какое до этого дело? Уж не думаешь ли ты, что она это хотьсколько-нибудь ценит? Отец снова поднял голову и свистнул. Марта ответила тем же нетерпеливымподергиванием узких плеч; а он был счастлив и доволен. - Только ради этого, мисс, - сказал сосед с улыбкой, в которой былобольше затаенной симпатии, чем в его словах, - только ради того, чтобывидеть это, он никогда не отпускает ее от себя. - Потому что настанет день, и он давно уже приближается, - заметил тот, низко склоняясь над своей работой, - когда даже для того, чтобы увидеть, каку моего несчастного ребенка дрожит палец или развеваются волосы, пришлось бывоскрешать мертвую. Флоренс потихоньку положила возле него немного денег на старую лодку иушла. И теперь Флоренс начала думать о том, что, если бы она заболела, зачахла, как ее милый брат, узнал ли бы тогда отец, как она его любила; стала ли бы она ему дороже; подошел бы он к постели, где лежит она, слабая, с потускневшими глазами, заключил бы ее в свои объятия и зачеркнул прошлое? Мог бы он при изменившихся обстоятельствах простить ей то, что она не умелаоткрыть ему свое детское сердце, простить так, чтобы она без труда моглаповедать, с каким чувством вышла в ту ночь из его комнаты, что хотела емусказать, если бы на это у нее хватило храбрости, и как старалась онавпоследствии открыть тот путь, которого так и не нашла в детстве? Да, - думала она, - если бы она умирала, он бы смягчился. Она думала отом, что, если бы лежала она, спокойно и не борясь со смертью, на постели, овеянной воспоминаниями об их любимом мальчике, он был бы растроган и сказалбы ей: " Милая Флоренс, живи для меня, и мы будем любить друг друга, какмогли бы любить, и будем счастливы, как могли быть счастливы все эти годы! " Если бы услышала она эти слова и заключила его в свои объятия, она, казалосьей, ответила бы с улыбкой: " Слишком, поздно, но знаю одно: это было бы дляменя самым большим счастьем, милый папа! " - и ушла бы от него сблагословением на устах. В результате таких размышлений золотая вода на стене, памятная Флоренс, представлялась потоком, стремящимся к покою, в страну, где близкие, ушедшиеранее, ждут ее, взявшись за руки; и часто, глядя на темную реку, журчавшую уее ног, она думала с боязливым недоумением - но не с ужасом - о той реке, окоторой так часто говорил ей брат, реке, которая его уносила. Отец и его больная дочь были еще свежи в памяти Флоренс, когда, примерно через неделю после этой встречи, сэр Барнет и его супруга задумаликак-то днем прогуляться по проселочным дорогам и предложили Флоренс пойти сними. Флоренс охотно согласилась, и леди Скетлс, разумеется, выгнала напрогулку юного Барнета. Ибо ничто так не восхищало леди Скетлс, каксозерцание старшего ее сына рука об руку с Флоренс. Барнет, пожалуй, придерживался противоположной точки зрения и в такихслучаях частенько выражал свое мнение вслух - впрочем, неопределенно, намекая на " каких-то девчонок". Но так как нелегко было смутить кроткий нравФлоренс, обычно она через несколько минут примиряла юного джентльмена с егосудьбой; они дружески продолжали прогулку, а леди Скетлс и сэр Барнетследовали за ними, весьма довольные и ублаготворенные. В таком порядке шествовали они в упомянутый день, и Флоренс почтиудалось заглушить сетования Скетлса-младшего на его участь, когда мимопроехал джентльмен верхом, посмотрел на них пристально, затем остановиллошадь, повернул ее и поехал им навстречу, держа в руке шляпу. Джентльмен с особым вниманием посмотрел на Флоренс; когда же онвернулся и маленькое общество остановилось, он поклонился ей, а затем ужеприветствовал сэра Барнета и его супругу. Флоренс не могла припомнить, видела ли она его когда-нибудь, но вот он приблизился, и она невольновздрогнула и отшатнулась. - Уверяю вас, лошадь у меня смирная, - сказал джентльмен. Но не лошадь, а что-то в самом джентльмене - Флоренс не могла быопределить, что именно, - заставило ее отшатнуться, словно ее укололи. - Кажется, я имею честь говорить с мисс Домби? - сказал джентльмен ссамой вкрадчивой улыбкой. Когда Флоренс наклонила голову, он добавил: - Моя фамилия Каркер. Вряд ли я могу надеяться, что мисс Домби помнитменя не только по фамилии. Флоренс, чувствуя странный озноб, хотя день был жаркий, представила егосвоему хозяину и хозяйке, которые приняли его очень любезно. - Тысячу раз прошу прощения! - сказал мистер Каркер. - Но дело в том, что завтра утром я еду к мистеру Домби, в Лемингтон, и если мисс Домбипожелает доверить мне какое-нибудь поручение, нужно ли говорить, как буду ясчастлив? Сэр Барнет, тотчас сообразив, что Флоренс захочет написать письмо отцу, предложил вернуться домой и просил мистера Каркера зайти к ним и пообедать -прямо в костюме для верховой езды. К несчастью, мистер Каркер был ужеприглашен на обед, но если мисс Домби пожелает послать письмо, ничто недоставит ему большего удовольствия, чем проводить их домой и, в качествеверного ее раба, ждать, сколько ей будет угодно. Когда он говорил это ссамой широкой своей улыбкой и наклонялся к ней очень близко, поглаживая шеюсвоей лошади, Флоренс, встретив его взгляд, скорее угадала, чем услышала, как он сказал: " О корабле нет никаких известий! " Смущенная, испуганная, пятясь от него и, в сущности, не зная, сказал лион эти слова, ибо как будто он их не произносил, но каким-то удивительнымобразом показал в своей улыбке, Флоренс слабым голосом ответила, что оченьему признательна, но писать не будет; ей не о чем писать. - Может быть, что-нибудь передать, мисс Домби? - спросил, сверкнувзубами, человек. - Ничего, - сказала Флоренс, - ничего, только нежный привет от меня... Как ни была взволнована Флоренс, она бросила на него умоляющий икрасноречивый взгляд, который заклинал его пощадить ее, если ему известно, -а ему это было известно, - что всякое поручение от нее к отцу - делонеобычное, и тем более - такое поручение. Мистер Каркер улыбнулся, отвесилнизкий поклон и, выслушав просьбу сэра Барнета передать привет от негосамого и леди Скетлс, распрощался и уехал, произведя благоприятноевпечатление на эту достойную чету. Тогда у Флоренс начался такой озноб, чтосэр Барнет, вспомнив распространенное поверье, предположил, что кто-топрошел по ее могиле. Мистер Каркер, сворачивая в тот момент за угол, оглянулся, поклонился и скрылся из виду, словно ехал с этой целью прямо накладбище.
Данная страница нарушает авторские права?