К основаниям выделения частей речи: существительные и глаголы

Одна из наиболее заметных особенностей грамматических категорий состоит в том, что в их языковом поведении обязательность сочетается с избирательностью: как мы уже отмечали в Гл. 1, 2.2, категория все­гда является обязательной только для определенного подкласса лексем данного языка. Еще более примечательным фактом является тот, что в языках с развитой морфологией обычно выделяется всего несколько таких крупных «грамматических подклассов», а грамматические катего­рии без остатка распределяются в зависимости от того, внутри какого подкласса они обязательны.

Наиболее универсальным противопоставлением среди таких грам­матических классов лексем является деление на существительные (или имена) и глаголы (или предикаты; термины в скобках отражают в большей степени логическую традицию, чем собственно лингвистическую). Как кажется, нет надежного примера такого естественного языка, в котором противопоставление существительных и глаголов полностью отсутство­вало бы (впрочем, вопрос в значительной степени остается открытым). Классы прилагательных и наречий (также достаточно часто выделяемые) не универсальны. Обратной стороной этой закономерности является то, что и граммемы естественных языков делятся на преимущественно имен­ные и преимущественно глагольные (или на «номинанты» и «вербанты», если воспользоваться своеобразными терминами из [Hagege 1993]).

Конечно, сказанное не следует понимать в том смысле, что в языках ми­ра вовсе невозможны грамматические показатели, оформляющие как именные, так и глагольные основы. Такие показатели, конечно, встречаются (в соот­ветствии с терминологией, предложенной в Части первой, их можно называть транскатегориальными). Ср., например, суффиксальный показатель уменьши­тельности/положительной оценки -ke в мансийском языке, равно возможный при существительных (sati.ke 'маленький хороший олень, олешек'), числительных (low.ke 'десяточек') и глаголах (toti.ke 'он несет охотно/с удовольствием'), или показатель -too в нанайском языке, выражающий при глагольных основах объ­ектный дистрибутив (см. Гл. 7, 1.2), а при именных основах — собирательность: ср. wa 'убить' ~ wa.kta 'перебить (многих)' наряду с garma 'комар' ~ garma.kta 'комарьё'. Очень распространенным примером транскатегориальных показателей являются аффиксы, способные выражать как лицо/число обладателя при суще­ствительных, так и лицо/число подлежащего при глаголах; подобное совпадение встречается в эскимосских, чукотско-камчатских, уральских, австронезийских

языкахд в кечуа и др. (ср., например, манси salijatpm 'мои два оленя¹ и 'мы двое несем'; подробный обзор данного явления см. в статье [Siewierska 1998)). Существенно, однако, что ни в одной грамматической системе транскатего-риальные\показатели не составляют большинство (а нередко полностью отсут­ствуют). Напомним, что в лингвистической типологии принято связывать долю транскатегориальных морфем со степенью агглютинативности или аналитично­сти языка (ем. Часть первая, Гл. 1, §2), хотя и в ярко выраженных флективных языках появление транскатегориального показателя не исключено. Так, в порту­гальском язьпсе диминутивный суффикс -inh- [ip] возможен, как и в мансийском, не только при* именах, но также при некоторых глаголах, ср. Itvr.mh.o 'книжечка, книжонка* и e& rev.inh.ar 'писать кое-как, писать ерунду¹; однако в португальской морфологический системе такие примеры явным образом маргинальны.

Существительные, глаголы и другие грамматические классы слов противопоставляются так называемым служебным частям речи, кото­рые не способны присоединять показатели грамматических категорий (но могут сами являться такими показателями — например, в языках с аналитической грамматикой).

На чем же основано противопоставление существительных и глаго­лов? Можно ли считать, что способность присоединять показатели разных грамматических категорий (вида, времени, наклонения и залога — в слу­чае глаголов, детерминации, числа и падежа — в случае существительных) является следствием каких-то более глубоких различий в значении этих классов слов⁹* (тем более, что это противопоставление обнаруживается и в языках с очень скудным набором грамматических категорий)? С на­шей точки зрения, на этот вопрос можно дать утвердительный ответ, хотя связь здесь не столь прямолинейна. Действительно, в работах по теории грамматики часто встречаются рассуждения на тему о том, что различие между прилагательным белый и существительным белизна, между глаголом уйти и существительным уход — не в их семантике (которая объявля­ется тождественной), а именно и только в наборе связанных с ними грамматических категорий.

Такие примеры не столь очевидны, как может показаться. Во-первых, слова белизна и уход являются (в отличие от «настоящих» существительных) произ­водными: с морфологической точки зрения, это прилагательное и глагол, пре­образованные в существительные. Во-вторых, неверно, что между словами типа уйти и уход вовсе нет семантической разницы. Для того, чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить, например, пару предложений: (i) Я боюсь мстить и (И) Я боюсь мести. Смысл первого предложения ясен: говорящий боится наступления такой ситуации, в которой ему придется выполнять роль мстителя. Смысл второго предложения, напротив, не столь однозначен; из него следует, что говорящий боится наступления такой ситуации, когда кто-то (скорее всего, не говорящий!)

⁹) Напомним часто цитируемое при обсуждении этой проблемы замечание Л. В. Щербы: «Едва ли мы потому считаем стол, медведь за существительное, что они склоняются: скорее мы потому их склоняем, что они существительные» (Щерба 1928).

кому-то (вполне возможно, что именно говорящему) мстит. Но кто и кому кон­кретно? Такой информации в предложении (И) не содержится; может быть, это ясно из контекста, а может быть, это в принципе неважно (т.е. кто угодно мстит кому угодно) — ведь (ii) можно понять и в том смысле, что говорящий боится «мести вообще» (скажем, мести — в отличие от дуэли, прыжков с парашютом, экзамена по морфологии и т.п., которых он по каким-то причинам/не боится). Ответственным за эту весьма чувствительную семантическую разницу может быть только тот факт, что мстить является особой формой глагола (и даже, кстати, не самой типичной: инфинитивом, с редуцированным набором глагольных ка­тегорий и с некоторыми именными свойствами — но «глагольность» все равно перевешивает), тогда как месть является существительным. Конечно, различие между «эксплицитным» в ролевом отношении словом мстить и «расплывчатым» в отношении ролевых характеристик словом месть не очень похоже на разли­чие между типичным существительным лошадь и типичным глаголом скакать, но это уже другая сторона проблемы. Важно, что семантическое различие, хотя и трудноуловимое, здесь все же есть.

Типичный глагол отличается от типичного существительного сразу по многим признакам. С типичным существительным обычно связыва­ют представление о конкретном объекте (= «вещи»), имеющем четкие пространственные границы и существующем в неизменном виде более или менее длительное время. Напротив, типичный глагол обозначает (ди­намическую) ситуацию, т. е. некоторое отношение, возникающее между определенными участниками ситуации на определенное время и в тече­ние этого времени обычно непостоянное. Среди всего этого множества различий можно выделить два главных: «вещь* ^ «ситуация» (= свой­ство или отношение) и «стабильность» ~ «нестабильность во времени». Заметим, что существуют, вообще говоря, не слишком стабильные объ­екты (например, мыльный пузырь) и, напротив, достаточно стабильные свойства (например, 'быть вечным'); язык здесь, как и в других случа­ях, оказывается чувствителен лишь к наиболее характерным сочетаниям признаков. Но прежде чем мы определим это сочетание, заметим, что на­званные два параметра как бы лежат в разных плоскостях: ведь типичный объект (такой, как камень, стол, роза или скорпион) тоже связан с не­которым конституирующим его свойством или, скорее, совокупностью свойств ('быть камнем' или 'быть скорпионом'); собственно, слово камень само по себе обозначает не конкретный объект, а любой объект, удовле­творяющий набору свойств 'быть камнем'; оно соотносится с классом объектов, обладающих определенными свойствами. В языке есть сред­ства обозначить и конкретный представитель такого класса — с помощью показателей детерминации (о которых речь пойдет в Гл. 6, §2), например: этот камень; камень, о котором твой дедушка рассказывал в прошлом году, и т. п. Так что на самом деле объект — это не просто ограниченная в про­странстве и времени часть окружающего мира; это некоторый носитель набора свойств или, иначе, это набор свойств, воплощенный в материаль-

ном носителе. Типичные существительные обозначают в тексте как раз всего таких воплощенных носителей свойств.

Единственный класс существительных, которые для называния объекта не ну­ждаются " в обозначении воплощаемого им свойства — это имена собственные. В самом деле, если объект называют камнем, то это значит, что он воплощает свойство 'быть камнем' (общее для всех таких объектов); но собственное имя, присваиваемое объекту, служит только для того, чтобы просто — так сказать, механически — выделить его из числа других объектов (как выделяет зарубка или метка), минуя этап обращения к какому-либо свойству. Не существует свойства 'быть Эдуардом' (и человеку нельзя сказать: 'ты — типичный Эдуард', если, ко­нечно, не имеется в виду какой-то конкретный носитель этого имени). Человека называют Эдуардом не потому, что он обладает каким-то особым свойством, а чтобы иметь простую «механическую» возможность индивидуализировать его, т. е. отличить от других людей ^|0'.

Философы и логики еще со времен стоиков обратили внимание на особое по­ложение собственных имен среди других слов естественного языка; в современных логических теориях было предложено противопоставление интенсионала (я обще­го свойства класса, называемого данным именем) и жстенсионала (~ множества всех объектов, называемых данным именем). Про собственные имена можно утверждать, что они, в отличие от других существительных, имеют экстенсио-нал, но не имеют интенсионала" '; прозвища при переходе в класс собственных имен теряют свой интенсивная. Подробнее о проблемах теории собственных имен (являющейся одним из важных разделов семантики) см. [Gaidiner I9S4; Курилович 1956; Якобсон 1957]; ср. также [Суперанская 1973 и Кронгауз 1984].

Таким образом, как существительные (исключая собственные имена), так и прилагательные с глаголами являются именами предикатов, т. е. свойств, состояний, отношений и действий; 'быть камнем' с логической точки зрения почти такое же свойство, как 'быть красным', 'весить', 'длиться', и почти такой же предикат, как 'бежать' или 'строить' (только у последних двух предикатов не один аргумент, а больше). Различие между семантикой существительных, прилагательных и глаголов в этом

¹⁰* На это можно возразить — а если человека называют Рыжим? Рыжий — имя собствен­ное; но оно апеллирует к определенному свойству. Это, действительно, промежуточный класс так называемых «мотивированных» имен (не зря их называют обычно не именами, а прозвищами или кличками). Мотивированные имена могут употребляться как обычные существительные, но могут постепенно переходить в разряд настоящих имен собственных, теряя мотивированность (так, прозвище Рыжий может со временем превратиться в фами­лию — ср. распространенные французские фамилии типа Le Roux или Rousseau); можно сказать, что это превращение полностью завершается в тот момент, когда имя Рыжий окончательно перестает что-либо утверждать о цвете волос его носителя. Большинство соб­ственных имен по своему происхождению являются мотивированными; то же имя Эдуард у древних германцев, например, означало 'хранитель благ'.

" ' Иногда говорят, что в некотором смысле противоположным классом слов являются местоимения, которые имеют только интенсионал, но не имеют экстенсионала (можно определить, в каких случаях следует употребить слово мы, но невозможно предъявить множество всех людей, называемых мы: состав этого множества каждый раз меняется в зависимости от ситуации; подробнее см. Га. 5, § 1-2).

отношении скорее количественное, чем качественное: «субстантивные» предикаты тяготеют к обозначению стабильных совокупностей свойств (по возможности независимых от времени), тогда как глагольные'преди­каты тяготеют к обозначению изменяющихся состояний или переходов от одного состояния к другому; прилагательные занимают промежуточ­ную позицию.

С другой стороны, только существительные (сами по себе и особен­но в сочетании с детерминативами) обладают способностью обозначать «воплощенные» свойства, т. е. конкретных носителей свойств. Здесь есть двойная зависимость: в языке, как правило, существуют особые, непро­изводные слова для обозначения носителей таких свойств, которые сами по себе являются постоянными и легко «воплощаются» в стабильные конфигурации; невоплощенные же свойства (и особенно динамичес­кие), для которых не имеется постоянных «претендентов», закрепляются за предикатами. При «назначении» предикату его частеречной принад­лежности, язык как бы каждый раз выбирает, какое из двух решений экономнее: если данный предикат чаще встречается в воплощенном, чем в невоплощенном виде, он реализуется в виде существительного, если наоборот — в виде прилагательного и глагола (выбор между двумя по­следними производится уже на основании большей/меньшей временной стабильности, см. ниже). Грубо говоря, камень потому существительное, что ситуации, в которых говорят о конкретных камнях, встречаются гораздо чаще, чем ситуации, в которых про некоторый объект утвер­ждается, что он камень; напротив, спать потому глагол, что ситуации, в которых про некоторый объект утверждают, что он спит, встречаются гораздо чаще, чем апелляции к отдельным представителям класса объ­ектов, единственным общим свойством которых является состояние сна. Косвенным образом, это противопоставление коррелирует и с известным синтаксическим распределением: для существительных типичной (или исходной) считается функция аргументов (подлежащего и дополнений), для глаголов — функция предикатов (сказуемого), для прилагательных — функция атрибутов (определений); впрочем, синтаксические функции у всех основных классов слов гораздо более подвижны (и во многих язы­ках любая синтаксическая функция оказывается доступна любой части речи практически без ограничений).