Контекстная вариативность и фузия

Мы переходим к анализу явлений, связанных с контекстной вариа­тивностью морфем. До сих пор мы рассматривали случаи, так сказать, односторонней члени мости (только формальной либо только семанти­ческой), которые создают трудности для линейной сегментации лишь в силу асимметричности плана выражения и плана содержания, свой­ственной всякому естественному языку; однако эти случаи, в общем, не ставят под сомнение принципиальную адекватность аддитивной моде­ли морфологии. На первый взгляд «безобидный», феномен контекстной вариативности может порождать куда более серьезные проблемы.

Под контекстной вариативностью понимается изменение внешнего облика морфемы в зависимости от контекста; а поскольку план содер­жания морфемы при этом не меняется, то конкретные манифестации ее плана выражения признаются контекстными вариантами (или алло­морфами) одной и той же единицы («абстрактной морфемы»; в другой терминологии, только «абстрактная морфема» и называется морфемой, а минимальные двусторонние единицы, образующие тексты на естествен­ном языке, называются морфами — см. также примечание 1 в начале §1).

Так как контекстные условия могут иметь разную природу, то це­лесообразно различать несколько разных типов контекстного (или ал-ломорфического) варьирования морфем. Если разные варианты одной абстрактной морфемы выбираются в зависимости от фонологических характеристик контекста, то это случай фонологически обусловленного варьирования. Если правила выбора алломорфов имеют не фонологиче­скую природу, то это может быть случай грамматически или лексически обусловленного варьирования, при котором внешний вид морфемы за­висит, соответственно, от грамматического или лексического контекста. Приведем вначале простые примеры на эти три случая.

(11) В русском языке сегменты /plot/, /plod/ и /plad/ являются фоно­логически обусловленными алломорфами одной абстрактной морфемы плод. Выбор вариантов зависит от позиции ударения (под ударением вы­бирается гласная фонема /о/, без ударения — /а/), а также от правого

контекста (если им является пауза или глухая согласная, то в качестве конечной согласной выбирается фонема /t/, в прочих случаях — /d/); ср. фонологическую запись словоформ плод /plot/, плоды /pladf/, бес­плодный /b'isplodnij/, и т. п. (русская орфография, как можно видеть, ориентирована именно на сохранение единого облика морфемы в отвле­чении от фонологического варьирования).

(12) Примером грамматически обусловленного алломорфического ва­рьирования могут служить правила выбора лично-числовых окончаний в разных формах венгерского глагола (приводятся формы глагола jdr- 'ходить'):

1ЕД

наст. вр jdr-ok

прош. ВР jdr-t-am

усл. накл jdr-ne-k

Здесь показатели 1 и 2 лица ед. числа имеют разную форму в зависи­мости уже не от фонологического контекста, а только от того, в контексте какого грамматического показателя они употреблены. В формах настоя­щего времени (его показатель нулевой) используется один набор лично-числовых окончаний, в формах прошедшего времени (его показателем является суффикс -t-) — другой, в формах условного наклонения — третий (частично совпадающий с первым и вторым, но не тождествен­ный ему полностью). С другой стороны, и сам показатель условного наклонения -nd-/-ne- также подвержен грамматически обусловленному варьированию: в контексте показателя 1 ЕД -k он имеет иной вид, чем в контексте показателя 2 ЕД -/. Иначе говоря, для того, чтобы объяснить распределение данных глагольных показателей, исследователь должен в своем описании апеллировать к грамматическим, а не к фонологичес­ким характеристикам венгерских словоформ.

(13) Наиболее распространенным случаем лексически обусловленного алломорфического варьирования является различие по так называемым словоизменительным типам (или, в более традиционной терминологии, по типам склонения resp. спряжения; ср. Часть вторая, Гл. 4, §3). В этом случае выбор того или иного набора грамматических показателей зависит от лексического класса слова, т. е. является индивидуальным признаком данной именной или глагольной основы, указываемым в словаре. Так, в латинском языке одна и та же именная основа art- может присоеди­нять три различных набора надежно-числовых окончаний в зависимости от своего лексического значения:

— если это основа прилагательного 'плотный', то она сочетается с окон­чаниями традиционного 1 и 2 склонений (НОМ. ЕД art-us, art-urn, art-a,

ГЕН. ЕД art-t, art-ae, НОМ. мн art-i, art-a, art-ae, ген. мн art-orum, art-drum, и т.п.);

— если это основа существительного 'ремесло, искусство', то она сочетается с окончаниями традиционного 3 склонения (ном. ЕД ar-s [< *art~s], ген. ЕД art-is, ном. мн art-es, ген. мн art-ium, и т. п.);

— если это основа существительного 'сустав, член', то она сочетается с окончаниями традиционного 4 склонения, причем только множе­ственного числа (ном.мн art-us, ген.мн art-uum, и т.п.). Для того, чтобы объяснить различия в выражении одних и тех же падежно-числовых значений, исследователь в этом случае должен апелли­ровать к индивидуальным (т. е. лексическим) свойствам соответствующих именных основ, а не к их фонологическим или грамматическим характе­ристикам.

В примерах (11-13) представлены «чистые» случаи разных типов алло­морфического варьирования; между тем, существуют и смешанные типы, особенно важные для понимания закономерностей исторической эволю­ции контекстной вариативности. Рассмотрим, например, правила выбора алломорфов основы русских глаголов перед показателями инфинитива: (14) полз-у полз-тй /pals-t'(/ плет-у" плес-тп бред-]} брес-тй греб-jt грес-тй

На первый взгляд, правило выбора алломорфа перед показателем инфинитива -яш для представленного в (14) материала можно сформу­лировать в чисто фонологических терминах: перед последующей глухой согласной /t/ конечная согласная основы: а) оглушается, и Ь) диссими-лируется по месту образования, т.е. дентальные и лабиальные смычные заменяются на дентальную фрикативную фонему /s/. Дело в том, однако, что в отличие, например, от фонологически обусловленного правила, сформулированного в примере (11), наше правило, верное по отноше­нию к (14), не будет верным по отношению к русскому языку в целом. Действительно, используемые в (11) правила редукции безударных глас­ных и оглушения звонких согласных будут действовать по отношению к любой морфеме русского языка независимо от ее лексических и/или грамматических свойств. Что же касается преобразований в (14), то из них только первое, т.е. оглушение конечной звонкой перед глухой /t/, имеет столь же всеобщий характер; диссимиляция смычных вовсе не является обязательным фонологическим правилом русского языка — в том смы­сле, что в русском языке, вообще говоря, допускаются сочетания двух смычных фонем друг с другом внутри словоформы (ср. подтянуть /-t't'-/, коптить /-pt'-/ и мн. другие). Тем самым, чтобы наше правило было верным, мы должны указать, что оно действует только по отношению к определенной морфеме или морфемам (в нашем случае — что изменение

происходит не просто перед фонемой /t/, а перед начальной фонемой показателя инфинитива). Итоговая формулировка приобрела смешанный характер: с одной стороны, это правило, которое по прежнему апел­лирует к фонологическому контексту и к фонологическим процессам (оглушение, диссимиляция); с другой стороны, это правило, которое ограничивает действие данных фонологических процессов определенным морфологическим контекстом, т. е. разрешает им применяться только по отношению к определенным морфемам.

Перед нами очень важное различие двух типов фонологически обу­словленного варьирования: собственно фонологическая вариативность и фонологическая вариативность с морфологическими ограничениями на применимость. Правила первого типа в морфологии обычно называют автоматическими (или, несколько менее удачно, «живыми»), правила второго типа — неавтоматическими, лексикализованными, историческими или традиционными (два последних термина опираются на представление о том, что область применения таких правил определяется «традицией», а не синхронными правилами фонологической сочетаемости; подроб­нее см. прежде всего [Маслов 1979]; ср. также [Маслов 1987: 62-661). Может быть, более корректно было бы говорить о противопоставлении чисто фонологического варьирования и фонологически обусловленного варьирования, ограниченного грамматическим и/или лексическим кон­текстом; но поскольку такая формулировка несколько громоздка, мы будем в основном пользоваться более компактными обозначениями «ав­томатическое» и «неавтоматическое» варьирование.

Неавтоматическое фонологическое варьирование по своей природе является промежуточным между автоматическим фонологическим и не­фонологическим варьированием. Действительно, подобно нефонологи­ческому варьированию, оно апеллирует к грамматическим или лекси­ческим характеристикам контекста; но эти характеристики выступают не в качестве «пускового механизма» самого правила, а лишь в каче­стве ограничителя для применения чисто фонологических правил, что сближает их с правилами типа (11).

Диахронически, правила алломорфического варьирования обнаружи­вают тенденцию к постепенной эволюции от автоматических к нефо­нологическим — через промежуточную ступень неавтоматических фо­нологических правил (этот процесс называется «лексикализацией» или «морфологизацией» звуковых изменений). Рассмотрим эту эволюцию подробнее. Для этого нам понадобится несколько подробнее охарак­теризовать, в свою очередь, процесс автоматического фонологически обусловленного варьирования.

Алломорфы А и В одной морфемы, являющиеся автоматическими вариантами друг друга, могут отличаться друг от друга одним из трех возможных способов:

i) цепочка фонем а в составе алломорфа А заменяется на некоторую другую цепочку фонем Ь в составе алломорфа В (например, глухая соглас­ная — на звонкую, нелабиализованная гласная — на лабиализованную, гласная — на дифтонг или наоборот, и т. п.);

ii) цепочка фонем а в составе алломорфа А заменяется на пустую цепочку в составе алломорфа В (иначе говоря, происходит удаление одной или нескольких фонем из состава второго алломорфа);

Hi) в составе алломорфа В появляется некоторая цепочка фонем Ь, отсутствовавшая в составе алломорфа А (иначе говоря, происходит добав­ление одной или нескольких фонем в состав второго алломорфа).

Изменения типа (i) называются чередованиями (или альтернациями) фонем, изменения типа (ii) называются усечениями фонем, и, наконец, изменения типа (iii) называются наращениями фонем" '. (Иногда все три изменения обобщенно тоже называются чередованиями.)

Может возникнуть вопрос, зачем вводить два разных термина усечение и на­ращение, если всякое наращение можно представить как усечение (или наоборот). Иначе говоря, стоит ли, например, описывать чередование основ клад- (в клад-у) и кла- (в кла-л) как усечение конечной согласной перед -л, если его же можно описать как наращение конечной согласной перед -у? Стоит ли во французском языке описывать появление конечного -/- у глагольной словоформы а 'имеет' в таких конструкциях, как a-t-il 'имеет ли он' (в отличие от И а 'он имеет') как наращение согласной, если тот же процесс можно описать и как усечение? Все эти проблемы имеют отношение к тому, что принято определять как направление чередований: для всякой пары алломорфов один из них выбирается в качестве исходного, а второй описывается как полученный из первого путем некоторых преобразований (но не наоборот). Вопрос о том, какими критериями следует руководствоваться при определении направления чередований, достаточно сло­жен и к тому же не имеет прямого отношения к теме данного раздела; поэтому мы не будем его рассматривать подробно. Укажем лишь, что основных таких критериев существует два: а) если распределение алломорфов описывается таким образом, что алломорф X выступает в определенных контекстах К], Кг,..., К„, а алломорф Y выступает во всех остальных контекстах, то исходным признается алломорф Y (так называемое «elsewhere condition» — термин, введенный американ­ским фонологом П. Кипарским и широко используемый в формальных моделях языка, часто в не вполне тождественных значениях); Ь) направление чередований определяется по принципу «от большего разнообразия к меньшему» (иначе гово­ря, если правило требует замены в составе алломорфов фонем х, у и z на одну фонему и>, то алломорф, содержащий и>, не может быть признан исходным). На­пример, для чередований, представленных в парах типа ходить ~ хожу и возить ~ вожу, исходным является тот элемент, который приведен первым.

" ^J Иногда (как, например, в системе И. А. Мельчука) вводится и четвертый тип пре­образования аломорфов — так называемая метатеза, т. е. перестановка некоторых двух фонем в составе морфемы. С нашей точки зрения, метатезу целесообразнее рассматри­вать как частный случай альтернации; кроме того, примеры использования метатезы при синхронном алломорфическом варьировании крайне редки (если не вовсе отсутствуют).

С точки зрения обоих этих критериев, и усечение, и наращение равно необходимы при описании алломорфического варьирования (читатель может сам убедиться в этом, внимательно проанализировав два приведенных выше примера).

Подробнее проблематика, связанная с формальным описанием чередова­ний, рассматривается в особом разделе морфологии, называемом морфонологией (см. также библиографический комментарий в конце главы). О типологии чере­дований, помимо указанных выше работ, см. также [Alien 1972; Касевич 1986; Алпатов 1991].

Итак, автоматические фонологические изменения являются чередо­ваниями, описываемыми в терминах определенных фонологических про­цессов (т. е. в терминах замены одних различительных признаков фонем на другие; такая замена происходит под влиянием контекста и является результатом контекстной ассимиляции или диссимиляции фонологиче­ских признаков). Для того, чтобы чередование могло быть признано фонологическим, существенны, таким образом, два аспекта: во-пер­вых, оно должно описываться в терминах естественных фонологических процессов приобретения/утраты некоторого различительного признака (таких, как «палатализация», «оглушение» и т. п.) и, во вторых, должен иметься такой элемент фонологического контекста («фонологический катализатор»), который вызывает ассимиляцию/диссимиляцию по ука­занному признаку (т. е. сам является естественным «палатализатором», «оглушителен» и т. п.).

Фонологический процесс может действовать для любой последова­тельности фонем данного языка (и тогда перед нами автоматическое чередование), а может действовать только внутри определенных морфем (и тогда перед нами неавтоматическое чередование). Всякое неавтома­тическое чередование возникает из автоматического в тот момент, когда некоторое фонологическое правило перестает действовать в языке, так что «вновь поступающие» в язык морфемы уже не подчиняются ему, но мор­фемы из «старого фонда» по-прежнему (так сказать, «по традиции») подвергаются данному варьированию (отсюда и термин «традиционное чередование»). Именно так обстояло дело, в частности, с диссимиляцией смычных перед русским показателем инфинитива (пример 14): в неко­торый период истории русского языка это чередование было автомати­ческим (т.е. сочетаний двух смычных фонем вообще не существовало), затем данное фонологическое правило перестало действовать, и когда в результате падения редуцированных гласных в русском языке образо­вались новые консонантные сочетания (типа отдать или топтать), то диссимиляции смычных в них уже не происходило.

Грань, разделяющая автоматическое инеавтоматическое чередование, может быть очень тонкой. Так, в современном русскомязыке оглушение звонких соглас­ных (перед глухой иперед паузой) казалось бы, носит бесспорно автоматическийхарактер (ивыше мы такего и трактовали).Между тем, в современном русском

языке существуют случаи, когда согласный оглушается и в отсутствии последую­щей паузы (или глухой согласной), а также случаи, когда перед паузой звонкий согласный все же не оглушается. К первой группе случаев относятся оглушения, происходящие на конце словоформы существительных (а это уже морфологичес­кий контекст!) независимо от наличия последующей паузы. Так, сочетания типа сто годин и стог один (или за долины и зад Алины) могут произносится в совершен­но одинаковом темпе (т. е. без паузы между словоформами), но будут различаться тем, что во втором случае все равно произойдет оглушение конечного звонко­го—по морфологическим (конец словоформы), а не по фонологическим (конец фонетической группы) причинам; ср. также противопоставление межморфемной границы внутри слова границе между словоформой и клитикой в парах типа (они) мёрзли /пГоггП/ ~ мёрз ли (он)? /m'6rsPi/. Напомним, что знаний о границах словоформ (как и вообще о морфемном членении) на фонологическом уров­не представления высказываний не требуется. (Подробнее о морфологических проблемах, связанных с позиционным оглушением согласных в русском языке, см., в частности, [Чурганова 1973: 31-32 и Булыгина 1977: 219-220].)

Ко второй группе случаев относятся формы так называемого «нового зва­тельного падежа» типа пап! Серёж! Словоформа со звонкой согласной на конце (Серёж! Лиз!) может эту звонкость (факультативно) сохранять не только перед последующей паузой, но даже и перед последующей глухой (как в сочетаниях типа дядь Петь!); см. также [Мельчук 1998: 340, 370].

Пока еще такие случаи можно считать маргинальными, но, вполне веро­ятно, перед нами начало процесса морфологизации чередования по глухости-звонкости в русском языке.

В самом явлении неавтоматического чередования заложено некое противоречие. Оно не поддерживается действующими фонологическими правилами языка и, следовательно, не является обязательным для говоря­щих на этом языке; вместе с тем, оно создает ненужную вариативность, нарушая аддитивную модель морфологии с ее принципом «одна фор­ма «--» одно значение». У чередования, перешедшего от автоматического к неавтоматическому распределению (а это в языке происходит посто­янно в силу неизбежности диахронических фонологических изменений) есть два пути дальнейшего развития. Либо это чередование перестанет действовать (произойдет так называемое аналогическое выравнивание, т. е. язык воспользуется появившимся у него правом не производить фоно­логическое изменение в данном контексте'⁴), либо же это чередование полностью утратит свой фонологический характер, продолжив движе­ние в сторону «морфологизации». В качестве примера вновь рассмотрим варьирование основ русского глагола:

'Так, после исчезновения фонологических условий, вызвавших во всех славянских языках (кроме, по-видимому, северных русских диалектов) так называемую свистящую палатализацию, в истории русского языка в дальнейшем произошло устранение алломор­фического варьирования у именных и глагольных основ на велярный согласный — т. е., например, вместо форм типа на иоз* или помози стали употребляться «выровненные» формы типа на ноге и помоги. В большинстве других славянских языков (в том числе в украинском и белорусском) это чередование, как известно, в том или ином объеме действует до сих пор.

(15)