Happatop 73

H. носит сугубо формальный характер и категориальным обра­зом противопоставляется понятию " конкретный", " реальный автор". В. Кайзер в свое время утверждал: " Повествователь — это сотворенная фигура, к-рая принадлежит всему целому литературного произведения" (216, с. 429); " в иск-ве рассказа нарратор никогда не является автором, уже известным или еще неизвестным, а ролью, придуманной и принятой автором" (217, с. 91). Впоследствии Р. Барт придал этому положению харак­тер общепринятого догмата: " Нарратор и персонажи по своей сути являются " бумажными существами"; автор рассказа (материальный) никоим образом не может быть спутан с пове­ствователем этого рассказа" (47, с. 19).

Англоязычные и немецкоязычные нарратологи иногда раз­личают " личное" повествование (от первого лица безымянного рассказчика или кого-либо из персонажей) и " безличное" (анонимное повествование от третьего лица). В частности, С. Чэтман предпочитает в последнем случае не употреблять термин Н. и называет этот тип повествования " ноннаративным", где функционирует " ноннаратор" (77, с. 34, 254). Франкоязычные исследователи, как правило, убеждены, что в принципе не может быть безличного повествования: все равно кто-то берет слово и ведет речь, и всякий раз, когда говорит персонаж, то тем самым роль повествователя передове­ряется ему. В частности, швейцарская исследовательница М.-Л. Рьян, исходя из понимания худож. текста как одной из форм " речевого акта", считает присутствие Н. обязательным в любом тексте, хотя в одном случае он может обладать нек-рой степе­нью индивидуальности (в " имперсональном" повествовании), а в другом — оказаться полностью ее лишенным (в " персональном" повествовании): " Нулевая степень индивиду­альности возникает тогда, когда дискурс Н. предполагает только одно: способность рассказать историю" (321, с. 518). Нулевая степень представлена прежде всего " всезнающим повествованием от третьего лица" классич. романа XIX в. и " анонимным повествовательным голосом" нек-рых романов XX в., например, Г. Джеймса и Э. Хемингуэя.

Рьян предлагает модель худож. коммуникации, согласно к-рой худож. повествование предстает как результат акта " имперсонализации", т. е. перевоплощения автора, передаю­щего ответственность за совершаемые им речевые акты своему заменителю в тексте — " субституированному говорящему", повествователю. Это, по мнению исследовательницы, помогает

74 'НОВАЯ КРИТИКА"

понять специфически " онтологическое" положение худож. произведения как мира вымысла одновременно и по отношению к миру действительности, и по отношению к своему создателю-автору: " Он не связывает себя убеждением, будто события, сообщаемые в повествовании, действительно имели место, хотя именно эти события сообщаются посредством того же самого типа предложений, к-рые мы обычно применяем, чтобы расска­зать о действительном положении дел" (там же с. 519).

Таким образом, различие между персональным и имперсо-нальным Н. заключается в том, что в первом случае, по Рьян, автор делает вид, будто он является кем-то другим, кто совер­шает речевые акты. Это помогает объяснить противоречие, к-рое возникает прежде всего при имперсональном повествовании между худож. дискурсом (т. е. между тем, что буквально говорится) и той картиной мира, что создается на этой основе. Здесь автор делает вид, будто он является кем-то, кто говорит определенные вещи об определенном мире, и затем приглашает читателя реконструировать истинное положение вещей, что заставляет читателя проводить разграничение между речью повествователя и подразумеваемой речью автора.