Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
|
|
Глава IV.
в которой на сцене, где развертываются события, впервые выступают новыелица Хотя контора Домби и Сына находилась в пределах вольностей лондонскогоСити и звона колоколов Сент-Мэри-ле-Боу *, когда гулкие голоса их еще нетонули в уличном шуме, однако кое-где по соседству можно было подметитьследы отважной и романтической жизни. Гог и Магог * во всем своемвеликолепии пребывали в десяти минутах ходьбы; Королевская биржа находиласьпоблизости; Английский банк с его подземельями, наполненными золотом исеребром, " там внизу, среди мертвецов" *, был величественным их соседом. Зауглом высился дом богатой Ост-Индской компании *, наводя на мысль одрагоценных тканях и камнях, о тиграх, слонах, широких седлах с балдахином, кальянах, зонтах, пальмах, паланкинах и великолепных смуглых принцах, сидящих на ковре, в туфлях с сильно загнутыми вверх носками. Всюду пососедству можно было увидеть изображения кораблей, устремляющихся на всехпарусах во все части света; товарные склады, готовые отправить в путь когоугодно и куда угодно, в полном снаряжении, через полчаса; и маленькихдеревянных мичманов в устаревшей морской форме, находившихся над входом влавки морских инструментов и вечно наблюдавших за наемными каретами. Единственный хозяин и владелец одной из таких фигурок - той, которуюможно было бы назвать фамильярно самой деревянной, - той, котораявозвышалась над тротуаром, выставив вперед правую ногу с учтивостью поистиненевыносимой, обладала пряжками на башмаках и жилетом с лацканами, поистиненеприемлемыми для человеческого разума, и подносила к правому глазу некийвозмутительно несоразмерный инструмент, - единственный хозяин и владелецэтого Мичмана, - вдобавок гордившийся им, - пожилой джентльмен в валлийскомпарике *, вносил арендную плату, налоги и пошлины в течение большего числалет, чем насчитывали многие великовозрастные мичманы во плоти и крови, а вмичманах, которые достигли бодрой старости, не было недостатка в английскомфлоте. Запас товаров этого старого джентльмена состоял из хронометров, барометров, подзорных труб, компасов, карт морских и географических, секстантов, квадрантов и образцов всевозможных инструментов, какимипользуются, прокладывая курс судна, ведя судовые вычисления и определяяместонахождение корабля. В ящиках и на полках хранились у него предметы измеди и стекла, и никто, кроме посвященных, не мог бы определить, где у нихверх, или угадать способ их применения, или же, осмотрев их, снова уложитьбез посторонней помощи в их гнезда из красного дерева. Каждая вещь былавтиснута в самый узкий футляр, вложена в самое тесное отделение, защищенасамыми нелепыми подушечками и привинчена туго-натуго, дабы философическое ееспокойствие не пострадало от морской качки. Такие необычайные мерыпредосторожности были приняты решительно во всем, с целью сэкономить место иуложить вещи потеснее, и столько практической навигации было прилажено, защищено подушками и втиснуто в каждый ящик (был ли то обыкновенныйчетырехугольный ящик, как иные из них, или нечто среднее между треуголкой иморской звездой, или же ящики простенькие и скромные), что и сама лавкаподдалась заразительному влиянию и как будто превратилась в уютноемореходное, корабельного типа сооружение, которое в случае неожиданногоспуска на воду нуждалось только в морских просторах, чтобы благополучноприплыть к любому необитаемому острову на земном шаре. Многие более мелкие детали в хозяйстве мастера корабельныхинструментов, гордившегося своим Маленьким Мичманом, поддерживали иупрочивали эту иллюзию. Так как его знакомыми были преимущественно судовыепоставщики и тому подобные люди, то на столе у него всегда находились вбольшом количестве настоящие морские сухари. Этот стол был в дружескихотношениях с сушеным мясом и языками, отличавшимися своеобразным запахомпеньки. Соленья появлялись на нем в огромных оптовых банках с ярлыками: " Поставщик всех видов провианта для судов"; спиртные напитки подавались вплетеных фляжках без горлышка. Старые гравюры, изображающие корабль, салфавитными указателями, относящимися к многочисленным его тайнам, висели врамах на стене; восточный фрегат под парусами красовался на полке; заморскиераковины, водоросли и мхи украшали камин; в маленькую, отделанную панельюгостиную свет проникал, как в каюту, через светлый люк. Здесь жил он, на положении шкипера, один со своим племянником Уолтером, четырнадцатилетним мальчиком, который в достаточной мере походил на мичмана, чтобы не нарушать общего впечатления. Но этим и кончалось дело, ибо самСоломон Джилс (чаще именуемый старым Солем) отнюдь не имел сходства сморяками. Не говоря уже о его валлийском парике, который был самымбезобразным и упрямым из всех валлийских париков и в котором он был похож начто угодно, но только не на пирата, это был медлительный, задумчивый старикс тихим голосом, с глазами красными, как маленькие солнца, глядящие на вассквозь туман, и с видом человека, только что проснувшегося, каковой он могприобрести, если бы смотрел дня три-четыре подряд во все оптическиеинструменты своей лавки, а затем внезапно вернулся к окружающему его миру инашел его помолодевшим. Единственная перемена, которую можно было наблюдатьво внешнем его виде, сводилась к тому, что костюм кофейного цвета и широкогопокроя, украшенный блестящими пуговицами, уступал место костюму того жекофейного цвета, но с невыразимыми из светлой нанки. Он носил аккуратнейшеежабо, превосходные очки на лбу и огромный хронометр и кармане и скорееповерил бы в заговор, составленный всеми стенными и карманными часами Сити идаже самим солнцем, чем усомнился в таком драгоценном инструменте. Таким, каков был он теперь, - таким пребывал он в лавке и в гостиной позадиМаленького Мичмана многие и многие годы; каждый вечер он в одно н то жевремя шел спать в унылую мансарду, находившуюся к стороне от остальныхжильцов; там частенько бушевал ураган, к то время как английскиеджентльмены, спокойно проживавшие внизу *, почти или вовсе не имели понятияо погоде. В половине шестого в осенний вечер читатель и Соломон Джилсзавязывают знакомство. Соломон Джилс занят тем, что смотрит, который часпоказывает его безупречный хронометр. Обычная каждодневная очистка Сити отлюдей уже длилась больше часу, а человеческий поток все еще катится кзападу. " Толпа на улице сильно поредела", как говорит мистер Джилс. Вечеробещает быть дождливым. Все барометры в лавке упали духом, и дождевые каплиуже блестят на треуголке Деревянного Мичмана. - Хотел бы я знать, где Уолтер? - сказал Джилс, заботливо спрятавхронометр. - Вот уже полчаса, как обед готов, а Уолтера нет! Повернувшись на своем табурете за конторкой, Джилс выглянул из-заинструментов в окно, не переходит ли его племянник улицу. Нет. Его не былосреди раскачивающихся зонтов, и уже, конечно, за него нельзя было принятьмальчишку-газетчика в клеенчатой кепке, который медленно проходил мимомедной доски снаружи, указательным пальцем выписывая свое имя над именеммистера Джилса. - Если бы я не знал, что он слишком меня любит, чтобы удрать и противмоего желания поступить на судно, я бы начал беспокоиться, - сказал мистерДжилс, постукивая согнутыми пальцами по двум-трем барометрам. - Право же, начал бы. " Весь в Даунсе" *, а? Большая влажность! Ну, что ж! Дождь нужен. - Мне кажется, - сказал мистер Джилс, сдувая пыль со стеклянной крышкикомпаса, - мне кажется, что в конце концов ты склоняешься к задней гостинойне более точно и прямо, чем мальчик. А гостиная обращена как нельзяправильнее. Прямо на север. Нет уклонения хотя бы на одну двадцатую ни в ту, ни в другую сторону. - Здравствуйте, дядя Соль! - Здравствуй, мой мальчик! - воскликнул мастер судовых инструментов, живо оборачиваясь. - А, так ты уже здесь? Бодрый, веселый мальчик, оживившийся от быстрой ходьбы под дождем, миловидный, с блестящими глазами и вьющимися волосами. - Ну, что, дядя, как вы здесь поживали без меня весь день? Готов обед? Как я голоден! - Что касается того, как я поживал, - добродушно сказал Соломон, - тостранно было бы, если бы без такого повесы, как ты, мне не жилось гораздолучше. Что касается обеда, то вот уже полчаса, как он готов и ждет тебя. Ачто касается голода, то и я голоден. - Ну, так идемте, дядя! - воскликнул мальчик. - Ура адмиралу! - К черту адмирала! - возразил Соломон Джилс. - Ты хочешь сказать -лорд-мэру. - Нет, не хочу! - закричал мальчик. - Адмиралу - ура! Адмиралу - ура! Вперед! После такой команды валлийский парик и его обладатель были доставленыбез сопротивления в заднюю гостиную, словно во главе абордажного отряда впятьсот человек, и дядя Соль со своим племянником живо принялись за жаренуюкамбалу, имея в перспективе бифштекс. - Лорд-мэр, Уоли, - сказал Соломон, - на веки вечные! Больше никакихадмиралов. Лорд-мэр - вот твой адмирал. - Да неужели? - сказал мальчик, покачивая головой. - Даже меченосец *все-таки лучше, чем он. Тот хоть иногда обнажает свой меч. - И при этом имеет глупейший вид, несмотря на все свои старанья, -возразил дядя. - Послушай меня, Уоли, послушай меня. Взгляни на каминнуюполку. - Кто же это повесил мою серебряную кружку на гвоздь? - воскликнулмальчик. - Я, - ответил дядя. - Никаких больше кружек. С сегодняшнего дня мыдолжны приучаться пить из стаканов, Уолтер. Мы люди торговые. Мы связаны сСити. Сегодня утром мы начали новую жизнь. - Ладно, дядя, - сказал мальчик, - я буду пить из чего вам угодно, покамогу пить за ваше здоровье. За ваше здоровье, дядя Соль, и ура... - Лорд-мэру, - перебил старик. - Лорд-мэру, шерифам, городскому совету и всем городским властям, -сказал мальчик. - Многая лета! Дядя, вполне удовлетворенный, кивнул головой. - А теперь, - сказал он, - послушаем о фирме. - Ну что касается фирмы, много не расскажешь, дядя, - сказал мальчик, орудуя ножом и вилкой. - Это ужасно темный ряд конторских помещений, а в тойкомнате, где я сижу, есть высокая каминная решетка, железный несгораемыйшкаф, объявления о судах, которые должны отплыть, календарь, несколькоконторок и табуреток, бутылка чернил, книги и ящики и много паутины, а впаутине, как раз над моей головой, высохшая синяя муха; у нее такой вид, какбудто она давным-давно там висит. - И это все? - спросил дядя. - Да, все, если не считать старой клетки для птиц (не понимаю, как онатуда попала!) и ведерка для угля. - Неужели нет банковских книг, или чековых книг, счетов, иликаких-нибудь других признаков богатства, притекающего изо дня в день? -осведомился старый Соль, пытливо глядя на племянника из тумана, который какбудто всегда окутывал его, и мягко подчеркивая слова. - О да, этого, должно быть, очень много, - небрежно отвечал племянник, - но все это в кабинете мистера Каркера, мистера Морфина или мистера Домби. - А мистер Домби был там сегодня? - осведомился дядя. - О да. Весь день то приходил, то уходил. - Вероятно, он никакого внимания на тебя не обращал? - Нет, обратил. Подошел к моему месту, - хотел бы я, дядя, чтобы он небыл таким важным и чопорным, - и сказал: " А, вы - сын мистера Джилса, мастера судовых инструментов? " - " Племянник, сэр", - отвечал я. " Молодойчеловек, я и сказал: племянник", - возразил он. Но я бы мог поклясться, дядя, что он сказал: сын. - Полагаю, что ты ошибся. Это неважно. - Да, неважно, но я подумал, что ему незачем быть таким резким. Никакойбеды в этом не было, хотя он и сказал сын. Затем он сообщил, что вы говорилис ним обо мне, и что он подыскал для меня занятие в конторе, и что я долженбыть внимательным и аккуратным, а потом он ушел. Мне показалось, что я какбудто не очень ему понравился. - Вероятно, ты хочешь сказать, - заметил старый мастер, - что он какбудто не очень тебе понравился. - Ну, что ж, дядя, - смеясь, отозвался мальчик, - быть может, и так! Яоб этом не подумал. К концу обеда Соломон призадумался и время от времени всматривался ввеселое лицо мальчика. Когда они пообедали и убрали со стола (обед былдоставлен из соседнего ресторана), он зажег свечу и спустился в маленькийпогреб, а его племянник, стоя на заросшей плесенью лестнице, заботливосветил ему. Пошарив в разных местах, он вскоре вернулся с очень старой навид бутылкой, покрытой пылью и паутиной. - Как, дядя Соль! - воскликнул мальчик. - Что это вы задумали? Ведь эточудесная мадера! Там остается только одна бутылка. Дядя Соль кивнул головой, давая понять, что он прекрасно знает, чтоделает; и, в торжественном молчании вытащив пробку, наполнил две рюмки ипоставил бутылку и третью, чистую рюмку на стол. - Последнюю бутылку ты разопьешь, Уоли, - сказал он, - когда добьешьсяудачи, когда будешь преуспевающим, уважаемым, счастливым человеком; когдажизнь, в которую ты вступил сегодня, выведет тебя - молю бога об этом! - наровную дорогу, тебе предназначенную, дитя мое. Будь счастлив! Туман, окутывавший дядю Соля, словно проник ему в горло, ибо говорил онхрипло. И рука его дрожала, когда он чокался с племянником. Но, поднесярюмку к губам, он осушил ее, как подобает мужчине, и причмокнул. - Дорогой дядя! - сказал мальчик, притворяясь, будто относится к этомунесерьезно, хотя слезы выступили у него на глазах. - В благодарность зачесть, какую вы мне оказали и так далее, я предлагаю провозгласить сейчастрижды три раза и еще раз " ура" в честь мистера Соломона Джилса. Ур-ра! А выответите на этот тост, дядя, когда мы вместе разопьем последнюю бутылку, хорошо? Они снова чокнулись, и Уолтер, у которого еще оставалось вино в рюмке, пригубив его, поднес рюмку к глазам с самым критическим видом, какой толькомог на себя напустить. Дядя сидел и смотрел на него молча. Встретившись, наконец, с нимвзглядом, он сейчас же начал развивать вслух занимавшие его мысли, как будтои не переставал говорить. - Как видишь, Уолтер, - произнес он, - это торговое предприятие, поправде сказать, стало для меня только привычкой. Я так втянулся в этупривычку, что вряд ли мог бы жить, если бы от нее отказался; но дело неидет, не идет. Когда носили такую форму, - он указал в ту сторону, где стоялМаленький Мичман, - вот тогда действительно можно было нажить состояние, иего наживали. Но конкуренция, конкуренция... новые изобретения, новыеизобретения... перемены, перемены... жизнь прошла мимо меня. Я едва ли знаю, где нахожусь я сам, и еще меньше того знаю, где мои покупатели. - Незачем думать о них, дядя! - Так, например, с той поры, как ты вернулся домой из пансиона вПекеме, - а прошло уже десять дней, - сказал Соломон, - я помню толькоодного человека, который заглянул к нам в лавку. - Двое, дядя, неужели вы забыли? Заходил мужчина, который просилразменять соверен... - Это и есть тот один, - сказал Соломон. - Как, дядя! Неужели вы не считаете за человека ту женщину, котораязашла спросить, как пройти к заставе Майл-Энд? - Верно, - сказал Соломон. - Я забыл о ней. Двое. - Правда, они ничего не купили! - воскликнул мальчик. - Да. Они ничего не купили, - спокойно сказал Соломон. - И ничего им не требовалось! - воскликнул мальчик. - Да. Иначе они пошли бы в другую лавку, - тем же тоном сказал Соломон. - Но их было двое, дядя! - крикнул мальчик, словно торжествуя победу. -А вы сказали - только один. - Видишь ли, Уоли. - помолчав, продолжал старик. - так как мы не похожипа дикарей, высадившихся на остров Робинзона Крузо, то и не можем прожить нато, что мужчина просит разменять соверен, а женщина спрашивает, какдобраться до заставы Майл-Энд. Как я только что сказал, жизнь прошла мимоменя. Я ее не осуждаю; но я ее больше не понимаю. Торговцы уже не те, какимибыли прежде, приказчики не те, торговля не та, товары не те. Семь восьмыхмоего запаса товаров устарели. Я - старомодный человек в старомодной лавке, на улице, которая уже не та, какой я ее помню. Я отстал от века и слишкомстар, чтобы догнать его. Даже шум его, где-то далеко впереди, приводит меняв смущение. Уолтер хотел заговорить, но дядя поднял руку. - Потому-то, Уоли, потому-то я и хочу, чтобы ты пораньше вступил вделовой мир и вышел на широкую дорогу. Я только призрак этого торговогопредприятия, самая сущность его исчезла давно, а когда я умру, то и призракбудет похоронен. Ясно, что для тебя это не наследство, и потому-то я счелнаилучшим воспользоваться в твоих интересах едва ли не единственной изпрежних связей, сохранившейся в силу долгой привычки. Иные думают, что ябогат. Хотел бы я в твоих интересах, чтобы они были правы. Но что бы послеменя ни осталось н что бы я ни дал тебе, ты в такой фирме, как Домби, имеешьвозможность пустить это в оборот и приумножить. Будь прилежен, старайсяполюбить это дело, милый мой мальчик, работай, чтобы стать независимым, ибудь счастлив! - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оправдать вашу любовь. Да, сделаю, - серьезно сказал мальчик. - Я знаю, - сказал Соломон. - Я в этом уверен. - И он с сугубымудовольствием принялся за вторую рюмку старой мадеры. - Что же касаетсяморя, - продолжал он, - то оно хорошо в мечтах, Уоли, и не годится на деле, совсем не годится. Вполне понятно, что ты о нем думал, связывая его со всемиэтими знакомыми вещами; но оно не годится на деле, не годится. Однако Соломон Джилс, рассуждая о море, с тайным удовольствием потиралруки и посматривал вокруг на веши, имеющие отношение к мореплаванию, сневыразимой благосклонностью. - Вот, например, подумай об этом вине, - сказал старый Соль, - которое, не знаю сколько раз, совершало путешествие в Ост-Индию и обратно и один разобъехало вокруг света. Подумай о непроглядных ночах, ревущем ветре, набегающих волнах... - О громе, молнии, дожде, граде, штормах, - вставил мальчик. - Несомненно, - сказал Соломон, - вино перенесло все это. Подумай отом, как гнулись и скрипели доски и мачты, как свистел и завывал ветер вснастях. - Как взбирались наверх матросы, обгоняя друг друга, чтобы поскорееубрать обледеневшие паруса, в то время как корабль кренился и зарывалсяносом, словно одержимый! - вскричал племянник. - Да, все это, - сказал Соломон, - испытал на себе старый бочонок, вкотором было это вино. Когда " Красотка Салли" пошла ко дну в... - В Балтийском море, глубокой ночью; было двадцать пять минут первого, когда часы капитана остановились у него в кармане; он лежал мертвый, угрот-мачты, четырнадцатого февраля тысяча семьсот сорок девятого года! -вскричал Уолтер с большим воодушевлением. - Да, правильно! - воскликнул старый Соль. - Совершенно верно! Тогда наборту было пятьсот бочонков такого вина; и весь экипаж (кроме штурмана, первого лейтенанта, двух матросов и одной леди в протекавшей шлюпке)принялся разбивать бочонки, перепился и погиб, распевая " Правь, Британия"; *судно пошло ко дну, и их пенье закончилось отчаянным воплем. - А когда " Георга Второго" прибило к Корнуэльскому берегу, дядя, встрашную бурю, за два часа до рассвета, четвертого марта семьдесят первогогода, на борту было около двухсот лошадей; в самом начале бури лошади, сорвавшись с привязи внизу, в трюме, стали метаться во все стороны, топчадруг друга, подняли такой шум и испускали такие человеческие вопли, чтоэкипаж подумал, будто корабль кишит чертями, даже самые храбрые испугались, потеряли голову и в отчаянии бросились за борт, и в живых остались толькодвое, которые поведали о случившемся. - А когда, - сказал старый Соль, - когда " Полифем"... - Частное торговое вест-индское судно, тоннаж триста пятьдесят, капитанДжон Браун из Детфорда. Владельцы Уигс и Ко! -воскликнул Уолтер. - Оно самое, - сказал Соль. - Когда оно загорелось среди ночи, послечетырехдневного плавания при попутном ветре, по выходе из Ямайского порта... - На борту было два брата, - перебил племянник очень быстро и громко, -а так как для обоих места в единственной целой шлюпке не было, ни тот, нидругой не соглашался сесть в нее, пока старший не взял младшего за пояс и нешвырнул в лодку. Тогда младший поднялся в шлюпке и крикнул: " Дорогой Эдуард, подумай о своей невесте, оставшейся дома. Я еще молод. Дома никто меня неждет. Прыгай на мое место! " - и бросился в море. Сверкающие глаза и разгоревшееся лицо мальчика, который вскочил, возбужденный тем, что говорил и чувствовал, казалось, напомнили старому Солючто-то, о чем он забыл или что было доселе заслонено окутавшим его туманом.Вместо того чтобы приступить к новому рассказу, как он явно собиралсясделать всего секунду назад, он сухо кашлянул и сказал: - А не поговорить ли нам о чем-нибудь другом? Суть дела была в том, что простодушный дядя, втайне увлекавшийся всемчудесным и сулившим приключения, - со всем этим он некоторым образомпороднился благодаря своей торговле, - весьма споспешествовал такому жевлечению у своего племянника; и все, что когда-либо внушалось мальчику сцелью отвлечь его от жизни, полной приключений, возымело обычноенеобъяснимое действие, усилив его любовь к ней. Это неизбежно. Кажется, небыло еще написано такой книги или рассказано такой повести с прямою цельюудержать мальчиков на суше, которая бы не увеличила в их глазах соблазнов ичар океана. Но в этот момент к маленькой компании явилось дополнение в лицеджентльмена в широком синем костюме, с крючком, прикрепленным к запястьюправой руки, с косматыми черными бровями; в левой руке у него была палка, сплошь покрытая шишками (так же как и его нос). Вокруг шеи был свободноповязан черный шелковый платок, над которым торчали концы такого огромногожесткого воротничка, что они напоминали маленькие паруса. Очевидно, это былтот самый человек, для которого предназначалась третья рюмка, и, очевидно, он это знал; ибо, сняв пальто из грубой шерсти и повесив на особый гвоздь задверью такую жесткую глянцевитую шляпу, которая одним видом своим моглавызвать головную боль у сердобольного человека и которая оставила краснуюполосу на его собственном лбу, словно на него был нахлобучен очень тесныйтаз, - он придвинул стул к тому месту, где стояла рюмка, и уселся перед ней.Обычно этого посетителя именовали капитаном; и он был когда-то лоцманом, илишкипером, или матросом каперского судна, или и тем, и другим, и третьим, идействительно имел вид морского волка. Физиономия его, обращавшая на себя внимание загаром и солидностью, прояснилась, когда он пожимал руку дяде и племяннику; но, по-видимому, онбыл склонен к лаконизму и сказал только: - Как дела? - Все в порядке, - отвечал мистер Джилс, подвигая к нему бутылку. Он взял ее, осмотрел, понюхал и сказал весьма выразительно: - Та самая? - Та самая, - подтвердил старый мастер. После чего тот присвистнул, наполнил рюмку и, казалось, решил, чтопопал на самый настоящий праздник. - Уольтер! - сказал он, пригладив волосы (они были редкие) своимкрючком, а затем указав им на мастера судовых инструментов: - Смотрите нанего! Любите! Чтите! И повинуйтесь! * Перелистайте свой катехизис, покуда ненайдете этого места, а когда найдете, загните страницу. За ваше преуспеяние, мой мальчик! Он был до такой степени доволен и своей цитатой и ссылкой на нее, чтоневольно повторил эти слова вполголоса и добавил, что не вспоминал о них вотуже сорок лет. - Но ни разу еще не случалось в моей жизни так, что5ы два-три нужныхслова, Джилс, не подвернулись мне под руку, - заметил он. - Это оттого, чтоя не трачу лишних слов, как другие. Такое соображение, быть может, напомнило ему о том, что и он, подобноотцу юного Порвала *, должен " увеличивать свои запасы". Как бы то ни было, но он умолк и не нарушал молчания, покуда старый Соль не пошел в лавкузажечь свет, после чего он обратился к Уолтеру без всяких предварительныхзамечаний: - Полагаю, он бы мог сделать стенные часы, если бы взялся? - Я бы этому не удивился, капитан Катль, - ответил мальчик. - И они бы шли! - сказал капитан Катль, чертя в воздухе своим крючкомнечто вроде змеи. - Ах, боже мой, как бы шли эти часы! Секунду-другую он был, казалось, совершенно поглощен созерцанием ходаэтих идеальных часов и сидел, глядя на мальчика, словно лицо у него былоциферблатом. - Но он начинен науками, - заметил он, указывая крючком на запастоваров. - Посмотрите-ка сюда! Здесь целая коллекция для земли, воздуха, воды. Все здесь есть. Только скажите, куда вы собираетесь! Вверх навоздушном шаре? Пожалуйте. Вниз в водолазном колоколе? Пожалуйте. Не угодноли вам положить на весы Полярную звезду и взвесить ее? Он это для вассделает. На основании таких замечаний можно заключить, что уважение капитанаКатля к запасу инструментов было глубоко и что он не улавливал или почти неулавливал разницы между торговлей ими и их изобретением. - Ах, - сказал он со вздохом, - прекрасная это штука иметь понятие оних. А впрочем, прекрасная штука - и ничего в них не понимать. Право же, яне знаю, что лучше. Так приятно сидеть здесь и чувствовать, что тебя могутвзвесить, измерить, показать в увеличительном стекле, электризовать, поляризовать, черт знает что с тобой сделать, а каким образом - тебенеизвестно. Ничто, кроме чудесной мадеры в соединении с благоприятным моментом(которым надлежало воспользоваться для усовершенствования и развития умаУолтера), не могло бы развязать ему язык для произнесения этой удивительнойречи. Казалось, он и сам был изумлен тем, как искусно его речь вскрылаисточники молчаливого наслаждения, которое он испытывал вот уже десять лет, обедая по воскресеньям в этой гостиной. Затем он обрел рассудительность, взгрустнул *, задумался и притих. - Послушайте! - входя, воскликнул предмет его восхищения. - Прежде чемвы получите свой стакан грога, Нэд, мы должны покончить с этой бутылкой. - Держись крепче! - сказал Нэд, наполняя свою рюмку. - Налейте-ка ещемальчику. - Больше не надо, благодарю вас, дядя! - Нет, нет, - сказал Соль, - еще немножко. Мы допьем, Нэд, эту бутылкув честь фирмы - фирмы Уолтера. Что ж, быть может, когда-нибудь он будетхозяином фирмы, одним из хозяев. Кто знает. Ричард Виттингтон женился надочери своего хозяина. - " Вернись, Виттингтон, лондонский лорд-мэр, и когда ты состаришься, тоне покинешь его" *, - вставил капитан. - Уольр! Перелистай книгу, моймальчик. - И хотя у мистера Домби нет дочери... - начал Соль. - Нет, есть, дядя, - сказал мальчик, краснея и смеясь. - Есть? - воскликнул старик. - Да, кажется, и в самом деле есть. - Я знаю, что есть, - сказал мальчик. - Об этом говорили сегодня вконторе. И знаете ли, дядя и капитан Катль, - понизил он голос, - говорят, что он невзлюбил ее, и она живет без присмотра среди слуг, а он до такойстепени поглощен мыслями о своем сыне, как компаньоне фирмы, что, хотя сынеще малютка, он хочет, чтобы баланс сводили чаще, чем раньше, и книги велиаккуратнее, чем это делалось прежде; видели даже (когда он думал, что никтоего не видит), как он прогуливался в доках и смотрел на свои корабли, складыи все прочее, как будто радуясь тому, что всем этим он будет владеть вместес сыном. Вот о чем говорят. Я-то, конечно, ничего не знаю. - Как видите, он уже все о ней знает, - сказал мастер судовыхинструментов. - Вздор, дядя! - воскликнул мальчик, снова по-мальчишески краснея исмеясь. - Не могу же я не слушать того, что мне говорят! - Боюсь. Нэд, что в настоящее время сын немного мешает нам, - сказалстарик, поддерживая шутку. - Изрядно мешает, - сказал капитан. - А все-таки выпьем за его здоровье, - продолжал Соль. - Итак, пью заДомби и Сына. - Отлично, дядя, - весело сказал мальчик. - Раз уж вы о ней упомянули исвязали меня с нею и сказали, что я все о ней знаю, то я беру на себясмелость изменить тост. Итак, пью за Домби - и Сына - и Дочь!
Данная страница нарушает авторские права?