Наша первая облава - катастрофа.

Однажды, в то время, когда я был на занятиях по радиотехнике, услышали мы голос через громкоговоритель: „Курдаков, срочно придите к проходной! " Мой преподаватель кивнул и я, собрав учебники, вышел.

Сменный офицер на проходной сказал мне: „Курдаков, для тебя здесь поступило телефонное сообщение от капитана Никифорова: ты должен сегодня вечером, в десять часов, быть со своими людьми в отделении милиции. Он сказал, что ты знаешь, зачем."

- Да, я знаю, большое спасибо.

В десять часов вечера собрались мы в милицейское отделение, в составе четырнадцати человек, всех тех, которые изъявили согласие пойти на задание. „Отправь своих парней в комнату ожидания, пусть они перед выездом немного расслабятся, а ты садись к моему столу, " - сказал Никифоров, освобождая мне место.

„Вот здесь твои инструкции, - сказал он. Мы узнали, что несколько верующих собираются сегодня вечером, около одиннадцати часов в одной квартире, находящейся в семьдесят пятом квадрате. Никифоров, показал мне на своей карте точку, обведённую красным кружком. Их будет двенадцать - пятнадцать человек. Для вас это не составит труда разобраться с ними"

- Откуда вы это знаете?

Саркастическая ухмылка появилась на его лице: „Маленькая птичка шепнула мне на ушко." Я понял, что такие вопросы неуместны и этого он мне никогда не скажет.

Я просто желал с ним стоять на одной ноге, но почувствовал, Никифоров может иногда быть очень жестоким. Впредь решил я держаться с ним на определённой дистанции.

В это время сидели мои ребята в комнате ожидания, в одном углу которой стоял большой стол. На столе стояло несколько бутылок водки и множество стаканов. „Берите, товарищи, пейте и чувствуйте себя вольно, " - дружелюбно промолвил он. Такое нам не надо было повторять два раза, совсем скоро мы все были навеселе.

Когда Никифоров заметил, что водка нам придала смелости и вольности, он напомнил нам, что пришло время выезжать. „Собравшимся надо дать полчаса для спокойного начала своего собрания. Нам нужны главным образом их руководители, тайные проповедники. Вот вам имена двух из них, которых вы обязательно должны сюда привезти."

„Есть, будет сделано, товарищ капитан. А что сделать с остальными? "

„Остальным оставьте „милую память" о себе. Но непременно привезите мне этих двоих, " - требовательно сказал он, сунув мне в руки записку с их именами.

„Почему Никифоров сегодня такой нервозный? " - подумал я. Отправляя нас в какой-нибудь бар, чтобы мы покончили там с затянувшейся дракой, он всегда был весел и откровенен. Сегодня же он был так напряжён и нервозен, что мы не знали, как ему угодить.

„Смотрите, чтобы вас на улице никто на заметил, - продолжал он. Если где-то поблизости будут люди, то вы лучше подождите, пока они удалятся на достаточное расстояние."

Во время одной из бесед, Азаров отчётливо подчеркнул, что всякие наши действия против верующих должны проводиться в строгой тайне. Ни под каким предлогом об этом не должен узнать народ. Меня это удивило, и я спросил о причине такого указания. Он ответил: „Ну, да, Курдаков, это вызвало бы недоумение среди нашего народа. Большинство людей не понимают ту опасность, которую представляют верующие для нашего государства. И многие из них упрекнули бы нас в том, что мы преследуем верующих, не видя в этом необходимости.

Потому старайтесь работать без свидетелей. Мы не должны допустить, чтобы враги нашего народа всему миру донесли, что мы не соблюдаем свободу вероисповедания, должны ли мы это? - спросил он, язвительно засмеявшись.

Я убедил Никифорова в том, что мы будем осторожны. Он ещё раз напомнил, чтобы мы непременно сделали обыск квартиры и привезли с собой найденную там религиозную литературу и особенно библии. „Мы знаем, что у этих людей есть антисоветская литература. Нам нужна такая литература и как можно больше, её мы отправим в ЦК партии в Москву." Я согласно кивнул.

Во внутреннем дворе отделения милиции, где стояли наши машины, Виктор сел за руль, а я рядом с ним. На этот раз мы не пользовались сиреной, а тихо ехали на указанное место. Маленькие загородные улицы лежали в темноте. Наконец нашли мы нужную улицу и тихо проезжая по ней, искали указанный номер дома. Я внимательно следил за тем, чтобы избежать встреч спроходящими. Наконец я сказал: „Это должен быть следующий дом, - остановись здесь." Мы припарковали машину. Осторожно и молча подошли мы к маленькому деревянному домику. Плотные занавеси были задвинуты, однако слабый свет пробивался сквозь них. Что было делать? Чувство неуверенности охватило меня. Всётаки это было совсем другое, чем драки в барах. Слышалось тихое пение. Мы нерешительно переглянулись. Однако я чувствовал, что все ожидали от меня решительных действий. Я подошёл к двери и тихо постучал, но никто не отозвался. Каким-то образом показались мы себе смешными. Что за чушь!

Четырнадцать рослых крепких парней, стояли один за другим, на узкой слабой дорожке, ведущей к двери в этот поздний час ночи и уважительно стучали в дверь. Вскоре услышали мы торопливые шаги, и дверь отворилась. Мужчина, среднего роста стоял перед нами и вежливо приветствовал: „Здравствуйте, чем я могу вам помочь? " Затем он посмотрел на стоящих сзади и всё понял. Лицо его сникло, но он сдерживался и сказал: „Пожалуйста войдите." Мы вошли и осмотрелись. Дом состоял из одной комнаты, бедно обставленной. Двенадцать человек разместились на стульях и на краю железной кровати. Они тихо пели, бросив на нас встревоженный взгляд. Один мужчина спросил нас тихо: „Вы из милиции? "

Я автоматически ответил шёпотом: - „Да из милиции."

„Какие глупости мы делаем, " - подумал я. Мы посланы сюда, чтобы разогнать это собрание, а я говорю шёпотом, чтобы не прервать это приятное пение. В данный момент * ведь всем стало ясно, что собрание должно быть закончено, но они продолжали петь до тех пор, пока песня не закончилась. Потом они смолкли и посмотрели на нас.

Словно защищаясь, чувствуя себя очень неловко, я проговорил: „Что здесь происходит, собственно говоря? "

Руководитель группы ответил: „Мы проводим богослужение."

- Но Бога ведь нет, — возразил я.

- Но мы верим в Него, и к Его чести мы здесь собрались.

- Но это не разрешено! - сказал я твёрдо.

- Но почему же? - мягко возразил один из собравшихся.

- Потому что это противозаконно, и нам дан приказ с этим покончить!

Ещё тише и вежливей возразил руководитель группы: „Но мы не нарушаем закон. Сам товарищ Ленин писал, что граждане страны имеют полное право на свободу религиозных вероисповеданий и на проведение богослужений.

- Это точно? - спросил я

- Да, это так. Я могу вам показать место, где написано, - и, взяв в руки конституцию СССР, стал вычитывать цитаты, подтверждающие их полное право на эти действия. Закончив чтение, он обратился к нам с вопросом: „Что мы делаем противозаконного? И кому причиняем мы вред тем, что мы тут собрались во имя Божье? "

Я чувствовал себя загнанным в угол. Знал я наизусть все эти цитаты, но как возразить против них, - это мне теперь не приходило в голову. Потому я твёрдо стоял на своём: „Но вы не имеете права! Кроме того, я, к сожалению, имею приказ двоих из вас арестовать!» - негодуя на самого себя, сказал я, прочитав две фамилии из моей записки.

Все собравшиеся посмотрели друг на друга, затем двое из них встали и начали одеваться. Всё это время ребята тихо стояли в полной нерешительности. Противоречивые мысли обуяли меня: наш приказ и их правота. Лучше бы оказаться в самой страшной драке, чем наблюдать, как эти, непонятно за что обвинённые, так нежно прощавшиеся друг с другом люди, давали обещание друг за друга молиться. Они тихо пошли за нами, сели в машину, подчиняясь любому нашему слову. Ни у кого из нас не было желания что-либо сказать. Словно побитые собаки, прибыли мы в милицейское отделение, где во дворе нас уже ожидал Никифоров, широко улыбаясь.

Увидев наши растерянные лица, его улыбка вмиг исчезла. Приказав арестованных запереть, он с диким рёвом бросился на нас: „Что за овечье стадо! Четырнадцать рослых мужиков возвращаются с облавы и приводят двух престарелых граждан, которые даже без сопротивления следуют за ними! И для этого мы вас консультировали две недели? Это всё очень глупо выглядит, мои милые деточки! Что же вы думали, зачем мы вас туда посылали? "

- Но товарищ Никифоров, это совсем другие люди. Они абсолютно не сопротивлялись! Мы должны применять к такому роду людей другие приёмы захвата. Они совершенно несравнимы с предыдущими заданиями" - пытался объяснить я. Но каждое моё слово ещё более его раздражало. Ехидно повторял он мои слова: „Другую технику! Другие люди! Это самые подлые люди! Мы вас посылаем, чтобы их схватить, чтобы защитить от них наше отечество, а они и вас в один миг привели к покаянию! И вы не понимаете какие они коварные государственные предатели! Одно то обстоятельство, что они вам кажутся безобидными - это уже глупость с вашей стороны! В этом и заключается их коварство и хитрость, при помощи которой они нас одурачивают! "

На минуту сел он в своё кресло и замолчал. Затем вскочил и с новой силой продолжал: „Как вложить мне в ваши затуманенные мозги то, что это и есть наши самые страшные преступники! Они, как змеи, держатся скрыто, в укромных местах, пока не соберутся с силами, чтобы нанести удар! И тогда уже поздно! Мне сто гулящих на свободе уголовников милее одного верующего, одурачивающий народ! А вы? У вас симпатия к ним! К этим кровопийцам русского народа! Нам надо уничтожить их! И притом немедля! Вы всё ещё благоволите им? "

Постепенно стал я эту проблему видеть другими глазами. Робость, возникшая в нас при общении с верующими сменилась теперь злобой против этих людей, сумевших нас так подвести. Мы промямлили что-то наподобие извинения, а он наставительно и резко заключил: „В другой раз будьте умнее! И помните, что для вас означает партия! "

Уходя, я сердился на самого себя: ведь и Азаров нам говорил то же самое.

Как я мог всё это забыть при виде собрания. В другой раз я не дам себя провести.

Никифоров знал человеческую натуру. Он был хорошим психологом. И потому он решил, что нам необходимо ещё несколько встреч с уголовниками и преступниками. И в следующую неделю он никогда не упускал возможность нам хорошо оплатить наше особо грубое обхождение.

Когда мы однажды ему привели двух молодых воров, он воскликнул: „Что же это за дела! Они выглядят такими молодцами, словно только что родились. Поведите-ка их во двор, вы, младенцы! Неужели вы никогда не научитесь обрабатывать их лица? "

Владимир и Анатолий повели ребят на улицу, где использовали их в качестве боксёрских манекенов. Когда же их, изуродованных, вновь привели к Никифорову, тот сказал: „Хорошо, парни, наконец вы начали немного соображать! "

Затем он пригласил нас в зал, где мы пили водку, и напившись, смеялись над нашими слабостями в отношении к верующим.

Мы отмечали наши первые успешные шаги по мордобойству по программе Никифорова. Но, не один Никифоров был в этом виновен. Мы сами на всё реагировали с энтузиазмом и бездумно, полагаясь на умы руководителей.

В мае мы начали, а теперь было начало августа. Между жестокими облавами на уголовников совершали мы такие же зверские нападения на верующих. Иногда после облавы в баре мы спешили на арест верующих. И совсем скоро мы их уже не отличали от других преступников, яростно уродуя их лица и тело.