Глава 43. Я верю 6 страница

– Я приказал тебе обучить ее вождению, потому что, как я сказал, я не считаю, что ты точно понимаешь, во что ввязываешься. Она целую жизнь была отрезана от мира. Она не знает многих вещей и не переживала то, что для нас кажется естественным. В границах твоей спальни между вами всё может быть идеально, но это не реальный мир. Если ты хочешь получить с ней шанс в реальном мире, ты должен набраться терпения. Это будет выводить тебя из себя, и пугать ее. Несмотря на её лишения, она крайне наивна, сын. И взвешивая возможность, что однажды вы сможете быть вместе в реальном мире, я подумал, что лучше тебе встретиться с этой ее частью. Потому что уже там, на пути, это ляжет на твои уродские плечи, и вариант с визитом к психологу не пройдет, когда ты окажешься в говне. Тебе предстоит держать её за руку и вести, учить здравому смыслу, потому что, когда ты вырос в проклятом сарае посреди пустыни, у тебя нет других навыков выживания, кроме как там. Это все, что она знает. Я пытаюсь помочь тебе, Эдвард, а не навредить, – сказал он.

Я уставился на него, чувствуя вину. Но стоило мне открыть рот, как он поднял руку и остановил меня.

– Жизнь – похабная штука, ты знаешь. И она не похожа на то дерьмо, которое описывают в книгах или показывают по телевизору. Вещи не складываются идеально, и осколки уже не будут маленькой безупречной вазой. И мир вокруг не усеян радугами, солнечным светом и счастьем. Он уродливый и безнравственный, и не всегда весёлый. Думаешь, твоя мать была бы разочарована, что я привез Изабеллу в этот дом, в эти условия? Ты ошибаешься. Понравилось бы ей это? Нет. Даже мне это не нравится. Но так уж есть, Эдвард. И, однако, я действительно думаю, что твоя мать была бы крайне разочарована, если бы я наобум бросил этого ребенка в мир, и ждал, что она выживет. Она может пережить хозяев, и может высоко держать голову, не позволяя себе сломаться, но скажи мне кое-что, Эдвард. Если бы я назвал ее другом семьи и записал в высшую школу Форкса, как только она приехала, думаешь, она бы выжила? Потому что я знаю ответ, и это – " нет". Она не смогла бы. Она знает то, что знает, и это всё. Она знает рабство и боль, всё остальное, относящее к выживанию в реальном мире, далеко от нее. Она может пережить издевательства, но как, ты думаешь, она переживет твоих шлюх, столкнувшись с их уродством? Никак. Наша жизнь чужда ей, и она привыкла быть покорной. Они бы съели ее живьем.

Он замолчал, и я сохранял тишину, потому что я слышал убедительность в его голосе, указывающую, что он говорит дело. Я был чертовски поражен, даже не знал, что ответить. Никогда не задумывался об этой хренотени, я слишком зацикливался на том, что плохого он делал мне, чтобы остановиться и подумать, а что будет лучше для нее.

– Я дал Изабелле именно то, в чем она нуждалась. Она нуждалась в системе, ей нужно было поработать над своим внешним видом, прежде чем попасть в реальную жизнь. Потому что это совсем другой мир, Эдвард. Ты любишь ее? Хорошо, любишь. Но не смей возражать мне и даже думать, что ты лучше меня понимаешь ситуацию. Я знаю, что делаю, и тебе это может не нравиться, ты можешь это не понимать, но именно это должно быть сделано. Для меня это не развлечение, сын, я не получаю никакого удовольствия. Но я это делаю, и этого должно быть достаточно, чтобы заработать твое чертово уважение.

Он обернулся ко мне и схватил за руку, напугав меня. Я напрягся, ожидая, что он, нахер, ударит меня или что-то еще, но вместо этого он расстегнул мои часы и снял их. Он бросил их на пол и повернул руку.

– Fiducia Nessuno, – колко сказал он, кивая в сторону моей татуировки на запястье, которая была под часами.

– Не верь никому. Это херня, Эдвард. Так ты не сможешь, нахер, жить, и не сможешь мне верить. Может, для тебя это сложно, но необходимо. Изабелла принадлежит мне, а не тебе, и если ты хочешь попытать с ней счастья, прекращай вести себя, как будто обладаешь властью или мудростью, потому что у тебя нет ни того, ни другого. Ты слаб и наивен, почти так же наивен, как она. Это трудно, но ты должен научиться не лезть не в свое дело и верить, что я делаю то, что необходимо. Я надеялся, что, черт побери, мне не придется говорить тебе это, но ты должен следить за собой и прекратить во мне сомневаться. Я скажу то, что тебе необходимо знать, не больше и не меньше, и я позволю то, что позволю. Люби ее, если хочешь, но решения оставь мне. Прими это, сын, или я потеряю тебя, как потерял твою мать.

Он резко отпустил мою руку и, открыв дверь, схватил сумку и выбрался наружу. Он швырнул мне ключи с такой силой, что они довольно больно ударили меня в грудь, и я съежился, когда он со всей силы хлопнул дверью, так, что окна завибрировали. Я сидел на месте, гребано ошеломленный и без понятия, какого хрена только что произошло. Никогда раньше я не слышал такой страстности в его голосе, он никогда не звучал так до усрачки уверенно. Он всегда был холоден и собран, что бы ни происходило.

Через минуту я выбрался из машины, закрыл дверь и включил сигнализацию, направляясь к дому. Я пошел прямо на третий этаж, проходя мимо отцовского кабинета на втором, думая, там ли он. После всех его слов о том, что я в нем сомневаюсь, и что я должен не лезть не в свое дело, я подумал, что он, наверное, знает, что я шарил в его офисе.

Я вошел в свою комнату, открывая дверь и застывая на месте. Уголок моих губ дрогнул, когда я увидел Изабеллу на моей кровати, она лежала на спине с раскинутыми в стороны ногами и руками, как офигенный рождественский ангел. Она спала, ее лицо было мирным.

Я тихо прикрыл дверь и снял пальто, подходя ближе и кладя кепку на стол. Я снял ботинки и отбросил их в сторону, аккуратно присаживаясь на краешке кровати, чтобы не побеспокоить ее. Кровать слегка прогнулась под моим весом, и она заворчала. Я широко улыбнулся, когда услышал " люблю, Эдвард", ее голос был хриплым после сна и звучал дьявольски сексуально. Я лег рядом, пододвигаясь к ней ближе, она зашевелилась. Ее ресницы затрепетали, она несколько раз моргнула, поворачивая ко мне голову. Она улыбнулась, и наши глаза встретились, ее лицо засветилось от радости.

– La mia bella ragazza, – нежно сказал я. – Спишь посреди дня?

Она сонно улыбнулась.

– Я все сделала. Все убрано и в порядке. Я даже помыла окна, – сказал она, пожимая плечами.

Я ухмыльнулся и кивнул.

– Ясно, – ответил я. – И " постель" для меня звучит охеренно хорошо сейчас.

Она с любопытством смотрела на меня какое-то время, ее брови вопросительно приподнялись.

– Плохой день? – спросила он.

Я вздохнул, покачивая головой и глядя на нее.

– Он был адски длинным и странным, но я бы не назвал его плохим. Каждый день, когда я с тобой в постели, tesoro, не может быть плохим, – мягко сказал я.

Ее улыбка стала шире, и я притянул ее в объятия, прижимаясь к ней. Она довольно вздохнула и обвила меня руками, зарываясь мне в шею и покрывая ее нежными поцелуями. По позвоночнику побежали молнии.

– Ты вспомнил оставшуюся часть поэмы? – тихо спросила она через минуту.

Я улыбнулся.

– Какой поэмы, Изабелла? – спросил я, интересуясь, насколько внимательно она слушала и запомнила ли название.

Она вздохнула.

– La Vita Nuova? – прошептала она, прозвучало похоже, но произношение было странным.

Я тихо засмеялся.

– Да, La Vita Nuova. И – нет, я не помню ее всю. Я помню содержание, – сказал я, пожимая плечами.

Она легко засмеялась.

– Хорошо, – сказала она. – Звучало красиво. Мне понравилось название.

Я ухмыльнулся.

– Да, оно подходящее. Означает " Новая жизнь". Это о вечной любви мужчины к женщине, которая возникла с их первой встречи в детстве и продлилась до смерти.

Она слегка повернулась, приподнимая голову, чтобы посмотреть на меня. Я глянул на нее и увидел в глазах немой вопрос и любопытство.

– Ты помнишь, как мы встречались, когда были детьми, Белла?

Ее глаза расширились от удивления. Она отрицательно покачала головой.

– Твой отец тем утром сказал мне, но я не помню, – пробормотала она, ее голос звучал смущенно.

Я улыбнулся, кивая.

– Да, я тоже. Очень плохо. Бьюсь об заклад, ты была очаровательна. Черт, держу пари, мы хорошо смотрелись вместе, – сказал я.

Она засмеялась.

– Вообще-то, я была грязной, – сказала она. – Помню, как твоя мама говорила мне, что я запачкалась.

Я слегка напрягся, пораженный этим.

– Ты помнишь мою маму? – спросил я, удивленный, что она раньше не сказала.

Она вздохнула, кивая головой.

– Не помнила. Но после того как ты показал мне фотографию, я думала о ней. Я ничего не говорила тебе, потому что не была уверена в своих воспоминаниях, и по этой причине я спросила утром твоего отца, – сказала она.

– Значит, ты поэтому утром не отвечала на мой вопрос, когда я хотел узнать, о чем вы с отцом говорили? – спросил я.

Она кивнула, и я замолчал, думая. Можно понять, почему она, нахер, не сказала сразу, но мне по-прежнему не нравились ее секреты.

– Отец сказал, что ты ей нравилась, – вдруг сказал я.

– Да. Она была моим первым другом. На самом деле, моим единственным другом. Я была мала, других у меня не было, – пробормотала она.

Я вздохнул, сжимая ее в объятиях, чувствуя дурноту от того, что она была такой одинокой.

– Хорошо, я же говорил тебе, что она, блядь, любила бы тебя, если бы знала. И я оказался прав, – сказал я. – Просто я не знал, что она уже тебя знала.

Она промурлыкала что-то в ответ, и я опустил взгляд, замечая, что ее глаза закрыты. Я вздохнул, зная, что у нас полно поганого времени в будущем, чтобы обсудить это дерьмо, и я позволил своим глазам закрыться. Я крепко держал ее, ощущая ее тепло и сладкий аромат клубники, смешанный с охренительным женским запахом, и хотел никогда не отпускать ее. Я любил ее, и до сих пор был сбит с толку словами отца о том, как это дерьмо на нас влияет, что будет с нами дальше. Честно, меня это потрясло, и моя вера в то, что у нас с ней есть будущее, укрепилась. Я знал, что должен быть осторожным и верно раскрыть карты. Нужно поступить с ней правильно.

– Эдвард? – прошептала она через несколько минут.

Я промычал в ответ, еле-еле слышно.

– Спасибо, что любишь меня.

Я слегка улыбнулся, с усилием открывая глаза, чтобы глянуть на нее. На ее лице застыло умиротворенное выражение, почти ангельское. Мое сердце дрогнуло.

– Suo il mio piacere, – ответил я.

Для меня это в радость.