Откуда вы это знаете? Методологический экскурс

Когда в начале 1980-х годов я заинтересовался теоре­тическими проблемами отцовства, было уже ясно, что для оценки потенциального и реального родительского влия­ния нужно учитывать множество автономных факторов, включая возраст ребенка, его пол, наличие других аген­тов социализации как внутри семьи, так и вне ее, специ­фические особенности межпоколенной трансмиссии культуры в данном обществе в данный исторический пе­риод, амбивалентность родительских чувств и их соци­ально-психологических последствий, многочисленные компенсаторные механизмы самой социализации, урав­новешивающие или сводящие на нет наши воспитатель­ные усилия, и т. д.

Психологические и социологические исследования I960— 1970-х годов, которые убедительно, как тогда пред­ставлялось, показали значение отца как воспитателя, на са-

мом деле описывали эффект не столько отцовства, сколько безотцовщины. Сравнивая детей, выросших с отцами и без оных, исследователи обнаружили, что этот «невидимый», «некомпетентный» и часто невнимательный родитель на самом деле очень важен, во всяком случае, его отсутствие весьма отрицательно сказывается на детях. Дети, вырос­шие без отцов, часто имели пониженный уровень притяза­ний. У них, особенно у мальчиков, выше уровень тревож­ности и чаще встречаются невротические симптомы. Мальчики из неполных семей труднее налаживают конта­кты со сверстниками. Отсутствие отца отрицательно ска­зывается на учебной успеваемости и самоуважении детей, опять же особенно мальчиков. Таким мальчикам труднее дается усвоение мужских ролей и соответствующего стиля поведения, поэтому они чаще других гипертрофируют свою маскулинность, проявляя агрессивность, грубость, драчливость и т. д. Наличие статистической связи между отсутствием или слабостью отцовского начала и гиперма­скулинным или агрессивным поведением (насилие, убий­ства и т. п.) демонстрировали и кросскультурные исследо­вания.

Но как ни серьезны подобные данные, они всего лишь косвенные свидетельства. У неполных семей помимо от­сутствия отца имеются и другие проблемы: материальные трудности, суженный круг внутрисемейного общения, от которого немало зависят воспитательные возможности. Женщина-мать, лишенная мужской поддержки, часто психологически травмирована, что отражается и на ее отношении к детям. Имитируя отцовскую строгость и требуя от детей дисциплины, некоторые одинокие мате­ри больше заботятся о формальном послушании, успевае­мости, вежливости и т. п., нежели об эмоциональном бла­гополучии ребенка. Другие, напротив, прямо признают свое бессилие. Третьи чрезмерно опекают детей, особен­но единственных, пытаясь оградить их от всех действи­тельных и воображаемых опасностей. Хотя такое невро­тическое чувство кажется бескорыстным и даже жерт­венным, оно крайне эгоистично и отрицательно

сказывается на ребенке. Чрезмерно опекаемый, заласкан­ный ребенок сплошь и рядом вырастает пассивным, физи­чески и морально слабым или же начинает бунтовать. Сильная зависимость от матери часто сочетается с чувст­вом скрытой враждебности к ней. Иногда дети идеализи­руют отсутствующего отца и т. д. и т. п.

Пока эмпирических исследований было мало и они бы­ли технически несовершенны, легко было создавать гло­бальные теории, которые из одних и тех же фактов дела­ли прямо противоположные выводы. С точки зрения классического психоанализа, ослабление отцовской вла­сти в семье — величайшая социальная катастрофа, пото­му что вместе с отцовством оказались подорванными все внешние и внутренние структуры власти, дисциплина, самообладание и стремление к совершенству, «общество без отцов» означает демаскулинизацию мужчин, соци­альную анархию, пассивную вседозволенность и т. п. С феминистской точки зрения, напротив, это означает утверждение социального равенства полов, ослабление агрессивных импульсов и шаг в сторону общей гуманиза­ции межличностных отношений. Глобальные философ­ские теории, плодотворные для первоначальной, заост­ренной постановки вопросов и благодаря этому притяга­тельные для широкой публики, как правило, из-за своей односторонности слишком многое оставляют вне поля зрения. Если рассуждать социологически, думать надо не о том, что мы потеряли и кто в этом виноват, а о том, что мы имеем и что с этим делать дальше.

В последние 10—15 лет мировая психология развития сделала огромный шаг вперед. Группа самых авторитет­ных представителей разных направлений психологии раз­вития (Эндрю Коллинз, Элинор Маккоби, Лоренс Стайнберг, Мэвис Хизерингтон и Марк Борнстайн) в об­зорной статье современных исследований родительства пишет, что современному уровню изучения родительства не отвечают уже не только литература начала 1980-х, но даже теории и парадигмы десятилетней давности. Преж­ние исследователи социализации переоценивали выводы

корреляционных исследований, излишне полагались на детерминистские взгляды о родительском влиянии, не за­мечая потенциальных сложных эффектов наследственно­сти (Collins et al., 2001).

Современная наука знает, как избежать этих ошибок, но ее выводы слишком сложны для элементарных учебни­ков и популяризации, по которым люди учатся и которые зачастую пропагандируют заведомо устаревшие и упро­щенные взгляды. Это полностью касается и психологии отцовства.

Прогресс социологии и психологии отцовства на Западе обусловлен не только тем, что общество осознало актуальность связанных с отцовством проблем, а ученые, перейдя от бес­плодного плача по «миру, который мы потеряли», к изучению реального мира, в котором мы живем, сумели по-новому его концептуализировать, но и потому, что в их распоряжении оказались бесценные базы данных, позволяющие судить о дол­госрочных тенденциях развития на национальном и даже ме­ждународном уровне. Например, у американских исследова­телей отцовства имеются такие важные источники, как серия Национальных лонгитюдных опросов — National Longitudinal Surveys (NLS), включая National Longitudinal Survey of Youth 1979 (NLSY79) — национально-репрезентативная выборка из 12 686 молодых мужчин и женщин, которым в момент пер­вого опроса в 1979 г. было от 14 до 22 лет; National Longitudinal Survey of Youth 1997 (NLSY97) - около 9 000 юношей и деву­шек, которым в момент первого опроса 31 декабря 1996 г. было от 12 до 16 лет; National Survey of Families and Households (NSFH) — 13 017 респондентов; Fragile Families and Child Wellbeing Study — 5 000 детей из «хрупких семей», рожден­ных в больших городах США между 1998 и 2000 гг.; Early Childhood Longitudinal Study (ECLS); National Longitudinal Study of Adolescent Health (Add Health); Panel Study of Income Dynamics (PSID) — лонгитюдное исследование, начатое в 1968 г. и охватывающее свыше 7 000 семей и 65 000 индиви­дов, и его дополнение, специально посвященное развитию ре­бенка, — Child Development Supplement (CDS). По мере их

обработки все эти данные публикуются в Интернете. Плюс огромное количество государственных и негосударственных докладов и отчетов. Не удивительно, что ученые стали недо­верчиво относиться к любым обобщениям, основанным на плохих выборках и самодельных методиках, теоретические предпосылки коих никто всерьез не проверял.

Приведу один-единственный пример. Ни один человек в здравом уме и твердой памяти не сомневается в том, что се­мья с двумя родителями более благоприятна для развития ре­бенка, чем семья с одним родителем. Но почти половина аме­риканских детей часть своего детства вынуждены жить от­дельно от отцов (Andersson, 2002). Как это сказывается на их учебной успеваемости и общем благополучии? Доклад Наци­ональной отцовской инициативы «Факты об отцах» (Horn, Sylvester, 2002), ссылаясь на семь научных исследований, ут­верждает, что отсутствие отца плохо сказывается на успевае­мости детей. Вполне возможно, что так оно и есть, но ни одно из семи цитируемых исследований не опиралось на нацио­нально-репрезентативную выборку детей школьного возрас­та. Чтобы восполнить этот пробел, социолог Мэтью Де-Белл проанализировал данные национального телефонного опроса Parent and Family Involvement in Education Survey of the National Household Education Surveys Program of 2003 (NHES), в ходе которого в 2003 г. были опрошены родители или опекуны 12 426 детей, начиная с детского сада и кончая последним, 12-м, классом школы (DeBell, 2008). После надле­жащий статистической обработки результаты этого опроса репрезентативны для 52, 6 миллиона американских детей школьного возраста. Де-Белл пытался ответить на три вопро­са: 1. Сколько детей школьного возраста живут без своих био­логических отцов? 2. С какими социальными и демографиче­скими свойствами это коррелирует? 3. Как жизнь без биоло­гического отца связана с такими индикаторами детского благополучия, как состояние здоровья (общая оценка здоро­вья ребенка его родителями и страдал ли он расстройством внимания), учебная успеваемость (школьные отметки и на­личие переэкзаменовок), положение в школе (были ли серьез­ные дисциплинарные проблемы вплоть до исключения и нра-

вится ли ребенку школа) и участие родителей в жизни школы (посещение школьных мероприятий, помощь школе и т. п.). Выяснилось, что около 36% школьников (это 19 миллионов детей!) не живут со своими отцами, причем этот показатель варьирует у разных этносоциальных групп: среди белых школьников не живут с отцами 26%, среди испаноязычных 39%, а среди черных 69%. Безотцовщина также коррелирует с бедностью: в домохозяйствах с годовым доходом до 25 000 долларов не имеют отцов в доме 63%, а с доходом выше 75 000 долларов — 18% детей. Так же влияет образовательный уро­вень: среди детей, живущих в домохозяйствах, где роди­тель (родители) не окончили средней школы, не имеют в доме отца 62%, а в наиболее образованных семьях — 18%. Это до­казывает, что безотцовщина — прежде всего социально-эко­номическое явление. Отсюда и результаты. При сравнении только двух показателей отсутствие у ребенка отца коррели­рует и с более слабым здоровьем, и с худшей учебной успевае­мостью, и с трудностями в школе, и с меньшей вовлеченно­стью родителей в школьную жизнь. Но при выравненных со­циально-экономических факторах отсутствие отца оказывается сравнительно второстепенным моментом.

Разумеется, из этого не следует, что отцы н е важны для своих детей. Однако многие дети успешно развиваются и без отцовского участия, а негативное влияние безотцовщины ча­ще всего проявляется совместно с такими факторами, как ро­дительская бедность и необразованность. Между прочим, здесь есть и идеологический момент. Говорить об «общечелове­ческих» детско-родительских проблемах, уходящих корнями в наше животное наследие, или о «бездуховном современном обществе», которое могут спасти лишь религиозные пастыри, гораздо безопаснее, чем о социально-классовом неравенстве. Но научное знание начинается лишь тогда, когда мы можем вычленить психологические проблемы из социальных.

Российским ученым в этом отношении гораздо труднее, чем западным.

У них нет ни лонгитюдов, ни национальных баз данных. Едва ли не самое крупное отечественное исследование трансформации института отцовства в контексте модерни-

зации брака и семьи (Михеева, 2003) проводилось в два эта­па. Сначала было проведено анкетное обследование мужчин и женщин в возрасте 25—50 лет; всего были заполнены 603 анкеты. В процессе проверки анкет были выявлены 87 жен­щин и 64 мужчины, интересных для второго этапа обследо­вания. С 18 женщинами и 24 мужчинами были проведены уг­лубленные интервью по разработанной схеме. Чтобы изу­чить реальные отцовские практики, нужно было а) отобрать семейных мужчин, имеющих детей не старше школьного воз­раста, и б) выделить из них тех, которые активно осуществ­ляли родительские функции (таковых оказалось 11 человек). Для психологического исследования этого, возможно, доста­точно, но для широких обобщений о трансформации инсти­тута отцовства — вряд ли. И от исследователя это не зависит.

У нас очень мало стандартизованных психологических методик, а использование не совсем грамотно адаптирован­ных зарубежных тестов обесценивает даже хорошие иссле­довательские данные, делая их ни с чем не сопоставимыми (какой физический журнал примет статью, где длина будет измеряться «локтями»?).

Это не вина российских ученых, а их беда. Я говорю об этом только для того, чтобы читатель не упрекал меня за фрагментарность и не спрашивал: а где же отечественные данные? Как говорится, чем богаты, тем и рады.