Во время похода на Запад, Болд и Псин заходят в пустой край, Тимур недоволен, а к концу главы сгущаются тучи.

КНИГА ПЕРВАЯ: ПРОБУЖДЕНИЕ В ПУСТОТЕ

ОДИН

Во время похода на Запад, Болд и Псин заходят в пустой край, Тимур недоволен, а к концу главы сгущаются тучи.

Обезьяна никогда не умрет. Он будет возвращаться, чтобы помочь нам во время нужды также, как он помог Трипитаке преодолеть все опасности в его первом путешествии на запад, чтобы принести буддизм из Индии в Китай.

Теперь он принял форму низкорослого монгола по имени Болд Бардаш, всадника армии Хромого Тимура[2]. Родителями Болда был торговец солью из Тибета и женщина-монголка. Поэтому он был путешественником с рождения. Назад и вперед, дальше и ближе, через горы и реки, сквозь пустыни и степи – везде приходилось ему побывать. К началу нашей истории он был уже зрелым мужчиной: широкое лицо, плоский нос, пепельно-серые волосы, а вместо бороды – четыре клока волос на подбородке. Болд догадывался, что этот поход будет последним не только для Тимура, но и для него самого.

В один из дней великого похода, разведывая впереди армии, маленький отряд на закате выехал к темным холмам. От тишины Болду стало не по себе. Конечно, полной тишины не было – лес всегда шумное место для уроженца степи, а впереди еще была большая река, грохот которой запутывался в ветвях над головами всадников. Но чего-то не хватало. Может быть птиц или еще чего-то, что ускользало от внимания Болда. Лошади всхрапнули, и всадники направили их дальше. Все чувствовали, что погода меняется. Закат был красным, ветер накидывался порывами, а воздух, казалось, повис в ожидании – с запада шел шторм. Под большим небом степи это было бы очевидным выводом. Здесь, в этих лесистых холмах, человек видел гораздо меньше неба, гораздо меньше знаков, которые мог бы прочитать, но эти знаки все равно были там. Никуда не делись.

Они ехали мимо полей, сгнивших от неубранного урожая. Сломанные ветви яблонь были усеяны засохшими яблоками, еще больше яблок чернело на земле. В дорожной пыли не было видно ни отметин от тележных колес, ни отпечатков копыт, ни человеческих следов. Солнце окончательно скрылось, выпуклая луна засияла над головой. Сова скользнула над полем. Внезапная мысль: каким же большим кажется мир благодаря ветру. Лошади напряглись, Обезьяна тоже.

Они подобрались к пустому мосту и проехали по нему, копыта цокали по доскам. Теперь они добрались до каких-то деревянных строений с соломенной крышей. Огня нигде не было видно. Они двинулись вглубь поселка. Все больше и больше домов выступало из теней, но людей нигде не было видно. Темный край был пуст.

Псин велел им углубиться, и все больше и больше зданий выстраивались перед ними по каждой стороне расширяющейся дороги. За поворотом всадники забрались на холм, и перед ними раскрылся черный, безмолвный город. Ни света, ни голоса. Только ветер перебирал листья деревьев, склонившихся к водам большой черной реки. Город был пуст.

Конечно же, мы перерождаемся множество раз. Мы наполняем наши тела, как воздух наполняет пустые мехи. Когда мехи выпускают воздух, мы скитаемся, пока нас не наполнят в новые мехи. Знание этого всегда успокаивало Болда, когда он проходил через бесчисленные поля сражений, с грудами мертвых тел, напоминавших распоротые мехи из которых вышел воздух.

Но было нечто странное в том, чтобы войти в город, где не было битвы и обнаружить, что все в городе мертвы. Давно мертвы. Тела уже высохли, а в свете луны было видно, что многие кости были растащены волками и воронами. Болд проговорил про себя Сутру Сердца: «форма — это пустота, а пустота — это форма. О, переводящая за пределы, переводящая за пределы, уводящая за пределы пределов, уводящая за пределы пределов беспредельного к пробуждению, славься!»[3]

Лошади шли по окраинам города. Вдали от бурления и гомона реки было очень тихо. Озорной глаз луны всматривался в разукрашенный камень, торчавший посреди деревянных построек – огромное каменное здание вокруг каменных зданий поменьше.

Псин приказал накинуть ткань на лицо и не спешиваться – чтобы не касаться ничего, лошадей также вели так, чтобы они притрагивались к чему бы то ни было только копытами. Отряд медленно пробирался по узким улочкам с домами, примыкавшими друг к другу, как в китайских городах. Лошади протестовали, но все же шли вперед.

Они вышли на мощеную площадь рядом с рекой и остановились перед большим каменным зданием. Оно было поистине огромным. Множество местных пришли умирать сюда. Без сомнения, это было какое-то культовое сооружение, похожее на ламаистский монастырь. Но оно было недостроенным – без крыши, открытое небу. Как будто местные ударились в религиозность только в самый последний момент, но поздно. Вместо убежища, это место стало кладбищем. …Уводящее за пределы пределов беспредельного к пробуждению… Ничто не двигалось, и Болд подумал, что они ошиблись проходам в горах. Тот проход, которым они воспользовались, вел, похоже, на другой запад, который был страной мертвых. На мгновение он вспомнил краткий эпизод из предыдущей жизни – другой городок, значительно меньший, чем этот, опустошен конной лавиной. Жители, которых всадники скопом отправляли в бардо.[4] Часы в комнате, ожидая смерти от болезни. Вот почему он часто узнавал людей, с которыми сталкивался впервые. Их существование было предопределено.

- Чума, - промолвил Псин. - Уходим отсюда.

Его глаза вспыхнули, когда он взглянул на Болда, его лицо было суровым, как у тех каменных офицеров из имперской гробницы[5].

Болд вздрогнул.

- Почему они не ушли отсюда?

- Может быть идти было некуда?

Чума бушевала в Индии несколько лет назад. Монголы редко заболевали ей, больше младенцы. Тюрки и индийцы были к ней более восприимчивы. В армии Тимура же были все: персы и тюрки, монголы и тибетцы, индийцы и таджики, арабы и грузины. Чума могла убить кого-то из них, или же всех без исключения. Вот о чем думали сейчас члены дозора. Ни в чем нельзя быть уверенным.

- Вернемся и скажем им, - сказал Псин.

Остальные закивали, радуясь, что решение было принято Псином. Тимур приказал им разведать Мадьярскую Равнину[6] и то, что лежит за ней на четыре дня пути верхом. И он бывал очень недоволен, когда дозоры возвращались назад, не выполнив свою задачу, даже когда дозорными были его старейшие Ка-Учин[7]. Но Псин мог сказать ему любую новость.

Они скакали в лунном сиянии. Делали краткие привалы, когда уставали кони, а затем опять двигались. На рассвете они уже различали вдали горный перевал, названный другими разведчиками Моравскими Вратами. Ни одного дыма не поднималось в небо ни от одной деревни, мимо которых они проезжали. Они бросили лошадей в галоп и мчались так весь день.

Когда они добрались до восточного спуска к степи, колоссальная черная стена накрыла западную половину неба.

Будто покров самой Кали[8] натянулся над ними.

Богиня Смерти тянулась за ними своей рукой. Сплошная чернота клубилась и металась в небесах. Вихри вырывали из основной массы клубы, предавая им форму свиных хвостов и рыболовных крючков, нацеленных на небо. Зрелище было настолько грозным, что даже лошади опустили головы вниз.

Люди же больше не смотрели друг на друга.

Главная ставка Тимура показалась, когда штормовые облака затянули последние участки неба и превратили день в ночь. Волосы на затылке у Болда зашевелились. Немного здоровенных дождевых капель упало на землю, гром прокатился где-то на западе, будто гигантская железная повозка пронеслась над головой. Они припали к шеям своих скакунов и начали погонять их, не думая о том, какие кары обрушит на них Тамерлан, если они вернутся в такой зловещий шторм, с такими дурными вестями. Тимур, как и они, примет бурю за пророчество. Хан неоднократно говорил, что всеми своими успехами он обязан асуре[9], посещавшей и наставлявшей его. Болд своими глазами был свидетелем одного из таких визитов – Тимур вел долгую беседу с невидимым существом, а потом говорил людям, кто что думает, и что с кем произойдет. Черные тучи могут быть только символом. Зла с запада. Что-то ужасное произошло там, возможно, даже ужаснее чумы. Планы Тимура покорить мадьяр и франков[10], быть может, придется забросить – он разбит самой Богиней Черепов. Сложно было представить, что он согласится на подобный исход, однако что было, то было. Мадьярская земля скрылась под черной тучей, а все ее обитатели были мертвы.

Дым поднимался с лагерных костров, походящих на великое жертвоприношение. Знакомый и одновременно далекий запах, будто запах дома, в который ты никогда не вернешься. Псин оглядел своих людей.

- Разбейте лагерь здесь, - приказал он. Он думает, что все закончилось.

- Болд?

Болд почувствовал страх, забирающийся в душу.

- Пошли.

Болд выдохнул и кивнул. Храбрецом он не был, но обладал знаменитой стойкостью Ка-Учин, опытнейших воинов Тимура. А еще Псин знал, что Болд понимал больше об их походе – они вторглись в чужой мир. Все, что с ними произошло, могло показаться глупым, даже безумным. Но это было их кармой. Кармой, которой не избежать.

Псин вспомнил об одном случае из их молодости. Когда их поймало племя таежных охотников к северу от Камы. Они смогли сбежать от них, только переломив свой страх – мальчишки перерезали горло главарю племени и растворились в ночи.

Теперь эти двое проехали мимо внешних часовых и углубились в лагерь по направлению к шатру Хана. Молнии с севера и запада резали черный воздух. Никто из ныне живущих не видел подобной бури. Молния врезала по глазам совсем рядом – волоски на руках Болда встопорщились, будто свиная щетина. Потом по ушам ударил гром – будто рев сотен голодных призраков, проклинающих Тимура – стольких он убил.

Мужчины остановились у шатра Тимура и спешились, ожидая приглашения войти. Один из стражников кивнул им и исчез за пологом шатра. Остальные зорко глядели на пришельцев, не забыв наложить стрелы на тетиву. Глотка Болда была слишком сухой, чтобы сглотнуть, как бы ему ни хотелось. Он, не желая глядеть на стражей, поднял голову на крышу юрты, заметив, что она будто светилась голубым светом.

Тимур появился высоко в воздухе, восседая на подушках, которые покоились на плечах внутренней стражи. Его осунувшееся лицо было покрыто потом, белки его глаз ярко сверкали. Он опустил глаза вниз, на Псина.

- Почему вернулись?

- Хан, чума поразила мадьяр. Они все мертвы.

Тимур, не мигая, смотрел на Псина.

- Почему вернулись?

- Сообщить тебе об этом, Хан.

Голос Псина был спокоен, он встретился с Тимуром взглядом и не испугался Хана. Но Тимур был недоволен. Болд, наконец, сглотнул. Ничего из нынешней ситуации не было похожим на похищение двух мальчишек таежными охотниками. Ни одна деталь не была такой же. Осталось лишь чувство, что здесь они тоже смогут победить.

Что-то внутри Тимура поменялось, Болд опять заметил это – хан говорил голосом его асуры, и выглядел он так, будто асура мучала изнутри его тело. Может это была и не асура, может это были нафы – звериные духи, сидящие в людях. Хан вскинулся:

- Они не спасутся от меня так просто! Они будут наказаны за это, вне зависимости от того, как они пытаются скрыться! - Затем он слабо махнул рукой. - Возвращайтесь на свою стоянку.

Затем он сказал своим стражам чуть спокойней:

- Верните этих двоих сюда и убейте. Затем убейте их людей и всех их лошадей. Найдите все их вещи, сожгите все. Затем мы перенесем лагерь на два дня езды к востоку.

Он воздел свою руку.

Мир раскололся пополам.

Ослепительная стрела молнии ударила между ними. Болд опрокинулся навзничь. Оглушенный, он оглядел то, что творилось вокруг – остальные люди тоже валялись вповалку, а ханская юрта горела, подушки, на которых восседал хан, опрокинулись, носильщики лежали тут же. Хан держался за грудь, стоя на колене. Кто-то бежал к нему на помощь, как вдруг еще одна молния ударила в него.

Ослепший Болд заставил себя встать и побежать. Он оглянулся через плечо и увидел, как черные нафы вылетают в ночь из открытого рта Тимура. Тимур-э Лянг, Железный Хромец оказался покинут своими нафами и асурами. Опустевшее тело рухнуло наземь, а начавшийся дождь забарабанил по нему. Болд бежал сквозь тьму на запад. Мы не знаем, ни куда побежал Псин, ни вообще что с ним случилось. А вот о Болде вы сможете узнать в следующей главе.

ДВА