Информациональный труд в историческом развитии

Согласившись на какое-то время с тем, что информациональ­ный труд занимает все большее место на рынке труда, можно за­дать вопрос относительно его новизны, объемов и значения. Кни­га историка Гарольда Перкина The Rise of Professional Society (Perkin, 1989) может послужить полезным источником, поскольку пока­зывает движение в сторону преобладания профессионального тру­да, в отличие от Кастельса, не в последние десятилетия, а в тече­ние более чем столетия. Историю Англии начиная с 1880-х годов, доказывает Перкин, можно рассматривать как возникновение «про­фессионального общества», в котором определяющим становится «человеческий капитал, созданный образованием» (с. 2). Профес­сионалы, бесспорно, информациональные работники, хотя их до­минирование возрастает на протяжении более чем столетия. Это длительное и постоянное доминирование информационального труда вызывает сомнение и в том, что он является чем-то новым, и в самом аргументе, который отдает ведущую роль экспансии этой категории работников.

Кроме того, можно задать вопрос, насколько новы отрасли, ко­торые интенсивно используют знание. Аналитики сейчас испытыва­ют энтузиазм по поводу биотехнологий и программного обеспече­ния, но есть и в прошлом столь же очевидные примеры бизнеса, построенного на знании. Нефтехимия, фармацевтика, авиационная и космическая техника, производство электроэнергии и даже бан­ковское дело уходят корнями в первые десятилетия XX в. и внесли значительный вклад в ВНП и в решение проблемы занятости. Стоит также упомянуть физику твердого тела, атомную энергетику, радарные технологам, реактивные двигатели, производство пластмасс и телевидение, которые оказали весьма серьезное влияние на про­мышленность (а также на повседневную жизнь), и каждая из этих отраслей требует высокой степени применения знаний, хотя все они начали развиваться в межвоенный период.

Перкин также указывает, что высшее образование не дает при­вилегированного положения. Не менее важно позиционирование на рынке и возможность завладеть рычагами влияния на него. Даже бег­лый взгляд на современный капитализм позволит понять, что боль­шинство информациональных работников зависят от места на рын­ке, что совсем не соответствует образу всемогущего брокера, нари­сованному Кастельсом. С середины 1970-х годов произошло резкое увеличение числа работников некоторых профессий (университетс­ких преподавателей, архитекторов, исследователей, библиотекарей и врачей), огромный рост людей, получивших высшее образование, и в то же время спад отдачи от него. Почти все свидетельствует о значении не столько информационального труда, сколько места на рынке, которое вне зависимости от интеллектуальной одаренности работника оказывается решающим фактором. Увеличение доли ин­формационального труда практически, если не совсем, не повлияло на решающую роль капитала в сфере труда.

Здесь стоит остановиться на том, как быстро все аналитики отметили, что возрастание числа работников с высшим образова­нием указывает на рост информационального труда. Тут следует задать неловкие вопросы относительно изменившихся стандартов в разросшейся системе высшего образования, а также о том, насколь­ко полученное образование соответствует дальнейшей работе. Сле­довало бы также задать серьезные вопросы о стандартах высшего образования, поскольку в него вовлекается все больший процент соответствующих возрастных групп, но хотя об этом ведутся дискус­сии (Phillips, 1996), вряд ли можно испытывать большие сомнения по поводу того, что наблюдается значительное раздувание спроса на квалифицированный труд со стороны работодателей, даже когда работа сама по себе не требует особых навыков. Например, есть при­знаки того, что университетские степени становятся классическим симптомом позиционирования: чем больше выпусников с дипло­мами, тем меньше эти дипломы ценятся при получении престиж­ной работы и тем выше относительный престиж университета, который выдал этот диплом.

Это влечет за собой проблему — особенно в отношении роли личных заслуг в информационном труде, которую Кастельс упор­но подчеркивает, — доступа в самые престижные университеты, дающие возможность делать карьеру на самым высоком уровне информационального труда, который становится двигателем ин- формационального капитализма. В Великобритании наблюдаются при­знаки того, что самые привилегированные университеты, Кембридж и Оксфорд, оказываются все более закрытыми для людей с непод­ходящим социальным происхождением. При том что только 7% в соответствующей возрастной группе учатся в частных школах, их выпускники составляют половину обучающихся в Оксфорде и Кем­бридже (Adonis and Pollard, 1997), хотя раньше их доля достигала трети от соответствующей возрастной группы. Трудно не заметить, что непропорционально большое число студентов привилегиро­ванного происхождения обучается в самых престижных универси­тетах. И это не вопрос университетских предрассудков. Это, ско­рее, показатель того, что частные школы очень хорошо учат своих учеников сдавать публичные экзамены, в наибольшей степени оп­ределяющие поступление в университет. Здесь возникает важней­шая тема, не освещенная Кастельсом: не действует ли явно мери- тократическая социальная система по-прежнему в пользу опреде­ленных социально-экономических групп.