Шторм в тихом океане

Уже несколько дней и ночей с трудом боролся корабль на своём пути с дико бурлящим Тихим океаном. Шторм обрушился неожиданно, когда холодные ветры с севера столкнулись с тёплыми потоками, пришедшими из Японии. Воздушные массы взрывались в ураган ветра и воды, а мы очутились в его середине, перед побережьем Канады. Хотя наш корабль, русский траулер „Елагин", был достаточно стабильным и массивным, наперекор всем диким штормам, однако в последние 60 часов швыряло его по волнам, словно был он ни что иное, как маленькое рыбацкое судёнышко.

Многие наши опытные и испытанные моряки, омытые всеми водами мира, заболели от необычных качек вихревых волн, которые ударялись о прибрежные скалы и потом с неутраченной силой катились назад в море. После однодневной борьбы судно и экипаж выбились из сил. Корабль кряхтел, стонал, дрожал, стучал, продвигаясь медленно вперёд.

Даже в радиорубке, которая была особенно оснащена шумопонижающей изоляцией, я мог чувствовать механическое пульсирование корабля, ощущать, как каждая отдельная частица машины боролась против власти шторма. В последние дни я очень мало спал. В своей деятельности радиста я должен был передавать на военно-морскую базу Советского Союза определённые цифровые данные, и ввиду необычной погоды, я почти непрерывно был на службе. Правда, буря бушевавшая вокруг, вовсе не вызывала во мне то чувство неуютности как буря чувств во мне самом. После длительных озабоченных планирований и приготовлений стоял я перед побегом на Свободу. В пределах Канадских прибережных вод, которые из-за непогоды нам разрешили объехать, я приблизился к моей цели. С боязливым нетерпением ожидал я эту возможность к побегу. Нос корабля погружался под огромные водяные массы и потом снова медленно поднимался вверх. Весь корабль содрогался под властью волн.

Ночь, обычно тёмно-синяя, была из-за тяжёлых штормовых облаков насыщенно-чёрной. Моряки говорят о таких ночах со страхом.

Был вечер третьего сентября 1971 года. Десять других советских кораблей так же, как и мы, вынуждены были попросить разрешение переждать бурю в прибрежных водах Канады. В этот вечер, незадолго до половины девятого, в то время, когда я обязан был приступить к службе, я оставил свою каюту. Силой вихря меня чуть не швырнуло за борт, и, только приложив все силы мне удалось пробраться по скользкой палубе. Наконец я достиг моста, рванул дверь и ввалился вовнутрь.

- Как далеко до берега? - спросил я своего друга Бориса, который обслуживал управление кораблём. Он бросил взгляд на приборы, потом на карту.

- Приблизительно пол мили, - ответил он.

- Как далеко до того места, вон там? — спросил я и показал на свет в отдалении, который едва виднелся из-за штормового дождя и ветра.

- Приблизительно три с половиной мили.

- Большое спасибо, - пробормотал я и поплёлся в радиорубку, сразу за мостом. С тех пор, как мы вошли в Канадские воды нам не надо было передавать сведение о местонахождении; моё задание состояло лишь в том, чтобы сохранить связь с другими нашими кораблями. Для этого не нужно было много времени. И я был очень рад этому.

Бросив взгляд на часы, я увидел, что было ровно половина девятого. Я сказал себе: „Сергей, через несколько часов ты будешь или на свободе, или утонешь. Или, что ещё страшнее, ты будешьвытянут из воды и как дезертир отправлен в один из сибирских рабочих лагерей, где чуть позднее тебя расстреляют".

В такие мгновения к кому-нибудь другому на моём месте пришли бы сомнения. Но тут уж я был Сергей Курдаков. Претендент на звание офицера русского военно-морского флота, один из заслуженно награждённых вожаков советской молодёжи; в каждой школе, которые я с восьмилетнего возраста посещал, - избранный вожак молодёжной коммунистической организации.

Через пять дней меня ожидало возвращение на военно-морскую базу, где я должен предстать как полноценный член коммунистической партии, где меня ожидала хорошая должность в милиции. С практической точки зрения, у меня были все основания вернуться в Россию. Но этого было недостаточно. Что бы ни было, но, чего я искал - я знал, - что не найду в коммунистической системе, о которой я так подробно был осведомлён.

„Три с половиной мили", - обдумывал я, тихо перепроверяя свои шансы. Если я даже на пол мили буду отдалён от земли, поисковый отряд может меня схватить. Только местность со своим населением была для меня безопасна. Но это означало также, что мне необходимо около часа времени, чтобы добраться до этой местности.

В этой северной широте вопрос жизни и смерти - это вопрос времени, которое проводится в воде. Я считал, что мог бы выдержать в воде около четырёх часов. Благодаря регулярным тренировкам я был в отличном физическом состоянии. „Теперь или никогда", — сказал я себе. В душе своей я знал, что это должно произойти.

Радиоточка была расположена рядом с навигационным помещением капитана. Так как мы находились близко от побережья, он постоянно наблюдал за нашей позицией, для того, чтобы предотвратить наше возможное попадание на один из многочисленных скалистых рифов.

Я установил три радара, один для военных и два для навигационных целей.

Я надеялся, что ничего непредвиденного, способного возбудить всеобщее внимание не случится.

Однако в это мгновение капитан высунулся из своего навигационного помещения и воскликнул: „Эй, Курдаков, что если в шахматы сыграть? "

Во время нашего морского пути мы очень часто играли. Я ни в коем случае не хотел своим отказом вызвать гнев, но, однако, я не мог себе позволить потерять ещё время. Только ночные часы дарили мне безопасность, и я должен достигнуть берега до наступления рассвета. Кроме того, я боялся, что моё решение может со временем поколебаться.

- Товарищ капитан, - сказал я на это, - я так устал от многих часов вахты последних ночей. Я думаю, будет лучше, если раньше лягу. Я просто очень устал!

Внутренне я облегчённо вздохнул. Потом приступил к заключительным приготовлениям, которые так часто мысленно проводил. Сначала я отключил радиотрансляцию и оставил включённой только запись сигналов бедствия, на случай, чтобы другие корабли могли нас достигнуть в случае бедствия.

Громкоговоритель я установил так, чтобы входящие сообщения могли быть услышаны Борисом. Озабоченно осмотрел я радиорубку, чтобы удостовериться, что всё в порядке, потом я бесшумно выбрался, закрыл дверь за собою и направился к своей каюте. Опять я должен был пройти через мостик, который находился теперь в полной темноте. Дождь бил в оконные стёкла и снимал всякую видимость. Борис стоял напряжённо в сумеречном свете контрольных ламп и не спускал глаз с приборов, чтобы локализировать возможные случайные машинные повреждения и держать машину под контролем. Я остановился возле него на несколько секунд, сделал несколько незначительных замечаний и, извиняясь за свою усталость поплёлся в свою каюту.

- Борис, - сказал я ещё перед уходом, - пожалуйста, не беспокойте меня в последующие часы, если нас кто-нибудь позовёт, исключая конечно, бедственное положение, хорошо?

- Ясно, Сергей, - сказал он и засмеялся.

- Подумай обо мне, когда будешь лежать в своей уютной, тёплой кровати.

- Сделаю, - пообещал я, оставляя мостик и направляясь к палубе под шторм. Чтобы удержаться на ногах, мне пришлось приложить все усилия.

Рвущий ветер с дождём гнали меня за борт.

Наконец я достиг свою каюту, отворил дверь, вошёл и закрыл её за собою. Чьё-либо посещение было бы теперь катастрофическим и означало бы конец возможности побега.

Беспокойно бросил я взгляд на часы. Было 9 часов 45 минут. Мне остаются в лучшем случае 15 минут для моих последних подготовлений. Теперь надо было спешить, чтобы использовать оставшиеся минуты, пока палуба ещё пуста. Как только шторм начнёт утихать, команда высыплет на палубу, чтобы найти возможные повреждения.

Так как мы находились на севере, я носил свою зимнюю форму: тяжёлые военные сапоги, лёгкий шерстяной пиджак и толстый свитер. Вес и стесненность движений из-за такой одежды принесут мне, конечно, много неприятностей, когда я буду в воде, но я решил достичь населённого пункта абсолютно одетым и в своих сапогах. Теперь у меня совершенно не оставалось времени подумать об этой, в сущности важной проблеме. В этот момент были у меня другие дела, казавшиеся наиболее важными.

Я поднял матрац и вынул то, над чем я с некоторых пор усердно работал: это был большой непромокаемый, подобный сумке, пояс. Снаружи был он из тяжёлой резины, а внутри из непромокаемого пластика. Из моего шкафчика я вынул те немногие предметы, которые были для меня дороже всего: несколько фотографий друзей, товарищей и любимых мест в России, о которых я никогда уже ничего не узнаю и не увижу.

Это было всё, что я хотел взять с собой из моей прежней жизни в новую, не говоря о ранах во мне самом, телесных и душевных, и многих воспоминаний.

Это всё, что может свидетельствовать о моей жизни, — думал я, рассматривая эту маленькую кучку бумаг. Ни матери, ни отца. Эта маленькая кучка - вся моя жизнь. Такие документы, как комсомольский и военный билет, потеряют своё значение. Свидетельство о рождении будет для меня единственным важным документом. Если я переживу эту ночь, то всё это будет необходимо, чтобы установить мою личность. В противном случае, будет известно хотя бы моё имя, которое напишут на могиле, если моё тело будет найдено. Я вложил документы и фотографии в резиновый пояс, затянул его крепко, чтобы вода не проникла вовнутрь и пристегнул накрепко к талии. Затем достал из шкафа ещё один предмет, который мне казался очень необходимым в дальнейшем, нож спортсмена-подводника приобретённый мною заранее и бережно хранимый. Привязав его к запястью, я прикрыл нож рукавом пуловера.

Если меня кто-нибудь на палубе встретит, я должен во что бы то ни стало избежать лишних вопросов.

-Итак, - думал я про себя, - теперь всё готово. Нож спрятан, пояс крепко пристёгнут к талии... Мои часы показывали 9 часов 55 минут. Время идти. Шторм ещё более усилился. Я осторожно открыл дверь каюты, вышел и был ошарашен ледяной пеной волн.

Даже здесь в частично защищённом проходе, шторм бил с чудовищной силой. Сопротивляясь ветру всей своей силой, я спустился по лестнице вниз, держась крепко за перила. На палубе я внимательно осмотрелся, но здесь не было ни души. Пока всё шло хорошо. Непогода всех загнала под крышу. Осторожно пробирался я к середине судна, к тому месту, которое заблаговременно выбрал для своего прыжка. Это было единственное место на корабле, которое не обозревалось ни с какого поста. На это потребовались считанные минуты. Один лишь взгляд на дико бурлящий океан перевернул во мне всё внутри. Лучше не смотреть вниз, решил я, ибо покинет меня моя идея.

Но вдруг прямо напротив меня открылась дверь, и падающий оттуда свет осветил полностью мою фигуру. Я нагнулся и застыл. Но тот, кто открыл эту дверь, вышел на порог и в тот же миг повернулся обратно, захлопнув её за собою. Видимо, шторм заставил его изменить свои намерения.

Но теперь требовалось действовать. Мощная волна в один миг швырнула судно на высоту двухэтажного дома. Я решил подождать, пока мы спустимся в глубину морской пучины, затем перелез через перила и, сломя голову, бросился в зловещий чёрный океан.