Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
|
|
Глава XI
Выступление Поля на новой сцене Организм миссис Пипчин был сделан из такого твердого металла, несмотряна подверженность его плотским слабостям, вызывающим необходимость в отдыхепосле отбивных котлет и требующим перед отходом ко сну такого снотворногосредства, как сладкое мясо, что он совершенно опрокинул предсказания миссисУикем и не обнаруживал никаких признаков упадка. Но так как сосредоточенныйинтерес Поля к старой леди не уменьшался, миссис Уикем не желала отступитьни на дюйм с позиции, ею занятой. Укрепившись и окопавшись на своем рубеже спомощью Бетси Джейн - дочери своего дяди, она дружески советовала мисс Берибыть готовой к худшему и предупреждала, что тетка ее в любой момент можетвзлететь на воздух, как пороховой завод. Бедная Бери приняла все это добродушно и, как всегда, работала непокладая рук; совершенно убежденная в том, что миссис Пипчин - одна издостойнейших особ в мире, она ежедневно приносила себя в жертву на алтарьэтой благородной старухи. Но выходило как-то так, что все жертвоприношенияБери ставились в заслугу миссис Пипчин друзьями и поклонниками миссис Пипчини согласовывались и связывались с тем меланхолическим фактом, что покойныймистер Пипчин разбил свое сердце на Перуанских копях. Так, например, был некий честный розничный торговец колониальными ипрочими товарами, в общении которого с миссис Пипчин всегда была в ходумаленькая записная книжка в засаленном красном переплете, по поводу коеймежду заинтересованными сторонами не прекращались тайные совещания иконференции в коридоре, устланном циновками, и за закрытой дверью гостиной.Юный Байтерстон (чей нрав сделало мстительным палящее солнце Индии, воздействовавшее на его кровь) не раз смутно намекал на неоплаченные счета ина отсутствие однажды, уже на его памяти, желтого сахарного песку к чаю.Этот торговец, холостяк, не придающий значения внешней красоте, сделалкак-то честное предложение, домогаясь руки Бери, каковое миссис Пипчин свозмущением и презрением отвергла. Все говорили о том, сколь это похвальносо стороны миссис Пипчин, вдовы человека, который умер из-за Перуанскихкопей, и каким стойким, благородным, независимым характером отличаетсястарая леди. Но никто ни слова не сказал о бедной Бери, которая проплакалашесть недель (выдерживая все это время жестокие головомойки от своей добройтетки) и, потеряв всякую надежду, обречена была остаться старой девой. - Бери вас очень любит, правда? - спросил однажды Поль миссис Пипчин, когда они сидели вместе с котом у камина. - Да, - сказала миссис Пипчин. - Почему? - спросил Поль. - Почему? - повторила сбитая с толку старая леди. - Как можно задаватьтакие вопросы, сэр? Почему вы любите свою сестру Флоренс? - Потому, что она очень добрая, - сказал Поль. - Нет другой такой, какФлоренс. - Ну, что ж! - резко отозвалась миссис Пипчин. - И другой такой, как я, полагаю, тоже нет. - Неужели нет? - спросил Поль, наклоняясь вперед в своем креслице иглядя на нее очень пристально. - Нет, - сказала старая леди. - Я этому рад, - заметил Поль, задумчиво потирая руки. - Это оченьхорошо. Миссис Пипчин не осмелилась спросить - почему, чтобы не получитькакого-нибудь совершенно уничтожающего ответа. Но, в возмездие заоскорбление, нанесенное ее чувствам, она до позднего часа так изводиламистера Байтерстона, что он в тот же вечер начал готовиться к сухопутномупутешествию домой, в Индию, и припрятал за ужином четверть ломтя хлеба икусок голландского сыра, начав таким образом запасаться провизией на дорогу. Около года миссис Пипчин охраняла и опекала маленького Поля и егосестру. Дважды они ездили домой, но всего на несколько дней, и регулярнокаждую неделю навещали мистера Домби в гостинице. Мало-помалу Поль окреп имог обходиться без своей коляски; но он по-прежнему был худым и слабым иоставался все тем же старообразным, тихим, мечтательным ребенком, каким был, когда его только что поручили заботам миссис Пипчин. Как-то в субботнийвечер, в сумерки, великий переполох поднялся в замке вследствие неожиданногоизвещения о том, что мистер Домби явился с визитом к миссис Пипчин. Всеобщество немедленно улетучилось из гостиной наверх, словно унесенное вихрем, захлопали двери спален, послышался топот над головой, и мистер Байтерстонполучил немало тумаков от миссис Пипчин, успокаивавшей таким образом своисмятенные чувства, после чего черное бомбазиновое платье достойной старойледи омрачило приемную, где мистер Домби созерцал незанятое креслице своегосына и наследника. - Миссис Пипчин, - сказал мистер Домби, - как поживаете? - Благодарю вас, сэр, - сказала миссис Пипчин, - сравнительно недурно, принимая во внимание... Миссис Пипчин всегда прибегала к такому обороту речи. Он означал: принимая во внимание ее добродетели, жертвы и прочее. - Я не могу рассчитывать, сэр, на прекрасное здоровье, - сказала миссисПипчин, садясь и переводя дух, - но я признательна и за то, каким пользуюсь. Мистер Домби наклонил голову с удовлетворенным видом клиента, которыйзнает, что как раз за это он и платит определенную сумму каждые три месяца.Помолчав, он продолжал: - Миссис Пипчин, я взял на себя смелость явиться к вам, чтобыпосоветоваться относительно сына. Я давно уже собирался это сделать, но содня на день откладывал, выжидая, пока здоровье его не восстановитсяокончательно. На этот счет у вас нет никаких опасений, миссис Пипчин? - Брайтон оказал весьма благотворное действие, сэр, - ответила миссисПипчин. - Да, весьма благотворное. - Я предполагаю, - сказал мистер Домби, - оставить его в Брайтоне. Миссис Пипчин потерла руки и уставилась своими серыми глазами на огонь. - Но, - продолжал мистер Домби, вытянув указательный палец, - новозможно, что теперь произойдет перемена, и он будет вести здесь иной образжизни. Короче говоря, миссис Пипчин, такова цель моего посещения. Мой сынрастет, миссис Пипчин. Он несомненно растет. Было что-то меланхолическое в том торжествующем виде, с каким произнесэто мистер Домби. Ясно было, каким долгим кажется ему детство Поля и чтонадежды он возлагает на более позднюю стадию его существования. Жалость, пожалуй, странное слово в применении к человеку столь надменному и стольхолодному, и тем не менее в тот миг он казался достойным ее объектом. - Ему шесть лет! - сказал мистер Домби, поправляя галстук, быть может сцелью скрыть улыбку, которая, ни на секунду не осветив его лица, казалось, только скользнула по поверхности и скрылась, не найдя для себя местечка. -Боже мой, мы и оглянуться не успеем, как шесть превратится в шестнадцать. - Десять лет, - прокаркала безжалостная Пипчин, холодно сверкнувжесткими серыми глазами и мрачно покачав склоненной головой, - большой срок. - Это зависит от обстоятельств, - возразил мистер Домби. - Как бы тамни было, миссис Пипчин, моему сыну шесть лет, и, боюсь, не приходитсясомневаться в том, что в занятиях он отстал от многих детей своего возраста, вернее от детей столь же юных лет, - сказал мистер Домби, быстро отвечая налукавый, как показалось ему, огонек в холодных глазах. - Да, " юных лет" -более подходящее выражение. Но, миссис Пипчин, вместо того чтобы отставатьот своих сверстников, мой сын должен их опередить - далеко опередить. Егождет высокое положение, которое ему предстоит занять. Нет ничего случайногоили ненадежного в будущей карьере моего сына. Жизненный его путь былрасчищен, подготовлен и намечен до его рождения. С образованием такогомолодого джентльмена медлить не следует. В нем не должно быть никакихизъянов. Следует заняться им очень настойчиво и серьезно, миссис Пипчин. - Что ж, сэр, - сказала миссис Пипчин, - я ничего не могу возразитьпротив этого. - Я был совершенно уверен, миссис Пипчин, - одобрительно заметил мистерДомби, - что такая здравомыслящая особа, как вы, не могла бы и не желала бывозражать. - Много говорится всяких глупостей о том, что молодежь не следуетвначале слишком принуждать, а нужно прибегать к ласке, и прочее, сэр, -сказала миссис Пипчин, нетерпеливо потирая горбатый нос. - В мое времяникогда так не думали, и незачем думать так теперь. " Заставляйте их" - вотмое мнение. - Уважаемая, ваша репутация заслужена вами, - отвечал мистер Домби, - ия прошу вас верить, миссис Пипчин, что я более чем удовлетворен вашейпревосходной системой воспитания и с величайшим удовольствием будурекомендовать ее всякий раз, когда скромная моя рекомендация, - надменностьмистера Домби, когда он умышленно умалял свое значение, была безгранична, -может оказаться полезной. Я подумывал о докторе Блимбере, миссис Пипчин. - О моем соседе, сэр? - отозвалась миссис Пипчин. - Я считаю заведениедоктора превосходным. Я слыхала, что там правила очень строгие и что с утрадо ночи там занимаются только учением. - И плата очень высокая. - добавил мистер Домби. - И плата очень высокая, сэр, - повторила миссис Пипчин, ухватившись заэтот факт, словно, умалчивая о нем, она умалчивала об одном из главныхдостоинств заведения. - Я советовался с доктором, миссис Пипчин, - сказал мистер Домби, озабоченно придвигая свое кресло ближе к камину, - и он отнюдь не считаетПоля слишком юным. Он говорил о нескольких сверстниках Поля, которые изучалигреческий. Если и возникают у меня, миссис Пипчин, некоторые опасения поповоду этой перемены, то они касаются другого пункта. У моего сына, незнавшего матери, постепенно развилась сильная - слишком сильная - детскаялюбовь к сестре. Что если разлука с нею... - Мистер Домби не сказал большени слова и сидел молча. - Пустяки! - воскликнула миссис Пипчин, встряхивая свою чернуюбомбазиновую юбку и обнаруживая все качества людоедки. - Если ей это не повкусу, мистер Домби, нужно, чтобы она это переварила. Добрая леди тотчас попросила извинения за такое вульгарное выражение, но сказала (и сказала правду), что именно этим способом она обучала ихуму-разуму. Мистер Домби подождал, пока миссис Пипчин перестала вскидывать и трястиголовой и хмуриться на легион Байтерстонов и Пэнки, а затем сказал спокойно, но внося поправку: - Я говорю о нем, уважаемая. О нем. Система миссис Пипчин легко допустила бы применение этого методалечения и к любому недомоганию Поля, но так как жесткие серые глаза былидостаточно зорки и видели, что рецепт, который мистер Домби, быть может, ипризнавал эффективным по отношению к дочери, не является наилучшимлекарством для сына, то она, уяснив себе этот пункт, заявила, что переменаобстановки, новое общество, другой образ жизни в заведении доктора Блимбераи науки, которыми он должен овладеть, весьма скоро приведут к отчуждению.Так как это согласовалось с надеждой и уверенностью самого мистера Домби, тоу этого джентльмена составилось еще более высокое мнение об уме миссисПипчин; а так как миссис Пипчин в то же время выразила скорбь по поводуразлуки со своим милым маленьким другом (каковая разлука не была для нееошеломляющим ударом: она давно ее ждала и вначале предполагала, что мальчикпробудет у нее не дольше трех месяцев), у него создалось не менее высокоепредставление о бескорыстии миссис Пипчин. Было ясно, что он тщательнообдумал этот вопрос, ибо составил план, с которым познакомил людоедку: поместить Поля в заведение доктора пансионером на полугодие и на это времяоставить Флоренс в замке, чтобы брат мог навещать ее по субботам. Такимобразом он отучится постепенно, - сказал мистер Домби, вспомнив, быть может, что Поля отлучили от груди сразу. В конце свидания мистер Домби выразил надежду, что миссис Пипчинсохранит за собою пост главной наставницы и руководительницы его сына вовремя его обучения в Брайтоне; затем, поцеловав Поля, пожал руку Флоренс, узрел мистера Байтерстона в его парадном воротничке и довел до слез миссПэнки, погладив ее по голове (каковое место было у нее чрезвычайночувствительно вследствие привычки миссис Пипчин стучать по нему, как побочонку, костяшками пальцев), после чего отправился в гостиницу обедать, приняв решение, что теперь, когда Поль так вырос и окреп, он долженбезотлагательно приступить к усиленному прохождению курса обучения, дабыподготовиться к тому блестящему положению, какое предстоит ему занять, и чтодоктор Блимбер должен немедленно взять его в свои руки. Всякий раз, когда доктор Блимбер забирал в руки какого-нибудь юногоджентльмена, тот мог не сомневаться, что попадет в надежные тиски. Самдоктор занимался обучением не более десяти юных джентльменов, хотя у неговсегда был наготове запас учености на сотню, и делом и наслаждением егожизни было кормить сей ученостью до отвала злосчастную десятку. В сущности, заведение доктора Блимбера было большой теплицей, гдепостоянно работал форсирующий аппарат. Все мальчики расцветалипреждевременно. Умственный зеленый горошек созревал к рождеству, аинтеллектуальная спаржа - круглый год. Под надзором доктора Блимбераматематический крыжовник (и очень кислый) обычно появлялся в самуюнеожиданную пору года, и притом на молодых побегах. Все виды греческих илатинских овощей приносились самыми сухими ветками и в самый лютый мороз -Природа не имела ровно никакого значения. Для каких бы плодов ни былпредназначен юный джентльмен, доктор Блимбер так или иначе заставлял егоприносить плоды установленного образца. Все это было очень приятно и искусно, но система насильственноговыращивания имела и свою оборотную сторону. Не было надлежащего вкуса ускороспелых продуктов, и они плохо сохранялись. Мало того, один юныйджентльмен с распухшим носом и чрезвычайно большой головой (старший издесятка, который " прошел через все") в один прекрасный день вдруг пересталцвести и остался в заведении просто в виде стебля. Говорили, что докторхватил через край с молодым Тутсом и что тот утратил мозги, когда у негоначали пробиваться усы. Как бы там ни было, молодой Тутс жил у доктора Блимбера; он обладалсамым грубым голосом и самым жалким умом, украшал свою рубашку булавками иносил кольцо в жилетном кармане, дабы украдкой надевать на мизинец, когдаученики выходили на прогулку; постоянно влюблялся с первого взгляда в нянек, которые понятия не имели о его существовании, и в час отхода ко сну взирална освещенный газом мир сквозь железную решетку в левом угловом, выходившемна улицу окне третьего этажа, наподобие весьма великовозрастного ангелочка, слишком долго просидевшего там, наверху. Доктор был представительный джентльмен в черном одеянии, с тесемками уколен, и в чулках, доходивших до тесемок. У него была лысая голова, весьмагладко отполированная, низкий голос и такой двойной подбородок, что чудомбыло, как он ухитрялся выбривать его в складках. Были у него маленькиеглазки, всегда полузакрытые, и рот, всегда распускавшийся в некое подобиеулыбки, словно он поставил мальчика в тупик своим вопросом и ждет, что тотсам признает себя виновным. Когда доктор закладывал правую руку за бортфрака, а левую за спину и, чуть заметно покачивая головой, обращался сбанальнейшим замечанием к нервному незнакомцу, вид его заставлял вспоминатьо сфинксе и решал дело. У доктора был прекрасный дом, обращенный фасадом к морю. Дом внутри неиз веселых, а как раз наоборот. Мрачного цвета занавески, слишком узкие ижалкие, уныло прятались за окнами. Столы и стулья были выстроены рядами, словно цифры в арифметической задаче: камин в парадных комнатах топили такредко, что они напоминали колодец, а посетитель изображал ведро; столоваяказалась последним местом в мире, где можно было есть или пить; ни звука неслышно было в доме - только тиканье больших часов в холле, котороедоносилось даже на чердак, а иной раз глухое завывание юных джентльменов, учивших урок, напоминавшее воркованье стаи меланхолических голубей. Да и мисс Блимбер, хотя она и была стройной и грациозной девой, отнюдьне оказывала смягчающего влияния на суровую атмосферу дома. Глупоелегкомыслие было чуждо мисс Блимбер. Волосы она стригла и завивала и носилаочки. Она усохла и покрылась песком, раскапывая могилы мертвых языков. Живыеязыки не нужны мисс Блимбер. Они должны быть мертвыми - безнадежно мертвыми, - а тогда мисс Блимбер выроет их из могилы, как вампир. Ее матушка, миссис Блимбер, не была ученой, но притворялась таковой, иполучалось ничуть не хуже. На вечеринках она говорила, что, кажется, умерлабы спокойно, если бы могла познакомиться с Цицероном. Неизменной для неерадостью было видеть юных джентльменов доктора, когда они, в отличие от всехпрочих юных джентльменов, выходили на прогулку в самых высоких воротничках исамых тугих галстуках. Это было так классически, - говорила она. Что касается мистера Фидера, бакалавра искусств, помощника доктораБлимбера, то это был человек-шарманка, с маленьким репертуаром, каковой онпостоянно исполнял снова и снова, без всяких вариаций. Быть может, на зарежизни его могли бы снабдить запасными валиками, если бы судьба емублагоприятствовала; но она не благоприятствовала; он получил только одинвалик, и его занятием было с помощью этого однообразно вращающегося цилиндраспутывать юные идеи юных джентльменов доктора Блимбера. Юные джентльменыпреждевременно узнавали тяжкие заботы. Они не ведали отдыха, преследуяжестокосердные глаголы, безжалостные имена существительные, неумолимыесинтаксические периоды и призраки упражнений, которые являлись им всновидениях. Под влиянием форсирующей системы юный джентльмен обычноутрачивал бодрость через три недели. Все тяготы мира обрушивались на егоголову через три месяца. Он начинал питать горькие чувства к родителям илиопекунам через четыре; он становился старым мизантропом через пять; завидовал счастливому исчезновению Курция в недрах земли через шесть; а кконцу первого года приходил к заключению, которому никогда уже не изменял, что все грезы поэтов и поучения мудрецов - набор слов и грамматическихправил и никакого другого смысла не имеют. Но все это время он продолжалцвести - цвести и расцветать в теплице доктора, и велики были честь и славадоктора, когда воспитанник привозил зимние своя плоды домой, к родственниками друзьям. У двери доктора остановился однажды Поль с бьющимся сердцем, держасьправой речонкой за руку отца. Другая его рука сжимала руку Флоренс. Каккрепко было пожатие этой крохотной ручки и как вяло и холодно - другой! Миссис Пипчин маячила за спиной своей жертвы, в траурном оперении и скрючковатым носом, подобно зловещей птице. Она запыхалась, ибо мистер Домби, исполненный великих дум, шел очень быстро, и хрипло каркала, дожидаясь, когда откроют дверь. - Поль, - с торжеством сказал мистер Домби, - вот путь к тому, чтобыдействительно стать Домби и Сыном и распоряжаться деньгами. Ты уже почтимужчина. - Почти, - отозвался ребенок. Даже ребяческое волнение не могло стереть ту лукавую, странную и, однако, трогательную мину, с какой он произнес это слово. Это вызвало неопределенное выражение недовольства на лице мистераДомби, но когда дверь открылась, оно быстро исчезло. - Доктор Блимбер, полагаю, дома? - спросил мистер Домби. Слуга отвечал утвердительно, а когда они вошли, посмотрел на Поля, какбудто тот был мышонком, а дом - мышеловкой. Молодой человек был подслеповат, с едва заметными признаками улыбки па лице. Это был попросту признакслабоумия, но миссис Пипчин вбила себе и голову, что он наглец, и тотчас внего вцепилась. - Как вы смеете смеяться за спиной джентльмена? - сказала миссисПипчин. - И за кого вы меня принимаете? - Я ни над кем не смеюсь, и, право же, я вас ни за кого не принимаю, сударыня, - испуганно ответил молодой человек. - Шайка бездельников! - сказала миссис Пипчин. - Годитесь только длятого, чтобы поворачивать вертел. Ступайте и доложите своему хозяину, чтопришел мистер Домби, иначе вам не поздоровится. Подслеповатый молодой человек кротко пошел исполнять приказание и, вскоре вернувшись, пригласил их в кабинет доктора. - Вы опять смеетесь, сэр, - сказала миссис Пипчин, замыкавшая шествие, когда дошла до нее очередь пройти мимо него в холле. - Я не смеюсь, - отвечал крайне удрученный молодой человек. - Никогдаеще не видывал я ничего подобного. - В чем дело, миссис Пипчин? - спросил, оглянувшись, мистер Домби. -Тише! Прошу вас! Миссис Пипчин из уважения к нему только зашипела на молодого человека, проходя мимо, и сказала: " О, это эамечательный тип! " - оставив этувоплощенную кротость и глупость расстроенным до слез этим инцидентом. Но умиссис Пипчин был обычай набрасываться на всех кротких людей, и друзья ееговорили: что ж тут удивительного после Перуанских копей? Доктор сидел в своем величественном кабинете, имея по глобусу у каждогоколена, книги вокруг, Гомера над дверью и Минерву на каминной полке. - Ну, как поживаете, сэр? - сказал он мистеру Домби. - И как поживаетмой юный друг? Торжественным, как орган, был голос доктора; а когда он умолк, большиечасы в холле (во всяком случае, так показалось Полю) подхватили его слова истали твердить: " Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг? " -снова, и снова, и снова. Так как юный друг был слишком мал, чтобы можно было разглядеть егоиз-за книг на столе с того места, где сидел доктор, то доктор делал тщетныепопытки увидеть его из-за ножек стола; мистер Домби, заметив это, вывелдоктора из затруднения - взял на руки Поля и посадил его на другой стол, против доктора, посреди комнаты. - Так! - сказал доктор, откидываясь на спинку кресла и закладывая рукуза борт фрака. - Теперь я вижу моего юного друга. Как поживаете, мой юныйдруг? Часы в холле не пожелали признать это изменение в обороте речи ипо-прежнему повторяли: " Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг? " - Очень хорошо, благодарю вас, сэр, - отозвался Поль, отвечая и докторуи часам. - Так! - сказал доктор Блимбер. - Сделаем из него мужчину? - Ты слышишь, Поль? - добавил мистер Домби, так как Поль молчал. - Сделаем из него мужчину? - повторил доктор. - Я больше хотел бы остаться ребенком, - ответил Поль. - Вот как! - сказал доктор. - Почему? Мальчик сидел на столе, глядя на него странным взглядом, выражавшимподавленное волнение, и похлопывая одной рукой по колену, как будто именноздесь накипали у него слезы, а он их удерживал. Но другая его рука в то жевремя протянулась в сторону, дальше, еще дальше, пока не обвилась вокруг шеиФлоренс. " Вот почему", - как будто говорила она, а затем напряженноевыражение лица изменилось, исчезло; дрожавшая губа опустилась, и хлынулислезы. - Миссис Пипчин, - недовольным тоном сказал отец, - право же, мне оченьнеприятно это видеть. - Отойдите от него, слышите, мисс Домби, - произнесла надзирательница. -...Ничего, - сказал доктор, кротко кивая головой, чтобы удержатьмиссис Пипчин. - Ни-че-го. В скором времени мы это заменим новыми интересамии новыми впечатлениями, мистер Домби. Вы по-прежнему желаете, чтобы мой юныйдруг усвоил... - Все! Прошу вас, доктор, - твердо произнес мистер Домби. - Хорошо, - сказал доктор, который, полузакрыв глаза и улыбаясь обычнойсвоей улыбкой, казалось, разглядывал Поля с тем любопытством, какое могвызывать у него редкий зверек, из коего он намеревался сделать чучело. -Хорошо, превосходно. Так! Мы сообщим нашему маленькому другу самыеразнообразные сведения и, смею думать, быстро его разовьем. Смею думать.Кажется, вы говорили, что почва совершенно девственная, мистер Домби? - Если не считать обычной подготовки дома и у этой леди, - отвечалмистер Домби, представляя миссис Пипчин, которая тотчас напрягла всю своюмускульную систему и заранее фыркнула вызывающе на тот случай, если докторотнесется к ней с пренебрежением, - если не считать этого, Поль до сих порничему не обучался. Доктор Блимбер наклонил голову, мягко снисходя к такому ничтожномувмешательству, как вмешательство миссис Пипчин, и сказал, что рад этослышать. -Значительно лучше, заметил он, потирая руки, начинать с самыхоснов. И снова он покосился на Поля, словно не прочь был тут же засадить егоза греческую азбуку. - Действительно, это обстоятельство, доктор Блимбер, - продолжал мистерДомби, взглянув на своего маленького сына, - и беседа, которую я уже имелудовольствие вести с вами, делают дальнейшие объяснения и, стало быть, дальнейшее посягательство на ваше драгоценное время столь бесполезными, что... - Ну, мисс Домби! - кисло сказала Пипчин. - Простите, - сказал доктор, - одну минуту. Разрешите представить ваммиссис Блимбер и мою дочь, которые будут участвовать в домашней жизни нашегоюного пилигрима, держащего путь к Парнасу. Миссис Блимбер (ибо эта леди, быть может, находившаяся на случай надобности под рукой, вошла как развовремя в сопровождении дочери, этого очаровательного могильщика в очках), мистер Домби. Моя дочь Корнелия - мистер Домби. Мистер Домби, дорогая моя, -продолжал доктор, обращаясь к жене, - оказывает нам такое доверие, что... Вывидите нашего юного друга? Миссис Блимбер от избытка учтивости, относившейся к мистеру Домби, вероятно, не видела, ибо она пятилась, приближаясь к юному другу и подвергаясерьезной опасности его позицию на столе. Но после этого намека онаповернулась, чтобы полюбоваться классическими и интеллектуальными чертамиего лица, и, снова повернувшись к мистеру Домби, промолвила со вздохом, чтозавидует его милому сыну. - Как пчеле, сэр, - сказала миссис Блимбер, возводя глаза к потолку, -готовой спуститься в сад, к прекраснейшим цветам, и впервые вкусить ихсладость. Вергилий, Гораций, Овидий, Теренций, Плавт, Цицерон. Какое обилиемеду! Мистеру Домби, быть может, покажется странным, что та, кто являетсяженой... женой такого мужа... - Довольно, довольно, - сказал доктор Блимбер. - Какой стыд! - Мистер Домби простит пристрастие жены, - сказала миссис Блимбер счарующей улыбкой. Мистер Домби отвечал: " Вовсе нет", относя эти слова, нужно думать, кпристрастию, а не к прощению. -...И может показаться странным, что та, кто является также иматерью... - продолжала миссис Блимбер. - И какой матерью! - заметил мистер Домби с поклоном, смутнопредполагая, что говорит комплимент Корнелии. - Но, право же, - продолжала миссис Блимбер, - если бы я моглапознакомиться с Цицероном, быть его другом и беседовать с ним в егоуединении близ Тускула * (очаровательный Тускул!), я умерла бы счастливой. Ученый энтузиазм весьма заразителен, и мистер Домби наполовину поверил, что так же обстоит дело и с ним; и даже миссис Пипчин, которая, как мывидели, не отличалась покладистым нравом, испустила не то стон, не то вздох, словно хотела сказать, что никто, кроме Цицерона, не мог бы стать для нееподлинным утешением после краха Перуанских копей и что он несомненнооказался бы спасительной лампой Дэви *. Корнелия смотрела сквозь очки на мистера Домби, как будто не прочь былаблеснуть перед ним несколькими цитатами из упомянутого автора. Но замыселэтот, если таковой у нее и возник, был разрушен стуком в дверь. - Кто там? - спросил доктор. - О! Войдите, Тутс, войдите! Мистер Домби, сэр. - Тутс поклонился. - Какое совпадение, - сказал доктор Блимбер. - Здесьперед нами начало и конец. Альфа и омега. Это наш старший ученик, мистерДомби. Доктор мог назвать его старшим и длиннейшим, ибо все остальные едвадоходили ему до плеча. Тот сильно покраснел, очутившись в незнакомомобществе, и громко захихикал. - Добавление к нашему скромному Портику *, Тутс, - сказал доктор, - сынмистера Домби. Молодой Тутс снова покраснел и, убедившись, судя по воцарившемусяглубокому молчанию, что от него ждут каких-то слов, сказал Полю " Какпоживаете? " таким низким басом и с таким робким видом, что показалось бы неболее удивительным, если бы зарычал ягненок. - Пожалуйста, попросите мистера Фидера, Тутс, - сказал доктор, -приготовить несколько начальных учебников для сына мистера Домби и отвестиему удобное место для занятий. Дорогая моя, кажется, мистер Домби не виделдортуаров. - Если мистер Домби пожелает подняться наверх, - сказала миссисБлимбер, - я буду гордиться возможностью показать ему владения бога сна идремоты *. Вслед за сим миссис Блимбер, которая была весьма учтивой леди крепкогосложения и носила чепец, смастеренный из небесно-голубой материи, проследовала наверх с мистером Домби и Корнелией; миссис Пипчин шла за нимии зорко осматривалась по сторонам, не видно ли ее врага - лакея. Пока их не было, Поль сидел на столе, держа за руку Флоренс, робкопосматривая на доктора и окидывая взором комнату, тогда как доктор, откинувшись на спинку кресла и заложив по своему обыкновению руку за бортфрака, держал перед собой в другой вытянутой руке книгу и читал. Было нечтовесьма устрашающее в такой манере чтения. Это была такая решительная, бесстрастная, неумолимая, хладнокровная манера приниматься за работу! Онаоставляла на виду физиономию доктора; а когда доктор благосклонно улыбалсяавтору, хмурился или качал головой и делал гримасы, точно желая сказать: " Неговорите мне, сэр, я не так глуп", - это наводило ужас. Да и Тутсу совершенно незачем было стоять у двери, хвастаясь часами, механизм которых он рассматривал, и пересчитывая свои полукроны. Но этопродолжалось недолго, ибо когда мистер Блимбер случайно изменил положениесвоих крепких толстых ног, словно собираясь встать, Тутс мгновенно исчез ибольше не появлялся. Вскоре послышалось, как мистер Домби и его спутницы, разговаривая, спускаются вниз, а затем они снова вошли в кабинет доктора. - Надеюсь, мистер Домби, - сказал доктор, положив на с гол книгу, -наши порядки заслужили ваше одобрение? - Они превосходны, сэр, - сказал мистер Домби. - В самом деле, очень недурны, - тихим голосом промолвила миссисПипчин, отнюдь не расположенная к чрезмерным похвалам. - С вашего разрешения, доктор и миссис Блимбер, - обернувшись, сказалмистер Домби, - время от времени миссис Пипчин будет навешать Поля. - Когда будет угодно миссис Пипчин, - заметил доктор. - Всегда рады ее видеть, - сказала миссис Блимбер. - Кажется, - сказал мистер Домби, - я причинил достаточно хлопот и могуоткланяться. Поль, дитя мое, - он подошел вплотную к столу, на котором тотсидел, - прощай. - Прощайте, папа. Вяло и небрежно протянутая ручка, которую мистер Домби взял в свою, странно не соответствовала напряженному выражению лица. Но мистер Домби неимел никакого отношения к этому скорбному лицу. Оно было обращено не к нему.Нет, нет! К Флоренс - все для Флоренс! Если мистер Домби, чванившийся своим богатством, приобрел когда-либоврага, неумолимого и в ненависти своей безжалостно мстительного, то дажевраг этот, быть может, принял бы боль, пронзившую надменное сердце мистераДомби, как возмездие за свою обиду. Он наклонился к сыну и поцеловал его. Если глаза его были при этомзатуманены чем-то, что на секунду заслонило маленькое личико, умственный еговзор, может быть, стал зорче на это короткое мгновение. - Скоро я тебя увижу, Поль. Ты свободен по субботам и воскресеньям. - Да, папа, - отвечал Поль, глядя на сестру, - по субботам ивоскресеньям. - И ты постараешься многому научиться здесь и быть умным мужчиной, -сказал мистер Домби. - Не так ли? - Постараюсь, - устало отвечал ребенок. - И теперь ты скоро будешь взрослым, - сказал мистер Домби. - О, очень скоро! - отозвался ребенок. И снова старческое, старческое выражение промелькнуло на его лице, словно странный луч. Он упал на миссис Пипчин и погас в ее черном платье.Эта превосходная людоедка шагнула вперед, чтобы попрощаться и увестиФлоренс, что она давно уже порывалась сделать. Это движение заставиловстрепенуться мистера Домби, чей взгляд был устремлен на Поля. Погладив егопо голове и еще раз пожав его маленькую ручку, он с обычной своей ледянойучтивостью попрощался с доктором Блимбером, миссис Блимбер и мисс Блимбер ивышел из кабинета. Несмотря на просьбу не беспокоиться, доктор Блимбер, миссис Блимбер имисс Блимбер устремились вперед, чтобы проводить его до холла, вследствиечего миссис Пипчин оказалась зажатою между мисс Блимбер и доктором и былавытеснена из кабинета, прежде чем успела схватить Флоренс. Этой счастливойслучайности Поль был впоследствии обязан сладким воспоминанием о том, какФлоренс бегом вернулась к нему, чтобы обвить руками его шею, и ее лицо былопоследним, мелькнувшим в дверях, - лицо, обращенное к нему с ободряющейулыбкой, казавшейся еще светлее благодаря слезам, сквозь которые она сияла. Вот почему его грудь вздымалась, когда улыбка исчезла, и тут жеглобусы, книги, слепой Гомер и Минерва поплыли по комнате. Но вдруг ониостановились; и тогда он услышал громогласные часы в холле, серьезновопрошавшие: " Как по-жи-ва-ет мой друг? Как по-жи-ва-ет мой друг? " Скрестив руки, он сидел на своем пьедестале и молча прислушивался. Ноон мог бы ответить. " Устал, устал! Очень одинок, очень грустно! " И вот смучительной пустотой в детском сердце, когда вокруг было так холодно, пустынно и чуждо, сидел Поль, словно его, беззащитного, бросили в жизнь и небыло никого, кто мог бы прийти и украсить ее.
Данная страница нарушает авторские права?