Параллели

В устье реки Нарвы на берегу Финского залива стоит рыбоперерабатывающий завод. Рыболовецкие катера, боты, лодки везут сюда свой улов. И, видно, не все успевали перерабатывать и не все то, что здесь перерабатывалось, доходило до потребителя. Много испорченной рыбы выбрасывалось прямо на задворки завода ¾ в прибрежный соснячок и, чтобы не воняло, периодически прикапывалось песком. И вот на эту рыбную свалку собрались чайки, кошки и бродячие собаки со всей Нарвы. Они раскапывали захоронение и наедались рыбы до отвала. Но среди свежей испорченной рыбы была, видимо, и испорченная соленая. Собаки подбегали к реке и жадно лакали воду. Напившись, отбегали, но вскоре снова возвращались и снова жадно лакали воду. Потом опять убегали и снова возвращались. Наконец ложились на берегу с раздувшимися животами, обреченно лаяли на воду и снова подползали к ней и снова пили, пили, пили. И так пока не подыхали. У некоторых все-таки хватало силы и, я бы даже сказал воли, убежать от воды и тем спасти себя. Но большинство не могло преодолеть этой непреодолимой жажды, этого непреодолимого желания пить. Это их желание оказалось сильнее естественного животного инстинкта ¾ выжить. Довелось мне однажды лежать в палате №6 республиканской больницы скорой помощи. И вот как-то ночью в нашу палату положили еще не старого полноватого мужчину с «острым» животом. Он стонал, корчился от боли. Его одутловатое лицо было бледным и потным. Дежурные сестры всю ночь ставили ему клизмы, промывали его и снизу, и сверху, вызывая понос и рвоту. Наконец боль отпустила и он уснул. Утром к нему пришла жена. После свидания с ней он вернулся в палату с большой авоськой продуктов. Выгрузил это в свою тумбочку и пошел в коридор прогуляться. Минут через десять вернулся, достал из тумбочки котлеты, оладьи, вареную картошку и стал есть. Пришло время завтрака, и он, прибрав остатки недоеденных котлет, пошел с нами на завтрак. Позавтракав, он походил по коридору, посмотрел немного телевизор и снова пошел в палату, сел возле тумбочки и стал доедать то, что не успел доесть перед завтраком. Потом он лег подремать. Перед обедом к нему снова пришли жена, сыновья, дочь. После свидания с ними он вернулся с двумя авоськами разных продуктов. Забив ими тумбочку, он часть скоропортящихся вытащил наверх. Пройдясь по коридору, он снова сел к тумбочке и стал поедать то, что оставил наверху. Он никого не пытался угостить, ни с кем не пытался поделиться своим изобилием. Мы даже не знали, как его звать. Вздыхая, он сосредоточенно и методично поедал все один. Пришло время обеда, и он вместе со всеми пошел на обед. Вернувшись с обеда, он тут же сел к своей тумбочке и начал доедать то, что не успел доесть перед обедом. Он ел, как приговоренный, ни на кого не глядя, ни с кем не общаясь. Он сосредоточенно жевал, жевал, жевал, периодически вздыхая и отрыгивая. Вечером к нему снова пришли. И он опять вернулся со свидания с двумя авоськами продуктов. Ночью мы просыпались от шума развертываемых целлофановых пакетов и от стука ложки о края стеклянных банок. Он снова ел. На следующую ночь у него опять схватило живот, и сестры снова промывали его сверху и снизу. А рано утром он сидел у своей тумбочки и ел. Потом я выписался из больницы. И через некоторое время узнал от тех, кто там остался, что тот человек скончался от острого приступа живота. Что-то там внутри у него лопнуло, и врачи не смогли его спасти. Ни промывание, ни операция уже не смогли помочь ему. Когда мне открылось видение, я посмотрел его прошлое. Оказывается, этот человек в позапрошлой своей жизни умер во время голода в Поволжье. Тогда от голода, теперь от обжорства ¾ две крайности, и обе привели к одному трагическому концу. Неодолимое желание удовлетворить свою страсть к еде, желание насытиться оказались сильнее желания жить. В концентрационных лагерях многие пленные умирали от голода. Но некоторые не только выжили, но и вылечились от всех своих ранее неизлечимых болезней. Почему? Оказывается, те, кто умирал, постоянно думали о пище, постоянно фантазировали на эту тему и постоянно находились в состоянии борьбы с голодом. Они всегда искали, где бы чего поесть. Поэтому они постоянно теряли силы и в конце концов умирали в страшных мучениях. А те, кто выжил, просто смирились с голодом. Они не боролись с ним, они просто впустили его в себя. «Ну что поделаешь ¾ нечего есть и в ближайшее время не предвидится. Будем обходиться тем, что есть, или тем, что Бог пошлет». Они не позволили своему желанию поесть, насытиться ¾ завладеть их волей. Такой настрой не позволял человеку тратить силу на бесполезную борьбу с голодом, с желанием насытиться и на возбуждающие эти желания и голод фантазии. А заставлял организм перестраиваться на голодную диету. И чтобы выжить, организм запускал в переработку все свои резервы. Он перерабатывал на свое питание все свои болячки, все свои наросты и бородавки. Он переходил на предельную экономию всего того, что в нем имелось. Кроме того, он искал резервы и вне себя и извлекал их из воды, воздуха, солнца, земли. Включалась его самая главная программа жизни ¾ выжить. И такие люди выжили, несмотря на, казалось бы, невозможные для жизни условия.

Целеустремленность, воля, мудрость, понимание, смирение и вера – вот те основополагающие принципы, которые помогают не только выжить в условиях тотального голода, но и в условиях тотального изобилия. Те, кто умирал, были люди низкодуховные, приземленные, более животные, чем люди. А те, кто выжил, отличались от них высокой духовностью и интеллектом.

Так что быть духовным ¾ значит и быть более жизнеспособным, более защищенным от всех жизненных неурядиц, и даже от смертельного голода, и даже от смертельного изобилия. Пока вы более животное, чем человек, то стихии и желания управляют вами и вы беззащитны перед ними. Именно здесь корень всех ваших страданий. Но как только вы поднимаетесь по ступенькам человеческого, духовного совершенства ¾ вы все более становитесь независимым от желаний и стихий. И уже не они, а вы начинаете управлять ими. И эта власть делает вас более защищенным, более устойчивым в этой жизни. И этот путь в конце концов приводит вас к освобождению от страданий и обретению Вечной жизни, мудрости и блаженства.

* * *

Мы постоянно рождаем самих себя. Меняется только форма одежды, ее цвет и фасон, а суть остается той же ¾ Я, я, я, я, я…