Король из Борисово

Руководству детдома мы были абсолютно безразличны. Не любя свою профессию, они предпочитали представлять нам возможность управлять своею жизнью по своему разумению. Итак, создали мы свой маленький, собственный мир. Он был построен так же, как и наше общество.

Детдомовцы были разделены на три твёрдые категории: „рабы", „лейтенанты" и во главе всех - „король."

Рабами были младшие дети, которые были слабее и меньше. Их заданием было выполнение всякого рода работ. Ими управляли старшие по возрасту и физически сильные — „лейтенанты". Большее количество детей относились к первой категории. Они рабски служили всем, кто отдавал приказы и требовал от них беспрекословного подчинения. Маленькая, избранная группа, „лейтенантов" держала под контролем каждодневную жизнь всех детей. Они создали элиту „приказчиков", большой радостью которых составляло повсюду и над всеми командовать. „Лейтенантами" и их подчинёнными правил „король". Он был господином для всех. Выбирался он на основе двух проверок: психической и физической. Чисто физически он должен был низложить любого детдомовца, следовательно он был сильнейшим. Что касалось его психических данных, то он должен был суметь внушить к себе страх и уважение. К тому, же он должен был быть достаточно умён, чтобы не вызывать ненависти среди детдомовцев.

Жизнь „короля" была относительно лёгкой, если он обладал соответствующими данными. „Лейтенанты" выполняли все его поручения, а „рабы" обслуживали его всесторонне и беспрекословно слушались.

Я не могу вспомнить того парня, который был у нас „королём", когда я прибыл в детдом. Но его преемником стал Николай Поваляев. Я в то время был обыкновенным „рабом". Моё первое задание заключалось в чистке ботинок „короля". Почистив их, я должен был стоять перед ним до тех пор, пока он не признает мою работу отличной. Пока тот критически их разглядывал, я стоялдрожа всем телом, с надеждой, что моя работа ему понравится. Он действительно оставался довольным, потому что я, к моему удивлению, был отличным чистильщиком.

Иногда „королю" приходили в голову различные идеи. К примеру, причесать его в постели, принести ему завтрак в постель, одеть его среди ночи, словно он был истинным королём.

Когда „король" утром был полностью одет, перед ним, без опоздания, появлялись „лейтенанты", которым он отдавал распоряжения на этот день. Те в свою очередь отдавали приказы своим „рабам".

Любая дискуссия между „рабами" разбиралась „королём", после чего он выносил свой приговор, который воспринимался безоговорочно.

Но королевский трон был шаток. Всегда находились „лейтенанты", которые подкарауливали любую промашку „короля."

Когда я познал всю систему детдомовской жизни, я подумал однажды о реакции дяди Ничи, если тот узнает о наших правилах. К моему большому удивлению, я несколько дней спустя услышал, как дядя Ничи обсуждал с „королём" некоторые правила, которые тот хотел ввести в жизнь детдомовцев. Теперь я понял! Эта система была известна, никак не отвергалась руководством, а напротив, даже использовалось им.

Недолго был я „рабом". Став физически покрепче, я однажды избил одного „лейтенанта" и занял его место. Немного спустя я возглавлял элитную группу. Я поставил перед собой задачу стать сильнее и быть „королём".

Но, так как Николай Поваляев был моим другом, то я не обирался его свергать. Но так случилось, это в 1965 году Николай по странным причинам был переведён в другой детдом, расположенный вблизи Новосибирска. Распространилась молва, что Поваляев был знаком с какими-то убийцами и поэтому милиции он был нужен для проведения сыскной работы. Расставаясь со мною, он сказал: „Сергей, ты должен здесь остаться „королём", у тебя есть на это способности. Я уезжаю недалеко, мы с тобою будем встречаться в Новосибирске. Я тебя познакомлю с некоторыми моими друзьями."

Мы распрощались с Николаем, и вскоре я услышал, что он на своём новом месте тоже стал „королём". В Борисово мне пришлось крепко подраться с некоторыми претендентами на трон „короля", но я оказался сильнее всех. Я назначил своих друзей „старшими лейтенантами" и понял, что с их помощью легко смогу дирижировать всеми детдомовцами. Борис, Михаил, Кирилин, Александр были всегда готовы исполнить любое моё желание. Александр, как всегда, снабжал нас деньгами.

Самой неприятной стороной моего правления было то, что я теперь должен был иногда согласовывать некоторые правила с дядей Ничи или с директрисой. Они это чувствовали и ко мне не обращались. Позже я назначил Бориса для этих, мне неприятных, переговоров.

Жизнь теперь в Борисово, казалось, текла по накатанному руслу. В школе я был членом молодёжной организации, в детдоме „королём". Я чувствовал себя прекрасно! Семнадцати - восемнадцатилетние покидали детдом, на их место приходили другие, нам незнакомые дети. Мы им устраивали всякие проверки и выдержки. Порой сталкивались с предательством. С этим мы жестоко боролись. В нашем детдоме просто не было мест для предателей.

Я правил со всей твёрдостью. Но я давал детям понять, что если они порядочно себя ведут, то могут беззаботно жить и чувствовать себя хорошо под моей защитой. Я никогда не старался использовать свою власть в ущерб другим детям.

Как „король", я чувствовал себя обязанным узнавать о прошлом детей, об их родителях. Вскоре пришлось мне узнать, что почти у половины детей родители живы, но они лишены родительских прав. Один - из-за алкоголизма, другие - из-за проституции, третьи - из-за того, что родители верят в Бога. По этим причинам родители признаны государством „неблагонадёжными", одинаково как алкоголики, так и верующие.

Один из этих ребят мне особенно запомнился. Он был для меня большой загадкой и по своему интеллекту совершенно другим, чем мы все. Был он маленького роста, живой, симпатичный, интеллигентный человек, который постоянно что-то читал. Свою работу „раба" выполнял безоговорочно. В беседе с ребятами он всегда рассказывал что-либо из библии.

Меня он очень заинтересовал. Ещё никогда в Борисово на подобную тему никто не разговаривал. Кто-то из ребят нарисовал карикатуру на него, придав ему образ священника, другой подошёл и подписал внизу: дьякон. Таким образом получил он с этой минуты своё прозвище. „Эй, дьякон, - позвал я его однажды, - подойди-ка сюда! Это правда, что ты всем про Бога рассказываешь? " - спросил я. „Да, это так, " — ответил он тихо. „Расскажи и мне что-нибудь, " — попросил я. Кое-что я уже слышал о верующих. Да, даже то, что моя мама была из семьи верующих. Обняв его одной рукой, я прогуливался с ним взад и вперёд по территории и слушал его рассказы. Я быстро понял, что этот дьякон был настоящий миссионер. Он так живо рассказывал, словно знал всю библию наизусть. Я был ошеломлён. Я взял его под своё покровительство и часто беседовал с ним.

Однажды зимой, после обильного снегопада, взяли мы лыжи и пошли к обрыву кататься. Дьякон стоял внизу спуска и весело наблюдал спускающихся с гор. Я подошёл к нему и спросил: „Послушай, дьякон, Бог слышит наши молитвы? " „Да, непременно", - ответил тот. „И если я его попрошу, чтобы он мне помог спуститься вон с той крутой вершины, откуда ещё никто никогда не спускался? " - допытывал я. „Да, и оттуда, Сергей, Бог слышит твои молитвы и поможет тебе."

- Тогда предоставлю я Ему шансы себя показать, - сказал я, и стал взбираться на вершину обрыва. Взобравшись и осмотрев этот крутой, изогнутый и высокий спуск, я оробел. Но внизу, затаив дыхание, наблюдали за мной наши ребята. Отступать нельзя, - решил я. Увидев внизу оцепеневшего дьякона я громко закричал: „Помолись за меня! "

И с тем оттолкнулся от скалы. Как ракета просвистел я над обрывом вниз. К моему удивлению, я приземлился даже на ногах и подкатил таким образом к дьякону. „Функционирует! Функционирует! " - кричал я, ошеломлённый удачей. Ну, парень, это не дурно! Это значит, нам надо держаться вместе! Ты будешь за меня молиться, а я стану чемпионом мира по лыжному спорту."

- Нет, это несерьёзно, - тихо прошептал дьякон. Так нельзя.

Но я не слушал. Охваченный радостью победы, я нёсся вновь вверх. На этот раз спуск был неудачным: ещё в воздухе я неудачно перевернулся и упал на свой нос. Вокруг стоял хохот. Когда же я поднялся и посмотрел на ребят, стало тихо. Дьякон испуганно смотрел в сторону.

- Что же теперь случилось, дьякон? Ты не молился!? - воскликнул я. Я вновь взбирался в гору. Оглянувшись и увидев с высоты затаённые лица я закричал: „Ах, я думаю, что и Бог не всегда может слышать наши молитвы! " В ответ на это, все облегчённо улыбнулись, и мне тоже стало веселей.

Дьякона в школе не любили за то, что он лучше всех учился и всегда всё знал. На его фоне остальные казались далеко отстающими. И это ему не прощали. Часто его даже били. Даже после того, как я взял его под своё покровительство, некоторые ещё пытались его унижать и дразнить.

Однажды я спросил его: „Дьякон, кем бы ты хотел стать? "

- Л очень желаю когда-нибудь учиться в библейской школе. Это моя надежда, Сергей, и я постоянно молюсь о том, чтобы Бог дал мне эту возможность.

Никогда он не говорил о своих родителях. Однажды слышал я, как один мальчик его спросил: „Дьякон, где же на самом деле твои родители? Почему ты вообще здесь? " Дьякон помрачнел. Никогда раньше не видел я его таким расстроенным. Он не смог проронить ни слова. Медленно встав, он пошёл в спальную комнату и, закрывшись подушкой, тихо плакал. Я последовал за ним, но понял, что его горе мне не унять.

Спустя некоторое время узнал я, это его родители верующие христиане и живут в Огурцово, расположенном в двадцати пяти километрах от Борисово. Так как они и сына своего воспитывали в христианском духе, то государственный суд лишил их родительских прав и направил ребёнка в наш детдом. Мальчика также лишили прав видеться со своими родителями, и потому он был признан сиротой. Теперь он находился под государственным контролем до достижения восемнадцати лет. „Всего двадцать пять километров! И они живы! А он должен жить с нами и терпеть всякие оскорбления как со стороны детей, так и со стороны руководства! " -думал я, оставаясь наедине со своими мыслями.

Особенно зло издевался над ним дядя Ничи. Часто прибегал он к нам, крича: „Где, этот дьякон? Где этот маленький чёрт?

У меня есть для него порция витамина „П". Дрожа всем телом, послушно спускался дьякон со своей кровати и шёл навстречу свирепствующему зверю.

Как я его внутренне жалел! Я всегда знал, что он ни в чём не виновен. И все знали об этом. Но ту распирающую всех ненависть надо было на ком-то сорвать. А он, этот глубоко порядочный, чрезвычайно интеллигентный маленький человек, был так беззащитен перед этим злом!

Как часто вспоминал я о нём и никогда не смог забыть. Мне так жаль, что я забыл его имя; прилепившееся прозвище навсегда стёрло в памяти его настоящее имя. Я только хорошо понимал, что таким людям, как он, нет места в Советском Союзе и никогда не будет.