Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава сххх. Шляпа
И вот теперь, когда в назначенное время и в назначенном месте послетакого продолжительного плавания Ахав, обойдя все прочие промысловые районы, казалось, загнал своего заклятого врага в океанский угол, чтобы здесьпоразить его ударом наверняка; теперь, когда он находился почти на той жешироте и долготе, где была нанесена ему мучительная рана; теперь, когда имповстречался корабль, на котором вот только накануне видели Моби Дика; теперь, когда все его встречи с другими судами согласно, хотя и по-разному, говорили о том дьявольском безразличии, с каким Белый Кит расправлялся словцами, и повинными и неповинными в злом против него умысле, - вот теперь вглазах старого капитана затаилось нечто непереносимое для слабодушноговзора. Как незаходящая Полярная звезда всю бесконечную арктическуюшестимесячную ночь глядит вниз, не отводя своего пронзительного, ровного, срединного взгляда, так и замысел Ахава светился теперь над вечной полночьюугрюмой команды. Он подавлял людей, так что все их предчувствия, опасения, сомнения и страхи норовили поглубже упрятаться у них в душе и не прорастинаружу ни единым побегом, ни единым листком. В это предгрозовое время исчезло на борту всякое веселье - искреннее ипоказное. Стабб уже больше не стремился вызывать улыбки, а Старбек ихгасить. Радость и горе, надежды и страхи - все словно смолото было втончайшую пыль и замешано в затвердевший раствор, на котором держаласьжелезная душа Ахава. Люди безмолвно, точно автоматы, двигались по палубе, постоянно ощущая на себе деспотичное око старого капитана. Но если бы вы пристальнее пригляделись к нему в сокровенные часы егоодиночества, когда, как думал он, только одни глаза были устремлены на него, вы бы увидели тогда, что подобно тому как взор Ахава устрашал его команду, так таинственный взор парса устрашал Ахава; или во всяком случае как-тостранно по временам на него воздействовал. Неуловимая, все возрастающаязагадочность облачала теперь тощего Федаллу; его с ног до головы билабеспрерывная дрожь, так что люди стали поглядывать на него в недоумении, будто сами уже не знали, смертное ли он создание или трепещущая тень, отброшенная на корабль неким невидимым существом. А тень эта присутствовалана палубе постоянно. Ибо даже ночью никто никогда не видел, чтобы Федаллазадремал или спустился в кубрик. Он мог неподвижно стоять целыми часами, ноникогда не садился и не ложился; и его блеклые, удивительные глаза ясноговорили - мы, двое стражей, никогда не отдыхаем. В какое бы время дня или ночи не выходили моряки наверх, Ахав неизменнобыл там, либо стоя у своего поворотного отверстия, либо шагая по палубемежду двумя недвижными пределами - грот-мачтой и бизанью; иногда его можнобыло видеть в дверях каюты; он стоял, выдвинув вперед свою живую ногу, точнособирался шагнуть; его шляпа с опущенными полями тяжело давила, надвинутаяна самые глаза; так что, как бы неподвижно он ни стоял и как бы нивозрастало число дней и ночей, в которые он не подходил к своей койке, всеравно никто никогда не мог с уверенностью сказать, закрыты ли у него подшляпой глаза или же он по-прежнему пристально следит за командой; а он могпростоять так и час, и два, и ночная влага жемчужинами собиралась в каменныхскладках его одежды. Ночь увлажняла его плащ и шляпу, дневное солнцевысушивало их; и вот уже много дней и ночей не спускался он вниз, посылая ксебе в каюту, всякий раз как ему что-нибудь оттуда понадобится. Он ел под открытым небом, то есть завтракал и обедал, потому что кужину он не притрагивался; не подстригал свою черную бороду, которая росла, вся спутавшись, напоминая корявые корни поваленных ветром деревьев, когда тееще продолжают пускать ростки у своего оголенного основания, хотя зеленые ихвершины уже погибли. Но несмотря на то, что вся его жизнь стала теперь однойнепрерывной вахтой на палубе; и несмотря на то, что и парс стоял своюзловещую вахту с такой же неотступностью, как и он; все-таки они почти неразговаривали друг с другом, разве только изредка, когда какая-нибудьнасущная мелочь делала это необходимым. Казалось, всесильные чары связывалиэтих двух людей; но с виду, в глазах охваченной страхом команды они были, точно два полюса, далеки друг от друга. Если днем они еще иной раз иобменивались словом, то по ночам оба были немы, не вступая даже в мимолетноесловесное общение. По нескольку часов простаивали они так в свете звезд, неокликнув один другого, - Ахав в дверях своей каюты, парс у грот-мачты; нопри этом они не отрываясь смотрели друг на друга, словно Ахав видел в парсесвою отброшенную вперед тень, а парс в Ахаве - свое утраченное естество. Но несмотря ни на что, все-таки именно Ахав - каким он денно и нощно, ежечасно, ежесекундно являл себя перед своими подчиненными - былсамовластным господином, а парс - его рабом. И в то же время оба они былиточно запряжены в одном ярме, погоняемые невидимым тираном, - тощая тень боко бок с крепкой мачтой. Ибо что бы там ни напоминал собой парс, твердый Ахавбыл весь как высокая грот-мачта корабля. При первом же тусклом проблеске зари раздавался с юта его железныйголос: " Дозорных на мачты! " - и весь день до самого вечера, до наступлениятемноты, каждый час вслед за боем склянок слышался все тот же голос: " Эй, что видно там, наверху? - Следите зорче! " Так прошло дня три или четыре после встречи с потерявшей детей" Рахилью", но ни одного фонтана не было еще замечено на горизонте; безумныйстарик начал испытывать недоверие к своей команде, он сомневался чуть ли нево всех, кроме язычников гарпунеров; он допускал даже, что Стабб и Фласкумышленно не замечают то, чего он с таким нетерпением дожидался. Но каковыбы ни были его подозрения, он предусмотрительно воздерживался выражать ихсловами, даже если поступки и выдавали его недоверие. - Я хочу сам первый увидеть кита, - заявил он. - Да, да, пусть дублондостанется Ахаву! И он своими руками сплел себе из троса гнездо-корзинку, отправил нагрот-мачту матроса с одношкивным блоком, который тому приказано былонасадить наверху и пропустить через него канат; один конец каната Ахавпривязал к корзине и приготовил нагель, чтобы закреплять другой у борта.После этого он, не выпуская из рук свободный конец, пристальным взором обвелвсех членов экипажа, подольше задерживаясь на Дэггу, Квикеге и Тэштиго иторопливо минуя Федаллу, и наконец, остановив уверенный, твердый взгляд насвоем старшем помощнике, сказал: - Возьмите этот конец, сэр. Я отдаю его в твои руки, Старбек. Затем он устроился в корзине, дал знак, корзину подняли, Старбекзакрепил вытянутый конец и после этого все время стоял подле него. Теперь, обхватив грот-мачту рукою, Ахав оглядывал безбрежное море на многие миливперед и назад, вправо и влево - насколько хватал взгляд с такой высоты. Когда моряку приходится работать среди снастей на большой высоте, гдене во что упереться ногами, и его поднимают к месту на канате и держат там, покуда он не управится со своим делом, - в таких случаях закрепленный напалубе конец всегда поручается какому-то одному человеку, который долженспециально за ним следить. Дело в том, что при обычном обилии хитроспутанного бегучего такелажа, когда трудно бывает определить внизу, какойконец куда наверху уходит, и когда то и дело отдаются закрепленные на палубеканаты, легко можно было бы ожидать, что лишенный особо выделенногохранителя моряк наверху по роковой оплошности кого-нибудь из своих товарищейбудет выброшен с высоты прямо за борт, в пучину моря. Так что Ахав в данномслучае поступил в полном соответствии с морскими обычаями; странно былотолько, что именно Старбек, кажется, единственный человек на борту, которыйкогда-либо решился противопоставить Ахаву хоть отдаленное подобиесобственной воли, и к тому же еще один из тех, чью добросовестность в дозореАхав был готов поставить под сомнение; странно было, что именно его избралон своим хранителем, без колебаний доверив свою жизнь человеку, которому вдругом он не очень доверял. В первый же раз Ахав и десяти минут не пробыл наверху, как вдругбольшой морской ястреб, красноклювый и свирепый, какие так часто летают вэтих широтах в самом неприятном соседстве от лица мачтового дозорного накитобойце, - одна из таких птиц вдруг откуда ни возьмись стала с клекотом икриком метаться вокруг его головы, выписывая запутанную сеть стремительныхкругов и восьмерок. Потом она вдруг взмыла на тысячу футов отвесно ввысь, оттуда, паря по спирали, снова опустилась и опять стала вихрем кружиться уего головы. Но, вперив жадный взор в смутную, далекую линию горизонта, Ахав незамечал неистовой птицы, да и никто бы, наверное, не обратил на неевнимания, потому что ничего необычного в ее появлении не было, если бы нето, что теперь даже самый беспечный взгляд замечал во всем какой-то особыйтайный смысл. - Ваша шляпа, ваша шляпа, сэр! - воскликнул вдруг матрос-сицилиец, стоявший дозором на верхушке бизани как раз позади Ахава и чуть пониже, отделенный от него глубокой воздушной пропастью. Но уже смоляное крыло взмахнуло перед самыми глазами Ахава, длинныйкрючковатый клюв протянулся к его голове - и черный ястреб с криком взлетелк небесам, унося свою добычу. Трижды облетел орел вокруг головы Тарквиния, сорвал с него шапку, азатем снова опустил ее прямо ему на голову, после чего его супруга Танаквильпредсказала, что он будет царем Рима. Но только возвращение шапки превратилоэто происшествие в доброе предзнаменование. Шляпа же Ахава была утраченанавсегда; дикий ястреб летел со своей ношей все вперед и вперед, обгоняясудно, и наконец пропал из виду; в последнее мгновение перед тем, как емуокончательно исчезнуть, можно было смутно различить какую-то еле заметнуючерную точку, которая отделилась от него и с огромной высоты упала в море.
Глава СХХХI. " ПЕКОД" ВСТРЕЧАЕТСЯ С " ВОСХИТИТЕЛЬНЫМ"
Данная страница нарушает авторские права?