Четыре. Акбар

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Четыре. Акбар

Пока они несли тело, четыре здоровых мужика, пыхтя и пригибаясь под весом туши огромного зверя, Бистами понял: Бог в каждой вещи. И Бог, да будут благословенны все его девяносто девять имен, не желает убийства. Из дверей хижины своего старшего брата, он закричал в слезах:

- Она была моей сестрой, моей теткой, она спасла меня от мятежников-индуистов, вы не имели права убивать ее, она защищала всех нас!

Но разумеется, его никто не слушал. Никто не понимал его. Ни одна живая душа.

И это было честным, потому что именно эта тигрица, без сомнения, убила его старшего брата. Но Бистами, не раздумывая, поменял бы жизнь десяти таких братьев на жизнь этой тигрицы.

Неожиданно для себя он присоединился к процессии, что направлялась в центр деревни. Все пили ракши, а барабанщики выбегали из своих домов, стуча в барабаны и выкрикивая:

- Кья, Кья, Кья, Кья, оставь нас в покое на веки вечные!

Потом наступил тигриный праздник. Остаток этого дня и, возможно, весь следующий день будет отдан импровизированному празднованию. Они сожгут тигриные усы, чтобы убедиться в том, что душа тигрицы-людоеда не вселится снова в какого-нибудь убийцу. Эти усы очень ядовиты: если добавить щепотку толченых усов в тигриное мясо и дать человеку – он быстро умрет, а если целый ус засунуть в полость бамбукового побега, то тот, кто съест его – умрет медленной мучительной смертью от личинок, которые будут изнутри пожирать его тело. По крайней мере, так говорят. Ипохондрики-китайцы верили в чудесные магические свойства практически любого предмета, включая тигриные части тела. Большую часть туши Кья сохранят и перепродадут торговцам, ездящим на север, это уж наверняка. А шкуру отправят заминдару.

Бистами удрученно сел на землю на окраине деревенской площади. Больше он никому ничего не объяснял. Он сделал все, чтобы предупредить тигрицу об опасности и отвадить ее, но все впустую. В своих мыслях он по-прежнему называл ее не Кья, а госпожа, Госпожа Тридцать – так жители деревни называли тигриц, отправляясь в джунгли. Не думая о настоящем имени зверя, защищаешь себя от нападения. Он приносил ей подарки и украдкой смотрел на ее передние лапы, высматривая знак “S”. Всем известно, что если у тигра на лапе такой вот знак, тогда это вовсе не тигр, а оборотень, который превратится в человека после смерти. Но этого не случилось, да и знака “S” на передних лапах тигрицы не было, там был узор, скорее напоминавший расправленное крыло. А еще он вспоминал, как они впервые встретились. Если бы он испугался, она бы тут же бы его сожрала, но, восхищенная его спокойствием, решила помочь и спасла от смерти. В действительности он слышал много историй, когда тигр помогал человеку: история о двух детях, которых тигр вывел к людям, или история о спящем охотнике, которого тигрица поцеловала в щеку. Эти истории должны были его подготовить его, но на самом деле они померкли перед реальным событием его жизни.

Деревенские начали расчленять тушу. Не в силах смотреть, Бистами покинул деревню. Его жестокий старший брат был мертв. Остальные его родственники, подобно мертвому брату, не разделали его суфийских интересов. “Вершина глядит на вершину, и они видят друг друга издали”. Но он был так далек от собратьев по мудрости, что не видел никого. Его наставник-суфий по имени Тутсами сказал Бистами, когда тот уходил из Аллахабада:

- Держи хадж в своем сердце и ступай в Мекку так, как того желает Аллах. Быстро или медленно, но всегда по своему тарикату, пути просветления.

Он запихнул в заплечную суму свои немногочисленные пожитки. Смерть тигра стала восприниматься как судьба, как послание Бистами. Нужно принять волю Господа и не сожалеть ни о чем. Так что теперь настало время поблагодарить Аллаха, поблагодарить свою сестру Кья и уйти из родной деревни навсегда.

Бистами отправился в Агру, где потратил последние деньги на покупку робы странствующего суфия. Он попросил убежища в местном суфийском приюте и совершил омовение в их ваннах, очищаясь снаружи и изнутри.

Затем он покинул город и направился в Фатехпур-Сикри, новую столицу империи Акбара. Он видел, что даже не полностью достроенный город напоминал ему лагерь армии Моголов – с множеством палаток. Даже мраморные колонны, пока что просто смотревшие в небо виделись опорными столбами армейских тентов. Город был грязным, или пыльным, его белый камень покрылся пятнами. Деревья еще были маленькими – сады только разбивались. Длинная стена императорского дворца упиралась в главную улицу, что делила город на две половины – северную и южную и вела к большой мраморной мечети и даргаху-мавзолею. Еще в Агре Бистами слышал, что это гробница суфийского святого шейха Салима Чишти. На закате своей длинной жизни, Чишти наставлял молодого Акбара и теперь память о нем была самой сильной привязкой Акбара к исламу. В своей молодости Чишти добирался до Ирана и учился у шаха Измаила, кто также наставлял и учителя Бистами – Тутсами.

И вот Бистами приблизился к белоснежной гробнице Чишти, цитируя Коран:

- Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Будь же терпелив вместе с теми, которые взывают к своему Господу по утрам и перед закатом и стремятся к Его Лику. Не отвращай от них своего взора, желая украшений этого мира, и не повинуйся тем, чьи сердца Мы сделали небрежными к Нашему поминанию, кто потакает своим желаниям и чьи дела окажутся тщетными.[71]

У входа он повернулся в сторону Мекки и сотворил утреннюю молитву, затем вошел в обнесенный стеной двор и отдал должное Чишти. Остальные посетители, разумеется, делали то же самое и, закончив свои дела, он поговорил некоторыми из них, рассказав о своем путешествии в Иран, и том, что было дальше. Так уж вышло, что среди слушателей оказался улем, [72] приближенный ко двору Акбара, и он был впечатлен историей Бистами. Бистами же возвращался к могиле Чишти каждый день, рассказывая о молитвах, заботясь о ритуалах очищения и отвечая на вопросы пилигримов, говорящих только на персидском. В конечном итоге его даже навестил внук Чишти, который замолвил за Бистами словечко перед Акбаром. По крайней мере, так было, если верить слухам. Поздно вечером раз в день Бистами питался в суфийском приюте, а остальное время он постился. Голодный, но полный надежд.

Одним утром, с самым первым солнечным лучом, когда он уже был у могилы, погружен в молитву, прибыл сам император Акбар. Он взял в углу простую метлу и сам подмел двор. Утро было прохладным, ночь еще не ушла окончательно, но Бистами обливался потом под робой, следя за работой повелителя империи. Затем во дворе мавзолея появился внук Чишти, который попросил Бистами подойти к ним, когда тот окончит свои молитвы.

- Это огромная честь для меня, – отвечал Бистами и возвращался к молитвам, бездумно проговаривая их, в то время как его мысли мчали наперегонки.

Он задумался, сколько еще времени удастся протянуть, пока император не разозлится. Гробница по-прежнему была пуста и погружена в прохладу, солнце только вставало. Когда, наконец, осветились деревья, Бистами встал, глубоко вздохнул и подошел к императору и внуку Чишти. Приветствие, поклон, а затем он подчинился скромной просьбе еще рассказать свою историю молодому юноше в пышных одеждах, чей немигающий взгляд ни секунды не отрывался от его глаз, ни мгновения не переставал изучать его лицо. Он рассказал, как учился в Иране у Тутсами, совершал паломничество в Кум, [73] вернулся домой, год работал преподавателем Корана в Гуджрате, отправился проведать семьи, попал в засаду мятежников-индуистов, спасен тигром. К концу истории слушатели закивали в знак согласия.

- Мы приветствуем тебя, - сказал Акбар. Целый город Фатепур-Сикри служил демонстрацией набожности своего повелителя также как служил способностью пробуждать набожность в окружающих. Теперь он видел набожность Бистами, выраженной в глубочайшем почтении к вере. По мере того как длилась их беседа, а дворик заполнялся людьми, Бистами рассказал один из хадисов, что был известен со слов Чишти, чтобы иснад, или генеалогия фразы, создал маленькую связь между его образованием и образованием императора.[74]

- Я слышал от Тустами, который слышал от шаха Измаила, учителя шейха Чишти, который слышал от Бахра ибн Каниса аль Сакки, то что пересказал ему Утман ибн Садж, со слов Саида ибн Джубаира, мир ему: “Дайте ему поприветствовать всех мусульман, включая малышей и юношей, а когда он войдет в класс, воздайте ему все: кто сидит – поднимитесь, ибо небрежение этим пятнает душу.”

Акбар нахмурился, пытаясь понять хадис. Бистами вдруг подумалось, что хадис можно трактовать, как его желание помыкать молодым императором. Он снова вспотел на свежем утреннем воздухе.

Акбар повернулся к своим спутникам, что почтительно стояли у мраморной стены гробницы:

- Заберите этого человека, по нашему возвращению во дворец.

Город был построен в форме большого квадрата – подобно военному лагерю моголов, и, как сказал сопровождающий Бистами воин, подобно самой империи. С четырех сторон она защищена четырьмя городами: Лахором, Агрой, Аллахабадом и Аджимером. Все они были очень большими по сравнению с новой столицей. Стражнику очень нравилась Агра, где он принимал участие в строительстве Императорской крепости, ныне завершенной.

- Внутри стоит более пятисот зданий, – гордо говорит он, будто сам их туда засунул. У него было мнение, что Акбар основал Фатепур-Сикри потому что крепость была окончена, а император чертовски любит затевать строительство с размахом.

- Он строитель, - уверял стражник. – Он перестроит весь мир под себя, будь уверен. У ислама никогда не было такого слуги.

- Должно быть, ты прав, - сказал Бистами, глядя на строительство: белокаменные здания, растущие из коконов лесов, что поставлены в море черной грязи. – Хвала Аллаху.

Стражник, чье имя было Хусейн Али, подозрительно взглянул Бистами. Верующие паломники не были тут обычным делом. Он вел Бистами за императором через врата нового дворца. В кольце внешних стен был разбит сад, которому будто было много лет: высокие сосны среди зарослей жасмина, повсюду клумбы. Сам дворец, уступая размерами мечети или гробнице Чишти, дышал изысканностью в каждой мелочи. Шатровое мраморное здание, низкое и широкое, окруженное фонтанами, занимало центр роскошного сада и насчитывала множество комнат. Целое крыло в задней части двора было отдано под галерею, стены которой украшали картины: сцены охоты, с неизменно бирюзовыми небесами; собаки, олени и львы борются за свою жизнь; пригожие охотники сжимают в руках луки или мушкеты. Напротив картин были жилые комнаты, готовые, но пустые. В одну из них и поселили Бистами.

Ночью был пир, что проходил в длинном зале, открытом саду. Во время пированья Бистами понял, что для дворца это обычный ужин. Он съел жареного перепела, огуречное пюре, рубленую курицу в карри, а также попробовал другие блюда, узнать на вкус которые он не смог.

Так началось райское времечко, во время которого он чувствовал себя подобно сказочному Манджушри[75], что оказался в стране меда и молока. Еда властвовала над каждым его днем, над каждой его мыслью. Однажды его посетили несколько чернокожих рабов, разряженных так, что он казался на их фоне последним нищим. Они быстро подняли его до своего уровня и даже выше, нарядив его в прекрасное белоснежное платье, которое потрясающе выглядело, но было несколько тяжеловатым. Затем у него была еще одна аудиенция с императором.

Эта встреча, в обществе министров, генералов и прихлебателей всех сортов разительно отличалась от первой встречи в гробнице, когда два молодых человека стояли в прохладно утреннем воздухе, наблюдали восход, воспевали славу миру, сотворенному Аллахом, стоя лицом к лицу. Теперь обстоятельства встречи были иными, но то же молодое лицо всматривалось в Бистами – любопытное, серьезное, заинтересованное в том, что он скажет. Сосредоточившись на этом лице, Бистами понял, что ему стало легче.

- Мы приглашаем тебя присоединиться к нам и поделиться с нами познаниями в законе. В качестве платы за твою мудрость, и толкование суждений по разным вопросам, что встают пред тобой, мы сделали тебя заминдаром поместий, что управлялись ранее шахом Музаффаром, да благословит его Аллах.

- Слава Господу, - сказал Бистами, глядя в пол. – Да поможет мне Аллах в тех делах, что должны удовлетворить вас.

Несмотря на то, что Бистами смотрел либо в пол, либо на лицо императора, он не мог не отметить, что прихлебателям это решение очень не понравилось. Но позднее, даже те, кто был менее прочих доволен, подходили к Бистами и говорили с ним любезно, водили его по дворцу, вежливо интересовались его жизнью и рассказывали о тех поместьях, что перешли к нему. Оказалось, что заведуют поместьем управляющее, а своему владельцу оно дает лишь титул и доход. А взамен ему положено поставлять одну сотню солдат в армию императора при необходимости, и учить всему, что он знает о Коране, и вершить суд по гражданским делам в тех рамках, что определены для заминдара.

- Есть споры, который могут разбирать только улем, - сказал советник императора раджа Тодор Май. – У императора большая ответственность. Империя более не находится в безопасности. Дед Акбара Бабур пришел сюда из Пенджаба и основал мусульманское государство лишь сорок лет назад, а неверные до сих пор атакуют с юга и востока. Военные походы, созываемые каждый год необходимы, чтобы отбрасывать их назад. В теории, все правоверные в империи под его защитой, однако груз ответственности на практике означает, что у него на все не хватает времени.

- Тем временем иной системы правосудия, могущего разбирать споры между людьми просто нет. Так как закон полагается на Коран, кади, улемы и другие святые люди, например вы, имеют полное право облегчить этот груз.

В следующие недели Бистами в самом деле понадобилось заседать в суде и разбирать дела, в которых ему помогали императорские невольники. Два человека претендовали на одну и ту же землю. Бистами спрашивал у них, откуда они родом, откуда их отцы родом, откуда родом их деды и решил, что семейство, жившее дольше в этой провинции, имеет больше прав на землю. Подобным образом он старался рассматривать и другие дела.

У него стало больше красивых нарядов от именитых портных, ему дали новый дом и полный штат слуг и рабов, а еще сундук с золотыми и серебряными монетами на сто тысяч. А за эти подарки ему требовалось всего-навсего посматривать в Коран и вспоминать хадисы, которые он помнил (на самом деле их было очень мало и вспоминал он их скорее не к месту, чем к месту). А еще нужно было выносить решения по судебным делам, которые, чаще всего, и так были очевидны. Когда они не были очевидны, он старался вынести самое лучшее решение и удалялся в мечеть, где с усердием молился, а затем отправлялся к императору для вечернего приема пищи. На рассвете он отправлялся пешком к гробнице Чишти и дважды в месяц встречался с императором в обстановке их первой встречи – вполне достаточно, чтобы напоминать вечно занятому императору о своем существовании. Он всегда держал наготове историю, что будет полезна Акбару, когда тот спрашивал Бистами, как у того дела. Эти истории касались императора, Бистами, империи или всего мира. Без сомнения, такие уроки – лишь самое меньшее, что он мог дать императору за те сокровища, которыми тот осыпал его.

Однажды он рассказал ему историю из Восемнадцатой Суры, о людях, живших в городе, что отверг Аллаха, а Он разделил их в пещере, и велел им спать так, будто сон длился целую ночь. Когда же они проснулись, увидели, что прошло триста лет.

- Также и ты, о могучий Акбар, ведешь нас в будущее!

Другим утром он рассказал ему историю аль Кадира, уважаемого визиря Зуль-Карнайна, [76] о котором говорили, что пьет он из фонтана жизни, и только поэтому по-прежнему жив, и что будет жить он до Страшного Суда, и появится, облаченный в зеленые одежды, чтобы помочь мусульманам во время великих бедствий.

- Так и твой труд, о великий Акбар, обретет бессмертие и поможет правоверным в годину великих бедствий!

Похоже, что утренние встречи пришлись по нраву императору. Он начал приглашать Бистами на охоты, где тот со своей свитой жили в белоснежном шатре или проводили жаркие дни, скача верхом на лошадях за лаем ищеек. Или, что было больше по вкусу Бистами, качались в башнях на спине слонов, глядя как могучие соколы покидают руку Акбара и устремляются в небо, где взмыв, резко падают за добычей. Император приковывал свое внимание к человеку, подобно соколу, узревшему добычу.

Акбар очень любил своих соколов и всегда проводил дни соколиной охоты в прекрасном настроении. Иногда он подзывал Бистами к себе, обсуждая прелесть той или иной птицы, рассказывал, какой из его любимцев более успешен с разными видами дичи. Затем он подбрасывал сокола и тот, тяжело хлопая крыльями, набирал высоту. Как только сокол поднимался ввысь, выпускалось несколько голубей. Эти птицы неслись во всю прыть, стараясь укрыться среди деревьев или в кустарнике, но обычно они были недостаточно быстры, чтобы избежать атаки хищных птиц. Их изломанные трупики швырялись к ногам императора, а сокол садился на перчатку Акбара, где птица поощрялась кусочками мяса.

Точно такой же счастливый день вдруг был грубо прерван плохими новостями с юга. Гонец доложил, что поход Адхарн-хана против султана Мальвы, Баз Бахадура, закончилась успешно, но ханская армия учинила резню среди пленных жителей города Мальвы, перебив бесчисленное множество мужчин, женщин и детей, среди которых было множество мусульман-теологов, и даже нескольких Сеидов, что считались прямыми потомками Пророка.

По худому лицу Акбара разлилась красная краска, захватив всю поверхность лица и шеи, за исключением светлого родимого пятнышка на левой щеке – будто белый изюм прилип к коже.

- Хватит. – крикнул он своему соколу, начав отдавать приказы. Птица передана сокольничему и охота забыта в миг. – Он думает я все еще мал.

Он умчался по дороге, бросив свиту и оставив при себе Пир Мухаммед-хана, своего самого доверенного полководца. Позднее Бистами слышал, что Акбар лично снял Адхарн-хана с поста командующего.

Бистами не встречал императора у гробницы Чашти целый месяц. Затем, одним утром, они таки встретились. Император был мрачен. Адхарн-хан был снят и с поста вакиля, главного министра, и заменен другим царедворцем – Зейном.

- Это разъярит его, - сказал Акбар. – Мы будем вынуждены посадить его под домашний арест.

Бистами кивал и протирал холодный пол внутренней камеры. Мысль об Адхарн-хане под стражей, что обычно означало скорую казнь, была тяжелой и тревожной. В Агре у хана было много друзей. И он был достаточно безумен, чтобы поднять бунт. Император должен об этом догадываться.

И действительно, два дня спустя, когда Бистами проходил по дворцу, он был напуган, но не удивлен, увидев спускающегося по лестнице Адхарн-хана. Тот был в крови и разгорячен. Хан кричал, что только что убил Зейна в его личных покоях, за то, что тот отобрал по праву принадлежащее ему.

Когда Акбар услышал об этом, он снова покраснел и сильно ударил хана в лицо кубком, зажатым в руке. Затем он сгреб ворот ханского платья и поволок вдоль зала. Малейшее сопротивление Адхарна означало для него неминуемую смерть, потому что два императорских гвардейца шли по бокам своего господина с обнаженными клинками. Так что он позволил дотащить себя до балкона, где Акбар перекинул его через перила вниз. Затем, осатаневший повелитель метнулся вниз по лестнице к Адхарну, ухватил того за волосы и поволок по лестнице несмотря на сломанную ногу несчастного. Дотащив до балкона, он снова перекинул того через перила. Адхарн-хан упал на плиты дворика с тяжелым глухим звуком.

Он был мертв. А император удалился в свои личные покои.

Следующее утро Бистами встретил, натирая полы в гробнице Чишти.

Когда показался Акбар, сердце Бистами забилось чаще – от тревоги и страха. Повелитель был спокоен и немного рассеян. Он забрал швабру и стал тереть пол, уже вычищенный Бистами. Он – император, внезапно подумал Бистами, он может делать все, что захочет.

Но одновременно с этим, будучи императором-мусульманином, он подчиняется Аллаху и шариату. Всемогущ и беспомощен – все одновременно. Вот он – трет пол в гробнице, спокоен и кроток. Никто не мог бы понять, что император подвержен гневу, подобно самцу слона в период гона – просто вышвырнуть человека с балкона. Весь свой гнев Акбар мог выплеснуть, но мог и спрятать в глубине колодца своей души.

Восстания в недавно исламизированных территориях расшатывало этот колодец. Доложили об очередном восстании в Пенджабе – армия ушла на его подавление. Невиновных, даже рядовых участников восстания, просто разогнали. Но его лидеры, примерно сорок человек, были доставлены в Агру и положены в круг перед боевыми слонами, к бивням которых были прикреплены острые лезвия. Слоны были спущены на предателей, что вопили в жутких мучениях по мере того как слоны растаптывали их, разрывали лезвиями и подбрасывали части тел в воздух. От запаха крови слоны совсем разъярились, втаптывая в землю даже малейшие клочки казнимых. Бистами даже представить не мог, что слоны могут быть настолько кровожадными. Акбар взирал на казнь с трона, установленного на спине самого высокого из боевых слонов. Гигант стоял спокойно и в казни участия не принимал.

Спустя несколько дней, когда император снова пришел на рассвете в гробницу, совместное мытье пола имело странный привкус. Бистами усердно трудился, стараясь не встречаться взглядами с Акбаром.

Наконец, когда игнорировать присутствие властелина стало неприличным, Бистами поднял взгляд. Император уже смотрел на него.

- Ты кажешься мне обеспокоенным, - сказал Акбар.

Акбар смотрел на него тем же взглядом, каким сокол высматривает добычу.

- Но не говорил ли Ибн Хальдун, что халиф должен подчиниться Аллаху подобно ничтожнейшему из рабов? Не он ли говорил, что долг халифа – подчиняться законам ислама? Не законы ли ислама запрещают пытать пленников? Не это ли точка зрения Хальдуна?

- Хальдун был лишь историком, - ответил Бистами.

- А что же насчет хадиса, что я услышал от Абу Таибы, что слышал его от Мурры ибн Харидана, что слышал его от Суфияна аль Тхаври, что слышал его от Али ибн Абу Талиба, да благословит Аллах его имя, что говорил: “Не должно тебе пытать рабов? ” Что же насчет тех строк Корана, что говорят правителю уподобиться Аллаху и являть сострадание и милость к пленным? Не нарушил ли я этих заповедей, о мудрейший суфийский пилигрим?

- Может и так, великий Акбар. Только тебе знать.

Акбар продолжал пристально смотреть на него:

В следующий раз Бистами увидел Акбара во дворце, когда ему приказали предстать перед императором. Причина вызова была озвучена им самим, когда он ядовито процедил, глядя на явившегося:

- Твои друзья из Гуджарата бунтуют против меня?

- Я покинул Ахмедабад именно по причине большой смуты. От этих мурз[77] все беды. Царь Музафар Шах Третий вышел из подчинения. Ты знаешь об этом. Вот почему ты взял Гуджарат под свою руку.

Акбар кивнул, видимо вспоминая обстоятельства того похода.

- Но теперь Хусейн Мирза вернулся из Декана[78] и множество гуджаратских дворян присоединилось к восстанию. К каким последствиям может привести слух, что меня легко победить?

- Гуджарат нужно отбить, - неуверенно сказал Бистами. Возможно, как и в прошлый раз, именно этого Акбар и не желал услышать. Бистами не было понятно, чего от него ждали. Конечно, он был придворным чиновником, кади, но его советы всегда касались религиозных вопросов. Теперь, когда его предыдущее место жительства охвачено восстанием, его доставили и о чем то спрашивают. Ему, впрочем, как и всем, не хотелось быть здесь в тот момент, когда Акбар был вне себя.

- Возможно уже слишком поздно, - сказал Акбар. – Побережье в двух месяцах пути.

- Так ли это? – спросил Бистами. – Мое путешествие заняло десять дней. Быть может тебе стоит взять лучшие сотни, посадив их на верблюдиц – это будет неприятным сюрпризом для мятежников?

Акбар одарил его ястребиным взглядом. Он вызвал Раджу Тодор Мала, и в скором времени все было устроено так, как посоветовал Бистами. Отряд из трех тысяч воинов, ведомых Акбаром, шел по пути, что показывал Бистами. За одиннадцать длинных, пыльных дней они пересекли путь от Агры до Ахмедабада. Кавалерия, закалившись этим переходом, обрушилась на многотысячную толпу плохо вооруженного сброда подобно буре. Кто-то оценил примерное число мятежников в пятнадцать тысяч. Большинство было убито в страшной битве.

Бистами провел этот день на спине верблюда, следуя за основным наступающим отрядом, стараясь держаться поближе к Акбару, а, когда это не получалось, помогая раненым. Даже без могучих осадных орудий моголов, шум битвы был ужасен – в основном он рождался в тысячах глоток людей и верблюдов. Пыль застилала воздух, пропахший кровью.

Поздно вечером, жутко грязный Бистами спустился к реке. Бесчисленно множество мертвых и умирающих уже опередили его, так что воды были красными. Даже вверх по течению нельзя было сделать глотка, не имеющего привкуса крови.

На следующий день Раджа Тодор Мал и отряд солдат шли вдоль строя пленных, казня клинками мирз и афганцев, что возглавляли восстание. Внезапно один из мирз встретился глазами с Бистами и закричал: “Бистами, спаси меня! Помоги! ”

В следующее мгновение он был обезглавлен. Его тело рухнуло в пыль, из раны на шее толчками била кровь. Бистами отвернулся, а Раджа Тодор Мал проводил его тяжелым взглядом.

Об этом случае Акбару доложили. Весь торжественный путь до Фатепур-Сикри он был в благостном расположении духа, но Бистами к себе не призывал. И это несмотря на то, что стремительный переход, окончившийся ослепительным триумфом, был идеей Бистами. Или, быть может, это и было причиной. Раджа Тодор Мар и его присные очень ревновали к кади, выделившемся на военном поприще.

Настроение Бистами было плохим. Никакие радости, даже роскошный военный парад в честь победы, не мог излечить его печалей. Он начал успокаиваться лишь спустя месяц после этих событий. Единственное, что продолжало его тревожить – Акбар перестал посещать гробницу Чишти.

Вместо этого одним утром у могилы появилась стража. Солдатам было поручено дежурить у гробницы и сопровождать Бистами до его особняка. Ему было запрещено бывать в каких-либо других местах за исключением этих двух. Он был под домашним арестом.

Это было обычным делом перед следствием и казнью тех, кто был обвинен в предательстве. По глазам своих стражей Бистами понял, что его случай – не исключение, и они уже смотрят на него как на покойника. Ему трудно было поверить, что Акбар отвернулся от него. Страх рос с каждым днем ожидания. Видения обезглавленного тела мирзы, с кровью, что била из шеи толчками, заставляло его собственную кровь бешено течь по телу. Кровь будто искала дырочку, сжималась в ожидании того, как ей будет дозволено вырваться алым фонтаном наружу.

Одним из таких страшных рассветов он вошел в гробницу Чишти, с твердой решимостью не уходить оттуда. Он распорядился одному из своих слуг приносить ему еду каждый день после заката и, после трапезы за оградой гробницы, он засыпал на ковре в углу дворика. Он постился так, будто на дворе стоял месяц Рамадан, и коротал дни, цитируя Коран, “Маснави” Руми[79] и другие персидские суфийские тексты. В глубине души он надеялся, что кто-нибудь из его стражей знает персидский язык, так что слова Руми, величайшего поэта-суфия, будут услышаны и поняты:

Через много дней цитирования персидских поэтов, Бистами начал повторять Коран, суру за сурой, часто возвращаясь к первой суре, Открывающей Коран, аль-Фатихе, которую стражники узнают в любом случае:

- Хвала Аллаху, Господу миров, Милостивому, Милосердному, Властелину Дня воздаяния! Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи. Веди нас прямым путем, путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших.[81]

Эту открывающую молитву, так подходящую ситуации, Бистами повторял сотни раз за день. Иногда он начинал повторять раз за разом только “Нам достаточно Аллаха, и как прекрасен этот Попечитель и Хранитель”[82] – однажды он произнес эти слова тридцать три тысячи раз подряд. Потом он переключался на “Аллах милосерден, подчинись Ему; Аллах милосерден, подчинись Ему”, эти слова он повторял до тех пор, пока у него не пересыхал рот, из горла не вырвался хрип, а мышцы лица не начинали пылать раскаленным свинцом.

Все это время он тер дочиста двор, затем протирал все комнаты святилища, пополнял запас масла в лампах, менял фитили, затем снова тер пол, глядя на небо, цвет которого менялся с течением времени. Он повторял одни и те же слова, чувствуя, как их уносит ветер, подобно листьям умирающего дерева. Арабский – это знание, но персидский – сладость. Он наслаждался своей едой в темноте вечера так, как никогда раньше. Пост проходил все легче, впрочем, быть может, потому, что наступила зима и дни стали короче. Страх все еще часто пронзал его, заставляя его кровяное давление повышаться, и Бистами начинал повторять одни и те же молитвы каждый день с момента своего пробуждения, к несказанному раздражению стражников.

Весь мир сжался до пределов гробницы. Он начал забывать то, что было раньше, он не интересовался тем, что происходит за стенами гробницы. Он забыл всех. Его разум очистился, в действительности все в мире потускнело, стало неважным. Он начал смотреть внутрь листьев, что приходилось выметать, а иногда и сквозь них, будто те были сделаны из стекла. То же самое было и гробницей, с ее белым мрамором и алебастром, что сияли как живые во тьме. Он видел даже сквозь собственную плоть. “Кроме Бога, все смертно. Мы теперь возвратимся к Нему.” Эти слова из Корана были вставлены в прекрасную поэму Руми, посвященную перерождению:

Чтоб с блаженными ангелами ввысь воспарить,

Он повторял эту поэму тысячу раз, проговаривая конец шепотом, боясь что стражи донесут Акбару, что он готовится к смерти.

Шли дни, шли недели. Начинало сказываться недоедание. Он стал чувствительней к запахам и вкусам больше, чем к воздуху и свету. Он мог чувствовать ночь, будто она была мягкой и теплой – надежно укрывала его как одеялом, утренняя свежесть будила его. Он вставал и начал натирать пол, в молитве глядя на небо сквозь кроны деревьев, становившихся все более и более прозрачными по мере опадания листьев. “Он. он – это Он, он – не может быть никем, кроме Него”. Раз за разом он выкрикивал эти слова в свет. Раз за разом сами слова превращались в хлопья света. Он мог видеть сквозь Землю. Сквозь время, он проникал взором сквозь Хайберский проход[84], сотканный из золотого света, ко времени своего рождения, на десятый день месяца Мухаррама, в день, когда имам Хусейн, последний из внуков Мухаммеда, погиб, защищая веру. И Бистами понял, что он все равно будет жить, вне зависимости, казнит его Акбар или нет, также как он жил много жизней и проживет множество. “С чего мне бояться? ”

“Что я вообще потеряю при смерти? ” Он был порождением света так же как и все, что его окружало. Однажды он был деревенской девушкой, был всадником степей, в другой раз – слугой Двенадцатого Имама, так что ему было ведомо, как и почему Имам исчез и когда он вернется спасти мир. Зная все это, он не видел причины бояться чего либо.

Поняв это, Бистами взглянул сквозь прозрачные стены и деревья, мысленно пронесся над землей в сторону дворца к Акбару, завернутому в белый свет – не истинному Акбару, или напротив – истинному.

Акбар-полуангел повернул голову к Бистами и взглянул на него глазами, черными подобно ониксу. Он заговорил с Бистами. Мы никогда не встречались. Я не тот, кого ты ищешь. Тот ждет тебя в другом месте.

Бистами пошатнулся и рухнул навзничь – в угол комнаты.

Когда он пришел в себя, до сих пор прибывая в мире цветного стекла, перед ним предстал сам Акбар, протирая тряпкой пол гробницы.

- Господин, - сказал Бистами, начиная рыдать. – Повелитель.

Акбар встал и смотрел на него сверху вниз. Наконец, он положил руку на голову Бистами.

- Аллах облагодетельствовал нас. - Цитировал Акбар на арабском. - Воистину, если кто богобоязнен и терпелив, то ведь Аллах не теряет вознаграждения творящих добро.[85]

Это были слова из Двенадцатой Суры, истории Йусуфа[86] и его братьев. Осмелевший Бистами, по-прежнему вглядывавшийся сквозь предметы, сквозь Акбара и его руку – прямо в душу императора, процитировал из конца следующей суры, “Грома”:

- Их предшественники тоже замышляли козни, но все козни – у Аллаха. Ему ведомо то, что приобретает каждая душа.[87]

Акбар кивал, глядя вглубь гробницы Чишти и обдумывая свои мысли.

- Сегодня я не стану укорять вас, - промолвил он словами Йусуфа, прощавшего своих братьев. - Да простит вас Аллах, ибо Он — Милосерднейший из милосердных.[88]

- Да, повелитель. Аллах дарует нам все, Аллах милостивый и милосердный. Он – это Он, он – это Он, он – это Он… - С трудом Бистами заставил себя остановиться.

- Да. – Акбар, снова смотрел на него. – Теперь, что бы там ни произошло в Гуджарате, я желаю ничего слышать. Я не верю, что ты был как-то связан с восстанием. Заканчивай рыдать. Но Абдул Фази и Шейх Абдул Наби верят в это. Они среди моих ближайших советников – в большинстве случаев я им доверяю. Я лоялен им настолько, насколько они лояльны мне. Так что я могу проигнорировать их слава в этом и велеть им оставить тебя в покое, но даже если я так сделаю, твоя жизнь не будет такой спокойной, как прежде. Ты сам понимаешь.

Бистами застыл с открытым ртом. После стольких дней бесконечного бормотания, его челюсть теперь напоминала сломанную створку ворот. Белый свет заполнял все и на мгновение Бистами потерял сознание.

Когда вернулись цвета, он снова приобрел способность слышать:

-…Ты направишься в Сурат и сядешь на мой корабль для паломников, который пересечет Аравийское море и привезет тебя в Джидду. Вы повезете дары Мекке и Медине, так что я назначил Визиря главой хаджа. Компанию вам составят моя тете – Булбадан Бегам и моя жена Салима. Я бы и сам поехал, но Абдул Фази настаивает на том, что здесь я нужнее.

- В отличие от тебя, - ответил Акбар, вглядываясь в суфия.

- Глава хаджа может взять другого кади, а я думаю основать постоянную Тимуридскую школу в Мекке. Ты можешь там пригодиться.

- Ну же, - сказа император. – Для такого благочестивого ученого как ты, жизнь в Мекке будет настоящей радостью!

- Да господин, конечно. – Его голос спотыкался на словах.

- В любом случае это лучше обезглавливания, согласись! – засмеялся Акбар. – И, кто знает? Жизнь длинная. Быть может, в один прекрасный день ты сможешь вернуться.

Они оба знали, что это не так. Жизнь вовсе не длинная.

- Как пожелает Аллах, - прошептал Бистами, оглядываясь. Этот дворик, гробница, эти деревья. Все что он знал до последнего листика, последнего камушка, последней былинки. Все, что заполняла века его последних дней – все было кончено. Все что он знал, все уйдет. Даже этот красивый юноша в царском наряде. Странно было думать, что по настоящему ты живешь лишь несколько лет, размазанных по долгой рутине.

“Господи, мы никогда не увидимся.” – Подумал он.