Основные черты качественного подхода в социологическом исследовании

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

не замыкаться на не знающем юмора сциентизме,

ибо он нем и глух к буффонаде социального театра.

то может статься, что обретение «непрошибаемой» методологии

Ранее мы уже говорили, что термином «фокус исследовательского интереса» мы фиксируем своеобычность, специфический угол рассмотрения главной оппозиции: «индивид - общество». Классическая социология, как мы уже говорили, делает своим предметом изучение социальных структур, социальных институтов как особой социальной реальности, противостоящей человеку и потому «принуждающей» его поступать определенным образом.

Качественная социология в оппозиции «индивид - общество» в отличие от классической делает акцент на индивиде как источнике, «первоначале» любой социальности. Здесь общество, его структура - всегда результат индивидуальных действий и взаимодействий людей. Конечно, объяснение процесса происхождения социального из индивидуальных действий индивидов в тех социально-философских концепциях, которые, так или иначе, определяют облик качественной социологии, - различное, порой даже исключающее друг друга. Не случайно Г.С. Батыгин в своей известной статье «Миф о качественной социологии» называет эту парадигму «эпистемологической кучей».

1.1. Оппозиция «индивид — общество» в экзистенциализме

С позиции экзистенциализма индивид рассматривается как творец общественной жизни, ставящий перед собой цели, которые и придают жизни определенный смысл. Отправная точка здесь - человек, обладающий свободой воли и ответственностью за свою (и чужую) жизнь. В то же время индивидуальные жизненные проекты (цели, средства) переплетаются с жизненными проектами других людей, соотносятся с ними. В ситуации, когда достаточно много людей создают одинаковые или сходные жизненные проекты, возникают социальные институты. Собственно эти социальные институты, будучи тоже чьими-то проектами (например, семья или спорт), задают цели, а значит, и смысл жизни каждого отдельного индивида.

Пьер Монсон, удачно, как мы видели ранее, использовавший образ парка для описания фокуса анализа классической социологии, придумал и другой - довольно точный - образ «корабля в море» для описания такого (экзистенциального) подхода. В самом деле, в море, где нет видимых ограничений, а есть только безмерное свободное пространство, каждое судно само определяет направление своего движения. В то же время взгляд, обращенный на море, всегда увидит не один корабль, а множество различных кораблей: от огромных океанских лайнеров до маленьких суденышков рыбаков. Более того, при внимательном рассмотрении окажется, что корабли эти движутся по незаметным фарватерам, оставляя на поверхности моря вполне определенные, меняющиеся узоры. Конечно, эти узоры - результат движения кораблей, их следы. В то же время понятно, что эти «следы» зависят от скрытых отмелей и впадин, существующих в море: они создают возможности для возникновения конкретной картины морских узоров. Так и некоторое количество «социоматериальных» факторов, окружающих нас в повседневной жизни, с одной стороны, ограничивают нашу теоретическую свободу, а с другой - создают возможности для реализации наших намерений. Общество здесь - зеркальная гладь моря с плывущими по ней различными кораблями. Социальные структуры в рамках такого подхода (особая картина морской поверхности) создаются из человеческих стремлений к своим горизонтам как своего рода результат поисков своего места в бытии.

Фокус исследовательского интереса здесь - не поиск универсальных причин, побудивших людей поступать определенным образом (куда и откуда плывет корабль), но анализ самих человеческих экзистенций, конкретных жизненных форм, а также общей картины оставленных ими напластований, следов.

1.2. Оппозиция «индивид - общество» в феноменологической социологии

В рамках другого социально-философского направления - феноменологической социологии - социальное есть результат коллективного истолкования (определения) повседневной.жизни: предметы внешнего мира существуют не сами по себе, а имеют тот смысл, который вкладывает в них общество и тот, который в дальнейшем придают им люди[1]. Реальность, в которой мы живем, реальность нашего конкретного общества - это «человеческий продукт, или точнее непрерывное человеческое производство. И в своем генезисе (социальный порядок как результат прошлой человеческой деятельности), и в своем настоящем (социальный порядок существует только, поскольку человек продолжает его создавать в своей деятельности) - это человеческий продукт»[2]. С этой позиции социальные институты хотя и воспринимаются людьми как объективные (как дюркгеймовские факты), в действительности же это «созданная человеком, сконструированная объективность». Истоки такого порядка - в типизации совершаемых действий как наших собственных, так и других людей (ранее в теме 3 мы подробно останавливались на процессе типизации). При возникновении коллективного знания о «взаимных типизациях поведения» можно говорить о социальных ролях. Играя роли, индивиды становятся участниками социального мира: общество входит в нас через роли и тем самым обосновывает свою реальность для нас. Здесь при таком подходе социальная реальность не существует сама по себе, она может быть представлена как конкретная реальность индивидов, живущих в конкретном обществе.

Фокус исследовательского интереса в качественном подходе-микропроцессы, практика повседневной жизни как единственная социальная реальность. Отсюда акцент на изучение социального с точки зрения индивида, действующего на жизненной сцене: определяющего ситуацию и тем самым конструирующего совместно с другими социальные роли и играющего их. Определение ситуации - здесь означает наделение элементов этой ситуации - людей, событий, явлений индивидуальными смыслами, в соответствии с которыми индивиды одновременно действуют в рамках той или иной роли и конструируют ее правила и нормы заново. Именно поэтому в фокусе интереса качественной социологии всегда находится индивидуальное: индивидуальное сознание во всей его противоречивости и немыслимом сочетании смыслов и индивидуальное поведение во всей сложности его поворотов и изгибов.

Вместе с тем такой угол зрения не отменяет главной целевой направленности социологии, ее сверхзадачи: изучение социальных связей и отношений, не данных непосредственно, рассмотрение конкретных человеческих действий как элементов более широких структур, то есть познание типического в социальном мире. Акцент на типическом принципиален для социологии. Здесь человек берется не сам по себе, но всегда как член социальной группы, общества в целом.

Любой индивидуальный опыт всегда фрагментарен и по большей части односторонен. Он всегда ограничен миром изучаемого человека и тем узким кругом людей, с которым он общается. Ориентация на типическое знание предполагает расширение горизонтов, преодоление неизбежной неполноты индивидуального опыта, возможность понять социальный контекст.

В качественной парадигме типическое - это типика смыслов, значений, которыми действующие субъекты наделяют жизненно важные вещи, конструируя в коммуникации друг с другом свой повседневный мир. Индивидуальное здесь только потому и представляет интерес, что в нем «отлита», «встроена» социальность. Именно поэтому индивидуальное здесь - своеобразная призма, сквозь которую социолог пытается «прозреть» общее, типическое.

Акцент на изучение индивидуального в качественной парадигме «законно» сочетается с естественным способом получения данных об этом индивидуальном. Это означает, что социологу нужно так строить процесс исследования, чтобы не нарушать привычного для акторов уклада жизнедеятельности. Качественное исследование принципиально отвергает исследовательские процедуры, использующие респондентов в качестве «подопытных кроликов», например, такую как эксперимент. Метод опроса, который, конечно, как любой исследовательский инструмент, всегда искусственен, тем не менее здесь трансформируется, стремясь к наибольшей естественности. В этом ключе качественные исследования всегда натуралистичны: социологи-качественники «предпочитают исследовать людей, вещи и события в естественном окружении»[3].

2.1. Понимание как специфический способ познания

Рассмотрение в качественной социологии социальной реальности как принципиально другой, отличной от мира природы, как реальности, в которой люди наделяют любые явления индивидуальными смыслами и значениями, в соответствии с которыми действуют, как совместной реальности, постоянно творимой вместе с другими людьми, - такое видение социальной реальности порождает и другой, нежели в классической социологии, способ ее познания. Этот способ называется пониманием. В самом деле, ранее мы уже говорили, что социальная реальность классической социологии - это социальный универсум, где властвует детерминизм, - вечные и неизменные причинно-следственные связи (законы), обеспечивающие обществу устойчивость и порядок. Познать такую социальную реальность, значит, объяснить ее, т.е. обнаружить, открыть эти причинно-следственные связи.

Качественная социология принципиально «исповедует» индетерминизм, так как полагает, что в социальное действие, являющееся здесь началом любой социальности, входят ситуационное толкование, субъективность, рефлексивность, внезапное появление нового, непредсказуемость. Социальная реальность здесь всегда процесс, всегда становление, всегда незаконченность, незавершенность. Она подвижна и конвенциональна[4] и является продуктом взаимосогласования значений между тесно взаимосвязанными совокупностями действующих лиц. Это значит, что в так понимаемой социальной реальности не могут существовать вечные и неизменные законы, которые надо только суметь открыть. Значащий социальный мир, в котором все явления что-нибудь значат для индивида, находятся в определенном отношении к нему, наделяются им смыслом, то есть интерпретируются и переинтерпретируются, - такой мир нельзя объяснить[5], его можно только понять. Понимание здесь еще со времен В.Дильтея и Г.Зиммеля, как мы видели, рассматривается как специфическая методология социальных наук, как только социальным наукам присущий способ познания.

Понимание - это всегда понимание единичного, конкретного субъекта действия. По Веберу, нельзя понять действия класса, ибо класс - это не реально действующий субъект, но - понятие, некоторая обобщающая категория.

2.2. Почему исследователь может понять информанта

Понять смысл действия значит установить связь между действием и намерениями, мотивами, потребностями индивида. Это удается сделать исследователю с той или иной степенью успешности благодаря двум обстоятельствам: во-первых, при всей уникальности действующего индивида большая часть его индивидуальных смыслов типична, то есть обладает общностью с другими людьми и прежде всего с самим исследователем, смыслы и нормы социального действия, которые социолог пытается понять, по своей сути интерсубъективны, они изначально ориентированы на возможности понимания, коммуникации и неотделимы от языка, которым пользуется индивид. Эта «общеобязательность типичного» объясняется общим социальным контекстом индивида и исследователя, процессами социализации, их совместным участием в конструировании правил «социальной игры». В этом плане, чем ближе реальные жизненные условия, в которых протекает жизнь исследователя, к жизненному контексту изучаемых людей, тем больше возможности понимания другого жизненного мира.

В то же время преувеличение общего или сходного жизненного контекста для исследователя и исследуемого приводит к существованию неверной, на наш взгляд, среди социологов-качественников точки зрения, согласно которой инвалида лучше поймет инвалид, профессионального спортсмена - профессиональный спортсмен, проститутку - проститутка. Такая позиция не только фактически отменяет профессию социолога, но и сводит результат качественного исследования к простой репрезентации опыта информанта. На наш взгляд, описать свое понимание проблем информанта, конечно, может человек с совпадающим жизненным контекстом, но «подняться» от «сырых» данных к обобщениям он наверняка не способен.

Все же относительно высокая значимость сходного жизненного контекста не означает, что исследователь с принципиально другим социальным опытом или принадлежащий к другой культуре, нежели у исследуемого индивида, фатально обречен на непонимание чужого жизненного мира, чужой для него культуры или субкультуры. Исследования антропологов доказывают обратное: исследователь может «понять туземца», может понять, «что они о себе думают», хотя никто лучше них самих, конечно, этого не знает[6]. Дело здесь не в сверхъестественных способностях исследователя, этаком чуде эмпатии и терпения, думать, чувствовать и воспринимать подобно туземцу, не в какой-то уникальной психологической близости с теми, кого изучают, хотя определенная восприимчивость исследователю, работающему в поле, необходима. Понять чужую культуру можно, по мнению К. Гиртца, путем поиска и анализа символических форм - слов, образов, институтов, поступков, посредством которых люди в рассматриваемых обстоятельствах реально представляют себя самим и другим людям. Задача исследователя здесь - проанализировать, прежде всего, понятия, «близкие к опыту» (выражение Гиртца), которые люди часто используют спонтанно, неосознанно, как есть. В них - реальность жизненного мира, которую хочет попять исследователь. И для этого совсем не нужно «воображать себя сборщиком риса или племенным шейхом», как он остроумно замечает. Применительно к социологии это означает, что социолог, изучая субкультуры, далекие от его жизненного контекста, например субкультуры беженцев, инвалидов или религиозных сект, должен не столько эмпатийно «вживаться» в их мир, хотя человеческое сочувствие здесь «не вредит делу», сколько пытаться через мир их «близкой к опыту» реальности - мир слов, поступков, представлений себя - понять жизненный мир носителей изучаемой субкультуры.

Во-вторых, попять действие другого человека возможно, рассматривая его с позиции целерациональиого действия, то есть, понимая действие как целерациональное. Поскольку все действия психически здорового индивида в той или иной мере целерациональны, то исследователь может понять действующего субъекта. При этом, чем ближе изучаемое конкретное действие к целерациональному (или, по Веберу, «правильно рациональному»), тем больше возможностей у исследователя понять его[7]. Что же такое «правильно рациональное» действие? По Веберу, это такое действие, когда средства, выбранные субъективно адекватными для достижения конкретной цели, являются и наиболее объективно адекватными, то есть это действие, при котором индивид выбирает такие средства для достижения (субъективная адекватность), на самом деле являющиеся наилучшими (объективная адекватность). Разум, который мы используем для соизмерения целей и средств, выбираемых для достижения целей, присущ всем человеческим существам. Поэтому исследователь может извлечь смысл из наблюдаемого действия не путем догадок относительно того, что происходит в головах действующих, не столько путем «вживания» в чужой исследуемый мир, сколько подбирая к действию мотив, имеющий смысл, и тем самым делающий действие осмысленным для любого исследователя. Рациональное сознание всегда может узнать себя в другом рациональном сознании, т.е. объяснить смысл наблюдаемого действия, понять его.

Конечно, эти принципиальные возможности понимания Другого не отменяют в принципе эмпатического сопереживания изучаемым людям, психологического «вживания» исследователя в чужую субъектность. Эти психологические приемы не только облегчают понимание чужого жизненного мира, но порой выступают единственным условием, когда жизненная история вообще поверяется социологу. Так, в ходе нашего изучения социальных перемещений бывшей партийной номенклатуры в период кардинального реформирования (исследование проводилось в 2001 г.) встречались ситуации, когда нарративное интервью тут же прерывалось или «сворачивалось», если информант чувствовал, что интервьюер не сочувствует «ему», не хочет или не может поставить себя на его место. Вместе с тем следует подчеркнуть, что роль и значение психологического «вживания» все же второстепенна, и в действительности скорее выступает приемом, техникой исследователя.

Ранее мы уже говорили, что классический подход, ориентированный на познание социального мира как вещи, как внешней отделенной от человека реальности, претендует на производство объективного знания. Объективность здесь означает, что знание это должно быть в максимальной степени лишено каких-то бы то ни было личностных черт исследователя, «очищено» от его субъективности. Только таким образом, используя одинаковые для всех, верные на все времена логические средства (в том числе математику как реальное воплощение формальной логики), можно «познать» противостоящую человеку социальную реальность, ее вечные и неизменные с этой точки зрения законы.

Напротив, знание, производимое в качественной парадигме, носит интерпретативпый характер. Понимание в отличие от научного объяснения - всегда интерпретативно, ибо представляет собой приписывание конкретным исследователем значения (смысла) наблюдаемому поведению или анализируемому тексту, всегда определение его. Именно поэтому Д.Ритцер назвал ее парадигмой социальных дефиниций.

В этом смысле исследовательская интерпретация - это его субъективная версия изучаемого явления, которая представляет явление, но одновременно является и репрезентацией самого исследователя, его ценностных ориентации и стереотипов, мироощущения в целом. Интерпретация исследователем того или иного явления в качественной парадигме - всегда вторичный процесс, всегда конструкт конструктов (см. тема 3 этой части). В самом деле, в рамках этого подхода реальный жизненный мир изучаемых людей - это всегда взаимоинтерпретация, всегда совокупность конструктов I порядка, если воспользоваться терминологией А. Шюца. Эти конструкты представляют собой общие смыслы, значения тех или иных действий, благодаря которым и делается возможной повседневная жизнь человека. Социолог-качественник, обращаясь к транскриптам интервью, текстам писем и дневников, наблюдая за правилами и формами общения людей, всегда имеет дело с конструктами людей, с их интерпретацией событий. Его исследовательская версия - это всегда конструкт II порядка, всегда интерпретация интерпретаций. Такой способ познания стал образно называться «двойной герменевтикой» или, как называет его современный английский исследователь Т.Шанин, методологией двойной рефлексивности, где «двойная рефлексивность - это отношения внутри " методологического треугольника"»[8]. По Шанину, это отношения между: 1) тем, что наблюдается исследователем, 2) интерпретациями исследователя, 3) субъективностью изучаемых людей, выражающейся главным образом в том, как они определяют и объясняют свои поступки, то есть как они их интерпретируют.

Об этом же говорит и Юрген Хабермас, рассуждая о языковых коммуникативных практиках как необходимом условии понимания Другого. В классической методологии, на его взгляд, существует лишь одно фундаментальное отношение: между высказыванием и тем, о чем это высказывание (языком и реальностью). В понимающих же науках таких отношений три: выражая свое мнение (свою версию), говорящий налаживает отношение с другим членом языковой общности (исследователем) и говорит ему о чем-то, имеющем место в мире (о реальности).

Следует сказать, что само сочетание этих интерпретаций в готовом продукте исследования, так сказать, «мера их вклада», могут быть принципиально различными, определяя облик конкретного направления качественных исследований. Сегодня, на наш взгляд, в самом общем виде можно говорить о нескольких таких направлениях. Прежде всего, это научное или тяготеющее к научному направление, хотя речь идет, конечно, не о нововременной форме научного знания. В исследованиях такого рода интерпретации изучаемых людей и исследовательская версия принципиально сочетаются на равных. Можно выделить и собственно гуманистическое направление, где «голосам» изучаемых людей, ранее не слышным, уделяется первостепенное внимание иногда за счет практически полного вытеснения голоса исследователя из готового продукта. Можно обозначить и собственно постмодернистское направление, когда в готовом продукте исследования властвует исключительно исследовательская версия, фактически оторванная от реального опыта информантов и представляющая прежде всего самого исследователя, его «видение» реальности. Результат такого исследования - не реконструкция изучаемого фрагмента реальности, но всегда творение новой реальности. Термин «постмодернизм» здесь употребляется нами в одном из своих значений, в котором он используется в современном гуманитарном знании (философии, литературоведении, истории) и связан с именами современных французских философов Р. Бартом, Ж. Деррида, Ж. Делезом, М.Фуко, Ф. Лиотаром и др. В самом общем виде термин «постмодернизм» понимается как «характеристика… специфического способа мировосприятия, мироощущения и оценки как познавательных возможностей человека, так и его места и роли в окружающем мире»[9].

Одна из граней такого мироощущения - сомнение в возможности рационального постижения мира с помощью устоявшихся категорий языка - понятий. Постмодернистская философия говорит о кризисе «именования» в XX веке: познающий субъект уже не может пользоваться единой, устойчивой категориальной системой, доминирующей над мыслью и навязывающей стереотипы понимания. Для того чтобы уловить ускользающее Бытие, требуется постоянное пере - именование, постоянный поиск новых имен и понятийных схем. С этой позиции только художественное, поэтическое мышление (по ту сторону логического) с его любовью к парадоксу, интуиции, гротеску, ассоциациям представляет собой современный стиль философствования, теоретизирования вообще.

Принципиальная невыразимость реальности («конечного означаемого» на языке философии) с этой позиции побуждает постмодернистское литературоведение, например, не ставить своей целью анализ содержания художественного произведения, т.е. овладение им и фактически производство литературной нормы. Литературно-критическая работа здесь сама является художественным произведением, не «выражением, но творением»[10] нового текста, выступающего продолжением анализируемого. Такой текст демонстрирует интеллектуальную, эстетическую игру автора - критика, выступает способом его самовыражения. Применительно к социологии задача такого исследования - не познание реальности, но стимулирование опыта других людей - читателей, побуждение их к какому-то отношению: смеху, получению удовольствия, ощущению «прелести процесса означивания» (интерпретации текста)[11].

Еще раз подчеркнем, что у исследователя-качественника нет прямого доступа к опыту других людей. Он всегда имеет дело с различными репрезентациями опыта.

Английская исследовательница К. Риссман рассмотрела этот процесс более детально, «протягивая» его от реального социального явления до чтения результатов, выводов исследования. Поставив себя в позицию информанта-рассказчика (она рассказывала о поездке в Индию), исследовательница выделила 5 уровней репрезентации (представления) опыта в качественном исследовании.

На I уровне в потоке сознания выделяются конкретные черты наблюдаемого. Прогуливаясь по пляжу, К. Риссман выделила: звуки, издаваемые поющими рыбаками; мужчин, тянущих огромные сети, продающих рыбу женщинам в ярких сари; женщин, водрузивших на головы ведра с рыбой, покидающих рынок, и т.д. На этом уровне определенные феномены делаются значимыми, другие - человек не замечает вовсе.

II уровень репрезентации - это конструирование рассказа, нарратива о своих впечатлениях на индийском пляже совместно со слушателями. Здесь рассказчик описывает место, персонажей, свои впечатления, связывая рассказ воедино так, чтобы интерпретация событий стала понятна коллегам-слушателям. Они, задавая вопросы, реагируя на повествование, тоже активно участвуют в создании интерпретации события. В процессе рассказывания появляется невидимый разрыв между опытом, который переживала исследовательница, и любой передачей этого опыта: будучи пойманной, в «тюрьму языка», по словам Ницше, добраться до идей, которые выражаются этими словами, практически невозможно. С другой стороны, без слов, звуков, движений и образов опыта на пляже не существует. Язык делает его реальным - «наша лингвистическая способность позволяет нам погружаться в царство нашего первичного и эмоционального опыта, находить там действительность, восприимчивую к вербальному пониманию,... производить далее значимую интерпретацию данного первичного уровня»[12]. Говоря об опыте, рассказчик также создает себя, как он хочет, чтобы слушатели знали его. Личный нарратив неизбежно является и самопрезентацией рассказчика.

III уровень репрезентации происходит в процессе транскрибирования устного рассказа, когда производится фиксация действия в письменной речи. Транскрибирование так же, как и первые два уровня, всегда неполно, частично и избирательно. Исследователь-качественник, приступая к переводу устной речи в письменную, задает вопрос, каким должен быть транскрипт. Вдумчивый исследователь уже не полагается на «очевидность» языка, а старается передать и знаки присутствия слушателя, все эти «хм», паузы, ударения, «знаете, да», которые были реальными элементами структуры устного рассказа. Вместе с тем транскрибирование - это всегда интерпретативная практика, в которой устный рассказ всегда преломляется через видение исследователя[13].

IV уровень репрезентации - это анализ транскрипта. Исследователь сидит над страницами печатного текста, «редактирует живую речь, чтобы разместить её между обложками книги, и старается создать смысл и драматическое напряжение. Нужно принимать умный ряд решений относительно формы, упорядочения, стиля передачи, а также того, как размещать полученные в процессе интервьюирования жизненные фрагменты»[14]. В итоге аналитик создает метаисторию или мини-историю, свою собственную версию изучаемого явления: «история о пляже, как и другие подобные ей, рождается снова, но уже на чужом языке».

V заключительный уровень репрезентации вступает в силу, когда читатель знакомится с написанным отчетом. Сотрудничество здесь неизбежно, так как читатель - всегда агент текста, всегда соавтор, интерпретирующий текст, наделяющий его своими смыслами. Значение текста всегда есть значение для кого-то. Следует подчеркнуть, что все формы репрезентации опыта являются ограниченными портретами реальности: они частично, избирательно и несовершенно воспроизводят реальность. Значения всегда неоднозначны, потому что рождаются в процессе взаимодействия между людьми: между самим собой, рассказчиком, слушателем и записывающим, аналитиком и читателем.

Еще один значимый вопрос: каковы возможные задачи интерпретации или что можно интерпретировать? Д.Силвермен выделяет 2 подхода, имеющих место в качественном исследовании: [15]

В рамках реалистического подхода главная цель состоит в описании реальности человеческих судеб. Жизненные истории собираются и представляются читателям как новые «факты» о людях.

Использование нарративного подхода предполагает акцент на способах, методах, с помощью которых информанты во взаимодействии с интервьюерами производят мнения, оценки. Д. Силвермен в качестве примера двух возможных задач интерпретации приводит исследование Д.Миллера и В. Гласнера, проведенное в 1997 г., где анализируются данные глубинных интервью с девушками, попавшими в молодежную шайку бандитов. В рамках реалистического подхода основными задачами могут быть описание причин, побудивших девушек уйти из дома. Миллер здесь выделил главные: неподдержка семьи (отсутствие там любви, уважения); психологический комфорт в банде. Кроме того, здесь можно изучать особенности жизненных судеб этих девушек, приведших их в банду: школа, друзья, секс-история и т.д. Реалистический подход имеет высокую степень правдоподобия: здесь сквозь субъективные смыслы интерпретируется мир социума в терминах внешних социальных структур.

Этот подход был использован и в руководимом Т. Шаниным уникальном многолетнем британско-российском исследовании российских сел (1990 - 1996 гг.)[16]. Главный смысл исследования состоял в том, чтобы через «голоса снизу» - устные истории жителей сел и наблюдения полевых исследователей, которые по 8 месяцев проживали в каждом из сел, - пробиться в «зоны молчания», недостаточно изученные периоды в политической и экономической истории российского села от начала 20-х до середины 90-х годов. Нарративный подход предполагает иное: анализ того, как, каким образом информанты конструируют свои истории (повествования). Ранее мы уже говорили, что этот процесс конструирования (рассказывания) всегда ориентирован на слушателя: история рассказывается так, чтобы быть понятной, объяснимой. Этого можно достичь, только апеллируя к социокультурным нормам - «большим нарративам», сложившимся в обществе относительно изучаемого явления. Поэтому истории, рассказываемые информантами, всегда культурно обусловлены, всегда так или иначе соотносятся с этими «большими нарративами» как с нормами, существующими «здесь и сейчас» в общественном сознании. Нарративный подход осуществляется через описание природы и источников решетки объяснений (frame of explanations), использованной информантом.

Вот как анализируется Миллером и Гласснером транскрипт фрагмента интервью: «действительно, это была совершенно нормальная жизнь, одно отличие было - у нас часто были общие сходки: мы играли в карты, курили сигареты, играли в домино, смотрели " видео" Все, что мы делали, было игрой. Вы могли быть удивлены». Здесь, отмечают авторы, явная апелляция к тому, что информанты знают, какие представления о молодежи наиболее распространены в обществе, апелляция к стереотипам культуры, историям о шайках. Здесь вместо принятия распространенного определения их поведения как девиантного, асоциального девушка пытается создать представление о нормальности их активности, сопротивляется культурным нарративам о таких группах, существующих в обществе.

Точно так же интерпретацию фрагмента текста интервью одной из девушек «я использую марихуану, потому что это делают мои друзья», можно произвести двояким способом. С точки зрения реалистического подхода мы имеем свидетельство того, что курение марихуаны - это часть общения подростков. С точки зрения нарративного подхода главный акцент делается на объяснение девушкой поведения - «это делают мои друзья». Это апелляция к конформизму как культурной норме, широко представленной в обществе.

Д. Силвермен приводит еще один пример использования нарративного подхода в исследовании, проведенном американским социологом Саксом. Задача этого исследования состояла в том, чтобы понять, какие категории использовали военные летчики, воевавшие во Вьетнаме, чтобы объяснить свое поведение. Здесь анализируемые тексты рассматривались прежде всего как репрезентации информантов. Эту разновидность нарративного подхода Сакс назвал: «Кто они такие? (What they are?)». Вот фрагмент текста: Интервьюер: «Как Вы себя чувствуете, зная, что далее при всей осторожности вы призваны только для военных целей и, возможно, будете убиты под бомбами?» Ответ информанта: " Мне, конечно, не нравится мысль, что я могу быть убит. Но я после этого не потерял сон... Я оказался в Северном Вьетнаме и думал: «Я военный человек и могу стрелять так у/се, как и другой военный человек». Сакс показывает, что пилот присоединяется к системе моральных норм, которые разделяют и исследователь, и, возможно, читатель. (В противном случае он должен был бы сказать: «Почему Вы об этом спрашиваете?», что было бы проявлением его неподдержки этих норм). Вместе с тем он строит свой ответ, чтобы показать себя в лучшем свете. Категория «военный человек» работает, чтобы защитить его. Эта категория напоминает нам, кто они такие, что военные пилоты делают. Результат этого, по мнению Сакса, усиление идентификации со своим противником, который - «другой военный человек, как я». Таким образом, пишет Сакс, пилот производит категориальную пару «военный человек» и «военный человек» с узнаваемыми обоюдными характеристиками (бомбардировка, стрельба в другого). Отталкиваясь от существующей в обществе нормы относительно убийства людей, пилот, используя категорию «военный человек», тем самым подчеркивает, что никто не должен рассматривать его как убивающего людей: это просто игра со своими правилами.

Точно так же может быть проанализирован текст «наивного ручного» письма Е.Киселевой, который приводят российские исследователи Н.Козлова и И.Сандомирская. Здесь автор, «выбивая» квартиру для внука в 1987 г., пишет: «Нет товарищи у нас же не Капиталистическая страна, у нас должны быть сознательные люди можит надо делать какие исхождения, коль выставите такой вопрос самовольно. Он Комсомолец да еще допризывник. У меня лопается терпения. Я не гений и не борец за власть советов, а простая женщина которых воспитала двух сыновей и в током гори тем более ыповей, а теперь у них сыновя уже 5 Мущин, которые нужны стране защищать наши рубежы»[17].

Если использовать нарративный подход к интерпретации приведенного текста, то аргументы, которые приводит Е.Киселева, обращаясь к властям, дают возможность понять, какие «большие нарративы» были в ходу в советском обществе. Так, фрагмент «Нет товарищи у нас лее не Капиталистическая страна» говорит об идеологеме заботы о каждом труженике, каждом «простом» человеке, которая циркулировала тогда в СССР. Очень интересны и те доводы, которые она приводит, чтобы убедить «начальников»: «Он Комсомолец да еще допризывник» и далее продолжает: «У них сыновя уже 5 Мущин которые ну лены стране защищать наши рубелей». Здесь явная демонстрация, с одной стороны, лояльности к советскому государству - «он Комсомолец», которая свидетельствует о норме: благами государства должны прежде всего пользоваться «проверенные», верные коммунистическим идеалам люди. С другой стороны, здесь апелляция и к другой норме: защита советского государства - святое дело для каждого настоящего мужчины.

4. Языки результата качественного исследования

Язык результата классического социологического исследования (прежде всего фундаментального) - это язык теоретических понятий и математики, где математика, являясь способом доказательства выдвинутой теоретической гипотезы, «участвует» и в представлении результатов исследования, по крайней мере, на уровне «проверки» гипотезы-следствия.

Язык результата качественного исследования не однозначен. Это происходит потому, что в сообществе социологов-качественников существуют различные представления о том, что считать итогом такого исследования, разные его образы. Не случайно английская исследовательница К.Панч, подчеркивая огромное разнообразие исследовательских тактик, представлений о результатах, конкретных методах сбора и анализа данных, называет понятие «качественное исследование» «зонтичным» термином, «покрывающим» достаточно разнообразную область исследовательских практик.

Сегодня считается, что итогом исследования могут быть и теоретическая концепция, и комментарий к «сырым» данным, и плотное «насыщенное» описание, максимально приближенное к языку информанта, и даже сам текст интервью, дневника, полевых заметок в своем первозданном виде.

Различие в образах результата достаточно принципиально, так как определяет существенные моменты любого исследования: способы обработки первичных данных (или решение о том, делать ли вообще обработку); язык и жанр готового продукта, и, наконец, подходы к оценке его качества.

Здесь, на наш взгляд, можно выделить 4 позиции:

1. Ориентация на производство теоретического знания. Сторонники такого подхода в социологии, ведущей свое начало еще от Макса Вебера (Д.Силвермен, З.Бауман, А.Страусе Д.Берто и другие), рассматривают качественную социологию скорее как определенную (не нововременную) форму научного знания. Это как раз то научное или стремящееся к научности направление, о котором мы говорили ранее.

2. Ориентация на обобщение первичных данных в форме комментариев. Итогом здесь является не теория, но «история», по выражению В.Дильтея, т.е. интерпрета-тивная версия исследователя, не «дотягивающая» до уровня целостной теории.

3. Ориентация на глубокое погружение в естественную сеть событий с целью «засвидетельствовать» изучаемые жизненные меры людей. Такая ориентация характерна для собственно гуманистического направления, о котором мы говорили ранее. Главная задача здесь - накапливать «знание из первых рук». Готовым продуктом здесь выступает простое тонкое (thin) описание и «плотное», насыщенное (thik). По мнению Н. Дензина, современного американского социолога, простое «тонкое» описание есть просто перечисление фактов, событий. Насыщенное же «плотное» описание - это всегда полное и всестороннее описание изучаемого социального явления. Оно включает в себя помимо описания фактов еще и описание ряда других элементов:

Важно подчеркнуть, что «плотное» описание максимально представляет позицию информанта (интерпретация исследователя здесь присутствует в минимальной степени). Кроме того, часто это - укрупнение простого описания, текста, его «свертывание».

4. Ориентация на представление изучаемого явления с помощью языка художественного произведения (собственно постмодернистское направление). Итогом такого типа исследования может быть метафорическое эссе, по языку и стилю приближающееся к жанрам литературного творчества: художественный роман, притча и т.д.

4.2. Язык результата научно ориентированного исследования

Большинство социологов сегодня полагает, что итогом качественного социологического исследования должно быть теоретическое знание, представляющее собой определенную взаимосвязь понятий, «далеких от опыта», по выражению К. Гиртца. Они-то и составляют собственно язык науки, язык, на котором говорят специалисты. Конечно, это не универсальные теоретические обобщения, описывающие или объясняющие социальный универсум: качественная социология, как мы уже говорили, не претендует на глобальные обобщения. Ее перспектива - микропроцессы, взаимодействия, происходящие в повседневной жизни. Отсюда и нацеленность качественного исследования на эмпирические обобщения или мини-теории как его результат. Здесь первая часть слова «мини» указывает на масштаб обобщений, значительно меньший, чем в классическом социологическом исследовании. Вместе с тем такой подход содержит в себе серьезную проблему: теоретическое знание, полученное по итогам качественного исследования, с одной стороны, неизбежно обременено «здравым смыслом», с другой стороны, как научное должно быть отделено от него.

Действительно, сам фокус исследования в рамках качественного подхода, акцент на изучении повседневного опыта, который социолог разделяет вместе с изучаемыми людьми, создают проблему специфики тех теоретических понятии, которые используются для представления результатов исследования. В самом деле, явления, которые наблюдают и обобщают физики и астрономы, открываются им «в невинном первозданном виде, не обработанными, свободными от ярлыков и готовых определений»[18]. Они ждут, пока физик или астроном не даст им название, не определит их место среди других явлений, не придаст им значение. Но изучаемые социологами человеческие действия и взаимодействия уже были названы и обдуманы, пусть недостаточно связно и внятно, самими действующими лицами еще до того, как социолог приступил к их изучению, уже были наделены ими смыслами и значениями. Поэтому социологи, которым всегда суждено находиться по обе стороны того опыта, который они стремятся понять, то есть быть вне его и внутри одновременно, описывая те же самые объекты, могут пользоваться одним и тем же языком. «Какое бы социологическое понятие мы не взяли, - полагает З.Бауман - оно всегда будет отягощено значениями (смыслами), данными ему обыденным знанием и здравым смыслом простых людей».

Более того, ориентируясь на изучение социального явления с точки зрения действующего лица, качественная социология обречена на использование понятий, «нагруженных» здравым смыслом, чего нельзя сказать о классической социологии, как правило, «не впускающей» обыденное знание в свои «владения», - она считает его ложным, «неправильным», содержащим ошибки.

Вместе с тем ориентация на научный идеал, хотя и в другой его форме, на производство упорядоченной совокупности знания, требует размежевания со здравым смыслом как донаучным, повседневным знанием.

Язык результата такого научно ориентированного качественного исследования - это язык теоретических понятий, «сцепленных» в единую цельную мини-концепцию. Сами термины эти большей частью берутся «взаймы» из числа уже имеющихся в арсенале социологии, что вполне оправдано: они понимаемы и приняты в научном сообществе. Последнее очень важно, потому что новое теоретическое знание, полученное в ходе качественного исследования, рассчитано прежде всего на специалистов, на их восприятие и оценку. В то же время понятия могут быть и принципиально новыми, впервые вводимыми в научный оборот, правда, им предстоит, как правило, довольно трудный путь легитимации (признания «законными») в языке науки[19].

В целом реальное существование этого принципиального подхода достаточно сложно: с одной стороны, возникает справедливое опасение, что социолог опять окажется «в плену удушающих абстракций, оторванных от реального опыта информантов»[20]. Да и сами эти теоретические конструкты так нагружены различными, порою противоположными смыслами, сформировавшимися за годы существования науки, что их использование не только облегчает понимание специалистами конкретного «случая», в котором «отлита» социальность, сколько его затрудняет.

С другой стороны, понятно, что элементарное простое описание бесконечно рассеяно. Оно запутывается в переплетениях тысяч и тысяч противоречивых обстоятельств и связей. Понятно так же, что «выйти» за границы конкретного текста, «вписать отдельный случай» в сложную многогранную социальную реальность, «схватить» «типическое» в индивидуальном можно прежде всего на теоретическом языке.

Язык исследования, претендующего на комментарий исследователя, принципиально ориентирован на понимание изучаемой группой и потому приближен к повседневной речи: в комментариях широко используются метафоры, аналогии, образы, существующие в других областях знания. Здесь в готовый продукт исследования гораздо в большей степени «впускаются» жизненные миры изучаемых людей: широко используются фрагменты интервью анализируемых документов, дневников наблюдения. Это делает текст ярче, полнокровнее, убедительнее, создает иллюзию включенности читателя в изучаемое явление, рождает чувство непосредственного знания. Целевая аудитория таких исследовательских текстов - не столько профессиональное сообщество, сколько общественность, и прежде всего - сами изучаемые люди.

Язык исследования, ориентированного на простое или плотное описание, максимально приближен к языку информанта.

Такой подход обусловлен как сознательной антинаучной позицией, принципиальным нежеланием создавать теоретические конструкции, так и гуманистическими соображениями исследователя, характерными для постмодернизма в целом: специалистам, научной элите следует потесниться, дабы дать высказаться изучаемым людям, чьи «голоса из хора» ранее никогда не были слышны. Особенно эта позиция сильна в феминистских исследованиях, представляющих собой особую ветвь качественных[21]. Феминистски ориентированные социологи часто стремятся «дать женщинам голос» или «вытащить их из невидимости» (to take women from their invisibility), порой стараются просто озвучить их эмпирический опыт[22]. Такой подход исследователя определяет и его выбор в пользу языка информанта и потому нередки случаи, когда в реальном продукте качественного исследования «властвует» текст, даже сколько-нибудь серьезно не прокомментированный автором. В рамках такого подхода эмпирический опыт информантов, тип их «мироощущения» приобретают самостоятельную ценность, равную или даже превышающую ценность теоретического обобщения или исследовательского комментария.

Ранее, в теме 2, мы говорили, что для классического социологического исследования характерна «нисходящая» дедуктивная логика производства знания: из сформулированных исследователем теоретических гипотез логически «выводятся» другие, так называемые гипотезы-следствия, которые и проверяются непосредственно в реальном эмпирическом исследовании. Средством доказательности подтверждения (или неподтверждения) гипотезы-следствия в полном соответствии с методологией классической науки выступает аппарат математической статистики: группировка (простая или перекрестная), корреляционный анализ.

Все этапы этой стратегии четко отделены друг от друга не только логически, но и организационно во времени: сначала выдвижение гипотез (и теоретических и «выводных»), конструирование инструмента с их учетом, затем сбор первичной социологической информации, и наконец, её обработка, анализ и интерпретация, позволяющие сделать исследователю вывод о том, подтвердилась или не подтвердилась выдвинутая в самом начале исследовательского поиска гипотеза.

Для качественного социологического исследования характерна принципиально другая логическая стратегия. Она предполагает:

- индуктивное «восхождение» от эмпирических данных " наверх" к теории (или эмпирическим обобщениям), и потому эта стратегия называется «восходящей»[23].

- взаимное переплетение, одновременность процессов сбора информации и её анализа, выдвижение гипотез и их проверка. Остановимся на этом подробнее.

В самом общем виде качественные данные - это данные, которые выражаются нечисловым способом. Их носителями могут быть рисунки, фотографии, видеоматериалы, различного рода символы и знаки. Чаще всего они представлены в виде вербальной информации: текста или речи. Важнейшими характеристиками качественных данных являются их многозначность и контекстуальность. Многозначность означает, что одни и те же слова (символы) могут иметь разный смысл для людей, их употребляющих, означать разное отношение к явлениям, стоящим за ними. Контекстуальпость качественных данных означает, что смысл фраз, фрагментов можно понять, лишь зная контекст их употребления, то есть общую ситуацию «здесь и теперь», в которой они произносились: одни и те же слова, употребленные в разных контекстах, могут иметь различный смысл.

Индуктивное «восхождение» от эмпирических данных к обобщениям означает прежде всего отсутствие уже готовых, a priori, гипотез, которые надо только подтвердить эмпирическими данными. Это означает открытый характер качественного исследования, его принципиальную ориентированность на новое знание, которое «рождается» «здесь и сейчас» в анализе эмпирических данных[24].

Вместе с тем в этой установке па новое существует одна проблема. Среди некоторых социологов-качественников (особенно это характерно для тех из них, кто работает в этнографической традиции) бытует убеждение, что для того, чтобы эффективно работать в качественной парадигме, социолог должен выходить «в поле», не отягощенный знанием «всех тех богатств», которые до него выработала социология или смежные области знания. «Незашоренность» сознания исследователя старыми теоретическими конструкциями выступает с этой позиции важнейшим условием обнаружения нового.

Вместе с тем понять в изучаемом явлении, а это, как мы помним, главная методологическая установка качественного исследования, можно лишь то, что так или иначе уже понято, что уже содержится в опыте исследователя. Такова неизбежная плодотворная тавтология процессов понимания. Понимание, как писал М.Мамардашвили, напоминает процесс амплификации, увеличения, как бы фотопроявку того, что уже лежит на дне «упечатлившейся души»[25]. Это означает, что социолог, взявшийся за исследование, должен иметь некоторое предзнстие или пред-понимание о предмете и объекте своего анализа.

Откуда берется это предзнание, если само явление, как правило, мало изучено?

Очевидно, что пальма первенства принадлежит здесь самому исследователю, его социальному опыту, его способности к осмыслению собственных практик и практик других людей, для того, чтобы поставить исследовательские вопросы, определить хотя и смутные, но все же очертания будущей концепции. Весомый вклад в формирование такого предзнания может внести и классическое социологическое исследование, проведенное «до того»: оно, хотя и грубо в самом общем виде (на уровне средних тенденций), но все же «схватывает» изучаемое явление или процесс.

Практически это предзнание или предпонимание должно быть артикулировано в программе исследования. Конечно, программа качественного исследования не должна быть столь.жестко структурирована и подробна, как программа классического социологического исследования. Вместе с тем нельзя забывать, что качественное исследование, как и классическое, - это познавательный, прежде всего, процесс, имеющий свои цели и задачи, а также объект изучения. Поэтому в программе качественного исследования должны быть обязательно поставлены задачи или исследовательские вопросы, направляющие весь процесс поиска, определен объект изучения, «прописаны» те или иные (если это возможно) первоначальные базовые гипотезы.

В целом логическая структура получения знания в качественной парадигме названа Л. Ньюманом «логикой ни практике» в отличие от «реконструированной логики» классического социологического исследования, где реальная логика исследования представлена в системе логически последовательных правил, которые должны всегда соблюдаться. Реконструированная логика - это «вычищенная» модель того, как должно происходить «хорошее» (классическое) исследование. Она представлена в учебниках и является нормой, образцом.

Использование термина «логика на практике» для описания процедуры производства знаний в качественном исследовании подчеркивает, с одной стороны, «не отлитый ещё в бронзу», то есть не представленный в виде единой нормы этот процесс. С другой стороны, это характеристика принципиального отсутствия единого стандарта, указание на «сбивчивость», гибкость, большую долю неопределенности, привязанности этой процедуры к конкретному специфическому случаю. Методология качественной социологии предполагает, что на процесс исследования могут влиять самые разнообразные неожиданности, случайности, непредвиденные обстоятельства, предусмотреть которые заранее невозможно. Именно поэтому у каждого исследования есть своя, во многих отношениях уникальная логика. Исследователь должен быть готов к этим случайностям, потому что он приходит в поле для того, чтобы узнать новое, неожиданное наравне с ожидаемым. Случайности в этой методологии не носят деструктивного для исследования характера. Напротив, они направляют его в новое русло, способствуют развитию, обогащению исследования.

Здесь гораздо меньшее число правил, да и сами правила разнообразны, так как основаны на суждениях и нормах, разделяемых группой исследователей. Как пишет Ньюман, «здесь многое зависит от их неформальной мудрости, когда они собираются вместе на ланч, чашку кофе или пива и обсуждают этот процесс»[26].

Вместе с тем, несмотря на гибкий, всегда уникальный характер производства знаний из эмпирических данных, на разнообразие методов и техник перехода к обобщениям, можно выделить ряд правил, характерных для этой логики получения знания.

1. Конкретные способы получения знания всегда строятся так, чтобы обобщения или мини-теории не теряли связь с первичным текстом, с конкретным изучаемым эмпирическим опытом. По-английски эта потерянная связь обозначается как «ideas off the ground». «Приземление» обобщений, их «укоренение» в первичных данных и отсюда - бережное отношение к полевым заметкам, текстам, внимание к эмпирическому опыту, в них представленному -важнейшее правило производства знания в качественном исследовании.

2. В качественном исследовании анализ данных с целью их концептуализации (т.е. создания теории) начинается с самых ранних фаз сбора информации. Он здесь не является отчетливой заключительной частью исследования, а " покрывает" весь его процесс. Наиболее ярко эта связь между концептуализацией и сбором данных проявляется в некоторых качественных исследовательских практиках, и прежде всего, в «grounded theory» («обоснованной теории»). Здесь сбор данных не только «позволяет» выдвигать или отвергать гипотезы, но и сам «отталкивается» от выдвинутой гипотезы, ею направляется[27].

3. Производство теоретических обобщений - всегда циклический процесс, это перепрыгивание через ступени, иногда путь назад и в сторону, нечто напоминающее спираль, медленное продвижение вперед: гипотеза, которая выдвигается уже в процессе анализа самих первичных данных, то есть в начале исследовательского пути, может быть отброшена после получения других данных; в то же время могут возникнуть другие побочные гипотезы, которые, подтверждаясь новыми данными, могут лечь в основание мини-теории или также быть отброшены в случае не подтверждения.

С точки зрения прямолинейного движения (как в классической социологии) циклический путь кажется неэффективным и сбивчивым. Однако неправомерно считать его хаотическим. Циклический путь весьма эффективен для «схватывания» целого, а также оттенков значения, для объединения разношерстной информации в единую непротиворечивую картину. Здесь есть своя дисциплина и строгость.

4. Анализ качественных данных с целью создания теории предполагает кодирование как первый шаг, первую ступень индуктивного восхождения к обобщениям. В количественном исследовании кодировка - чисто рутинная техническая процедура. В качественном исследовании кодирование имеет принципиально другой смысл: это способ организации «сырых» данных, их уплотнение, «укрупнение», категоризация. Как замечают американские исследователи М. Майлс и А. Хыоберман, «код представляет собой аббревиатуру или символ, прилагаемый к сегменту слов, чтобы классифицировать эти слова... Коды происходят из исследовательских вопросов, ключевых концепций или важных тем. Они являются организующими способами, позволяющими аналитику быстро замечать, выхватывать и размещать в кластеры все сегменты, относящиеся к определенным вопросам, гипотезам, концепциям или темам»[28].

6. Проблема истины в качественном исследовании

Ранее в теме 2 мы говорили, что классическая парадигма с ее нацеленностью на познание законов объективной, противостоящей человеку социальной реальности ориентирована на производство истинного знания, т.н. объективной истины. Не случайно потому и качество классического социологического исследования, его «хорошесть» измеряется достоверностью его выводов, т.е. мерой их соответствия истинному положению дел, тому, что «есть на самом деле».

В качественной парадигме - совсем другая картина. Вот как говорит об этом К. Риссман: «Когда люди рассказывают о своих жизнях, они иногда лгут, многое забывают, преувеличивают, путаются и неправильно понимают вещи. Тем не менее, они открывают истины. Данные истины не отражают прошлое таким, каким оно есть на самом деле, стремясь придерживаться стандартов объективности. Вместо этого они открывают нам истины нашего опыта. В отличие от истины в идеале научности истины личных нарративов и других документов, которые изучает социолог, не только закрыты для доказательства, но и не являются самоочевидными. Мы приходим к их пониманию только через интерпретацию, обращая пристальное внимание на контексты, которые люди придают своему творению, и на мировоззрения, которые питают их»[29]. Истина опыта - это прежде всего темпоральный конструкт, а не раз и навсегда данное знание, которое должно соответствовать действительности. Именно поэтому она не нуждается в математической доказательности, а значит, и в измерении. Качественная социология - принципиально не измеряющее знание. Методологи качественного исследования полагают, что измерение вообще, а числовые операции в частности чужды социальному миру: «обыденные значения повседневной жизни, по существу, не обладают свойством измеримости. Их основное свойство - осмысленность»[30]. Отвергая измерение, а вместе с ним и весь математический аппарат доказательства истин «на все времена», качественная парадигма производит исследовательские версии.

Они - всегда частичные, всегда альтернативные истины. Они не претендуют на «истину в последней инстанции, на единственно верное знание, выступающее нормой, -норма производится в тот момент, когда исследователь выступает от лица " всеобщего", в том числе " рациональности вообще»[31]. Здесь же, в качественном исследовании, знание производится конкретным исследователем со всеми его предпочтениями, пристрастиями, прошлым опытом, способностью к рефлексии и эмпатии одновременно. Более того, выработка множества интерпретаций и даже конфликт между ними «являются не недостатком или пороком, а достоинством понимания, образующего суть интерпретации»[32]. Как же соотносятся между собой возможные интерпретации одного и того же изучаемого явления? Следует ли искать «сухой остаток» в разнообразных исследовательских версиях в надежде найти объективное в изучаемом явлении или описание каждой из версий имеет самостоятельное значение, и потребитель исследовательской продукции (читатель, заказчик, специалист) волен выбирать любую, ему понравившуюся? Должен ли быть исследователь озабочен доказательностью своих выводов или вполне приемлем свободный полет фантазии, воображения, не отягощенный бременем доказательств? Сегодня на все эти вопросы однозначного ответа нет.

Наиболее распространенной является позиция, вводящая так называемый постулат адекватности как методологический принцип. Согласно ей «хорошее» качественное исследование должно адекватно воспроизводить смыслы изучаемых людей, их жизненные миры. Л. Ньюман даже вводит для этого критерий - «глубина понимания». Здесь глубина понимается как мера приближения результата исследования (то есть исследовательской версии) к тем смыслам, которые присутствуют в анализируемых документах, то есть к первичным интерпретациям изучаемых людей, к их определениям ситуации. Если исследовательскую версию представить как перевод текста первичного документа (дневника, транскрипта интервью и т.д.) на другой язык -теории или исследовательского комментария, то здесь речь идет о верности перевода, о его соответствии оригиналу. Фактически речь идет не только о соответствии смыслов и исследовательской версии, но и о соответствии самой реальности и ее исследовательской версии: в качественной парадигме значения событий и само это событие слиты воедино. По сути это означает, что качественное исследование в рамках такой позиции практически также ориентировано на достоверное «схватывание» реальности, как и классическое[33]. Эмпирически оценить глубину понимания в конкретном исследовании практически невозможно. В то же время сегодня уже есть ряд «рецептов», предлагаемых социологами-качественниками, для повышения «хорошести» исследований. Сами эти рецепты во многом зависят от того, в какой форме исследователь собирается представить результаты, каким видится язык итогового документа.

6.3. Как повысить обоснованность результатов исследования

В исследованиях, ориентированных на комментарий исследователя, где, как мы помним, чаще всего используется язык, близкий к повседневной речи, таким «полезным рецептом» выступает оценка результатов самими информантами: если исследовательская версия понятна им, принципиально ими «схватываема», переводима ими в действие, тогда определенное понимание достигнуто, а выводы исследования обоснованы.

В сущности, при таком обращении к информантам как к главным экспертам речь идет о правдоподобии результатов исследования. «Правдоподобное может не соответствовать действительности, но оно всегда отвечает обыденным представлениям о социально возможном»[34].

Представители научного подхода, ориентированные на результат в форме мини-теории, предлагают и другие способы повышения качества исследования.

Прежде всего, это соблюдение тех норм и правил, которые характерны для научного исследования вообще. З.Бауман назвал их «правилами ответственных высказываний». Эти правила требуют, чтобы «кухня» исследователя, то есть вся совокупность процедур, приведших к завершающим выводам и выступающих гарантом их достоверности, была широко открыта для неограниченного общественного обозрения', приглашение повторить испытание, может быть, опровергнуть выводы должно быть обращено к каждому желающему. Ответственные высказывания должны соотноситься с другими суждениями по данной теме: они не могут просто отвергнуть другие, уже высказанные точки зрения или умолчать о них, как бы эти точки зрения ни противоречили им, сколь бы неудобными они не были.

Еще одним способом, «работающим» на адекватность «схватывания» реальности, повышение обоснованности исследовательской версии является триангуляция.

В самом этом термине, введенном в 1970 году в научный оборот английским социологом Н. Дензиным, «умерла» (воплотилась) метафора треугольника как геометрической фигуры, в которой все углы и стороны всегда соотносятся друг с другом: буквально triangle (англ.) - треугольник. В самом общем виде триангуляция означает исследовательскую процедуру соотнесения данных исследования с результатами других исследований. В сущности триангуляция является примером переопределения, приспособления известного в науке критерия «хорошего» исследования - «воспроизводимость данных» к реальности качественного исследования. Н. Дензин выделяет следующие ее виды:

1 - триангуляция данных. Этот вид подразделяется на:

• временную триангуляцию, связанную с повторным исследовательским проектом;

• пространственную триангуляцию, реализующуюся в сравнительных исследованиях.

2 - исследовательская триангуляция, при которой сходные ситуации или одна и та же ситуация рассматриваются несколькими специалистами.

3 - методологическая триангуляция, в которой выделяются две составляющие:

• триангуляция теорий, т.е. использование данных, полученных в различных теоретических перспективах в изучении одного и того же комплекса объектов;

• триангуляция методов: использование различных методов или различных техник внутри одного метода для изучения одного и того же объекта.

Использование триангуляции особенно в той ее разновидности, когда согласовываются данные, полученные разными участниками исследования - например, понятые ими смыслы одного и того же действия, - неизбежно придает полученному знанию конвенциональный (согласительный) характер: «побеждает» та исследовательская версия, которая имеет большее количество сторонников, она убедительна для большинства исследователей.

В целом социологи-качественники, ориентированные на научный подход, полагают, что производство качественного исследования не должно быть защищено от строгости научных стандартов и норм: полученное знание долж

но соответствовать законам формальной логики (А. Шюц называл это требование постулатом логической последовательности). Хотя обыденное мышление, из которого берут свое начало теоретические конструкции качественной социологии, не всегда отвечает этому условию, логическая непротиворечивость знания является здесь обязательным требованием.

Д.Силвермен, продолжая эту линию, полагает, что для того, чтобы оценить, хорошо ли сделано качественное исследование или нет, надо поставить ряд вопросов:

1. Являются ли методы исследования соответствующими природе исследовательских задач?