Глава 22. Майлса разбудила горничная, разводившая огонь в камине

Майлса разбудила горничная, разводившая огонь в камине. Тотчас вспомнив о Синтии, он резко приподнялся и сел, напугав горничную, не ожидавшую застать мистера Редмонда полуголым, к тому же в постели, которая выглядела так, будто простыни всю ночь сбивали в кучу.

Скользнув ладонью по той стороне постели, где спала Синтия, Майлс обнаружил, что она уже остыла.

Значит, Синтия ушла довольно давно. Что ж, вполне разумно ускользнуть ночью, пока никто не проснулся. Он почувствовал облегчение.

Он не мог сказать, что значила прошедшая ночь для их будущего. Пожалуй, ему следовало спросить об этом Синтию.

Майлс одевался, испытывая странное беспокойство. Увидев в зеркале, что его челюсть потемнела от щетины, он решил, что побреется позже — после того, как поговорит с Синтией, — и лукаво усмехнулся своему отражению, отметив, что выглядит очень даже неплохо.

За столом во время завтрака он застал только свою сестру, которая сидела, подпирая подбородок кулаком. При виде его она нахмурилась — возможно, из-за его небритого подбородка — и, не дожидаясь вопросов, выдала ему полный, хотя и краткий отчет:

— Синтия уехала. Ее нигде нет. Аргоси расстроен. Она оставила ему записку. Джонатан утешает его. А Джорджина еще не спускалась к завтраку, что неудивительно, поскольку я спустилась раньше, чем обычно. Да... папа с мамой уже дома.

Вначале Майлса захлестнула радость — словно ангелы спустились с небес, чтобы принести ему благую весть. Синтия не обручена! Она не выходит замуж за Аргоси! Она...

Его сердце резко остановилось.

— Уехала? — переспросил он с могильным спокойствием.

— Она оставила письмо для Аргоси. Подсунула под дверь! Там сказано, что она сожалеет. Да, он очень переживает. Велел камердинеру упаковать вещи.

— Уехала?.. — тупо повторил Майлс, пытаясь постигнуть услышанное.

Значит, уехала, не оставив ему ни записки, ни письма? Это означало, что он не будет знать, где она, с кем, как живет и как себя чувствует. Это означало, что, возможно, он больше никогда ее не увидит.

И это могло означать, что она исчезла так же, как исчез Лайон.

На мгновение Майлса словно парализовало.

— Майлс... — Вайолет устремила на него подозрительный взгляд. — Что с тобой?

— Ничего, — буркнул он, не в силах придумать более толковый ответ.

Вайолет склонила голову к плечу.

— Ты уверен?

Проигнорировав вопрос сестры, Майлс спросил:

— Ты, случайно, не знаешь, куда она поехала?

Он надеялся, что произнес эти слова спокойно. К несчастью, они прозвучали слишком резко.

Вайолет снова нахмурилась и тут же подняла руку, что бы разгладить морщины на лбу.

— А почему тебя это интересует? — осведомилась она.

— Я спрашиваю, Вайолет, — медленно произнес Майлс, словно говорил со слабоумным ребенком, — ты знаешь, куда она поехала?

Глаза девушки округлились, челюсть отвисла, а брови приподнялись. Секунду она смотрела на брата, забыв о морщинах. Потом воскликнула:

— О Господи! Ты — и Синтия Брайтли?!

— Помолчи, Вайолет! — прорычал Майлс и принялся нервно расхаживать по комнате, словно это могло приблизить его к тому месту, куда уехала Синтия.

— Ты — и Синтия Брайтли? — не унималась сестра. — Значит, Синтия Брайтли — и ты?

«Похоже, неокрепшие мозги Вайолет повредились, так что теперь она будет повторять эти слова до конца своих дней, как свихнувшийся попугай», — подумал Майлс. Остановившись, он проворчал:

— Хочешь, чтобы я надрал тебе уши? Ты этого добиваешься, Вайолет? Я все еще в состоянии сделать это без всяких угрызений совести. Скажи мне, куда она могла поехать? Пожалуйста... — добавил он после некоторой заминки.

— Выходит, ты вел себя так странно и грубо совсем не потому, что был болен. Все дело в... Синтии!

— О Господи! Вайолет, перестань!

Но Вайолет была слишком потрясена, чтобы должным образом оценить угрозу брата надрать ей уши. Она продолжала взирать на Майлса с таким изумлением, что он начал чувствовать себя как ярмарочный уродец.

Внезапно выражение ее лица смягчилось.

— О, Майлс, как чудесно, что ты — подумать только! — питаешь чувства к Синтии Брайтли и... Господи, папа лишит тебя наследства! — Фраза, начавшаяся почти благоговейно, закончилась пронзительными нотками тревоги.

— Нет, вряд ли, — возразил Майлс, но без особой убежденности. Собственно, он был уверен, что последствия окажутся самые серьезные.

— Майлс, ты не должен ехать за ней, — твердо сказала Вайолет. — Я не вынесу, если потеряю и тебя тоже. Папа выгонит тебя из дома. Наверняка чувства, которые, как тебе кажется, ты испытываешь к Синтии, всего лишь...

— Это не «всего лишь», Вайолет.

Майлс произнес эти слова тихо, но с такой окончательностью, что сестра замолкла, как если бы он прижал ладонь к ее губам.

Увидев, с каким изумлением Вайолет таращится на него, он издал невеселый смешок и проговорил:

— В Синтии нет никаких «всего лишь».

Сказав это, Майлс вдруг почувствовал себя ужасно глупым. И в то же время более уязвимым. И более человечным.

Вайолет по-прежнему молчала. Она привыкла, что Майлс всегда вел себя... определенным образом. На нем держался их семейный мир. Но как отразится на их жизни тот факт, что брат, как оказалось, не чужд человеческих слабостей, как и все остальные?

А Майлс не знал, чего ожидать от сестры. Вспышки? Упрямого молчания?

Тут Вайолет сунула руку в карман, вытащила оттуда какой-то блестящий предмет и протянула ему на раскрытой ладони:

— Это твоя, не так ли?

Майлс молча кивнул, увидев свою серебряную пуговицу, которую недавно где-то потерял.

— Я нашла ее вчера в саду. Около скамейки, на которой сидела Синтия. Она была одна и выглядела так, будто плакала. У нее покраснели глаза и нос. — Для пущей убедительности Вайолетт дотронулась до своего носа. — Я сказала ей, что у нее такой вид, будто у нее разбито сердце... — Вайолет умолкла — на нее снизошло прозрение. — О, Майлс!.. У нее действительно разбито сердце. Ей нужен ты, нужен ты, понимаешь?

Лицо Вайолет осунулось и побледнело — словно это ее сердце было разбито.

Майлс вспомнил, как Синтия украдкой плакала вчера, а потом повернулась к нему лицом, чтобы он понял, что она чувствует.

А прошлая ночь? Ее щедрость, красота и... О Боже, ее страстная натура!

Это была благословенная интерлюдия, самозабвенная и безрассудная, казавшаяся ужасно правильной и совершенно необходимой.

И как это по-мужски, что он даже не задумался о последствиях, которые принесет утро.

— Просто... просто мне даже не пришло в голову, что она может уехать.

Майлс едва сознавал, что произнес вслух эти слова, служившие ответом на его же мысли. И он не подозревал о боли, прозвучавшей сейчас в его голосе, он ее не услышал.

Зато его сестра услышала.

Вайолет молча наблюдала за ним, стараясь не хмуриться. Майлс так и не взял у нее свою пуговицу, и она в задумчивости вертела ее в пальцах. Ей снова пришлось столкнуться с переменами и их осознанием. Ведь семья Редмондов, такая спокойная, утонченная, достойная и внешне неуязвимая, оказалась беззащитной перед столь неопределенной и непредсказуемой вещью, как любовь, и она, Вайолет, была вынуждена меняться, приспосабливаясь к новым обстоятельствам.

Майлс не стал бы винить сестру, если бы она решила удалиться в монастырь.

Сама мысль об этом — об опустошении, которое Вайолет произвела бы в любом монастыре, — показалась ему настолько забавной, что он приободрился.

— Майлс... — произнесла она таким тоном, словно собиралась сказать что-то важное (похоже, она пришла к какому-то выводу). — Майлс, мне невыносима мысль, что я потеряю тебя. Но я также обнаружила, что мысль о том, что у тебя разбито сердце, делает меня ужасно несчастной. В общем, я решила, что больше всего хочу, чтобы ты был счастлив.

Майлс изобразил улыбку.

— Весьма зрелое решение, Вайолет.

— Это я пригласила Синтию. А значит, это я во всем виновата.

— О нет, — возразил он с грустной улыбкой. — Это ни в коей мере не твоя вина, как бы мне ни хотелось переложить ее на твои плечи.

Сестра промолчала.

— Обещаю тебе, дорогая, что ты никогда не потеряешь меня. Никогда. Что бы ни случилось, — заявил Майлс, подразумевая тем самым, что что-то должно случиться.

Ни он, ни Вайолет не имели понятия, как он сдержит свое обещание. Ибо никто из них не мог предсказать, что сделает их отец, хотя оба были уверены, что отец непременно что-нибудь сделает.

Но убежденность брата, как всегда, приободрила Вайолет.

А он со вздохом добавил:

— В любом случае тебе следует знать: я сделаю все, что, в моих силах, чтобы найти ее. Независимо от того, скажешь ты мне, куда она поехала, или нет.

— Синтия что-то говорила о сварливой старухе в инвалидном кресле. О миссис Манди-Диксон. Кажется, она собиралась наняться к ней в компаньонки.

Трудно было представить более неподходящее занятие для Синтии. Интересно, какую беду она накличет на свою голову в качестве платной компаньонки сварливой старухи в инвалидной коляске?

— Где она живет? — спросил Майлс.

— Где-то в Нортумберленде. Это все, что я знаю.

Для Майлса с его опытом следовать фактам и разгадывать тайны этого было достаточно.

Он повернулся к двери, но задержался.

— Ты не говорила Аргоси об этой миссис Манди-Диксон?

— Нет, но...

— Скажи ему, — перебил Майлс. — Я хочу, чтобы он знал.

Несмотря ни на что, ему хотелось, чтобы у Синтии был выбор. И хотя он полагал, что знает, что она чувствует и чего хочет, ему хотелось, чтобы ее избранником стал именно он, Майлс.

А если Аргоси имел желание последовать за ней, то он был вправе это сделать.

Так будет честно.

Майлс стиснул сестру в объятии и поцеловал в обе щеки, надолго лишив ее, удивленную, дара речи.

Он найдет Синтию. Но вначале ему следовало кое-что сделать, потому что Майлс Редмонд всегда поступал правильно.

С тем же энтузиазмом, с которым он высадился на остров, населенный каннибалами, Майлс отправился на поиски отца.

Когда Майлс вошел в кабинет, отец, судя по всему, наслаждался своими обычными утренними занятиями.

— А, Майлс?.. — Он поставил на полку книгу. — Как прошел прием?

— Доброе утро, сэр. Я подумал, что мне следует предупредить вас, что я собираюсь сделать предложение мисс Синтии Брайтли.

Все тело отца — лицо, руки, каждая черточка — застыло в неподвижности.

Майлс же терпеливо ждал, задаваясь вопросом: может ли шок превратить человека в статую?

Он уже собирался шагнуть к отцу и дотронуться до него, чтобы убедиться, что тот жив и не окаменел, когда Айзайя наконец пошевелился — довольно энергично, словно и не было этой пугающей неподвижности.

Отец явно оправился от шока и уже сформулировал ответ.

— Признаться, это не совсем то, что мы планировали, Майлс, — заметил он с холодной иронией, рассчитанной на то, чтобы внушить собеседнику чувство неуверенности.

Ох, этот редмондовский апломб! Все они в той или иной мере обладали им, но никто не демонстрировал его с таким блеском, как Редмонд-старший. У него была достаточно долгая практика, чтобы довести его до совершенства.

— А как насчет леди Джорджины, дочери весьма состоятельного человека и близкого друга нашей семьи? Как насчет человека, который охотно предоставил бы средства для твоей экспедиции?

— Я сам соберу необходимые средства. Что же касается леди Джорджины, то полагаю, в данный момент она завтракает. Очаровательная девушка.

Увы, он очень плохо обошелся с Джорджиной. Впрочем, они никогда бы не подошли друг другу. И сейчас ему было не до нее.

— Несомненно. И тем не менее... ты не можешь... — Айзайя многозначительно умолк.

Майлс ринулся в атаку.

— Я хочу, чтобы вы знали, сэр, что мне не доставляет особого удовольствия шокировать вас или разочаровывать.

— Какое облегчение это слышать, — холодно отозвался отец.

— У меня нет выбора в отношении мисс Брайтли.

— Нет выбора? — переспросил Айзайя недоверчиво. Не скрывая своего презрения, осведомился: — Ты что, наградил эту девку ребенком? Ты готов жениться на ней из соображений чести? Едва ли она стоит подобной жертвы. Немного денег вполне...

— Она не девка. — Эти слова прозвучали тихо, неумолимо и зловеще. И никогда еще Майлс не испытывал такого слепящего гнева.

Айзайя отпрянул от сына в изумлении. Никто никогда не говорил с ним таким тоном. Он устремил на собеседника жесткий взгляд:

— Выражайся яснее, пожалуйста.

Майлс кивнул:

— Хорошо, отец. Я настаиваю, чтобы ты никогда больше не называл Синтию «девкой». Я намерен жениться на ней.

— Ты... настаиваешь?..

— Да, настаиваю. И я намерен сделать ее своей женой, одной из Редмондов. Поэтому я требую, чтобы в моем присутствии о ней отзывались с уважением. Кроме того, мне не хотелось бы слышать, чтобы кто-то непочтительно отзывался о ней и в мое отсутствие. Надеюсь, мы поняли друг друга.

Секунду-другую Айзайя сверлил сына ледяным взглядом. Затем его губы изогнулись в улыбке, не сулившей ничего хорошего.

— Где эта... — Отец выдержал оскорбительно долгую паузу, давая понять, что если он не может называть Синтию девкой, то у него просто нет других слов для нее. — Где она сейчас?

— Уехала, — коротко ответил Майлс.

Его отец явно не ожидал такого ответа.

— Почему? — спросил он после короткой заминки.

Майлс пожал плечами:

— Полагаю, из благородства.

Айзайя покачал головой, явно не удовлетворенный ответом:

— Куда она поехала?

— Не знаю. — В груди Майлса нарастало давление, побуждавшее к немедленным действиям.

— И как же ты собираешься... — Айзайя умолк и уставился на сына с озадаченным видом. — А разве у нее не было видов на лорда Аргоси?

Подумать только! Его отец в курсе! Скорее всего ему сообщила об этом жена, а той донесли слуги. Миссис Редмонд ничего так не любила, как сплетни.

Майлс молчал, гадая, как выглядит губа Аргоси сегодня.

— Выходит, она закинула удочку на лорда, а поймала вместо него мистера Редмонда? — Голос отца по-прежнему сочился презрением. — Ты это подразумевал под благородством? Она решила уехать, потому что наставила рога Аргоси?

Майлс давно узнал, что такое холодное презрение Айзайи Редмонда. Но только сейчас он понял, каким действенным оно могло быть. И это уберегло его от немыслимого поступка — вспылить в присутствии отца.

А Айзайя, не дождавшись ответа, продолжил:

— И что ты намерен делать? Помчишься за ней? — Он произнес это таким тоном, словно Майлс собирался оседлать метлу или сделать еще что-нибудь столь же нелепое.

Он явно испытывал терпение сына, не подозревая, что тот наслаждался собственной яростью, обнаружив, что она проливает бальзам на его сердце.

— Да, — отрывисто произнес Майлс. — До сих пор мне удавалось все, что я задумывал. Не представляю, что может помешать мне сейчас.

Айзайя помрачнел. Должно быть, ему было нелегко примириться со случившимся.

— Так что же все-таки произошло, Майлс? Только имей в виду, меня не интересуют детали. Я видел эту девушку. Нельзя сказать, что ей нечего предложить мужчине, однако...

— Лучше вам не развивать эту мысль, сэр, — перебил Майлс.

Лицо отца потемнело от гнева, а рука дернулась, словно он хотел влепить Майлсу пощечину. Но уже в следующее мгновение Айзайя овладел собой, и лицо его прояснилось. Майлс мог только восхищаться такой выдержкой.

Последовало молчание — Айзайя вглядывался в лицо сына.

«Если бы я мог влюбиться в леди Джорджину, — подумал Майлс, — то охотно бы это сделал». И если бы он не встретил Синтию Брайтли, то его жизнь сложилась бы иначе. Но случилось то, что случилось. И ничего теперь не поделаешь.

Он ничуть не лукавил, когда сказал, что ему не доставляет удовольствия огорчать отца. Он страдал от мысли, что создает своим близким проблемы. Но он знал, что поступает правильно. И теперь, когда он узнал, что такое любовь, что она сотворила с его миром, он никогда от нее не откажется.

— Я понимаю твои чувства, отец, — сказал Майлс, нарушив молчание. — Ты имеешь полное право сердиться. И поверь, я не испытываю от этого ни удовольствия, ни гордости. Я не планировал того, что случилось, но я никогда в жизни не поступал опрометчиво. И если я говорю, что у меня нет выбора, то это правда. Но я уверен: если бы ты лучше узнал мисс Брайтли, ты бы убедился, что она не уронит честь семьи. У нее есть характер, она умна, горда и...

Когда-то много лет назад отцу хватало одного взгляда, чтобы внушить трепет непослушным детям. Майлс хорошо знал этот его взгляд. Но в данный момент вовсе не отцовский взгляд заставил его умолкнуть. Он вдруг понял, что отец, погрузившись в собственные мысли, совсем его не слушает.

И тут на глазах удивленного Майлса отец расслабился, из глаз его ушло напряжение, сменившись чем-то вроде... умиротворения?

— Неужели? — произнес Айзайя вполне добродушно. И если Майлс не ошибался, с облегчением в голосе.

Собственно, выражение лица отца напомнило ему выражение лица Вайолет чуть раньше.

Но это было так неожиданно, что Майлс совершенно растерялся, даже забыл о своем праведном гневе.

Айзайя же подошел к столу у окна и остановился, выводя пальцем замысловатый узор на столешнице. Возможно, он пытался разглядеть в полированной поверхности — как в магическом кристалле — будущее своего сына и наследника.

Майлс молча ждал. Он сказал все, что собирался сказать.

Наконец отец повернулся к нему лицом:

— Есть три вещи, которые я хотел бы тебе сказать, Майлс. Ты готов меня выслушать?

— Да, сэр.

— Первое: я просто не могу смириться и не смирюсь с женитьбой Редмонда, любого Редмонда, на мисс Синтии Брайтли. Это означает, что ты не получишь от меня ни гроша, если женишься на ней. Тем не менее, ты будешь желанным гостем в моем доме. Остальные члены семьи также вольны общаться с тобой, если пожелают. Но ты и твоя... вы не сможете жить в Редмонд-Госе. И тебя не примут в клуб «Меркюри». Я не буду финансировать твои предприятия. И никогда не изменю своего решения. Надеюсь, мы поняли друг друга?

Это было суровое наказание. И Майлс не сомневался: отец никогда не отступится от своих слов. «Впрочем, учитывая характер Айзайи Редмонда, это наказание, возможно, не такое уж суровое, — подумал вдруг Майлс. — И пожалуй, справедливое».

В любом случае у него еще будет время понять, что все это значит для него: А пока нет ничего важнее Синтии.

Майлс кивнул:

— Ясно. А что же второе?

— Второе... — Губы отца вдруг раздвинулись в мягкой и немного иронической улыбке. — Сын, ведь это нелепо. Разве не так?

Майлс с изумлением уставился на отца. Его трудно было ошеломить, но сейчас он был ошеломлен.

Но что отец знал о любви? И была ли их мать любовью всей его жизни? Правильно ли он истолковал взгляд, брошенный отцом на Изольду Эверси много нет назад?

Любовь могла быть мучительной, чудесной, пьянящей, постыдной, неотвратимой. Собственно, она могла быть любой. Но только не нелепой.

— Нет, сэр, не так, — заявил Майлс.

И тут его собственные губы вдруг растянулись в улыбке, чего он никак не ожидал.

«Что ж, — подумал Майлс, — этот нерешительный обмен улыбками после резкой пикировки, наверное, не самое плохое начало для того, чтобы научиться понимать отца».

И все это благодаря Синтии. Она перевернула его жизнь, позволив ему раскрыться, как никогда раньше, и показав ему глубины, о существовании которых он даже не подозревал — он, скитавшийся в джунглях, истекавший потом в приступе лихорадки, изучавший природу под микроскопом и вкусивший экзотических радостей плоти.

Айзайя удовлетворенно кивнул, однако ничего не сказал.

И воцарилось молчание, граничившее с неловкостью.

Майлс мог припомнить только один неловкий момент, связанный с его отцом. Это случилось, когда тот, узнав, что Колину Эверси удалось избежать виселицы, крикнул: «Сукин сын!» Но тогда все было ясно. В конце концов, Колин был Эверси.

— А что третье, отец? — спросил Майлс, стараясь не выказывать нетерпения.

Айзайя долго молчал, словно сомневался, стоило ли говорить то, что он собирался сказать.

— Я восхищаюсь тобой, Майлс, — сказал наконец отец. И было очевидно, что он вымолвил эти слова с величайшим трудом.

У Майлса перехватило дыхание. Не «я горжусь тобой, Майлс», а несравненно лучше: «я восхищаюсь тобой».

Отец точно подобрал слова. Он признал: в том, чего добился Майлс, нет его заслуги. И в то же время он считал, что его сын достоин восхищения.

«Чем именно ты восхищаешься? — хотелось ему спросить. — Моими достижениями? Или путями, которые я выбираю? А может, моей способностью идти до конца, рискуя всем ради того единственного, что мне нужно?»

Но Майлс ограничился тем, что коротко кивнул.

Улыбнувшись про себя, Айзайя деловым тоном продолжал:

— Если свадьба все же состоится, я буду счастлив позаботиться о том, чтобы церемония прошла здесь, в церкви Пенниройял-Грин. Кажется, Эверси опережают нас на одно бракосочетание, что просто недопустимо.

С чем Майлс был полностью согласен.

— Да, сэр.

Айзайя приподнял бровь, давая понять, что разговор окончен, и медленно повернулся к окну, уставившись на зеленую лужайку, простиравшуюся перед домом.

Словно надеялся, что в один прекрасный день Лайон вернется домой.

Майлс поклонился, вложив в этот поклон все почтение, которое испытывал к отцу. Затем повернулся и вышел из комнаты, распрямив плечи и сохранив достоинство.

Но когда он оказался в коридоре, все огромное значение этого разговора обрушилось на него тяжким грузом. Немного постояв на верху лестницы, он попытался обрести душевное равновесие и собраться с силами. А затем буквально слетел вниз по мраморным ступенькам, держась за перила. Его ладонь горела от скорости, с которой он это проделал, а каблуки громко стучали, когда он перепрыгивал через три ступеньки. Майлс спускался по этой лестнице бессчетное число раз, но никогда — с сознанием, что она больше не является частью его дома.

У него будет собственный дом.

Но пока нет ничего важнее, чем найти сварливую старуху в инвалидном кресле.

Пожалуй, это будет не так уж трудно.

Он не раз убеждался, что один-единственный факт порой ведет к открытию целой вселенной. Нужно только знать, что именно ты ищешь.