Глава VII Грамматика и ее разделы

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

§ 1. Определение грамматики; традиционное деление грамматики [265]

Статическая лингвистика, или, иначе, описание данного состояния языка, может быть названа грамматикой в том весьма точном и к тому же привычном смысле этого слова, который встречается в таких выражениях, как «грамматика шахматной игры», «грамматика биржи» и т. п., где речь идет о чем-то сложном и системном, о функционировании сосуществующих значимостей.

Грамматика изучает язык как систему средств выражения; понятие грамматического покрывается понятиями синхронического и значимого, а поскольку не может быть системы, охватывающей одновременно несколько эпох, мы отрицаем возможность «исторической грамматики»; то, что называется этим именем, в действительности есть не что иное, как диахроническая лингвистика [266].

Наше определение не согласуется с тем более узким определением, которое обычно дается грамматике. В самом деле, под этим названием принято объединять морфологию и синтаксис, ά лексикология — иначе, наука о словах — из грамматики исключается вовсе.

Но прежде всего, в какой мере это деление отвечает действительности? Согласуется ли оно с только что установленными нами принципами?

Морфология занимается разными категориями слов (глаголы, имена, прилагательные, местоимения и пр.) и различными формами словоизменения (спряжение, склонение). Отделяя морфологию от синтаксиса, ссылаются на то, что объектом этого последнего являются присущие языковым единицам функции, тогда как морфология рассматривает только их форму: она ограничивается, например, утверждением, что родительный падеж от греческого слова phulax «сторож» будет phulakos, а синтаксис сообщает об употреблении этих двух форм.

Но это различение обманчиво: разные формы существительного phulax объединяются в единую парадигму склонения только благодаря сравнению функций, свойственных этим формам; с другой стороны, эти функции входят в морфологию лишь постольку, поскольку каждой из них соответствует определенный звуковой показатель (sig-пе). Склонение не есть ни перечень форм, ни ряд логических абстракций, но соединение того и другого (см. стр. 103): формы и функции образуют единство и разъединение их затруднительно, чтобы не сказать — невозможно. С лингвистической точки зрения у морфологии

нет своего реального и самостоятельного объекта изучения; она не может составить отличной от синтаксиса дисциплины.

А с другой стороны, логично ли исключать лексикологию из грамматики? На первый взгляд может показаться, что слова, как они даны в словаре, как будто бы не поддаются грамматическому изучению, объектом которого обычно бывают отношения между отдельными единицами. Но сразу же мы замечаем, что многие из этих отношений могут быть выражены с равным успехом как грамматическими средствами, так и словами. Так, латинские слова fio «делаюсь», «становлюсь» и facio < < делаю» взаимно противопоставлены, совершенно так же, как cRcor «говорюсь» (=обо мне говорят) и dfco «говорю», являющиеся грамматическими формами одного и того же слова; в русском языке различение видов (совершенного и несовершенного) выражено грамматически в случае спросить: спрашивать и лексически в случае ска-зать: говорить. Предлоги обыкновенно относят к грамматике; однако предложное речение е отношении к по сути своей лексично, так как слово отношение фигурирует в нем в своем прямом смысле. Сравнивая греч. peitho «убеждаю»: peithomai «слушаюсь», «повинуюсь» с франц. je persuade «убеждаю»: j'obeis «повинуюсь», мы видим, что одно и то же противопоставление в одном языке выражено грамматически, в другом — лексически. Многие отношения, выражаемые в одних языках падежами или предлогами, в других языках передаются сложными словами, приближающимися к собственно словам (франц. royaume des deux и нем. Himmelreich «царство небесное»), или производными (франц. moulin a vent и польск. wiatr-ak «ветряная мельница»), или, наконец, простыми словами (франц. bois de chauffage и русск. дрова, франц. bois de construction и русск. [строевой] лес). Сплошь и рядом наблюдается также взаимная замена простых слов и составных речений внутри одного языка (ср. соображать и принимать в соображение; наказывать и подвергать наказанию).

Итак, мы видим, что с точки зрения функции лексические факты могут совпадать с фактами синтаксическими. С другой стороны, всякое слово, не являющееся простой и неразложимой единицей, ничем существенным не отличается от члена предложения, то есть от факта синтаксического: комбинирование (agencement) и порядок составляющих его единиц низшего уровня подчиняются тем же основным принципам, что и образование словосочетаний из слов.

Не отрицая того, что традиционное деление грамматики практически может оказаться полезным, мы тем не менее приходим к выводу, что оно не соответствует естественным различиям; традиционно выделяемые разделы грамматики не связаны между собой какими-либо рациональными связями. Грамматика может и должна строиться на иных, более основательных принципах.

Взаимопроникновение морфологии, синтаксиса и лексикологии объясняется, по существу, тождественным характером всех синхронических фактов. Между ними не может быть никаких заранее начертанных границ. Лишь установленное выше различение отношений, синтагматических и ассоциативных, представляет основу для классификации, которую навязывают сами факты и на которой единственно может строиться грамматическая система.

Все, в чем выражено данное состояние языка, надо уметь свести к теории синтагм и к теории ассоциаций. Уже сейчас без особого труда можно было бы наметить распределение по этим двум разделам некоторых частей традиционной грамматики: словоизменение является, конечно, типичным примером ассоциации форм в сознании говорящих; с другой стороны, синтаксис, то есть, согласно наиболее распространенному определению, теория словосочетаний, входит в синтагматику, так как словосочетания всегда предполагают по меньшей мере две распределенные в пространстве единицы. Не все синтагматические явления попадают в синтаксис, но все явления синтаксиса относятся к синтагматике.

На любом разделе грамматики можно было бы показать все преимущества, проистекающие от изучения каждого вопроса под этим двояким углом зрения. Так, понятие слова ставит две разные проблемы, рассматриваем ли мы его ассоциативно или синтагматически;

французское прилагательное grand «большой» в синтагме выступает в двоякой форме (gra garso «gran d garς on» и grat afa «grand enfant») и ассоциативно — в другой двоякости (м. р. gra «grand», ж. р. grad «grande»).

Надо научиться сводить, таким образом, каждое явление к его ряду, синтагматическому или ассоциативному, и согласовывать все содержание грамматики с ее двумя естественными осями: только такое распределение сможет нам показать, что именно следует изменить в привычных рамках синхронической лингвистики. Разумеется, мы не берем сейчас на себя этой задачи, а ограничимся установлением самых общих принципов.