Отцовские практики в Европе

С точки зрения стабильности семьи и физической безот­цовщины, европейская ситуация выглядит несколько лучше американской. Мы убедились выше, что немецкие «новые от­цы» берут на себя больше домашних обязанностей, придают больше значения отцовским ролям, чаще гуляют и играют с детьми и т. д. Но тендерное равенство само по себе не сти­рает тонких различий между отцовскими и материнскими ролями и практиками. В Швеции, где супружеские роли юридически полностью уравнялись уже в 1974 г., очень не­многие отцы, несмотря на стопроцентную компенсацию, пользуются правом отпуска по уходу за ребенком, а женщи­ны тратят на хозяйство и уход за ребенком в пять раз больше времени, чем мужчины. Оценка отцовских практик по тра­диционно женским критериям оказывается однобокой. По ироническому замечанию Уильяма Мак-Кея, «мужчины — не очень хорошие матери» (МасКеу, 1996. Р. 233).

Противоречие между либеральной идеологией и социаль­но-экономическими реалиями тревожит известного норвеж­ского специалиста по детству Ан-Маргит Енсен. По ее сло-

вам, «конфликт между детьми и экономикой — один из глав­ных механизмов стареющих обществ», в которых «дети все чаще занимают беспокойное место между семейными раздо­рами и родительской работой», причем «в повседневной жиз­ни детство феминизируется, в то время как в публичном дис­курсе прославляется отцовство» (Jensen, 2005).

Норвегия — одна из самых благополучных европейских стран. Тем не менее у нее большие проблемы с отцовством. Увеличение числа внебрачных рождений сопровождается уменьшением значения детей для мужчин, а идеология «но­вого отцовства» мешает осознать масштаб проблемы. Безу­словно, в современных семьях, даже если это семьи с одним родителем, дети живут лучше, чем раньше. Но шансы ребен­ка жить в семье с двумя родителями, а этот вариант люди единодушно считают оптимальным, уменьшаются. С транс­формацией индустриального общества патриархат стал ба­зироваться не на семейных, а на рыночных отношениях. Церковные и социальные нормы, поддерживавшие институт брака, ослабели. Отцы все чаще уклоняются от регистрации рождений, публичное подтверждение отцовства утратило свое значение и не влияет на социальный статус мужчины. В результате все больше детей оставляют на попечение мате­рей, что служит знаком маргинализации детства.

Тот факт, что при социологических опросах мужчины ча­ще женщин выступают против бездетности, не означает, что они следуют этим принципам. Среди 40-летних норвежских мужчин бездетных 22%, а среди женщин — 13% (Rensen, Skrede, 2006). В Англии доля бездетных мужчин во всех воз­растных группах выше, чем среди женщин. По данным опро­сов шведской молодежи, мужчины реже женщин видят смысл жизни в детях и чаще отдают предпочтение работе и досугу. Молодые мужчины чаще связывают свою будущую жизнь с высоким заработком, тогда как женщины предпочитают работать неполное рабочее время и проводить больше време­ни в семье. При этом молодые женщины и мужчины, делаю­щие выбор в пользу семьи, менее привержены принципу гендерного равенства. В Норвегии 40% сорокалетних мужчин практически не живут вместе с детьми, своими или прием-

ными. Двадцать лет назад эта цифра составляла лишь 25%. Говоря словами Енсен, меньше мужчин становятся отцами, и меньше отцов (и меньше мужчин) живут вместе с детьми. О каком же отцовском влиянии можно говорить?

Бездетность не только вопрос личного выбора. Историче­ская демография, в том числе сравнение долгосрочной соци­альной статистики по нескольким странам (Австралия, Фин­ляндия, Германия, Нидерланды, Великобритания и США), показывает, что долгосрочная динамика бездетности имеет сложные социально-демографические закономерности, за­трагивающие как женщин, так и мужчин (Rowland, 2007; Dykstra, Hagestad, 2007). Для высокообразованных мужчин, родившихся в начале XX в., вероятность жениться и стать от­цами была значительно выше, чем для мужчин, родившихся в 1950-х и 1960-х годах. Может быть, дело в том, что эти муж­чины не хотят принимать на себя равную долю родительских обязанностей и поэтому менее привлекательны для женщин? Сейчас, когда все больше женщин стремятся участвовать в рынке рабочей силы наравне с мужчинами, вполне возмож­но, что в выборе брачного партнера они придают больше зна­чения его потенциальным отцовским способностям, обрекая мужчин-трудоголиков на одиночество и бездетность. Или мужчины откладывают создание семьи потому, что хотят сначала обеспечить себе прочное положение на рынке рабо­чей силы? В описании современного отцовства присутству­ют два противоположных образа: «новый отец», который ак­тивно вовлечен в воспитание детей, и «отсутствующий отец», не имеющий контакта со своими детьми вследствие развода или потому что его дети рождены вне брака.

И это не только мужской выбор. Вывести индивидуаль­ные мотивы родительства непосредственно из социально-экономических факторов невозможно. Не следует переоце­нивать и эффективность отдельно взятых законодательных мер. Например, оплачиваемые отцовские отпуска сами по себе не уменьшают дистанции между отцами и детьми. Дело не столько в законах, сколько в реальных условиях труда. Женский рынок труда сосредоточен преимущественно в об­щественных, дружественных по отношению к семье и ребен-

ку, низкооплачиваемых, но стабильных секторах, тогда как мужской рынок труда расположен в частных, безразличных к ребенку, хорошо оплачиваемых, но ненадежных секторах. Поэтому женщины приспосабливают свою работу к детям, а мужчины даже при желании этого сделать не могут. Дело тут не в психологии, а в экономике. Чтобы не рисковать карь­ерой, отцы выбирают минимальный родительский отпуск, а мужчины, работающие на вершине частного сектора или имеющие самую длинную рабочую неделю, вообще не ис­пользуют свою квоту. Гораздо чаще ее используют отцы, ра­ботающие в публичном секторе и имеющие высшее образо­вание. Для некоторых мужчин отцовская квота не столько привилегия, сколько бремя, ассоциирующееся со званием «нового отца». Обычные отцы не только не сокращают рабо­чее время, но работают на треть больше нормального, а мате­ри, наоборот, на треть меньше.

Неравноценны в этом смысле и разные формы брака. Се­годня никто в Европе не посмеет назвать детей, рожденных в незарегистрированном (фактическом, «консенсуальном») союзе, «незаконнорожденными» или «безотцовщиной». Тем не менее эти союзы менее устойчивы, чем традиционный брак, и это повышает шансы такого ребенка вырасти без от­ца. Велико и влияние развода, после которого дети почти всегда теряют отца. Говоря словами Енсен, почти все дети живут вместе со своей матерью, но живет ли ребенок вместе с отцом — зависит от того, живет ли его отец вместе с его ма­терью. Несмотря на растущее социальное признание прав одиноких отцов, доля детей, живущих с одним отцом, ста­бильно составляет в европейских странах лишь 3%. В Норве­гии большинство детей, даже если их родители не живут вместе, поддерживают контакт с отцом, но во многих других европейских странах дело обстоит иначе. Дети, как правило, хотят таких контактов, но их отцы не хотят или не могут от­ветить тем же.

Короче говоря, современные отцы морально и психологи­чески не хуже своих предшественников, но изменившиеся социальные условия сталкивают их с множеством новых проблем, к решению которых они не подготовлены. Это соз-

дает трудности и для семьи, и для общества, причем ни одна из этих проблем не является исключительно «мужской». Чувствует ли себя мужчина только донором спермы, «зарплатоносителем» или полноценным и полноправным отцом — зависит не только от макросоциальных условий, но и от мно­жества индивидуальных обстоятельств его жизни.

Мой экскурс в социологию американского и европейско­го отцовства откровенно фрагментарен, при всем желании я не смог бы разобраться в этих сюжетах основательно. Един­ственное, что мне хотелось бы донести до читателя, это то, что проблемы с отцовством существуют всюду. Новое ген­дерное разделение труда в семье и в обществе ставит перед людьми проблемы, которых раньше не было и которые невоз­можно решать по старым образцам, на основе авторитарно-патриархатной модели семьи. Запад отказывается не от от­цовства как такового, а лишь от авторитарного отцовства, которое несовместимо с современными технологиями и об­щими принципами социальной организации.