Причины расхождения путей развития Японии и Китая

Поставленный вопрос - один из труднейших и еще ждущих своего осмысления в востоковедении. Когда на переходе от варварства к цивилизации Япония в поисках готовых образцов материальной культуры и социально-политической жизни обратила внимание на Китай, она, по выражению Г. П. Григорьевой " отнеслась к нему как любознательный юноша к мудрому старцу". Японский студент, вернувшийся домой из Китая в 623 г., квалифицировал Поднебесную как " государство высокой нравственности". Бесспорный факт благотворного влияния Китая на развитие Японии не должен, однако, заслонять того, что становление японской государственности и культуры было вызвано все-таки в первую очередь внутренними потребностями самого японского общества, а китайский фактор был в конечном счете всего лишь средством усКорения и сокращения временных рамок этих процессов. Все, что Япония ввезла из Китая, это книги по китайской истории, культуре, идеологии, философии и знания, приобретенные несколькими десятками студентов и членами 16 японских посольств в эту страну (всего за VII-IХ вв. " великого взаимодействия" в Китае побывали 600-700 японцев). Кроме этого, 3-4% населения островов составляли китайские переселенцы-беженцы от социально-политических неурядиц в Китае. Конечно, степень влияния вышеуказанных элементов на трансформацию японского общества значительно превышала их удельный вес в этом обществе, поскольку, как отмечает М. В. Воробьев, " на ранних стадиях существования человеческого общества неэкономические, необщественные факторы играли чрезвычайно важную роль".

Если Япония была разборчивым реципиентом китайской политической и материально-духовной культуры, то Китай, как донор этого процесса, играл чрезвычайно пассивную роль: он не претендовал на преобладающее влияние в этой стране, поскольку события на островах не влияли сколько нибудь заметно на его судьбу. Поэтому спорадические контакты между ними происходили по желанию самой японской стороны. Степень этого желания со времен первых культурных контактов постоянно уменьшалась по ряду причин.

Японская сторона стремилась к равноправным взаимоотношениям со старшим более культурным и могущественным соседом, используя для этого самые различные поводы и основания. В 607 г. правитель Ямато как " Сын Неба страны Восходящего Солнца" обращался с посланием " к Сыну Неба страны Заходящего Солнца". Затем " Небесный Государь Востока" почтительно обращался к " Небесному Государю Запада". Подчеркивалась также буддийско-религиозная общность двух стран. Все это вызывала недовольство в Китае. Так, суйский император Ян-ди приказал: " Если в грамотах южных и восточных варваров не будут соблюдаться нормы приличия, то впредь не следует доводить их до нашего сведения". Если на ранних стадиях формирования государственности островитяне не желали даже чисто номинально поступиться принципом политического равноправия, то по мере укрепления государственности эта позиция становилась еще тверже.

Политика Китая мало считалась с реальностью - в ней сосуществовали две тенденции по отношению к Японии. С одной стороны, Япония рассматривалась как обычная часть варварского мира, заслуживающая типичного по отношению ко всем варварам, олицетворяющим темное начало инь, отношения. Способность японцев к выборочной китаизации и японизации китайского рассматривалась в Поднебесной как доказательство заКоренелости их варварства и своего превосходства перед " карликовыми чертями из-за восточного моря". Соответственно и тон обращений китайских императоров в адрес правителей Японии не отличался особым тактом: " Вы, тупые восточные варвары. Живя далеко за морем, вы надменны и вероломны... гнев Неба на ваши головы", - писал обозленный японским пиратством Чжу Юань-чжан.

Наряду с прямолинейно-высокомерным применялся и более гибкий подход по отношению к японцам как " особым варварам", которые могут не ассоциироваться с " инь", как воспринявшие китайскую культурную традицию и вписавшиеся в ее систему духовных ценностей: поэтому японцев не следует подвергать " карательной войне", но " обрабатывать" их мирным путем с помощью распространения принципов " добродетельного правления". Эти принципы предполагали неравноценную иерархическую общность Японии и Китая с верховенством последнего в ее рамках. Однако " небольшая страна островов, недовольная своей судьбой". не желала " изменить свои помыслы", терроризировала своим пиратством китайское побережье, отказывалась принимать высокомерные китайские грамоты и применяла в японо-китайских отношениях " формулу Есинори Асикага": " Небо и Земля столь огромны, что не могут принадлежать одному правителю".

Встречаясь с претензиями Китая на верховенство, Япония не могла не принимать во внимание реальную военную мощь этой страны и опасность столкновения с этой мощью. Условием успешного противостояния было укрепление национально-японской культурной основы посредством вытеснения китайских иммигрантов из ключевых сфер управления страной и приспособления конфуцианства и буддизма к японской почве - слепое копирование рассматривалось как угроза национальным интересам: любое заимствование должно было превратиться лишь в дополнительный элемент к японской основе, в толковании всего китайского японцы " переставили акценты сообразно своему пониманию вещей".

Прагматические соображения безопасности в широком смысле этого слова перевесили восхищение китайской культурой - Япония никогда не брала перед Китаем никаких обязательств: обращаться к нему " снизу вверх" не желала, а обращение на равных вызывало гневную реакцию Китая. Лучшим выходом из подобной ситуации Япония нашла максимальное свертывание отношений с великим соседом, особенно в периоды смут в этой стране.

Япония заимствовала китайскую культуру в эпоху расцвета средневековой конфуцианской цивилизации (Суй, Тан, Сун). Со времени раскола единой Сунской империи и особенно в результате монгольского завоевания китайская цивилизация вступила в фазу упадка и усиления в ней варварского элемента. В этих условиях китаецентристские посягательства на верховенство в отношениях с Японией стимулировали процесс пересмотра отношения японцев ко всему китайскому. Формируются устойчивые представления, что культурное величие Китая осталось позади в прошлом и его развитие остановилиось, что именно Япония развила достижения китайской цивилизации и только в Японии китайское получило свою завершенную форму. Один из современных идеологов японского национализма Я. Накасонэ сформулировал эту мысль следующим образом: " Японское лучше выражает подлинную сущность китайского", чем сам Китай (можно с оговорками провести параллель между этим процессом зарождения чувства превосходства " расы Ямато" над Китаем и складыванием теории " Москва - третий Рим" под воздействием упадка и гибели Византийской империи из-за " несоблюдения канонов и чистоты веры").

Не это ли зародившееся в эпоху упадка Китая чувство превосходства и национальной исключительности, наложившись на комплекс других причин, подвигло Японию на агрессию против традиционно прокитайской и союзной Пекину Кореи в к. ХVI в.? Не будем спорить с японцами по вопросу их этнокультурного превосходства над Китаем - пусть это утверждение останется на их собственной ответственности. Попробуем согласиться с более сбалансированным по сути и нейтральным по форме определением: " японское шире китайского, китайское - часть японского, но китайское глубже японского". Представляется, однако, что к эпохе позднего средневековья японское было уже просто отличным от китайского.