Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Положение отцов в современной России






То же самое мы видим в России. Как и в плане общих про­блем маскулинности, в сфере отцовства у нас те же тенден­ции развития, что и в западных странах. Некоторые пробле­мы у нас еще не созрели, зато другие стоят острее, чем там, и все это гораздо меньше исследовано и хуже осмыслено.

Долгое время изучением отцовства у нас практически во­обще не занимались. В последние годы отечественные социо­логи и специалисты в области тендерных исследований (Тать­яна Гурко, Марина Малышева, Жанна Чернова, Елена Вовк, Наталья Зоркая, Оксана Преснякова, Ирина Рыбалко, Окса­на Кучмаева, Александр Курамшев и др.) и, в меньшей степе­ни, психологи (Евгений Ильин, Юлия Борисенко, Елена Куфтяк, Нина Коркина и др.) начали заниматься этой темой, но по своему размаху и влиянию на общественное сознание их работы сильно уступают западным. Первое репрезента­тивное для всей страны выборочное социолого-демографиче-

ское обследование «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе» (RusGGS) было проведено летом 2004 г. Оно представляло собой формализованное интервью 11 261 мужчин и женщин в возрасте 18—79 лет в 32 регионах России в рамках большого международного проекта «Generations and Gender Programme»(«Поколения и тендер»). Результаты его сейчас обрабатываются.

Что же мы знаем о российском отцовстве?

Общественное сознание дореволюционной России колеба­лось между традиционным идеалом авторитарной власти и слабостью реального отцовства. Конкретный отец выглядел бледной копией батюшки-царя. Советская власть это проти­воречие усугубила. Сначала она подорвала патриархальную семью, основанную на частной собственности, а затем молча­ливо приняла модель семьи, в которой мужчине отводится преимущественно роль добытчика и кормильца, оставив все социально-педагогические функции на долю матери (см.: Здравомыслова, Темкина, 20076; Чернова, 2007). Как откро­венно заявила секретарь ВЦСПС Н. В. Попова, «хотя отец и несет по закону ответственность за воспитание детей, мать никто заменить не может, особенно в воспитании детей-до­школьников, поэтому нет нужды предъявлять к отцу излиш­ние требования» (цит. по: Хасбулатова, 2005. С. 228).

Отождествление родительства с материнством в какой-то степени сохраняется в российском политическом сознании и поныне. В российском законодательстве в качестве консти­туционного принципа зафиксирована «государственная под­держка семьи, материнства, отцовства и детства, инвалидов и пожилых граждан» (п. 2, ст. 7). Подчеркивается, что «забо­титься о детях, их воспитании — равное право и обязанность обоих родителей» (п. 2, ст. 38). Эта норма содержится и в Се­мейном кодексе РФ (ч. 1, п. 1, ст. 1). В соответствии с Консти­туцией, новый Трудовой кодекс Российской Федерации закре­пляет за отцом право на отпуск по уходу за ребенком: «Отпу­ска по уходу за ребенком могут быть использованы полностью или по частям также отцом ребенка, бабушкой, дедом или дру­гим родственником или опекуном, фактически осуществляю­щим уход за ребенком» (ч. 4, гл. 41, ст. 256). Однако фактиче-

ски об отцах вспоминают редко. Характерно, что в новой де­мографической программе задача повышения рождаемости целиком адресована женщинам, даже пособие по рождению второго ребенка называется «материнским капиталом», а не родительским или семейным. В Концепции федеральной целе­вой программы «Дети России» на 2007—2010 гг. отцовство вообще не упоминается. Между тем проблем с ним немало.

Прежде всего, хотят ли россияне быть отцами? Как и на Западе, российская молодежь все больше ориентируется не столько на продолжение рода, сколько на личные достиже­ния. С суждениями, что «долг каждой женщины — стать ма­терью» и «долг каждого мужчины — растить детей», гораздо чаще соглашаются представители старших, нежели младших возрастов, причем женщины ценят родительство выше, чем мужчины (Гурко, 2000). Проведенное в январе 2006 г. по об­щероссийской репрезентативной выборке (опрошены 2 400 человек в 85 поселениях в 25 субъектах РФ) исследование «Семья. Демография. Социальное здоровье населения» (Варламова и др., 2006) показало, что хотя верхние ступени в иерархии наиболее важных жизненных ценностей у росси­ян занимают здоровье, семья, наличие детей и душевного комфорта, для самых молодых, 18—24-летних, респондентов «дети» значат меньше, чем для старших возрастных групп. В целом отношение к родительству в России положительнее, чем в США или Скандинавии (доля положительных ответов среди 24—38-летних составляет 79%). Тем не менее молодые женщины и мужчины хотят иметь меньше детей, чем поколе­ние их родителей. С мнениями, что «жизнь женщины полно­ценна, если у нее есть дети, каждая женщина должна стать матерью» и что «супруги обязательно должны иметь детей», люди старших возрастов соглашаются чаще, чем молодые. Как и в США, среднее желаемое число детей у мужчин не­сколько выше, чем у женщин (соответственно 2, 32 и 2, 26). Вместе с тем, перечисляя возможные факторы, мешающие достигнуть желаемого количества детей, мужчины чаще жен­щин говорят, что дети могут быть помехой для полноценной личной жизни, профессионального и интеллектуального раз­вития (4, 7 и 2, 4%) и карьеры (3, 8 и 2, 3%).

На вопрос Левада-Центра: «Что важнее всего в молодо­сти?» (национальный опрос в мае 2007 г.) 44% взрослых от­ветили «создать семью и родить детей». Однако у молодых людей приоритеты несколько другие. 56% 18—24-летних считают самым важным делом карьеру и работу, и только четвертая часть (24%) — семью и детей. Достаточно велики и гендерные различия. Среди опрошенных мужчин (без раз­бивки по возрасту) карьеру и работу выбрали 43%, а семью и детей — 38%; у женщин соотношение обратное — 36 и 48% (Голов, 2006). У более молодых респондентов, особенно мужчин и москвичей, большей популярностью также пользу­ется ответ «пожить в свое удовольствие».

Некогда сомнительный статус холостяка стал не только приемлемым, но даже завидным. Ему посвящены специаль­ные сайты и телепрограммы. Посетители петербургского клуба холостяков подчеркивают, что они не геи, не асексуалы или принципиальные одиночки, придерживающиеся мнения «все бабы дуры», а наоборот, любвеобильные существа, жела­ющие поделиться своими мыслями, знаниями и чувствами с как можно большим числом людей. Организаторы первого российского сайта для холостяков www. holost. ru называют свое детище не иначе как «свободолюбивый и свободновлюбчивый портал», ориентированный на мужчин, «которые уме­ют получать удовлетворение и от своего одиночества, и от предоставляющихся по этой причине безграничных возмож­ностей, и экспериментов со всеми известными стимулирую­щими разум, характер и самодовольство веществами, а самое главное, на тех, кто не гнушается беспринципной безнаказан­ности за все содеянное с самим собой и своими временными спутниками, в чьих глазах зачастую читается лишь зависть и желание быть таким же». Для этих мужчин холостячество не временный социально-возрастной статус, а равноправная мужская идентичность, с собственным стилем жизни и систе­мой ценностей, в которой дети, увы, не прописаны.

Впрочем, существует и противоположная тенденция: у многих взрослых и социально успешных мужчин появляет­ся потребность в детях. «Стало модно любить детей. Это произошло в последние годы. В кругу моих друзей, прияте-

лей, в кругу людей, с которыми я общаюсь... это модно», — говорит известный политический журналист Андрей Колес­ников, создавший колонку «Отец» в газете «Коммерсант». Вокруг созданной Ашотом Насибовым «Школы молодого от­ца» на «Эхе Москвы» группируются журналисты, музыкан­ты и политики, которые в возрасте около 40 лет или немного позже неожиданно обнаружили, что хотят стать отцами, причем не такими, какими они сами были раньше.

Цель отцовства для этих людей не имеет ничего общего с государственной демографической программой, это прежде всего — поиск, а точнее — придание нового смысла собствен­ной жизни.

Ты приводишь детей в школу или в детский сад, смот­ришь на людей, которые приводят своих малолетних сыно­вей, дочерей, смотришь на них, потом возвращаешься до­мой, смотришь на себя и понимаешь, что тебе чего-то недо­стает, что надо бежать, чтобы на тебя не смотрели, как на белую ворону, и чтобы тебя случайно не назвали дедушкой. Ты должен соответствовать, ты должен одеваться, ты дол­жен вести себя, ты должен держать себя в физической фор­ме хорошей, для того чтобы соответствовать своим детям. Ты не можешь быть дедушкой собственным детям (Геор­гий Васильев, музыкант, режиссер и бизнесмен).

 

Это счастье, что этот человечек будет со мной расти... Я смотрю на них с невероятным удивлением и с каким-то особым чувством (Матвей Ганапольский, журналист).

 

Это очень сложно объяснимое ощущение. Может быть, оно лучше всего объясняется в одной из песен Леонарда Коэна, что вот она твоя смерть в сердце твоего сына....Я вдруг понял, что все мои юношеские страхи по части смерти, неудач, сумы, тюрьмы, они вдруг стали преодоле­ны. Не потому, что я стал, условно говоря, бояться смерти, а потому что я перестал бояться... потому что я стал еще больше бояться сдохнуть не вовремя (Валерий Панюш-кин, журналист. Цит. по: Смирнов, 2006. С. 62—69).

У юношей и молодых мужчин таких переживаний, конеч­но, не бывает, дети у них появляются сами собой и часто не ко времени. Тем не менее их приходится растить. Как?

Выше было показано, что в представлениях россиян о справедливом распределении семейных функций традицио­налистские установки борются с эгалитарными, сопровожда­ясь жесткими взаимными обвинениями мужчин и женщин, начавшимися еще в 1970-х годах. Столь же противоречивы представления о соотношении материнских и отцовских обя­занностей. Среди опрошенных в 1996 г. москвичей 81% ска­зали, что заботы о детях следует делить поровну (в США так думают 90%). На вопрос: «Способно ли большинство муж­чин так же, как и женщины, заботиться о детях?» утверди­тельно ответили 65, 6% замужних женщин и 67, 7% женатых мужчин, отрицательно — четверть женщин и почти треть мужчин. Но хотя более молодые и образованные мужья в принципе готовы взять на себя больше домашних дел, такие сдвиги происходят очень медленно, а судя по реальным затра­там времени, тендерное неравенство в постсоветской семье даже увеличилось (Малышева, 2001. С. 256).

По данным московского обследования 1996 г., участие от­ца в воспитании детей, за вычетом дисциплинирования, кото­рым занимается каждый четвертый отец, является не только факультативным, но нередко и символическим. По затратам времени отцовский вклад составляет от 8, 5% (помощь в при­готовлении уроков) до 1, 9% (уход за больным ребенком) ма­теринского вклада. Даже отвечая на вопрос, кто определяет, «что детям можно делать», решающую роль отцам отвели только 8, 7% жен и 8, 2% мужей (Малышева, 2001. С. 269).

Российским СМИ традиционное разделение отцовских и материнских ролей представляется вполне естественным. Например, «в роликах, рекламирующих сотовых операто­ров, папа, как правило, перманентно находится в далекой ко­мандировке, поэтому мама кладет ребенку телефон с далекой папиной сказкой на подушку. Когда же режиссер ролика по­казывает вернувшегося папу в кругу семьи, то он либо безде­ятельно сидит с идиотской улыбкой, либо обязательно на­творит дел: то простудится, то заляпает рубашку кетчупом,

то разольет детский сок. Хорошо, что неумехе на помощь во­время приходит мать — профессионал домашнего хозяйст­ва» (Кудрявцева, 2007). С этим более или менее согласно и массовое сознание.

Судя по данным массовых опросов общественного мне­ния, отцовство в России традиционно ассоциируется преж­де всего с материальным обеспечением. Среди ответов на во­прос Левада-Центра в 2004 г.: «Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать хороший отец?» первые три места заняли «умение заработать» (75%), «заботливость» (67%) и «ум» (51%). В оценке «хорошего мужа» на первом месте тоже стоит «умение заработать» (67%), за которым идут «ум» и «верность».

Соотношение властных и экспрессивных функций в рос­сийской семье также скорее традиционно. Отвечая на вопрос ФОМ (апрель 2004 г.): «Кто из членов вашей семьи, с которы­ми вы жили в детстве, был главным, принимал основные ре­шения?» — большинство россиян (в среднем 42%, в старшей возрастной группе 56%) отдали предпочтение отцу. Зато в ответах на вопрос: «Кто проводил с вами больше всего вре­мени, занимался вашим воспитанием?» пальму первенства (57%) получила мать. Вариант «оба родителя» выбрали лишь 22%, «других родственников» назвали 14%, а отца — лишь 7% опрошенных (Преснякова, 2004). На вопрос Левада-Центра (сентябрь 2007 г.): «Как вы думаете, кто из ваших родителей в большей мере повлиял на ваше воспитание? отца назвали 18%, мать — 38%, обоих в равной степени — 34%.

Насколько российские отцы удовлетворены таким рас­пределением ролей, сказать трудно — нет сколько-нибудь ре­презентативных данных. Приведу лишь несколько иллюст­раций из работы И. Рыбалко (Рыбалко, 2006).

 

Кормилец

«...В моем понимании отец — это вот... чтобы вот... как бы вроде бы не были дети голодными. Понимаешь, это вот... такая финансовая сторона обеспечения. Я так пони­маю...»

«...Это большая ответственность. Во-первых, очень большая, по максимуму это обеспечение семьи. Это есте­ственно должен на себя мужчина брать...»

«...Прежде всего, отцовство — это комплекс обязан­ностей, которые возлагает на себя мужчина, который принял решение с супругой, так сказать, завести ребенка. Вот.... В отношении собственно ребенка, не супруги, а ре­бенка — это пожизненные обязательства материальной поддержки без, в общем-то, ограничения по времени».

Дисциплинатор

«Меня используют в качестве, так сказать, орудия воз­мездия и некоторого фактора карающего меча правосу­дия. Карающего меча, когда нужно накричать, когда он уже, так сказать, всех довел, когда нужно выключить иг­ру, когда нужно нахлопать по заднице и т. д. и т. п.».

Некоторые отцы подчеркивают, что просто выполня­ют принятую в обществе функцию:

«...Я никогда не пытался карать их, шуметь мог, кри­чать, вроде как делать грозный вид. Если они там делали что-то не так, сначала я должен был вот... хотя бы вид сде­лать, что я грозный, я ругаюсь. Это функция отца. Все их шалости не должны проходить бесследно. Тем не менее я всегда примерял это все на себя, что он делает, и всегда пы­тался войти в их шкуру. Я всегда понимал, что они не дела­ют ничего из ряда вон выходящего, я такой же. Поэтому я делал вид, что я наказываю, а так я их всегда понимал».

Наставник

Основную свою обязанность отцы видят не в каждо­дневном уходе и воспитании ребенка, а в возможности обеспечить его будущее, «поставить его на ноги».

«То, что я сказки читал, это ерунда, то, что " полозил" по полу, играл, это тоже ерунда. Я мало брал их, напри­мер, за руку и пер в другой конец города, чтобы они там... чем-то становились. В общем, наверное, важнее не родить

их, важнее даже не то, что воспитать, воспитать — это ко­гда ты с ними рядом. Но, как бы вот... поставить, как бы на ноги, сделать из них... Вот это как раз и есть роль отца. Мать, она просто воспитывает, она вокруг него как " квочка" сидит, высиживает эти яйца. А отец должен был бы их как раз куда-то воткнуть...»

 

Как воспринимают отцовские практики дети? Судя по имеющимся фрагментарным данным, представления рос­сийских детей о том, какими должны быть отцы и матери, весьма стереотипны. В глазах детей отец — сильный, смелый, уверенный, решительный, выносливый, активный и ответст­венный человек, тогда как матери приписывают заботли­вость, ласковость, нежность, ответственность, мягкость и активность (Арканцева, Дубовская, 1999). Эмоционально и психологически дети всех возрастов чувствуют себя ближе к матери, чем к отцу (Каган, 1987). В 1970 г., отвечая на во­просы: «Насколько хорошо понимают вас перечисленные люди?», «Делитесь ли вы с перечисленными людьми своими сокровенными мыслями, переживаниями, планами?» и «На­сколько легко вы чувствует себя с перечисленными лица­ми?» — российские школьники и студенты от 14 до 20 лет, как и их зарубежные сверстники, поставили мать значитель­но выше отца (Кон, 2005).

Похоже на то, что сейчас ситуация примерно такая же (Гурко, 2003). Общий уровень удовлетворенности подрост­ков общением с матерью значительно выше, чем общением с отцом (31% против 9). Матерей чаще всего упрекают в том, что они «излишне контролирующие», «не дают само­стоятельности», «слишком беспокоятся», «лезут во все», тог­да как отцам приписывают грубость, несправедливость, ав­торитарность, недостаток доброты, пьянство, но особенно — невнимание и частое отсутствие дома. Интересно, что если отец не живет в семье, дети нередко его идеализируют: «люблю его в глубине души», «люблю своего отца, но любовь эта заочная, так как не общаюсь с ним», «люблю, но никогда его не видела». Недовольство отцами нередко бывает следст­вием завышенных или ложных ожиданий.

Российские СМИ всячески подкрепляют традиционный стереотип властного отца. В популярном телесериале «Кадетство» все юноши разные, зато их отцы один авторитарнее другого, разговаривать с сыновьями они умеют только на по­вышенных тонах. Училищные командиры выглядят более мягкими и понимающими...

Не говоря уж о том, что традиционные определения от­цовской роли и связанные с ними социальные ожидания сплошь и рядом не соответствуют реальным условиям жизни и индивидуальным особенностям обоих родителей, во мно­гих семьях отцов попросту нет. Высокий процент материн­ских семей отчасти имеет объективные причины: физиче­ские потери мужского населения вследствие двух мировых войн, усугубляемые избыточной мужской сверхсмертностью, не могут не сказываться на составе и структуре семьи. Боль­шое количество материнских семей в послевоенной России не результат свободного выбора, а объективная необходи­мость. Важную роль в росте безотцовщины играют также сексуальная революция, снижение возраста сексуального де­бюта, отделение сексуальности от репродукции и широкое распространение добрачных и внебрачных связей при не­умении предохраняться (см.: Кон, 2005а).

Хотя по количеству детей, зачатых и/или рожденных вне брака, Россия не только не опережает западные страны, но существенно отстает от некоторых из них, она сильно опо­здала с морально-психологической легитимацией новых ти­пов партнерских отношений. Советская власть морально и юридически признавала только законный брак. Между тем и воззрения, и поведение людей в последние десятилетия сильно изменились. Это констатируют не только сексологи, но и демографы (Демографическая модернизация России, 2006; Захаров, 2006).

Как пишет Сергей Захаров, путь к массовому распро­странению неформальных отношений как альтернативы официальному браку в первом партнерском союзе проло­жили поколения, родившиеся во второй половине 1960-х годов. Разумеется, это не было чем-то внезапным. Уже

в поколениях россиян, родившихся перед войной и фор­мировавших свои семьи в 1950-х годах, не менее 20% мужчин и женщин к 30-летнему возрасту начинали свой первый партнерский союз с юридически не оформленных отношений, причем тенденция к более раннему началу партнерских отношений сопровождалась хотя и медлен­ным, но устойчивым ростом числа юридически не оформ­ленных союзов среди молодежи.

Среди представителей поколений, родившихся после 1960 г., распространенность неформальных отношений приняла взрывной характер. Сегодня не менее 25% жен­щин к 20 годам и не менее 45% к 25 годам брак со своим первым партнером не регистрировали. Данные для муж­чин подтверждают такие цифры: 40—45% первых сою­зов — неформальные. В начале совместной жизни такие отношения для большинства имеют временный характер пробного брака. Спустя какое-то время у многих пар отно­шения становятся респектабельным, юридически оформ­ленным браком. В то же время данные RusGGS показыва­ют, что регистрация брака все чаще не просто откладыва­ется на время для проверки прочности отношений, но и не совершается вовсе. Это значит, что по всем параметрам брак как формальный союз теряет в России свою популяр­ность, он не только откладывается на более поздний воз­раст, но и вытесняется устойчивыми сожительствами.

«Будущее покажет, изберет ли Россия для себя ради­кальный скандинавский путь трансформации семейно-брачных отношений, при котором неформальные союзы в демографическом и юридически-правовом отношении сосуществуют на равных, или ей предстоит более мягкий путь Франции и целого ряда других западноевропейских стран, в которых неформальные отношения между совме­стно проживающими молодыми партнерами являются обязательной прелюдией к браку в зрелом возрасте. Воз­можен и вариант Америки, где, как в котле, варятся самые различные модели брачно-партнерских и семейных отно­шений в зависимости от принадлежности к той или иной социальной страте» (Захаров, 2006. С. 300).

Пока официально господствующее в стране (хотя основ­ная масса населения его не разделяет) консервативное созна­ние отказывается признавать эти факты, все больше детей чувствуют себя «безотцовщиной», со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями.

Злую шутку консервативное сознание играет с мужчина­ми и при возникновении семейно-ролевых конфликтов. Если мужчина оценивается прежде всего по своим внесемейным достижениям, то любые социальные неудачи, вроде потери работы, снижают его семейный статус, а вместе с ним и са­моуважение. Социолог Глен Элдер, изучавший психологиче­ские последствия американской «Великой депрессии» 1929— 1932 гг., установил, что хотя потерявшие работу мужчины проводили больше времени с детьми, качество этих отноше­ний заметно ухудшилось: безработные отцы становились бо­лее раздражительными, принимали произвольные решения и т. п. Причем ухудшение внутрисемейных отношений зависит не столько от масштаба финансовых затруднений, сколько от того, как сам мужчина их воспринимает: сознание своей не­удачи в роли кормильца деморализует мужчину и осложняет его отношения с детьми. За прошедшие 70 лет в западных странах мужская психология несколько изменилась, а роль кормильца перестала быть единственной. Оставшийся без работы молодой американец может пойти на перераспределе­ние домашних обязанностей и сидеть с детьми, временно предоставив зарабатывание денег жене.

В России рыночная экономика также революционизирует общественное разделение труда, заставляя людей менять за­нятия и переучиваться. Консервативному сознанию трудно к этому приспособиться, особенно если перемены, как это было в 1990-х годах, имеют кризисный характер. Вместе с привычной работой и статусом многие мужчины теряют са­моуважение и веру в себя, а это, в свою очередь, отрицатель­но сказывается на их семейной жизни. Как было показано выше, «несостоявшаяся маскулинность» сильно проявляется, и в отцовских практиках.

Отрицательно влияет на семейную жизнь и «дикий» ка­питализм. Работодателю не нужен сотрудник, обремененный

слишком большими обязательствами за стенами офиса. Со­циологи отмечают, что многодетному отцу, как и женщине, устроиться на приличную работу значительно сложнее, чем бездетному или имеющему одного ребенка. Ни правовой, ни даже моральной защиты многодетные отцы не имеют.

Тяжелым испытанием для отцов становится развод (Про­кофьева, Валетас, 2000). Разводимость в России выше, чем в Европе, и только треть опрошенных социологами разведен­ных отцов сказали, что видят своих детей достаточно часто и могут в какой-то степени заниматься их воспитанием. Же­ны говорят об отсутствии каких бы то ни было отношений между разведенным отцом и ребенком вдвое чаще (пример­но так же выглядит эта статистика во Франции). Это объяс­няется не только и даже не столько нежеланием отцов, сколь­ко настроением разведенных жен: лишь 17% из них сказали, что хотели бы более частых контактов отца с детьми, а 41 % предпочли, чтобы таких контактов вовсе не было. Некоторые разведенные отцы вынуждены отстаивать свои права на ре­бенка в суде, причем, как правило, безуспешно, потому что консервативно настроенные судьи обычно решают эти споры в пользу матерей (Николаева, 2006).

Так же настроено и общественное мнение. При нацио­нальном опросе ВЦИОМ «Кризис брака: кто виноват и что делать?» в феврале 2007 г (Кризис брака, 2007) большинст­во россиян признали разводы неизбежным злом, лишь 12% опрошенных считают, что надо сохранять брак любой ценой. На вопрос: «Кто больше виноват в распаде семьи — муж или жена?» большинство опрошенных (62%) отвечают, что, как правило, оба супруга в равной мере. Однако в ответах на во­прос: «Кому лучше оставлять детей после развода — матери или отцу?» чаша весов определенно склоняется на сторону матери. Хотя, как и в 1990 г., когда проводился аналогичный опрос на эту тему, относительное большинство (43%) опро­шенных полагает, что решение зависит от конкретных лю­дей, число тех, кто считает, что в одиночку ни мать, ни отец не могут хорошо воспитать ребенка, за 17 лет сократилось с 33 до 14%, тогда как доля россиян, принимающих сторону матери, возросла с 17 до 38%. В пользу отцов высказывают-

ся лишь 2% опрошенных. Соотношение тех, кто думает, что матери воспитывают детей лучше, чем отцы, и наоборот, со­ставляет среди женщин 46 и 1%, а среди мужчин — 29 и 3%. Серьезные исследователи (Е. Здравомыслова и А. Темкина, М. Арутюнян, Т. Гурко, Е. Ярская-Смирнова, Ж. Чернова) видят в такой предвзятости не только ущерб для ребенка, но и дискриминацию мужчин и нарушение прав отцовства.

В России почти все нетрадиционное встречается в шты­ки. Некоторые альтернативные формы отцовства, давно уже существующие на Западе, например отцы-геи, в стране юри­дически отсутствуют и никем не изучаются (скудная науч­ная литература есть лишь о лесбийских семьях). Совсем не­давно социологи начали изучать институт приемных отцов (Гурко, 2006), раньше писали только о приемных матерях. Маргинальными выглядят и отцы-одиночки, хотя в послед­нее время о них говорят и пишут все больше.

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.