💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Кан Шэн в Москве

В Москве он был известен под именами Кан Син, Кон Син, Пятницкий¹⁰⁰, Босс. Последним псевдонимом он пользовался, подписывая шифротелеграммы, направляемые к Китай.

Приехав в Москву, Кан Шэн с 1933 по 1936 г. был заместителем руководителя делегации КПК в Коминтерне (руководителем был Ван Мин). В Москве он жил в гостинице «Люкс» (ныне «Центральная» на Тверской) на одном этаже с Ван Мином, в хорошем номере с коврами, ванной, старинной мебелью, приемной, кухней, в пятнадцати минутах ходьбы от Красной площади и Кремля. Здание гостиницы «Люкс» было пристроено в конце Х1Х — начале ХХ в. архитектором Н. А. Эйхенвальдом к громадному по тем временам дому для булочной Д. И. Филиппова, который москвичами так и назывался Филипповской булочной. Раньше гостиница «Люкс» считалась довольно большой, на 550 мест, затем ее заняли под жилые и рабочие помещения сотрудников Коминтерна. При входе в гостиницу стоял вооруженный охранник. Во время передвижения по Москве Кан Шэна сопровождал телохранитель. Весьма характерно в эти годы его отношение (хотя бы внешнее) к Ван Мину. «В Москве Кан Шэн буквально по пятам бегал за Ван Мином, — отмечал в своем дневнике связной Коминтерна в Яньани П. П. Владимиров, — и откровенно заискивал перед ним. Он всячески подчеркивал свое восхищение знаниями и культурой Ван Мина, восхвалял товарищей Димитрова и Мануильского»¹⁰¹. По словам самого Ван Мина, Кан Шэн, который официально подчинялся Ван Мину как главе китайской делегации, на всех заседаниях и собраниях первый вскакивал, горячо аплодировал и кричал исступленно: «Ваньсуй!..» (Да здравствует!..)¹⁰². Кстати сказать, эту привычку Кан Шэн сохранил и в дальнейшем, достаточно вспомнить его славословия в адрес Мао Цзэдуна в 50—60 гг., его поведение в период «культурной революции».

Начиная работу в Коминтерне, Кан Шэн ознакомился с целой серией инструкций Секретно-инструкторского политотдела Отдела международной связи (ОМС), разработанных в 1930 г. и утвержденных органами ИККИ. Это были: «Инструкция уполномоченным по секретному делопроизводству в отделах, лендерсекретариатах ИККИ и родственных организациях», «Инструкция о порядке печатания (размножения) секретных документов», «Инструкция по приему и отправке секретной почты канцелярий Бюро Секретариата ИККИ», «Инструкция о порядке стенографирования секретных документов», «Основные правила конспирации для наших интернациональных вузов, «Правила обращения с конспиративными документами и материалами, посылаемыми ИККИ за границу секциями Коминтерна и фракциями родственных организаций»¹⁰³.

Кан Шэн по роду службы часто присутствовал на различных заседаниях аппарата Коминтерна. Так, 21 марта 1933 г., на заседании Политсекретариата ИККИ, рассматривавшем вопрос о поддержке секретариатами и отделами ИККИ деятельности различных партий, а также о контроле со стороны секретариатов и отделов осуществления партиями решений ИККИ, он выступил в поддержку Восточного секретариата ИККИ. «Восточный л[ендер]с[екретариат ИККИ] помогал китайской партии в борьбе Красной армии, в антиимпериалистической борьбе и в работе в Маньчжурии, — заявил Кан Шэн. — Восточный [лендер]секретариат мало посылает длинные резолюции для китайской партии, но всегда посылает краткие директивы, которые помогают в практической работе. Один из недостатков в этой работе то, что китайская партия мало получает материалов по международному вопросу. Тут имелась трудность международного характера, но [Восточный лендер]секретариат недостаточно снабжает»¹⁰⁴.

Бела Кун спросил его, можно ли действовать через Дальбюро ИККИ в Шанхае, которое издает эти вещи?

Последовал ответ Кан Шэна, что это делать можно.

В 1934 г. произошло два крупных провала в центральных организациях ЦК КПК в Шанхае (в марте и июне. Китайским представителям в Коминтерне Ван Мину и Кан Шэну было предложено заняться разбирательством этих дел. Вот что говорилось об этих провалах в специальной «Докладной записке» референта Отдела кадров ИККИ Чжана, подготовленной после провалов в 1936 г. Автором документа был референт О. К. Крымов.

«После переезда в Советский район в Шанхае работало Бюро ЦК, в состав входили:

Славин [Ли Цошин, бывш. студент КУТК (имеется в виду Ли Цзушэнь. — В. У.)] — секретарь.

Мицкевич [Чэн Цунлян, бывш. студент КУТК, затем вел парт. работу в ДВК (Шэн Чжунлян. — В. У.)] — зав. Агитпропом, заведовал партийной прессой.

Ван Винюн [быв. секретарь Чэн Ду-сю, когда последний был работником партии]. Зав. Орготделом. Он имел связи с Особым отделом ЦК и с ОМСом. Славин имел связь с провинциальным комитетом Ценсу (так у тексте, правильно читать Цзянсу. — В. У.), а Мицкевич держал связи с Китайской Федерацией труда. Славин и Мицкевич имели встречи с представителем КП Профинтерна ОМС и работниками IV Управления.

Была такая нелегальная квартира, где эта тройка встречалась. В этом же помещении хранились и партийные документы. У них была еще другая квартира, на которой устраивались встречи между членами ЦК и ответственными работниками Цзя-суского провинциального комитета и ответственными работниками Федерации труда. В результате, в эту квартиру имели право входить 6 человек: Славин, Мицкевич, Ван Винюн, секретарь и зав. Орг. Отдела Цен-суского провинциального комитета, Ли-пон ответ. Работник Федерации труда. Это помещение снимали один мужчина и одна женщина. Таким образом, в этом военноконспиративном квартале встречалось 8 человек, к тому же они там хранили огромное количество документов…

Приблизительно в марте 1934 г. Ван Винюн, заведующий Орготделом бюро ЦК получил сообщение от Особого отдела, что полиция хотела оцепить этот квартал, где встречались 8 человек, но номер квартиры был передан неправильно.

После этого Ван Винюн лично отправился туда, чтобы предупредить об этом. [ С точки зрения конспирации, он сделал большую ошибку, он должен был послать другого человека, а не идти сам.]

Когда он туда явился, он думал, что арест будет позже, т. к. обычно приходят вечером, и он предложил женщинам, которые там находились, оставаться в этом здании и спрятать документы. Но не успел он это сказать, как пришла полиция и арестовала его и женщин. При этом арестован также связист Ю Кан, помощник зав. Орг. Отделом Шанхайского губкома, пришедший в это здание ночью, также был арестован. На следующий день туда пошел секретарь губкома Чао-лин [учившийся в Москве], и он тоже был арестован.

Таким образом, были арестованы следующие лица:

1. Ван Винюн — [орг. Отдел Бюро ЦК], есть сведения, что он ведет себя хорошо.

2. Ю Кан — связист. Точных сведений о его поведении на допросах нет. Ходят слухи, что 2 м-ца он держался хорошо, после чего он якобы сдался.

3. Чао-Лин, был арестован и вскоре освобожден якобы за неимением доказательства, к работе вновь не привлекался, после опять был арестован, в тюрьме он все рассказал, что знал, его выпустили из тюрьмы и начали следить, кто с ним будет связываться, но с ним никто не устанавливал связь, т. к. знали о его измене. Сейчас работает в полиции.

4. Ли Иой — зав. Орг. Отд. Цяньсуского провинциального комитета. В первое время ареста ничего не выдавал, говоря, что он не может ничего сказать о том, что знает, но все же написал декларацию, в которой отказывается от коммунистических убеждений, и целиком перешел на сторону Гоминьдана.

5. Женщина, которая жила в нелегальном помещении после ареста была освобождена, она была коммунистка. Причина освобождения неизвестна.

Непосредственных причин провала нам не удалось установить. Возможно, что это было в результате нарушения конспирации — широких встреч в конспиративных квартирах, неправильной системы связи, и усиления слежки со стороны полиции, что же касается более глубокого корня, то надо искать в системе провокаций в «Особом отделе», на чем я буду останавливаться тоже.

Второй провал Бюро ЦК в Шанхае (июнь 1934 г.)

После ареста тов. Ван Винюн и др. видно, что Славину стало невозможно там оставаться, со стороны представителя КПК при ИККИ даны две телеграммы, чтобы Славин немедленно уехал в советский район, либо в Москву. Славин с протестом отказался.

В Бюро ЦК остались только двое, Славин и Мицкевич, тогда они потребовали от ЦК посылки из советских районов человека в качестве зав. Оргбюро ЦК, в Советском районе Орг. отд. заведовал тов. Ло Ша [он же Ван Тин или Ли Вихан (видимо, Ли Вэйхань. — В. У.)], кто он такой и какую ответственность он несет за провал, буду останавливаться отдельно. Тов. Ло Ша посылал некого Ун [он же Ун Тин или Ян Кову] в Шанхай в качестве зав. Орготделом Шанхайского бюро ЦК, впоследствии выяснилось, что он был провокатором. Кто такой Ун, он был студентом промышленного университета в Шанхае, при бывшем зав. Особым отделом Ку [теперешнем работником охранки], он был приглашен на строительство партийной радиостанции, тогда было два инженера по радиоделу, Ун и Чанг [ныне работает по линии СС ИККИ], оба в свое время они были большими приятелями Ку. После ареста Ку этим двум инженерам опасно оставаться в Шанхае, потому одного послали в Москву [Чанг], другого в Советский район, человек использован партией, исключительно как специалист, ни в коем случае не подойдет, как партийный работник, тем более, как оргработник. Ло-ша посылал Уна в Шанхай по следующим соображениям [как зам. (так в тексте. — В. У.) выяснилось]: во-первых, Уна хорошо знает Шанхай, и во-вторых, потому, что он хорошо работал в Советском районе.

Когда Ун был послан в Шанхай на работу зав. Орготделом, Бюро ЦК Славин имели с ним связь. В мае—июне 1934 г. Славин получил извещение от Особого отдела о том, что недавно приехал из советских районов человек, который сейчас ведет ответственную работу в бюро и что этот человек связан с гоминьдановской охранкой; но Славин не подозревал, что речь идет об Уне и оставил его на этом посту. Ун на практической работе оказался неспособным вести оргработу, тогда Бюро ЦК назначил тов. Ли Дэцао — работника Особого отдела [раньше учился в КУТВ под фамилией Модестов] а Ун оставил его заместителем. В это время в ЦК работали следующие пять человек: Славин — секретарь, Ли Тыцзя (зав. Орготделом, Мицкевич — зав. Агитпроп. И «дурачок» [Корсаков учился в КУТВ, затем был в издательстве инорабочих], имели они нелегальное помещение, которое снимали две женщины, Чин Май-юн [быв. жена т. Пионерова] по кличке «кантонская няня», другая [ныне учится в КУТВ]. Там жило еще двое мужчин, Мицкевич и его помощник «дурачок», туда же приехал Славин и его жена, а также зав. Орг. Ли Дэцао. На этой квартире помещалась редакция, а также хранились партийные документы, там же был пункт встреч.

Кроме того, Славин был связан с представителем КИ ОМСа и др. иностранцами. Он же руководил Особым отделом. Мицкевич был связан с провинциальным комитетом Цзянсу, на квартиру к Ли Дэцао ходил Ун и представитель Особого отдела.

Однажды в мае м-це «дурачок» [Корсаков] встретил в переулке около этого дома провокатора Хуан Пина [Воровский], но по заявлению «дурачка», что Воровский его не заметил. Несмотря на это, было решено временно прекратить связи с этой квартирой. Все документы оттуда были изъяты, и там остались жить только две женщины, но прошел целый месяц, и ничего не случилось. Они решили, что все в порядке и что можно снова вернуться туда. Они думали, что это самое надежное помещение. Жена Славина Кулан, ныне учится в МЛШ, пошла на эту квартиру. У магазина, напротив, стоял молодой человек. Она подумала, что это приказчик магазина, но когда она вышла из этого дома, он все еще стоял там, это показалось ей подозрительным и потому она не решилась прямо идти домой, где жил Славин, и пошла в другом направлении. Она заметила, что этот человек за ней следит. Затем она его потеряла из виду, но когда вышла на другую улицу, она его снова встретила, тогда она вскочила на ходу в трамвай, куда он вскочить не успел. Она уехала далеко, и выйдя из трамвая, она никого не заметила. Она еще сделала большой круг по улицам и вернулась к Славину. Славин решил, что несмотря на то, что она колесила по улицам, за ней все же следят, следовательно, из этого помещения надо уходить, они ушли через несколько дней из своей квартиры в помещение, где жили Мицкевич и др., по заявлению жены Славина — Кулан. Они думали, что только в опасности квартира Славина, но не думали, что менее опасно это помещение.

Ночью [приблизительно 15.VI] жена Славина снова пошла домой, собрала одежду и ушла, но когда она вернулась в это помещение, она в переулке увидела собравшихся людей, услышала шумные разговоры, увидела картину, обычную после какого-нибудь провала. У них там был условный знак, что если будет засада, снять с подоконника веник, который в остальное время лежал на подоконнике. Она увидела, что веника нет и увидела также, что задний ход помещения открыт. Она знала еще одно место, где встречались Славин, Мицкевич с представителями КИ, ОМС и др. иностранными товарищами, где жила Ян Цзэли [жена тов. Чжан Готао]. Когда она туда пришла, то узнала, что Славин, Мицкевич и представитель КИ и ОМС только что закончили совещание и ушли. Жена Славина осталась еще поговорить с Ян Цзэли и тоже ушла.

Она хотела еще что-нибудь предпринять, но не могла, она и Ян Цзэли утешалась тем, что Славин и Мицкевич заметят, вероятно, условный знак, отсутствие веника на подоконнике, они решили, что Славин очень осторожный человек, но Мицкевич менее осторожен, может попасться. А вышло наоборот, Славин пошел в помещение и был немедленно арестован. Мицкевич ушел с заседания раньше Славина, когда он пришел на ту квартиру, он еще издали увидел, что оттуда ведут двух арестованных женщин. Он сразу повернул в другую сторону и, сделав несколько кругов, вернулся в то помещение, где только что заседали.

Заведующий Орготделом Ли Дэцао [Модестов] был связан с Особым отделом. Он получил сообщение о возможности провала в помещении, где живет Мицкевич. Он нанял автомобиль, хотел предупредить людей, явился туда в момент провала, и его тоже поймали.

«Дурачка» [Корсакова], к счастью, в этот момент не было дома, он был на каком-то собрании. Мицкевич знал, что он пошел на собрание. Он организовал людей, чтобы его задержали на дороге, около 9 часов, его задержали, таким образом он не избежал ареста… Были арестовано всего 4 человека из работников Бюро ЦК:

1. Славин — секретарь бюро ЦК, есть слухи о том, что он стал предателем, однако точного подтверждения нет. До ареста товарищи его оценивали, как честного, но мягкого человека, осторожного, но трусливого.

2. Модестов [Ли Дэцао, зав. Орг. Отделом Бюро ЦК. Вел себя прекрасно, был казнен полицией.

3. Чин Маюн [женщина, жившая в нелегальной квартире] — отреклась, освободили.

4. «Кантонская няня» — освобождена, т. к. она считалась как прислуга, ныне учится в КУТВ.

5. При аресте полиция забрала документы и некоторое количество партийных денег. Также провалилась личная квартира тов. Модестова, были арестованы жена и мать. Провалилась и Федерация труда. Было арестовано около 14—15 человек.

6. Причины провалов — можно найти прямые: результат провокаций, в первую очередь провокация Уна. Также можно установить ряд других менее важных причин. Однако общие и коренные причины надо искать глубже, они связаны с дальнейшей серией провалов»¹⁰⁵.

После получения информации о крупных провалах китайских коммунистов в Москве собрали Политкомиссию Политсекретариата ИККИ, которая на своем заседании 11 июля 1934 г. обсудила этот вопрос. Была подготовлена и утверждена следующая телеграмма для китайских коммунистов:

«Мицкевичу от Ван Мина и Кан Шэна. После восстановления наших руководящих органов в Шанхае рекомендуем:

Первое. Провинциальные комитеты партии и молодежной организации (имеется в виду КСМК. — В. У.) [провинции] Цзянсу временно перевести из Шанхая в другой подходящий город этой провинции.

Второе. В Шанхае создать городской комитет [КПК] в составе от 3 до 5 членов без всяких отделов, который должен быть связан с [Шанхайским] бюро ЦК [КПК] не прямо, а через провинциальный комитет.

Третье. Основную тяжесть работы в Шанхае переложить на районные комитеты, которые должны проявлять больше инициативы и самостоятельности и которые по возможности разукрупнить и не связывать непосредственно друг с другом, а только через городской комитет.

Четвертое. Тщательнее проверять и подбирать кадры, особенно для аппарата [Шанхайского] бюро ЦК [КПК] и для техники. Это наши первые выводы из провалов, направленные к такой организационной перестройке, при которой нам удастся отделить аппараты [Шанхайского] бюро ЦК [КПК] от провинциального комитета и от районных комитетов, децентрализовать работу и избежать больших провалов из-за провала какого-либо звена. Эти наши предложения перешлите для рассмотрения и санкции в ЦК [КПК]. Надеемся, что ЦК КПК утвердит эти предложения и чтобы не терять времени до получения ответа, считаем, что вы должны уже сейчас приступить к предлагаемой перестройке, так как важно именно в данный момент, хотя бы временно, провести в жизнь эти меры»¹⁰⁶.

Текст телеграммы решили послать от имени Ван Мина и Кан Шэна. Телеграмма была зашифрована и под грифом «секретно» и на французском языке немедленно отослана в Шанхай.

В 1934 г. началась подготовка к VII Конгрессу Коминтерна, в которой приняли активное участие представители КПК в ИККИ, в том числе и Кан Шэн.

Сроки созыва VII Конгресса Коминтерна пришлось несколько сдвинуть с октября 1934 г. на более позднее время. В письме Кан Шэна и Ван Мина в Политбюро ЦК КПК от 16 сентября 1934 г. разъяснялась причина отсрочки созыва Конгресса (первоначально планировалось созвать его в октябре 1934 г., а проходил он в Москве с 25 июля по 21 августа 1935 г.). «Вопрос подготовки к VII Конгрессу Коминтерна. Главная причина отсрочки созыва VII Конгресса Коминтерна заключается в том, чтобы дать возможность компартиям всех стран лучше подготовиться к нему, то есть, следуя опыту созыва II Конгресса Коминтерна (проходил в Москве с 19 июля по 7 августа 1920 г. — В. У.), мобилизовать членов партий всех стран для участия в подготовке Конгресса, — говорилось в письме. (Сейчас уже принято решение, что в середине декабря будут опубликованы политическая программа Конгресса и тезисы доклада на нем. Не только руководящие органы партий должны подробно изучить эти программу и тезисы, но и товарищи в партячейках смогут принять активное участие в изучении программы. В нашей партии уже сейчас надо начать политическую работу по подготовке Конгресса. От ЦК [КПК] до ячеек надо начать изучение опыта революционного движения на международной арене и в Китае за последние шесть лет, особенно новых моментов нынешней международной обстановки и китайской революции. До опубликования программы партия должна использовать имеющиеся материалы по международным проблемам и организовать их изучение, особенно необходимо мобилизовать всю партию для изучения проблем китайской революции. Наша делегация и Восточный отдел (имеется в виду Секретариат. — В. У.) Коминтерна решили помочь вам материалами, для чего решено написать следующие материалы (статьи, брошюры и т. д.)»¹⁰⁷.

В документе акцентировалось внимание на тщательном подборе делегатов на Конгресс и информировалось об их количестве. «Делегаты на Конгресс должны быть тщательно отобраны, — говорилось в первом пункте письма Кан Шэна и Ван Мина. (В советских районах они должны избираться, в белых районах — назначаться с большими предосторожностями. Состав делегатов должен быть нацелен на гарантию действительного обобщения опыта работы всей партии, с одной стороны, и вобрать в себя настоящих, авторитетных вожаков масс, имеющих тесные связи с ними, — с другой. Делегатами должны становиться не только кабинетные функционеры партийных органов на местах. Что касается количества делегатов, то нашей партии выделено 30 делегатов с решающим голосом; количество делегатов с совещательным голосом определяется ЦК партии с согласия Коминтерна. Будет лучше, если не все делегаты приедут в Москву накануне конгресса. Во-первых, к тому времени еще больше усилится внимание со стороны врага. Во-вторых, наших людей будет много, и очень трудно гарантировать своевременное прибытие всех на Конгресс. Поэтому всем, кто может, надо постараться приехать заранее»¹⁰⁸.

В связи с информацией из Китая о крупных провалах в руководстве ЦК КПК в этом письме вновь акцентировался вопрос об усилении конспирации. «В интересах конспирации, — говорилось в пункте 7 письма, — мы предлагаем ЦК [КПК] полностью изменить систему работы с документами в партии, главное [в этих изменениях]: 1) По возможности меньше писать документов, сократив их количество до минимума. Руководить местными парторганизациями методом живого общения. 2) Прочитанные документы уничтожать под личную ответственность. Некоторые необходимые важные сведения (например, статистические данные об организациях и т. п.) записывать шифрами. 3) В местах проживания руководящих товарищей и в учреждениях партии не должно быть никаких документов. 4) В документах и докладах категорически недопустимо писать фамилии товарищей и партийные адреса. 5) Наши письма по прочтении немедленно отправить в соврайон (тезисно). Ненужные или особо секретные части уничтожить… Надеемся, что ЦК [КПК] не только сам обратит на это внимание, но будет также контролировать местные парторганизации в этом [вопросе]»¹⁰⁹.

Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило «ориентировочную» смету расходов на проведение VII Конгресса Коминтерна в сумме 280 тыс. рублей, «предложив Наркомфину СССР отпустить указанную сумму из резерва СНК СССР»¹¹⁰.

Кан Шэн был избран делегатом VII Конгресса Коминтерна, а на Конгрессе кандидатом в члены ИККИ, членом Президиума ИККИ¹¹¹, а Ван Мин на конгрессе Коминтерна был избран в руководящие органы Коминтерна, членом Президиума ИККИ и в состав Исполкома, состоящего из 46 членов и 33 кандидатов, — кандидатом в члены Секретариата Исполкома и членом Интернациональной контрольной комиссии Коминтерна, состоящей из 20 человек¹¹².

За решение вопросов по Китаю после VII Конгресса Коминтерна отвечал Секретариат Г. Димитрова, с которым был тесно связан Кан Шэн. В Секретариат Димитрова входили один представитель от КПК, пять политических помощников, два референта и другие сотрудники — всего 13 человек.

1 декабря 1934 г. в Смольном в 15 час. 37 мин. двумя выстрелами в упор был убит С. М. Киров. В официальной «версии» убийства Кирова говорилось, что его убийца Л. Николаев является участником «антисоветской подпольной троцкистско-зиновьевской группы», по поручению которой он якобы и совершил убийство. Л. Николаев и его «группа», состоящая из 13 человек, Военной коллегией Верховного суда СССР 28 и 29 декабря были признаны виновными и расстреляны в ночь с 29 на 30 декабря 1934 г. в Ленинграде. Как вспоминал Н. С. Хрущев, «Киров был убит, а затем началась массовая резня… Если поднять сейчас фамилии тех, кто был тогда арестован, то прежде всего это коснулось старых большевиков, людей ленинской школы, которые занимали ведущее положение в партии и были расставлены на решающих участках… Если кто-нибудь «под настроение» что-то ляпнул, то и этого было достаточно, чтобы попасть в соответствующие списки и потом быть высланным или уничтоженным»¹¹³. Массовые репрессии велись под лозунгом «борьбы с подавлением троцкистской оппозиции».

Выступая 20 февраля 1935 г. на общем закрытом собрании партийной организации ИККИ, посвященной урокам, вытекающим из убийства С. Кирова, Г. Димитров отметил, что «необходимы особые мероприятия, особые методы, чтобы аппарат Коминтерна был защищен от проникновения в него агентов врага и от опасности двурушничества. Если в других местах нужно проверять людей, то постоянная проверка людей в аппарате еще более необходима. Кто не сигнализирует о подобной опасности, тот является пособником врага».

1 декабря 1934 г. в СССР подписывается закон, предусматривающий рассмотрение политических дел ускоренным порядком и немедленное приведение в исполнение «приговоров о высшей мере наказания». Тот час же после убийства к смертной казни приговариваются 37 «белогвардейцев» в Ленинграде, потом 33 (в Москве, затем 28 (в Киеве. В Ленинградском НКВД расстреливали целыми ночами: по утрам в подвале скапливалось до 200 трупов. ЦК рассылает закрытое письмо всем партийным организациям страны: «Уроки событий, связанных со злодейским убийством тов. Кирова». Начинается активная «борьба» с троцкистами. Ищут (и находят по всей стране троцкистов. Только в Ленинграде арестовывают около 40 тыс. человек.

Именно в этот период Кан Шэн зашел в канцелярию Ван Мина и заявил, что состав китайских кадровых работников и членов партии, находящихся на учебе в СССР, весьма неоднороден: кто-то приехал из белых районов, кто-то из революционных баз, кто-то из крупных городов, а кто-то из деревень, — что среди них встречаются и честные люди, и негодяи, любых хватает. Далее он предложил провести «кампанию по подавлению троцкистов» в их среде, несколько «почистить ряды» с помощью «ветра с Востока». Вскоре была создана «канцелярия по чисткам», власть в которой прибрал к рукам Кан Шэн.

Откуда же в СССР появились китайские студенты и слушатели, с которыми собрался бороться Кан Шэн?

Напомним, что в СССР концепция осуществления мировой революции посредством свержения правящих режимов силой революционных народов при прямой поддержке извне (то есть из Советской России) предусматривала подготовку руководящих кадров для этих народов на территории Советской России.

В первую очередь попытались организовать китайцев и корейцев, находящихся на территории Советской России. С финансовой помощью Наркоминдела была создана китайская рабочая организация, ей выделили три помещения в Петрограде и часть особняка в Москве по Богословскому переулку, дом 6. Для китайцев были созданы агитационные курсы, им помогли созвать Всероссийский съезд китайских рабочих (на последнее мероприятие было выделено 10 тыс. рублей), данной организации ежемесячно выделялось до 20 тыс. рублей¹¹⁴. После определенной подготовки китайские и корейские агитаторы стали посылаться на Дальний Восток с целью «установления связи с пролетарскими демократическими организациями» того региона. Стоимость каждого агитатора с премией при возвращении обратно определялась, судя по письму Л.Карахана В.Ленину о пропаганде на Востоке от 20 февраля 1919 г., в Северный Китай и Корею 10 тыс. рублей, а в Южный Китай — 20 тыс.¹¹⁵

Учебные заведения, которые стали создаваться для трудящихся Востока, также могли рассматриваться как школа подготовки определенного числа будущих потенциальных разведчиков (после дальнейшего обучения в спецшколах) из китайцев, корейцев, японцев и т. д.

Предложение о создании учебного заведения для выходцев с Дальнего Востока прозвучало 26 июня 1920 г. на одном из заседаний II Конгресса Коммунистического Интернационала. Оно было сделано ответственным работником ИККИ, голландцем Г. Марингом (1883—1942), который, выступая перед делегатами Конгресса, заявил: «III Интернационал должен дать возможность выходцам из Дальнего Востока [следовательно, и из Китая] прожить здесь в [Советской России] по полгода и прослушать курсы коммунизма, чтобы они правильно понимали, что здесь происходит, и могли бы провести в жизнь идеи тезисов [III Конгресса Коминтерна по национальному и колониальному вопросам], чтобы они могли провести в жизнь советскую организацию и повести коммунистическую работу в колониях… Москва и Петроград являются новой Меккой для Востока… Мы здесь в России должны дать возможность восточным революционерам получить теоретическое образование, чтобы Дальний Восток стал живым членом Коммунистического Интернационала»¹¹⁶.

Для этих целей было решено создать специальные учебные заведения для народов Востока под контролем Коминтерна. По постановлению ЦК РКП(б) от 10 февраля 1921 г. в том же году в Москве был создан Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ), в 1923 г. получивший имя И. В. Сталина, просуществовавший до 1938 г. Уже в 1921 г. в нем учились 36 китайских революционеров, через год — 42, а в 1924 г. уже около 90 человек¹¹⁷. В 1925 г. в связи с большим наплывом китайских студентов в атмосфере роста национально-освободительного движения и начала национальной антиимпериалистической революции в Китае созрела идея создания в Советской России специального высшего учебного заведения для трудящихся Китая. С этой целью в Москве был открыт Университет трудящихся Китая имени Сунь Ятсена, просуществовавший до 1930 г. После поражения КПК в антиимпериалистической революции и установления в Китае жесточайшего «белого террора» УТК был преобразован 17 сентября 1928 г. в Коммунистический университет трудящихся Китая (КУТК). В конце 1925 г. при участии М. Бородина Гоминьдан и компартия отобрали 310 человек для учебы в УТК. Первая группа из 118 человек прибыла в Москву в ноябре. По данным Дэн Сяопина, как минимум 103 из них были членами партии и комсомола¹¹⁸. Уже в феврале 1926 г. число китайских студентов в нем было около 340 человек (причем члены КПК и комсомола вначале составляли две трети, а затем, в период единого фронта и Северного похода, — более трех четвертых от всего состава), а к концу года их насчитывалось уже более 500. По некоторым оценкам (точных данных в нашем распоряжении нет), в конце 1927 — начале 1928 г. в Коммунистическом университете трудящихся Китая обучались уже около 800 человек¹¹⁹. Весной 1927 г. вместе с ответственным работником ИККИ М. Н. Роем, и членом Политбюро ЦК КПК, членом ЦИК и Политсовета ЦИК Гоминьдана Тань Пиншанем (1886—1956) в Китай выехала первая группа численностью около 40 человек из числа лучших слушателей — членов КПК и комсомола¹²⁰. К концу 1927 г. двухгодичный курс подготовки закончили несколько первых групп общей численностью около 300 человек. Часть выпускников была оставлена для работы в УТК в качестве переводчиков, инструкторов, для исследовательской работы по Китаю, значительная часть была направлена в различные военные школы, училища и военно-политические академии СССР. А с 1925 по 1930 г. прослушали различные курсы в УТК—КУТК около 1200 китайских студентов¹²¹.

Помимо этих учебных заведений существовали и другие: летом 1922 г. было открыто отделение КУТВ в Иркутске, где также учились китайцы. Во Владивостоке с середины 20-х годов функционировала Китайская ленинская школа, а также совпартшкола для молодых китайских рабочих. Помимо китайцев в этих учебных заведениях учились и представители «национальных меньшинств» Китая, хотя их количество было значительно меньше, всего несколько десятков человек. Среди них был довольно большой процент уйгуров¹²². Только на территории Среднеазиатских республик в 20-х годах проживали около 500 тыс. уйгуров, причем около половины из их числа формально являлись китайскими подданными¹²³.

По просьбе руководства КПК (в частности, Чжоу Эньлая) Советский Союз организовал военную подготовку китайских революционеров, приехавших в Москву по коминтерновской и другим линиям, на специальных военных курсах. Организация военно-учебного процесса была возложена на Генштаб. В связи с этим во второй половине 1927 г. было внесено специальное предложение обсудить на правительственной межведомственной китайской комиссии в Москве следующие вопросы:

«I. 1) О китайских учениках в ВУЗах.

2) Что делать с политически неблагонадежными.

3) Как быть с фыновцами (представители 1-й национальной армии Фэн Юйсяна. — В. У.), оканчивающими в этом году.

II. О целевой установке для китайских групп в ВУЗах (УТК, Университет имени Сунь Ятсена) — необходимо ли преподавание тактики партизанской борьбы, техники подполья, усиление идейного и политического воспитания»¹²⁴.

Для китайских групп был открыт прием в Военную академию им. М. В. Фрунзе, Военно-политическую академию им. В. И. Ленина, высшую артиллерийскую школу, военные учебные заведения в Киеве и др. Обучение китайских командиров осуществлялось также на курсах «Выстрел». Только в 1927 г. китайские группы проходили обучение: в военных школах и академиях (142 человека, из них 29 коммунистов, 51 комсомолец, 29 членов Гоминьдана, 33 фыновца), в школах ВВС (33 человека: 13 коммунистов, 7 комсомольцев, 9 беспартийных, 4 фыновца). Конкретно в Военной академии им. М. В. Фрунзе обучались 6 человек, в Военно-политической академии им. Н. Г. Толмачева — 14 (там в 1928 г. учился и сын Чан Кайши — Цзян Цинго¹²⁵), на курсах «Выстрел» — 31, в Московской артиллерийской школе — 63, в Тверской кавалерийской школе — 5, в Московской пехотной школе — 13, в Военно-инженерной школе (15, в Летной военно-теоретической школе — 6, в Летной школе — 3, в Школе воздушного боя — 7, в Военно-технической школе и в Военной школе спецслужб — по 9 человек¹²⁶. На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 27 октября 1927 г. было принято решение принять в военные вузы еще 30 командиров-коммунистов из бывших армий Хэ Луна и Е Тина, в связи с чем «увеличить смету Военведа на 45 000 руб. по параграфу сметы об отпуске средств на обучение иностранцев в вузах»¹²⁷.

Студенты УТК и КУТВ проходили военную подготовку также в летних лагерях. Об этом говорит Постановление закрытого заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 16 июня 1927 г., где в пункте д) предлагается «КУТВ принять 79 студентов, окончивших Университет Сунь Ятсена, в лагерь на летний период для прохождения военного обучения наравне со студентами КУТВ»¹²⁸.

В связи с событиями 1927 г. в Китае, связанными с «переворотом Чан Кайши» и налетом на Генеральное консульство СССР в Гуанчжоу, где пять его сотрудников были зверски расстреляны, было решено «неблагонадежных студентов» и «правых гоминьдановцев» высылать через Владивосток—Шанхай на родину. Так, в пункте г) Постановления закрытого заседания Политбюро ЦК ВКП(б) говорилось о необходимости «отправить в Китай вместе с 36 правыми гоминьдановцами выпускного курса 32 правых гоминьдановца первого курса Университета Сунь Ятсена»¹²⁹. Решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 сентября 1927 г в Китай также отправлялись пять слушателей Академии — правых гоминьдановцев¹³⁰. Решением Политбюро от 29 декабря 1927 г. была поддержана позиция руководства Университета имени Сунь Ятсена по очистке его от «правых гоминьдановцев»¹³¹.

Вследствие еще большего обострения ситуации в Китае и ухудшения отношений с Гоминьданом в следующем году на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 22 марта 1928 г. было предложено «ввиду наличия большого количества чуждых нам элементов среди киткурсантов в военных школах, поручить Киткомиссии провести немедленно чистку с целью удаления всех гоминьдановцев, беспартийных фэновцев и сомнительных либо нежелательных комсомольцев»¹³². Всех удаляемых из военных заведений направлять в Китай. «Из числа оканчивающих в этом (1928 г. — В. У.) году военно-учебные заведения оставить в СССР тех киткомандиров, которые при соответствующей политической обработке могут быть использованы в дальнейшем Киткомпартией для военной работы в Китае»¹³³, — говорилось в документе.

Администрация и партийное руководство УТК после этого приняли решение исключить из университета детей Фэн Юйсяна: сына и дочь Хунго и Фунэн (жену Цзян Цинго, псевдоним Нежданова) (как детей маршала Фэн Юйсяна, совершившего антикоммунистический переворот в Китае) и ряд других студентов. Однако руководитель УТК Миф предлагал их не высылать в Китай, а рассматривать в «качестве заложников». Но «наверху» были против этого, и вынужденные смириться с поступившими указаниями, 25 мая 1928 г. дети Фэн Юйсяна, включая еще одну дочь Фуфа (которая также училась в УТК, псевдоним Собинова) выехали в Китай¹³⁴.

В связи с событиями в Южном Китае, арестом и убийством советских сотрудников в Гуанчжоу Политбюро ЦК ВКП(б) 23 декабря 1927 г. приняло решение «китайских контрреволюционеров (студентов и других), выступающих в пользу гоминьдановских генералов, арестовать и держать в заключении впредь до освобождения всех сов[етских] граждан на территории Юж[ного] Китая, после чего выслать их». Этот факт ареста группы детей гоминьдановских высших чиновников и военных, а затем их высылки из СССР подтверждается данными личного переводчика Мао Цзэдуна Ши Чжэ¹³⁵, который в то время учился в Советском Союзе¹³⁶. Здесь же давалось указание НКИД «арест китайских контрреволюционеров сопроводить соответствующим заявлением». Специальным пунктом в документе предлагалось Московскому комитету ВКП(б) «организовать протест студенчества КУТВ и Университета имени Сунь Ятсена против зверств в Южном Китае»¹³⁷. В тот же день от имени ИККИ была разослана телеграмма Центральным Комитетам всех компартий, в которой предлагалось «провести самую энергичную кампанию против контрреволюции, белого террора в Китае, убийства представителей СССР в Гуандуне». Компартиям предлагали организовать митинги и демонстрации перед английскими, японскими и американскими консульствами под лозунгами «Защиты китайской революции и СССР»¹³⁸.

Большинство слушателей в военные учебные заведения принималось из КУТКа и Университета имени Сунь Ятсена (127 человек в 1928 г.)¹³⁹.

По неоднократной и настойчивой просьбе китайской стороны снять с университета название «имени Сунь Ятсена» «в связи с той борьбой, которую компартия ведет против Гоминьдана и против суньятсеновской идеологии», по ходатайству ректора университета П. Мифа и в связи с изменившейся ситуацией в Китае, 17 сентября 1928 г. было принято следующее постановление Оргбюро ЦК ВКП(б): «Ввиду слияния китсектора КУТВ с Университетом имени Сунь Ятсена принять предложение объединенного университета о присвоении названия «Коммунистический университет трудящихся Китая»¹⁴⁰.

Решающее слово при комплектовании китайских групп в военных училищах и академиях принадлежало китайской делегации при ИККИ. Стал делаться упор на прием в военные учебные заведения только китайских коммунистов. В протоколе №16 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 22 марта 1928 г. подчеркивалась необходимость в текущем учебном году «произвести прием в военшколы не менее 200 киткоммунистов, обратив особое внимание на увеличение контингента курсантов специальных военно-учебных заведений (авиационных, артиллерийских, инженерных и т. д.)». Здесь же отмечалось, что «в связи с изменяющимся составом курсантов поставить вопрос об уточнении целевой установки китгрупп в военшколах в сторону специализации по особым предметам (тактика вооруженного восстания, партизанская борьба, диверсионная работа и пр.)»¹⁴¹.

Так, 17 сентября 1928 г. Генштаб сообщил руководству Военной академии им. М. В. Фрунзе: «Согласно решению инстанций, в Военную академию в предстоящем году посланы 10 китайцев. Отбор кандидатов произведен китайской делегацией, которой в этом отношении принадлежит решающее слово»¹⁴². Кто же конкретно решал, кого и куда распределить? Судя по имеющемуся протоколу совещания по распределению курсантов Высшей пехотной школы от 7 августа 1928 г., в данном случае решали Миф¹⁴³ и Чжоу Эньлай. Тогда по их решению 110 китайцев «передавались в Военное ведомство для распределения по различным школам» и «41 человек передавался в Университет трудящихся Китая»¹⁴⁴.

Перед советскими военными академиями была поставлена задача подготовить китайских кадровых работников высшей военной квалификации. В июле 1928 г. Генштаб направил руководству академий следующий документ: «Академии должны подготовить из китайцев военных и военно-политических руководителей крупными войсковыми частями в Китае (от полка и выше)»¹⁴⁵. В соответствии с этой директивой академии РККА разработали трехлетний план академической подготовки особой (китайской) группы. В него включался как самостоятельный курс «тактика вооруженного восстания», который следовало читать по 60 учебных часов в год в течение трех лет, на втором и третьем годах должны были проводиться «военно-политические игры на восстание». В цикл тактики вооруженного восстания входили вопросы подготовки восстания в городах, деревнях, техника подполья, комплектование партизанских отрядов, их подготовка и вооружение.

Изучение опыта партизанской борьбы, помимо изучения общей тактики и получения инструкторских навыков по военным дисциплинам, по решению Оргбюро ВКП(б) ставилось в программы Высших партийных курсов при КУТВ¹⁴⁶. Для занятий с китайскими группами приглашали опытных советских командиров, в том числе и бывших военных советников в Китае: В. Блюхера, Н. Лапина, И. Мамаева¹⁴⁷.

Перед военными учебными заведениями ставилась задача подготовки китайских специалистов «для нелегальной военной работы в китайских условиях».

В письме начальника IV управления штаба РККА Я. К. Берзина и Ф. Судакова начальнику Военно-политической академии РККА А. Л. Шифресу (1898—1938) предлагалось больший упор сделать «на воспитание руководящих работников подполья, военных отделов парткомов и т. д. Все большее место в учебной программе должны занимать такие предметы, как теория и тактика вооруженного восстания, крестьянской партизанской войны и техника подполья»¹⁴⁸. В документе сообщалось, что «в Москве уже проведены односторонние игры на вооруженное восстание».

К началу 1928 г. в СССР прибыла новая большая группа — около 500 работников КПК и КСМК, участников вооруженных выступлений в различных районах Китая.

Китайские коммунисты, приезжавшие в Советский Союз на VI съезд КПК, конгрессы Коминтерна и по другому поводу, также обучались на специальных краткосрочных военных курсах. Как следует из имеющейся в архивах справки, составленной соответствующим отделом Генштаба, 50 делегатов VI съезда КПК были обучены владению оружием, подрывному делу, тактике уличного боя. 10 членов ЦК КПК обучались тактике партизанского движения, технике подполья, владению оружием¹⁴⁹. Подобные курсы продолжали функционировать и в последующие годы.

Хотя справедливости ради следует сказать, что не всегда программы обучения соответствовали желаниям китайцев, находящихся в СССР. Так, 16 декабря 1927 г. у здания ИККИ прошла демонстрация, на которую вышли около 100 курсантов военно-политических курсов при УТК с требованиями улучшения учебного процесса и военной подготовки. (За ней последовало предложение ректора университета Б. З. Шумяцкого об исключении 14 курсантов из университета.)¹⁵⁰ Китайские студенты направили специальное письмо представителям КПК в ИККИ с аналогичными жалобами, выдвигались предложения улучшить учебную программу, материалы на китайском языке, число и качество переводчиков, разбивку на группы, условия жизни. 28 января 1928 г. по этому вопросу в Политсекретариат ИККИ поступило письмо от Сян Чжунфа, представлявшего КПК в Коминтерне. Он писал, что «причины недовольства и волнения китайских курсантов в КУТВ нельзя искать в «анархизме» и «ликвидаторском настроении», которые, по мнению некоторых русских товарищей, якобы существуют у китайских товарищей в КУТВ». Автор заявлял, что «нельзя в данном случае этими обвинениями («анархизм», «ликвидаторство») прикрывать недостатки работы в китайской части КУТВ». Сян Чжунфа предлагал «улучшить» «общее и партийное руководство университета», «радикальным образом пойти на реорганизацию военно-политических курсов, потому что от тех курсов, которые существуют сейчас, которые подобраны при огромной затрате средств, которые при отправке в Москву подвергались большому риску, от этих курсов сроком в несколько месяцев или один год пользы совсем мало», как показывает опыт, они себя не оправдали. «Для того чтобы эти курсы себя оправдали, чтобы мы во время вооруженного восстания при помощи этих курсантов могли использовать те или иные отобранные у врагов технические вооружения (пулеметы, оружие, аэропланы, инженерные имущества и т. д.), — писал Сян Чжунфа, — а не только стрелять из винтовки, для этого необходимо выделить часть более развитых и имеющих небольшой военный опыт курсантов из нынешнего состава и направить их в строевые школы на различную военно-техническую подготовку, а остальных политически более развитых — на общие политические курсы»¹⁵¹.

После этого 20 января 1928 г. была сформирована комиссия по урегулированию конфликта в КУТВ во главе с заместителем заведующего агитационно-пропагандистского отдела ЦК ВПК(б) Я. Э. Стэном (1924—1937)¹⁵², которая после определенной работы вынесла 27 февраля 1928 г. свои предложения на заседание Оргбюро ЦК ВКП(б). Было признано, «что конфликт на китсекторе КУТВ и ВПК возник не только по причинам, связанным с составом слушателей, но и вследствие существенных недостатков, допущенных руководящими работниками КУТВ по линии партийной и учебной работы среди китайских товарищей». Констатировались следующие недостатки: в университете «неудовлетворительный подбор партактива в отношении его квалификации», чрезмерная текучесть состава сотрудников КУТВ, «недостаточная связь администрации со студентами на почве их хозяйственно-бытовых нужд, излишняя административная опека над студентами вне учебного времени», неудовлетворительное состояние общежитий¹⁵³.

Было признано «согласиться со снятием с работы в парткомиссии спецгруппы секретаря парткомиссии т. Вельтнера, одновременно подтвердив необходимость снятия из университета тт. Андреева, Преснева, Обухова и Игнатьева (псевдонимы, читай: — У Хуцзин, Хуан Шицзя, Чжу Тинчжан и Цзун Сицзюнь. — В. У.). Приняли также решение откомандировать из университета «активных участников дезорганизаторских выступлений на китсекторе КУТВ и ВПК — Люлина, Ломоносова, Грибоедова, Петухова, Осина (читай: Лу И, Ли Сягуна, Чжу Дайцзе, Ма Юаньшэна и Хэ Шэнъяна. — В. У.) и Ван Го и трех аспирантов КУТВ: Меликсетова, Ким Сан Тачи и Удорятина»¹⁵⁴.

Однако проблемы с университетом продолжали существовать. В марте 1929 г. в ИККИ поступило письмо делегации КПК, в котором вновь подвергли критике плохую работу в КУТК. В нем указывалось, что за последние годы университет израсходовал на свои нужды 5 млн рублей. «А полученные достижения выражаются лишь в том, что среди 250 приехавших студентов только очень незначительное число можно использовать для работы, — говорилось в письме. — Их учеба так не соответствует действительности и их теоретический уровень так беден»¹⁵⁵. В документе сообщалось, что около 30 приехавших в Китай студентов выдали себя Нанкинскому правительству. «Они опубликовали в печати список студентов, учащихся в Москве. Некоторые из них даже использованы и организованы Нанкинским правительством для шпионства среди студентов, вернувшихся из Москвы в Китай, в Шанхае, Дайрене (Дальнем. — В. У.) и других портах», — утверждалось в письме¹⁵⁶. Считая, что «КУТК есть партийная школа КПК», китайская делегация требовала отчета о работе от ответственных товарищей университета, она требовала «усиления военной учебы, введения в курс учебы особого предмета «вооруженное восстание», улучшения работы библиотеки, максимального сокращения штата университета, состоящего из 396 работников. В заключение было заявлено, что «нынешнее состояние КУТК не удовлетворяет» китайскую сторону и что при определении курса университета «нужно исходить из спроса Китая»¹⁵⁷.

6 ноября 1929 г. по решению Секретариата ЦК ВКП(б) вновь была создана комиссия по обследованию КУТКа во главе с заместителем директора МЛШ К. И. Кирсановой. Комиссия указала, что «директива ЦК о необходимости мероприятий, ликвидирующих неудовлетворительность социального состава студенчества КУТК, не выполнена, производственная и партийная практика для студентов не организована, КУТК не обеспечен кадрами научных работников, преподавателей, руководителей кафедр. Среди политических, практических и бытовых извращений в жизни ячейки КУТК были названы следующие: гоминьдановщина, ликвидаторство, упадничество, правоуклонистские взгляды в вопросах положения в Китае и задачах КПК, борьба против линии партии, призывы к борьбе против политики партии, примиренчество, троцкизм, национализм, нарушение партийной и учебной дисциплины, мелкобуржуазные требования абсолютной демократизации и справедливости, разрыв между массой и руководством, отсутствие минимального доверия к руководящим парторганам и, наконец, беспринципная групповая борьба, личные склоки и драки¹⁵⁸. После обсуждения комиссия разделилась поровну: одна часть за ликвидацию КУТК (Кирсанова, Петерс, Пшеницын), вторая — против, за коренную реорганизацию (Булат, Гопнер и Таль). В конце концов победила первая группа (Кирсанова, Петерс, Пшеницын), и КУТК был закрыт.

Таким образом, несмотря на сложную и противоречивую обстановку второй половины 20-х годов, советская сторона, не жалея сил и финансовых средств, организовала довольно эффективную подготовку военачальников для Китая и КПК. Долгое время учился и работал в СССР (всего около 15 лет) член КПК и будущий переводчик Мао Цзэдуна Ши Чжэ¹⁵⁹.

Первые группы подготовленных военных специалистов отправились в Китай в период развертывания строительства Красной армии и расширения масштабов партизанской войны уже весной — летом 1929 г., а основная часть группами и поодиночке в конце 1929 — начале 1930 г.

Многие из слушателей советских военных учебных заведений внесли заметный вклад в дело победы китайской революции. Хорошо известно, что такие китайские военачальники, ветераны китайской революции, как Чжу Дэ, Линь Бяо, Хэ Лун, Е Тин, Не Жунчжэнь, Сюй Сяньцянь, Е Цзяньин, Дэн Сяопин и многие другие прошли обучение в советских военных учебных заведениях либо изучили советский военный опыт, взаимодействуя с военными советниками СССР в Китае.

Судя по приводившимся документам, требовалось все большее и большее количество китайцев, прошедших обучение в СССР. Так, в пункте №7 Протоколов № 63 и 64 (особый № 47) заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) от 20 и 21 октября 1926 г. говорилось: «Направить в распоряжение ЦК Гоминьдана и Политуправления кантонских армий известное количество китайских товарищей из КУТВ и Университета имени Сунь Ятсена в Москве»¹⁶⁰. В Протоколе № 103 (особый № 81) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 19 мая 1927 г. пункт «д» предлагалось «послать 10 коммунистов-китайцев из оканчивающих КУТВ и Университет имени Сунь Ятсена для работы в частях Председателя правительства провинции Юй Южэня, а в пункте «е» поручалось заведующему Восточным отделом ИККИ Ф. Раскольникову снестись с Ханькоу по вопросу о включении известного количества кандидатов, предложенных Юй Южэнем в общую разверстку китмолодежи, направляемой в советские вузы¹⁶¹. А через неделю 26 мая в пункте «д» Протокола № 105 (особый № 83) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) говорилось: «Отправить окончивших Университет им. Сунь Ятсена 64 чел. в распоряжение Нацпра (Национального правительства. — В. У.); в первую очередь — коммунистов и комсомольцев, во вторую — гоминьдановцев».

Студенты, обучающиеся в СССР, использовались также как пропагандисты и агитаторы точки зрения Москвы на обстановку в Китае и в КПК. Об этом говорит пункт 1-й Предложений Ф. Раскольникова об организационных мерах в отношении компартии Китая: «Направить в Китай, в частности в Ханькоу и Шанхай, из КУТВа и Суньятсеновского университета группу студентов, способных объяснить нашу точку зрения и бороться с оппортунизмом руководителей Киткомпартии»¹⁶².

Обучение китайцев в военных учебных заведениях СССР продолжалось и в 30-е годы. Об этом наглядно говорит «Письмо представителей ЦК компартии Китая при ИККИ Ван Мина и Кан Шэна И.А. Пятницкому о зачислении китайских коммунистов в военные школы, академии, школы ОГПУ» от 31 июля 1933 г.

«По поручению ЦК нашей партии, — говорилось в нем, — обращаемся к вам с просьбой, чтобы вы поставили перед ЦК ВКП(б) вопрос о том, чтобы ЦК ВКП(б) разрешил ЦК КПК откомандировать 100 китайских товарищей в разные военные школы и академии в СССР. Из них примерно: 20 в авиационную школу, 20 в артиллерийскую, 15 в военно-химическую, 15 [в] военную, 10 в пехотную, 10 в кавалерийскую и 10 [в] специальную для работы по линии штаба. Кроме того, просим командировать 20 кит[айских] товарищей на учебу по линии работу ГПУ. Все эти военные специалисты очень нужны нашей партии и РККА Китая»¹⁶³. Интересно, что над текстом письма слева была помета рукой неизвестного: «Поговорить спешно с т. Берзиным»¹⁶⁴.

В середине 30-х годов в КУТВ было вновь организовано китайское отделение. Заведовал этим отделением бывший студент КУТВ, китайский эмигрант, член Восточного секретариата Исполкома Коминтерна Го Шаотан.

Справка. Го Шаотан (А. Г. Крымов (1905—1989), публиковался под псевдонимом Евгений Куо), родился в селе Чжоухань провинции Чжэцзян на Юге Китая в бедной крестьянской семье. В 11 лет начал зарабатывать на жизнь. В 1922 г. стал литографским рабочим в одной из шанхайских школ, которую одновременно посещал в качестве вольнослушателя. В 1924 г. вступил в ряды КСМ Китая. Комсомол рекомендовал его на работу в издательство Шанхайского университета, которым в ту пору фактически руководили коммунисты.

В 1925 г. Го Шаотан — член КПК, активно работает в партийной печати, становится одним из руководителей грандиозных выступлений шанхайских пролетариев и студентов, известных в истории китайской революции 1925—1927 гг. как «движение 30 мая 1925 г.» Преследуемый за активное участие в революционной деятельности, он по решению ЦК КПК направляется в конце 1925 г. в Москву на учебу в Коммунистический университет трудящихся Востока, где учится до 1927 г., а затем возвращается в Китай. В 1928 г. после поражения революции партия вновь направляет его на учебу в Москву. В ноябре 1928 г. Го Шаотан вступает в ряды ВКП(б) и направляется Секретариатом ИККИ и ЦК ВКП(б) на учебу в Институт красной профессуры. В 1934 г. А. Г. Крымов заканчивает историко-партийное отделение ИКП с присвоением ему звания кандидата исторических наук.

Одновременно с учебой А. Г. Крымов ведет и напряженную партийную работу: с 1929 г. он является сотрудником представительства ЦК КПК при ИККИ, преподает в международной ленинской школе, в КУТВе, входит в Большую редакцию журнала «Коммунистический интернационал», редактирует китайское издание журнала, является членом редколлегии по изданию произведений В. И. Ленина на китайском языке. В 1932 г. — инструктор ЦК ВКП(б) по Дальнему Востоку, а также член бюро Отдела по работе в деревне.

В 1934 г. решением ЦК ВКП(б) А. Г. Крымов передан в распоряжение ИККИ и назначен помощником заведующего сектором Восточного секретариата Коминтерна. В 1935 г. принимает участие в работе VII Конгресса Коминтерна в качестве делегата от компартии Китая вместе с Кан Шэном. С тех пор его судьба была связана с Георгием Димитровым, у которого он стал референтом по китайскому вопросу. С мая 1937 по март 1938 г. Крымов работал заместителем заведующего научным отделом НИИ национально-колониальных проблем и участвовал в подготовке коммунистов стран Востока. В 1938 г. был арестован в СССР и брошен в тюрьму, а затем отправлен на Крайний Север. Только 6 октября 1954 г. после смерти И. Сталина А. Г. Крымов был полностью реабилитирован Военной коллегией Верховного суда СССР и восстановлен в партии.

23 июля 1955 г. А. Г. Крымов стал научным сотрудником ИВ АН СССР, а затем в 1967 г. — заведующим сектором государственного строительства Китая вновь образованного Института китаеведения АН СССР. В 1962 г. защитил докторскую диссертацию по теме «Общественная мысль и идеологическая борьба в Китае. 1917—1929 гг.» С 1970 по 1988 г. Крымов работал консультантом Отдела Китая ИВ АН СССР, с 1974 г. — персональный пенсионер союзного значения. Написал «Историко-мемуарные записки китайского революционера», вышедшие посмертно в 1990 г.

Некоторые зарубежные источники высказывали предположение, что в эти годы Кан Шэн активно сотрудничал с органами ОГПУ—НКВД, а другие прямо заявляли, что он просто являлся агентом НКВД. Следует сказать, что его действия и поступки в Москве в 1934—1936 гг. дают на это достаточно веские основания, однако определенно это можно будет утверждать лишь только тогда, когда архивные материалы КГБ подтвердят или опровергнут эту имеющую широкое хождение версию.

Кан Шэн, видимо имея связи с органами НКВД, с их помощью начал производить аресты китайцев, находящихся в СССР, приклеивая им различные ярлыки «предателей, спецагентов, шпионов и троцкистов», «изменников Родины»¹⁶⁵. В общежития, номера гостиниц, где жили китайские студенты, под покровом ночи врывались сотрудники НКВД и выводили неизвестно куда китайцев, которые часто бесследно исчезали.

Так случилось с Сяо Шоухуаном, уроженцем Гуандуна, который в 1932— 1934 гг. работал в органах ЦК. Я встречался в КНР с его дочкой Женей, бывшей воспитанницей Ивановского интердома, и поинтересовался биографией ее отца. Вот запись, сделанная с ее слов.

Сяо Шоухуан (Цю Вэнь), 1911 г. рождения, выходец из семьи сельского торговца. В 1925 г. окончил начальную школу, а в 1928 г. — деревенскую среднюю школу. Затем уехал в Шанхай и поступил учиться в университет «Цзинань дасюэ», где после трех лет учебы за активное участие в студенческом движении был из него исключен. В университете в 1930 г. он вступил в КПК. Осенью 1932 г. стал работать в ЦК КПК, сначала два месяца по связи с представителями провинциальных комитетов КПК, а затем был переведен в Особый отдел ЦК КПК, где работал с 1932 по июль 1934 г. во Втором секторе, занимавшемся сбором информации и разведывательной деятельностью внутри Гоминьдана, с июля 1934 г. был переведен в Третий сектор Особого отдела по борьбе с предателями партии, где и проработал до октября 1934 г. В октябре был командирован в один из особых провинциальных комитетов КПК, но вскоре из-за провала там вернулся на прежнее место работы. Весной 1935 г. его вместе с тремя другими сотрудниками Особого отдела ЦК КПК направили на учебу в Москву.

Вслед за Сяо Шоухуаном в Москву из Шанхая выехала его жена с дочкой, которой было всего несколько месяцев.

В Москве супруги стали учиться в Международной ленинской школе, находившейся в поселке Удельном. Дочь поместили в детский дом «Малютка», затем в подмосковный интердом, а в апреле 1939 г. Женя была переведена из Монинского интердома в Ивановский, где она и закончила образование.

Сяо Шоухуан по роду работы хорошо знал о деятельности Кан Шэна того времени, когда последний под именем Чжао Жуна погубил немало людей, приклеив им ярлык «предатель Родины». Видимо, Сяо был «бельмом на глазах» Кан Шэна, который решил, что настало время с ним расправиться.

В феврале 1938 г. было заведено дело против Сяо Шоухуана как японского шпиона. Он был исключен из партии. 16 и 17 марта 1938 г. сотрудниками НКВД был произведен обыск на его квартире, а сам Сяо Шоухуан арестован и посажен в Бутырскую тюрьму.

1 апреля 1938 г. после продолжительных допросов и пыток в тюрьме его вынудили «признаться в том, что он японский шпион». Из документов, переданных дочери по ее просьбе в 1998 г. из архивов ФСБ, явствует, что арестованный определенное время оказывал решительное сопротивление. Вот акт об этом от 2 апреля 1938 г.: «Я, оперуполномченный III отдела ГУГБ НКВД младший лейтенант Госбезопасности Тихонов и надзиратели Бутырской тюрьмы Толмачев и Конголец составили настоящий акт в том, что арестованный Чу-вэн (Цю Вэнь. — В. У.), он же Сяо Шоухуан, при допросе 2 апреля сего года пытался напасть сзади на надзирателя Толмачева, что было предотвращено последним и подоспевшим к нему на помощь надзирателем Конголец»¹⁶⁶. Далее имеются подписи Тихонова и двух надзирателей.

26 апреля 1938 г. на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР было «в закрытом порядке», без вызова свидетелей и участия обвинения и защиты заслушано дело Сяо Шоухуана. Обвиняемый заявил, что «виновным себя не признает, от своих показаний на предварительном следствии отказывается, считая их ложными, так как дал их под воздействием следствия», «никогда шпионажем он не занимался»¹⁶⁷. На следующий день, 27 апреля 1938 г. Военная коллегия зачитала приговор — расстрел. Приговор немедленно был приведен в исполнение. Дочь расстрелянного ставит под сомнение дату смерти отца, так как в некоторых предоставленных ей документах видны следы исправления года, она делает предположение, что он мог быть расстрелян и в 1937 г.

Наличие новых документов из архивов ФСБ опровергает версию китайского автора, что после ареста Сяо Шоухуана Кан Шэн сам продолжительное время его допрашивал, вынуждая к признаниям, в результате чего допрашиваемый скончался¹⁶⁸.

5 июня 1996 г. Отделом реабилитаций РСФСР по запросу родственников было сделано заключение о реабилитации Сяо Шоухуана: «В суде Чу (Цю. — В. У.) виновным себя не признавал и заявил, что агентом японских разведслужб он не состоял, шпионской деятельностью на территории СССР не занимался и в террористической организации не был, а на следствии дал признательные показания в результате применения к нему физического воздействия со стороны следователей. Судом это заявление Чу не опровергнуто. По данным архивных органов, Чу не состоял на службе иностранных разведок. Каких-либо доказательств, подтверждающих то, что Чу был агентом японских разведслужб и занимался шпионажем против Компартии Китая и СССР, в деле не имеется....Осужден Чу по политическим мотивам»¹⁶⁹.

Аналогичный случай произошел и с У Хуцзином, уроженцем Дунбэя. С 1929 г. он работал в Орготделе ЦК и являлся земляком и сослуживцем Кан Шэна (обычно последний ценил своих земляков и старался продвигать их наверх по служебной лестнице). Затем У Хуцзин был направлен на работу в Дунбэй на должность секретаря парткома Северной Маньчжурии, в 1932 г. был вновь переведен в Шанхай, в Военный комитет ЦК КПК, а летом 1933 г. стал ответственным сотрудником одного из учреждений ЦК партии. Когда У приехал в Москву на учебу, он был занесен Кан Шэном в «черный список» и объявлен «спецагентом и предателем», а затем передан органам НКВД, посажен в тюрьму и приговорен к смертной казни¹⁷⁰. Такая же участь постигла и Ван Моу, который в 1932 г. работал вместе с Кан Шэном в Шанхае, а затем стал секретарем парткома Маньчжурии. В 1934 г. он приехал в Москву, работал в газете «Цзюго шибао» («Спасение Родины»). Глубокой ночью в один из весенних дней 1937 г. он был арестован в своей квартире. «Какие законы я нарушил?» — спросил Ван Моу при аресте. «Этот вопрос ты лучше адресуй своему руководству, — последовал ответ. — А мы только выполняем приказ». После этого Ван Моу был препровожден в тюрьму¹⁷¹.

Приложил руку Кан Шэн и к аресту в Москве Ли Лисаня. Перед своим возвращением на родину Кан Шэн сообщил в органы НКВД: «Ли Лисань — троцкист, это опасный человек»¹⁷². Ли Лисаня по ложному обвинению как «троцкиста» и «японского шпиона» арестовали и посадили в тюрьму, где он просидел, по данным его жены Е. П. Кишкиной, 22 месяца¹⁷³. После ареста мужа его молодую жену Лизу сразу же выселили из общежития Коминтерна. Лиза не могла поверить, что ее муж «враг народа», она каждый месяц выделяла часть средств из своей скромной стипендии и передавала их в тюрьму для мужа¹⁷⁴. Он был освобожден в ноябре 1939 г. только после того, как приехавший в Москву на лечение Чжоу Эньлай, услышав новость об аресте Ли Лисаня, провел переговоры с заинтересованными ведомствами. Кстати, Чжоу Эньлаю в этих ведомствах прямо заявили, что Ли Лисань «арестован на основе предложения китайской делегации, находящейся в Советском Союзе»¹⁷⁵. Выйдя из тюрьмы, Ли Лисань немедленно написал письмо в Коминтерн, в котором опровергал ложные обвинения в свой адрес и в адрес других китайских коммунистов¹⁷⁶.

В российских архивах хранится справка, составленная в Интернациональной Контрольной Комиссии Коминтерна, под названием «Общее количество членов партии, привлеченных в ИКК по годам». Хронологически справка охватывает время с 1924 по первый квартал 1936 г. Было рассмотрено 1114 дел, причем большинство из них (более 100 ежегодно) рассматривалось в 1931—1936 гг. Из 10 зарубежных коммунистических партий по привлечению коммунистов к партийной ответственности первое место занимала КП Германии (132 человека, затем КП Польши (97, КП Китая и КП Югославии делили третье и четвертое место (по 43 человека.

В 1936 г. Коминтерн поручает трем своим представителям отправиться в Нанкин на переговоры с Гоминьданом. Ими являются Ван Мин, Кан Шэн и Пань Ханьнянь¹⁷⁷. Пань Ханьнянь в 1936 г. практически был связным Коминтерна, доставляя документы из Москвы в Шанхай, Сянган, Сиань, Баоань и обратно, он встечался с Сун Цинлин, с послом Гом