Двусторонний поток информации

Действительно ли опросы способствуют обеспечению двустороннего потока информации? Сформулированный таким образом вопрос представляется одновременно рито­рическим и эмпирическим. Информация действительно возвращается к проводящему опрос, и ее можно оценить. Однако двусторонний ли это обмен информацией? По-мо­ему, в этом понятии есть или должна быть предусмотре­на определенная взаимность, основывающаяся хотя бы на приблизительном равенстве сообщающихся сторон. Дру­гими словами, двусторонний обмен не может иметь ме­сто, когда между двумя сторонами существует фундамен­тальное неравенство — экономическое, политическое, ра­совое и т. д. При наличии факторов, нарушающих или уничтожающих равенство при обмене, двусторонний вза­имный поток неизбежно превращается в односторонний манипулятивный эксплуататорский канал. Если задающий вопрос в силу своего положения или ассоциативной роли в социальной структуре может каким бы то ни было об­разом применить силу или власть к опрашиваемому, то опрос превращается в инструмент потенциального угне­тения и принуждения.

Как прикажете расценивать, например, опрос, финан­сировавшийся частной организацией «Друзья ФБР», за­дача которого заключалась в том, чтобы выяснить отно­шение 2500 молодых американцев (в возрасте от 14 до 25 лет) к Федеральному бюро расследований? Получив результаты обследования, организация эта пришла к вы­воду, что «они выявили необходимость проведения инфор­мационной программы среди американцев в возрасте от 14 до 25 лет» ³².

Если применить критерий равенства власти между проводящим опрос и опрашиваемым в качестве меры де­мократического потенциала опроса, то сразу становится очевидно, что опросы представляют собой механизм ма-нипулятивного управления. На чьей стороне сила, когда

корпорации финансируют опросы потребителей или Когда ТВ проводит выборочное изучение своей аудитории? Безу­словно, не на стороне потребителя или зрителя. В конеч­ном счете ситуация будет использована компанией для извлечения дополнительных прибылей, а потому ответы потребителей и зрителей выступают лишь против них, хотя внешне все будет подано в абсолютно искаженном виде, например: «Потребитель —король!» Так, если теле­аудиторию спрашивают, какие виды электрических но­жей для нарезки мяса она предпочитает, то главный вопрос — стоит ли производить такие ножи вообще — иг­норируется.

Если предположить, что проводящий опрос так или пначе представляет господствующие слои стратифициро­ванного общества, то его интересы, за исключением ма­лозначащих административных исследований, противоре­чат потребностям опрашиваемого. Конечно, это относится не к плюралистическому, а к многослоевому обществу, построенному в виде пирамиды, где власть расположена в самой верхней части.

Именно по этой причине финансируемые Соединен­ными Штатами зарубежные опросы, проводимые прави­тельственными (ЮСИА) или деловыми организациями, могут быть нспользовапы лишь против более слабой сто­роны. Покойный Хэрвуд Чайлдз заметил как-то по это­му поводу: «Для тех, кто хочет руководить другими людь-ми, знание их мнений и установок обязательно»³³.

Опрос может подсказать власть имущим различные подходы к достижению тех же целей. В структурно раз­деленном обществе лидеров нужно тщательно отбирать, чтобы определить, какие части общества являются «веду­щими», а какие «ведомыми». Один из ученых, занимаю­щийся изучением общественного мнения и внешней по­литики, писал: «Современные ученые, специалисты в области изучения общественного мнения и внешней по­литики постоянно подчеркивают способность лидеров фор­мировать общественное мнепие, к которому они, по идее, прислушиваются, и использовать это мнение для под­тверждения собственных взглядов...» ³⁴

Умозрительно опросы могут выступать в роли нейт­ральных методов, но в практическом использовании они играют политическую роль для достижения ряда (анти­социальных целей.

Позволяют ли опросы получить объективную инфор­мацию?

Сторонники опросов утверждают, что к результатам ответственно проведенных исследований следует относить­ся как к научно обоснованным фактам. Мы не станем приводить здесь многочисленные неоспоримые примеры того, как опросы, подчас проведенные наиболее респек­табельными службами, прибегали к преднамеренному ис­кажению с целью получения результатов, отвечающих интересам тех, кто их финансировал. Вопрос, на который мы пытаемся дать ответ, не так прост.

Можно ли рассматривать данные опроса как научные, даже если предположить, что они получены честным спо­собом и на основе тщательно разработанной методологии? Есть по крайней мере два основания для сомнений. Одип опытный исследователь аудитории писал о современных эмпирических бихевиористских исследованиях: «Дело в том, что эмпирическое исследование, осознаем мы это или нет, всегда предполагает существование какой-то изна­чальной концепции. Выбор объектов исследования и оп­ределение подхода включают неэмпирическую оценку, равно как для интерпретации результатов и их практиче­ского использования необходима концептуальная система, такая, которой подойдут ответы, полученные в результате эмпирических исследований» ³⁵.

Вывод этот подкрепляется и положениями теории ин­формации. Один автор отмечает: «В науке не существует «фактов»; только бесконечность возможных вариантов, из которых нужно сделать выбор, а выбор того или иного варианта не может не определяться «гипотезами» выби­рающего. Гипотеза данной работы заключается в том, что знание, как таковое, не имеет ценности. Все знания без исключения служат средством достижения какой-то цели. С точки зрения теории информации: информация заклю­чена во всем, но знания образуются лишь в контексте применяемой для достижения каких-то целей системы. А если это так, то законно спросить, в каких целях и кем используются знания» ³⁶.

Не относится ли это положение и к изучению обще­ственного мнения и его результатам? Специфическая ин­формация, полученная в результате опросов (независимо от того, насколько объективны были вопросы), все равно носит дискретный характер, она выбрапа из бесконечного множества возможной информации. Без полного поннма-

ния контекста данные опроса не только вызывают сомне­ния с точки зрения эмпирической обоснованности, но даже опасны. Вместо того чтобы вскрывать, они скрыва­ют действительные параметры анализируемых условий. Опросы общественного мнения, проводимые в Соединен­ных Штатах, а также повсюду, где действуют дочерние или подконтрольные Соединенным Штатам организации, систематически исключают анализ контекста той среды, из которой они пытаются извлечь значимую информаццю. На словах опросы представляют собой средство фиксиро­вания мнений и выборов, а на деле (во всяком случае так было до сих пор) они служат механизмом ограничения выбора. Вот почему, как мы видим не без причины, опрос является любимым приемом защитников американской си­стемы; он позволяет выставить напоказ видимость сво­боды выбора, скрывая при этом свою сущность как про­цесса ограниченного отбора информации.

Следует также подчеркнуть, что опрос, касающийся абстрактных или политических проблем, при существую­щей модели фрагментированного распространения инфор­мации в Соединенных Штатах может выступать в роли весьма ловкого манипулятивного трюка. Коль скоро ре­альное представление людей об окружающей их действи­тельности формируется вездесущим аппаратом манипу­лирования сознанием, то каков процент надежности их ответов на вопросы, еще больше искажающие содержание затрагиваемой проблемы?

Один из исследователей коснулся этих тонких аспек­тов методологии опроса в работе, подвергнувшей анализу опрос об отношении общественности к войне во Вьетнаме, проведенный в 1967 г. Исследование показало, насколько плохо разбиралось опрашиваемое население в сути самой проблемы, тогда как результаты опроса свидетельст­вовали о твердо высказанном отношении. Автор при­шел к следующему выводу: «Сформулировав варианты от­ветов для опрашиваемых, опрос отметил, что 80—90% имели вполне сложившееся «мнение». Эти «мнения» варь­ировались от вежливого согласия (навязанного обста-повкой интервью) до различной степени терпимости, одобрения и затруднения дать ответ.

Выяснилось, что, применяя стандартные методы оп­роса, мы удваиваем количество тех, кто имеет определен­ное мнение, но когда тех же людей спросили, на чем ос­новывается их мнение, то оказалось, что многие из них

ST

не в состоянии разобраться в информации, на базе кото­рой они предположительно составляли свои мнения!»³⁷

В 1945 г., на заре ары атомных открытий и опросов, Поль Лазарсфельд писал: «Допустим, что кто-нибудь на­писал бы предостережение относительно деятельности фи­зиков: физические исследования опасны, ибо они ведут к созданию атомной бомбы. Совершенно очевидно, такое предостережение не возымело бы действия. Научный про­гресс вряд ли можно остановить. Формы нашей социаль­ной организации должны приспосабливаться к делаемым открытиям. То же относится и к опросам. Результаты пра­вильно проведенных опросов являются научными фактами, но они могут быть неправильно истолкованы или ис­пользованы. Однако решение проблемы состоит не в за­прещении опросов. Скорее всего следует задуматься над тем, как и кем они используются» ³⁸.

Как мы видели, сегодня научная обоснованность оп­росов вызывает немало сомнений. Что же касается необ­ходимости задуматься над тем, «как и кем используются опросы», то полученные за все эти годы свидетельства по­зволяют сделать не оставляющие сомнений выводы. Они показывают, что опросы отрицательно сказались на демо­кратических целях. Они способствовали созданию лжи­вого мифа нейтральности и объективности. Они содейст­вовали формированию иллюзии массового участия и свободы выбора, скрывая существование тщательно про­думанного аппарата манипулирования сознанием. Мен­дельсон и Нреспи закончили свою книгу «Опросы, теле­видение и новая политика» следующими словами: «Зада­ча состоит в том, чтобы создать такой институциональ­ный контроль, который положит конец манипуляции и дутому участию и будет способствовать истинному дву­стороннему обмену информацией между политическими лидерами и гражданами страны в соответствии с демо­кратическими йринципами. Задача эта ждет своего реше­ния» ³⁹.

К этому мы можем добавить лишь одно: к решению ее даже не приступали.