Заграждения, перегруппировывали подразделения с менее угрожаемых участков, порой оголяя фронт. 3 страница

Бывало (и немало!) таких примеров в истории войн, когда военачальники, вроде бы наперекор этому неумолимому закону, ведя явно несправедливую, грабительскую войну, одерживали победу. И все же это никак не было правилом, а лишь исключением. Несмотря на самые невероятные зигзаги исторических событий, случайности и попятные движения, закон зависимости хода и исхода войны от морально-политического состояния общества, народа и армии неизбежно проявлял себя. И как бы ни был искусен полководец, как бы он ни изощрялся, стремясь управлять боевым настроением войска, ему не дано было превозмочь объективную закономерность - военные планы в конце концов терпели банкротство, если война, которую он вел, была по своей природе антинародной.

По описанию Геродота большого военного могущества достиг персидский царь Кир (VI в. до н.э.). Огнем и мечом он покорил многие земли, в том числе и могущественный Вавилон. Кир держал в повиновении огромное войско путём самых свирепых мер устрашения, искусно маскируя истинные цели своих завоеваний. До поры до времени это давало результат, пока его армия не столкнулась с яростью народа массагетов-скифов. Гибельным для 100-тысячного персидского войска оказался завоевательный поход, предпринятый в 529 г. до н.э., в Среднюю Азию. Массогеты использовали падение духа утомленной походами армии Кира, обманным путем заманили её в глухое ущелье и наголову разгромили ее. Поплатился жизнью за свою военную авантюру и сам Кир[218].

Иные методы в использовании морального фактора в войне довольно успешно длительное время применял Александр Македонский.

В отличие от Кира главным орудием воздействия на дух войска он избрал посулы, щедрые вознаграждения отличившихся, пышные воинские ритуалы в честь победителей. Подкупом и лестью, обманом и запугиванием в сочетании с суровыми наказаниями воздействовал он на волю, чувства и настроения воинов. Много победоносных походов совершил Мадкедонский в дальние чужие края. Однако его вожделенная мечта - стать «победителем всего мира»[219], так и осталась не осуществленной. Говоря о завоеваниях Македонского, Петр I едко заметил: «Какой тот великий герой, который воюет ради собственной только славы, а не для обороны отечества, желая быть обладателем вселенной?». И отвечал: «Александр… хотел быть великаном всего света»[220].

Итак, главным условием правильного учета действенности морального фактора в бою является объективная оценка политических целей войны и роли в ней армии. Однако вопрос этот не столь прост и однозначен. Законы войны не лежат на поверхности явлений. Их проявление не происходит механически, прямолинейно. Были случаи в истории войн, что даже при одном и том же полководце, но в различных условиях, в зависимости от того, с какой целью он вел ту или иную войну, моральный фактор по-разному влиял на ход и исход руководимых им военных кампаний.

Довольно отчетливо это можно проследить на примерах наполеоновских войн. Новые способы ведения боевых действий, которые применялись в революционной Франции в конце XVIII в., использованные затем Наполеоном, были бы невозможны без высокого боевого настроя французских солдат.

Французский народ проявил гигантское революционное творчество, пересоздав всю систему стратегии, порвав все старые законы и обычаи войны и создав, вместо старых войск, новые способы войны. Именно этим во многом объясняются небывалые военное успехи Наполеона. Но позже он использовал революционный энтузиазм французов для достижения своих корыстных целей - утверждения своей диктатуры и осуществления планов завоевания мирового господства. В их достижении он не останавливался ни перед чем. Как отмечал немецкий военный теоретик фон дер Гольц, Наполеон «готов был залить огнем и кровью неприятельскую страну по обе стороны его пути»[221].

С переходом Франции от национально-освободительной войны к агрессивным, захватническим войнам коренным образом изменились их цели, иным стало и моральное состояние «великой» наполеоновской армии. Поход Наполеона в Россию в 1812 г. не выражал интересов французского народа и это решающим образом сказалось на конечном исходе войны. Подобно Македонскому, Наполеон тщетно пытался поднять моральный дух войска, пробуждая у него жажду стяжательства, воздействуя на низменные чувства. Так, накануне Бородинского сражения, обращаясь к солдатам, он говорил: «Вот столь желанное нами сражение! Победа зависит от нас. Она нам нужна и доставит вам изобилие, спокойные квартиры и скорое возвращение в отечество»[222]. Не помогли Наполеону лесть и обман, угрозы и хитрости - бесславно закончился его «великий поход» в Россию и причиной тому были в первую очередь подорванные нравственные устои его армии, порождавшие мародерство и трусость, чувство обреченности и позора.

Одним из первых военных теоретиков, который уделил значительное внимание исследованиям роли духовного фактора в войне был Макиавелли. Отводя решающую роль моральным качествам армии, он писал, что храбрость солдат важнее их численности. Природа, писал он, редко рождает храбрость. Эта черта во множестве создается трудом и обучением[223]. Этим было сказано многое. И все же подлинные истоки морального духа войска, обусловливающие храбрость и героизм, самоотверженность и бесстрашие солдат в бою и другие их воинские доблести, Макиавелли, как и многим другим военным теоретикам, вскрыть не удалось. Известно, что упорно трудились и трудятся, обучались и обучаются воины многих армий мира, но далеко не у всех у них морально-боевые качества находились и находятся на должной высоте.

В произведениях Ф.Энгельса употребляется емкий термин «качество солдатского материала»[224]. Под этим он понимал не только обученность солдат, их воинское мастерство, но и морально-психологические качества, что в совокупности определяет содержание духовного фактора армии в войне. Военные классики доказали, что нельзя понять и объяснить изменения в способах ведения войны, боя, абстрагируясь от политических, экономических, социальных условий жизни и общества, не учитывая «качества человеческого материала».

Для подтверждения этого положения совершим небольшой экскурс в военную историю. Появление новой формы боевого построения войска в древней Греции и Македонии - фаланги - произошло под влиянием, с одной стороны, совершенствования оружия (принятием на вооружение удлиненной пики), а с другой - более высокой формы управления войском. Фаланга являлась, по существу, копией, слепком того государственного механизма управления господствовавшего рабовладельческого строя, характеризовавшегося жесточайшей централизацией и безумным послушанием подданных.

При действиях в строю фаланги от воинов не требовалось проявление инициативы и сообразительности. Все воины сражались как единая, сплоченная масса, управляемая волей военачальника, который единолично принимал решения и проводил их в жизнь. Воин должен был лишь четко выполнять команды, держать свое место в строю, умело владеть копьем, мечом, пикой, щитом, проявлять стойкость при отражении натиска врага и решительность в атаке. Согласованность в фаланге достигалась боевой выучкой, беспрекословной дисциплиной. Важнейшую роль в обеспечении ее боевой устойчивости играла классовая сплоченность воинов, набиравшихся из имущих слоев общества.

Но фаланга оставалась несокрушимой до тех пор пока не столкнулась с более высокой формой боевой организации - легионом, где «качество солдатского материала», а именно - находчивость, обученность и искусство воинов, а также и командиров, проявлялось более полно, что предопределило более совершенную тактику. Впервые это было продемонстрировано в сражении при Каннах (216 г до н.э.). Если римский полководец Варрон построил свое войско на сокращенных интервалах и дистанциях по типу малоподвижной фаланги, то его противник Ганнибал, напротив, применил новое боевое построение в виде маневренных легионов и манипул. Этим он обеспечил себе решающее превосходство на поле боя, в полной мере использовал высокие боевые качества своего войска.

Особенно ярко роль духовного фактора в войне проявлялась, когда народы отстаивали свою национальную независимость, а также в освободительной борьбе угнетенных против эксплуататоров. Характерным в этом отношении являются отважные действия восставших рабов под руководством Спартака (73-71 гг. до н.э.) против римских рабовладельцев. Приведем лишь один из эпизодов из той освободительной борьбы. Однажды немногочисленный отряд Спартака был окружен в ущелье горы Везувий, численно превосходившим и лучше вооруженным римским легионом. Воодушевленные благородными целями освободительной борьбы воины отряда Спартака, готовые скорее погибнуть, чем сдаться в плен, дерзнули на такие действия, которые с точки зрения их противника были невозможны. Восставшие рабы сплели из виноградных лоз лестницы и спустились по ним со скал. Пользуясь отсутствием бдительности у римских воинов, восставшие скрытно окружили римское войско и внезапной атакой разгромили его.

Высокие боевые качества издревле отличали наших предков – славян. Им пришлось вести многочисленные войны, отражая нашествия иноземных захватчиков. В ходе борьбы за национальную независимость у них выработалось патриотическое самосознание, любовь к родной земле, что явилось основой их боевых успехов, стойкости и мужества, способности вести самоотверженную борьбу с врагами. Византийский император Маврикий (582-602 гг.) в трактате о военном искусстве «Стратегиконе» так характеризует славянские племена: «Они… выносливы, легко переносят жар, холод, дождь… с выгодой для себя пользуются засадами, внезапными атаками, хитростями, и днем, и ночью, изобретая много разнообразных способов»[225].

Спустя примерно тысячелетие австриец Сигизмунд Герберштейн, изучая Россию, в своих «Записках о московских делах» (1526 г.) отмечал: «Не знаю ни одной страны около нас, которая славилась бы такими людьми…»[226]. А через два столетия его соотечественник принц де Линь наблюдая за действиями русских войск в XVIII в., отвечал, что во все времена указывали на французского солдата за пылкость первого удара, на испанского - за трезвость, терпение, на немецкого - за его субординацию, спокойствие, флегматичность во время опасности; в русском солдате сосредоточены все эти качества, что делает его без всякого сравнения лучшим в Европе[227].

Русские полководцы, начиная с киевских князей Святослава, Игоря, Владимира Мономаха, а затем и новгородского князя Александра Невского, московского князя Дмитрия Донского, А.Д.Меньшикова, Ф.А.Головина, Б.П.Шереметьева, И.Ю.Трубецкого, К.Г.Разумовского, С.Ф.Апраксина, З.Г.Чернышева, Г.А.Потемкина-Таврического, М.Б.Барклая-де-Толли и других умело использовали при отражении вторжения вражеских полчищ национальные особенности русского воина - находчивость и неприхотливость, отвагу и самоотверженность в бою. Стремительность натиска, упорство и изворотливость - эти отличительные черты тактики русского войска издавна вошли в историю под названном «русского боя».

В период средневековья высокие морально-боевые качества русского войска явились одним из важных факторов, способствовавших более быстрому, чем в других армиях Европы, развитию тактики. Так, в отличие от способов ведения боя рыцарских войск, отличавшихся крайней примитивностью, русской тактике была присуща большая гибкость, разнообразие боевых комбинаций и построений («стена», «полчный ряд», «гуляй город», «пятичленный боевой порядок» и т.п.). Это обеспечивало ведение боя не только на равнинной, но и пересеченной, закрытой местности, осуществление маневра в ходе сражения, нанесение удара по флангам противника, выход к нему в тыл, как это имело место, к примеру, в битвах на Чудском озере, Куликовом поле и других.

Большое внимание уделяли духовному фактору и полководцы других армий. Так, шведский король Густав-Адольф, проводя реорганизацию своей армии, стремился придать полкам и батальонам («фирфенлейнам») самостоятельность, чтобы командиры могли действовать в бою более инициативно, раскованно. Многое делалось им и для воспитания воинов в духе преданности и исполнительности. Созданная им армия отличалась высокой боеспособностью и одержала немало побед. И все же, когда происходило противоборство двух военных школ - русской и шведской, превосходство оказывалось чаще всего на стороне русской военной школы, ярким свидетельством чему являлись победы русского оружия в битве под Полтавой.

Зарождение в середине XVIII в. линейной тактики в западных армиях во многом было обусловлено не только уровнем развития огнестрельного оружия, но и низкими моральными качествами наёмников - солдат. Подчеркивая эту зависимость, Ф.Энгельс отмечал: «Тогдашняя пехота состояла из хорошо вымуштрованных, но совершенно ненадежных княжеских солдат, навербованных из самых испорченных элементов общества, которых только палка держала в повиновении… единственной формой борьбы, в которой эти солдаты могли принять новое оружие была линейная тактика…»[228].

Линейная тактика была характерной и для русской армии. Однако творчески мыслящие русские военачальники А.И.Репнин, П.С. Салтыков, Л.А.Румянцев, Г.А.Потемкин, А.В.Суворов, П.И.Багратион, М.Б.Барклай-де-Толли, М.И.Кутузов и другие, опираясь на непревзойденные морально-боевые качества русских «чудо-богатырей», находили более гибкие формы боевого построения войска и тактического маневра. В Семилетней войне русские войска проявили более высокую активность на поле боя, чем пруссаки. У них, как правило, лучше организовывалось взаимодействие между пехотой, конницей и артиллерией, более широко осуществлялся маневр. Используя смелость, дисциплинированность и сообразительность русского солдата, П.А.Румянцев уже тогда сумел отойти от шаблонов линейной тактики и применить в русско-турецкой войне 1768-1774 гг. более совершенное боевое построение - дивизионное каре, что приводило в растерянность турок.

Особенно полно и умело использовал боевые качества русского солдата А.В.Суворов. Если в наемных западных армиях существовало незыблемое правило: «никто в армии не должен рассуждать, а только повиноваться», то девизом Суворова было: «каждый солдат должен понимать свой маневр». Суворовская система обучения и воспитания солдат резко отличалась от западно-европейских армий. Если там преобладала механическая муштра и автоматизм в выполнении команд, то русские войска обучались тому, что нужно было в бою. Суворов воспитывал у солдат чувства военной гордости, патриотизма, уверенности в своих силах, взаимную выручку, храбрость и инициативу. «Богатыри! - воодушевлял он солдат, - неприятель от вас дрожит!». Его тактика отражала черты русского национального характера, «моя тактика, - говорил он, - мужество и храбрость. Покажи, что ты русский!».

Новые формы расчлененных боевых построений, состоящие из колонн и рассыпного строя, сочетания колонн и каре, совершение стремительных маршей, внезапные штурмы, ночные бои, примененные Суворовым, основывались на инициативных, осознанных действиях командиров и солдат. Без этого его новаторская тактика оказалась бы мертвой. Суворов на практике оправдывал слова: «Нам мало трех! Давай нам шесть! Давай нам десять на одного! всех побьём, повалим, в полон возьмём!»[229].

Важнейшую роль моральный фактор сыграл в войне американского народа за независимость (1775-1783 гг.). Характеризуя тактику американских повстанцев, Ф.Энгельс отмечал их храбрость и находчивость: «Они не доставили англичанам удовольствие - выступить против них в линейном боевом порядке на ровном месте, а нападали рассыпными подвижными отрядами стрелков в лесах, служившим прикрытием[230].

Особенно резко роль морального фактора возросла в войнах XIX-XX веков. М.И.Кутузову пришлось руководить войсками, когда размах и масштабность вооруженной борьбы увеличились, что потребовало значительного напряжения духовных и физических сил личного состава. Так, русская армия под его командованием осуществила контрнаступление поздней осенью и зимой 1812-1813 гг., то есть в условиях, при которых наемные армии XVIII в., вообще не вели никаких боевых действий. К тому же русской армии противостоял сильный, многоопытный противник.

Помимо блестящего стратегического и тактического мастерства, М.И.Кутузов показал величайшее искусство в использовании духовных сил русских воинов. Его взгляды, как и взгляды П.А.Румянцева, А.В.Суворова на значение морального духа войск, складывались, исходя из учета героических традиций армии. Большое значение имел и опыт тех сражений, где он принимал личное участие (штурм и взятие Измаила, героические действия русских войск у Шенгребена, жестокое сражение под Рущуком и др.), где Кутузов воочию «видал истинный дух русских»[231]. Решаясь на Бородинское сражение, он возлагал свои надежды на «храбрость и неустрашимость русских воинов»[232].

В трудную военную годину Кутузов опирался в борьбе с врагом не только на военную мощь, но и на несгибаемую силу духа русских людей. В своём Обращении к жителям Смоленской губернии, он с гневом и болью писал: «Достойные Смоленские жители, любезные соотечественники! … В самых лютейших бедствиях своих вы показываете непоколебимость своего духа… Враг мог разрушить стены ваши, обратить в развалины и пепел имущество, наложить на вас тяжкие оковы, но не мог и не возможет победить и покорить сердец ваших. Таковы Россияне!»[233].

И если стратегия и тактика русской армии, примененная Кутузовым в Отечественной войне 1812-1814 гг., оказалась на голову выше наполеоновской стратегии и тактики, то важнейшую роль в этом играл моральный фактор. Великому полководцу удалось объединить и сплотить в едином патриотическом порыве русскую нацию, поднять ее на народную отечественную войну для разгрома «великой» и «непобедимой» французской армии. «Я счастлив, - писал фельдмаршал калужанам, - предводительствуя русскими. Какой полководец не поражал врага, подобно с сим мужественным народом?».

В основу воспитания высоких морально-боевых качеств воинов Кутузов положил патриотическую идею служения отечеству, народу, защите Родины от иноземных захватчиков. «Каждый из вас, - обращаясь к солдатам, говорил М.И.Кутузов, - есть спаситель отечества»[234]. В кутузовском понимании дух войска включал не только патриотические чувства и вытекающие отсюда храбрость и героизм, но и дисциплину, твердое знание службы, владение оружием, инициативу, способность стойко переносить трудности походно-полевой жизни. «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасность, а тот, кто повинуется», -отмечал Кутузов[235]. Подчиненным командирам он указывал: «Суббординация и дисциплина, будучи душой воинской службы, уверен я, не ускользнут от внимания вашего…»[236].

С развитием военного дела, по мере усложнения боя, усиливалась взаимосвязь морального фактора и способов боевых действий. Со всей отчетливостью это проявилось в войнах второй половины XIX в., когда в результате появления нарезного оружия произошел коренной перелом в развитии тактики - колонны окончательно уступили место рассыпному строю. Опыт франко-прусской 1870-1871 гг., русско-турецкой 1899-1902 гг., русско-японской 1904-1905 гг. войн показал, что в отличие от войн эпохи феодализма, с появлением новой военной техники, увеличением размаха в напряженности боев успех в войне оказывался невозможным без инициативного сознательного солдата и матроса.

Первая мировая война была несправедливой с обеих сторон и это не могло не сказаться на развитии военного искусства. В войне участвовали многомиллионные армии и от морально-боевых качеств личного состава зависело многое. Позиционный тупик, создавшийся в войне, означал бессилие военного командования не только в военном, но в морально-политическом плане. Стороны не могли добиться решительного перелома в операциях как из-за отсутствия у воющих армий соответствующего ударного и маневренного оружия, так и духовных стимулов у солдат для проявления самоотверженности и массового героизма.

Анализируя опыт дореволюционной русской армии по идейно-патриотическому воспитанию личного состава, следует отметить большую роль в этом героических боевых традиций, сложившихся со времен походов дружин Киевской Руси, подвигов русских воинов под предводительством Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Великого, Румянцева, Суворова, Багратиона, Барклая де Толли, Кутузова, Нахимова, Корнилова, Скобелева, Макарова, Гурко, Брусилова и многих других замечательных русских полководцев и флотоводцев. Немало полезного можно воспринять из прошлого и для сегодняшних условий. Взять, к примеру, поучительный опыт участия унтер-офицерского состава русской армии в обучении и воспитании солдат.

Вот что писал по этому поводу Г.К.Жуков: «Надо сказать, что офицеры подразделений вполне доверяли унтер-офицерскому составу в обучении и воспитании солдат. Такое доверие, несомненно, способствовало, выработке у унтер-офицеров самостоятельности, инициативы, чувства ответственности и волевых качеств. В боевой обстановке унтер-офицеры, особенно кадровые, в большинстве своем являлись хорошими командирами. Моя многолетняя практика показывает, что там, где нет доверия младшим командирам, где над ними существует постоянная опека старших офицеров, там никогда не будет настоящего младшего командного состава, а следовательно, и не будет и хороших подразделений»[237].

По мере совершенствования оружия все острее вставала проблема соотношения человека и техники в войне. Появление мощных средств вооруженной борьбы нередко создавало иллюзию, что воинское мастерство, моральные и физические силы человека перестают играть былую роль в войне. Уже появление огнестрельного оружия породило представление, что при наличии ружей, поражающих живую силу на сотню шагов, искусство человека, его храбрость и мужество становятся не столь весомыми. Изобретатель пулемета Х.Максим считал, что пулемет, способный заменить 30 стрелков, позволит в 30 раз сократить армию[238].

Многие западные военные теоретики под влиянием технического прогресса противоречиво оценивали роль духовного фактора в войне. Характерны в этом отношении высказывания Дж.Фуллера. Так, в труде «Танки в великой войне 1914-1918» он в одном месте высоко оценивал роль моральных сил войск: «разве сила, заключающаяся в человеческих жизнях, или способность их к продолжению борьбы, - справедливо отмечал он, - не составляют фундамента самой победы?»[239]. Но ниже в этой же работе он пишет другое: «Орудия борьбы или оружие, если только они отвечают требованиям обстановки, составляют 99% победы. Стратегия, командование, управление, храбрость, дисциплина, снабжение, организация и все моральные и физические принадлежности войны ничто по сравнению с превосходством в оружии, в лучшем случае они составляют 1%»[240].

После первой мировой войны не только Фуллер, но и некоторые другие военные теоретики в своих трудах высказывали мысль, что техника «убила» военное искусство, принизила роль человека. Вследствие этого появились теории «малых профессиональных армий», о решающей роли танков, авиации в войне (Гудериан, Л.Гарт, Дуэ, Эймансбергер и др). В отличие от этого отечественное военное искусство исходило в своих посылках из единства сочетания человека и техники в войне. Уделяя должное внимание моральному фактору, оно не противопоставляло его технической оснащенности войск. Во всех боевых уставах Красной Армии 20-30-х годов подчеркивалась важность правильного учета и всестороннего использования морально-политического фактора в бою, давались рекомендации командирам, политорганам, штабам по проведению политической работы в боевой обстановке.

Делалось в межвоенный период по идейно-политическому воспитанию личного состава Красном Армии много. Тем не менее, начавшаяся Великая Отечественная война выявила немало существенных пробелов в этом плане. Красноармейцы и командиры не были подготовлены должным образом психологически к отражению внезапного удара врага и многим другим неожиданностям, с которыми им пришлось столкнуться уже в первых боях. Следствием этого явилось проявление «танкобоязни», «самолетобоязни», панический страх перед окружением. В добавок к этому личный состав не знал тактики действий немецко-фашистских войск, не умел вести борьбу с воздушными десантами, диверсионными группами противника, организованно совершать выход из боя и отход.

Потребовались огромные усилия командного состава, чтобы в ходе тяжелых оборонительных боев добиться психологического перелома в первый период войны в сознании воинов, осознать, что враг не всесилен, что его можно успешно громить. Это позволило, используя морально-боевые качества личного состава, находить верные тактические решения, развивать его творческую инициативу и новаторство, приведем некоторые примеры, иллюстрирующие это положение.

В начале войны враг делал ставку на пробивную мощь танковых таранов. В наших же войсках остро ощущался недостаток противотанковых средств. Положение усугублялось тем, что многие бойцы попросту страшились вражеских танков. В этих трудных условиях задача состояла в том, чтобы находить эффективные способы борьбы с танками, используя для этого имеющиеся подручные средства. И тут наши командиры в полной мере использовали смелость и находчивость воинов. Они готовили истребителей танков, устраивали всевозможные противотанковые препятствия, «танковые ловушки», применяли бутылки с зажигательной смесью, связки гранат и т.п.

Опыт отважных бойцов умело передавался другим, популяризировался в печати. Так, 19 ноября 1941 г. в газете «Красная звезда» описывалось как у разъезда Дубосеково 28 воинов 1077-го стрелкового полка 316-й стрелковой дивизии генерала И.Панфилова преградили путь 20 вражеским танкам с автоматчиками. За четыре часа неравного боя гитлеровцы потеряли 18 танков и десятки солдат, но прорвать оборону так в не смогли. Вскоре за этим на всю страну прогремел подвиг, совершенный на Юго-Западном фонте 33-мя бронебойщиками, которые отразили атаку 70 вражеских танков, уничтожив 27 машин и150 гитлеровцев[241].

В боях под Тулой в октябре-ноябре 1941 г., где действовала наиболее крупная танковая группировка врага, зародился в наших войсках новый боевой почин - была применена зенитная артиллерия для стрельбы прямой наводкой по атакующим танкам. Эффект превзошел ожидания. Только за время первой атаки противник потерял около 30 танков, а затем зенитчики уничтожили еще 100 вражеских танков. Этот опыт был подхвачен повсеместно. Использование зенитной артиллерии в ходе войны для борьбы с танками было довольно частым явлением[242].

И таких примеров в ходе войны, когда советские офицеры, опираясь на высокие морально-боевые качества воинов, их мастерство, находили выходы из казалось бы самых безнадежных ситуаций, было много. Например, при ведении боев на Верхнем Дону зимой 1942-1943 годов обстановка сложилась так, что наши войска имели недостаточное количество артиллерии и боеприпасов, а надо было без промедления осуществить прорыв хорошо укрепленной вражеской обороны. Выход был найден за счет привлечения для стрельбы прямой наводкой тяжелых артиллерийских систем. Это практиковалось впервые и себя оправдало - обеспечивалась возможность резко повысить эффективность огня, поражать цели с высокой надежностью и вместе с тем сэкономить боеприпасы и время[243]. Так, находчиво, инициативно, с высоким мастерством решали боевые задачи офицеры-артиллеристы.

Не отставали от них и танковые командиры. Особенно ярко их боевое мастерство, творческая смекалка проявились в битве за Днепр. Осенью 1943 г. нашим войскам удалось с ходу захватить плацдарм севернее Киева в районе Лютежа. Однако гитлеровцы любой ценой пытались ликвидировать плацдарм. Одна их контратака следовала за другой. Наше командование приняло решение усилить оборонявшиеся на плацдарме войска танковыми частям. Но для этого не было ни моста, ни паромов. Тогда решились на необычное и рискованное дело - организовать переправу танков по дну реки. События показали, что это себя оправдало. Преимущество такого способа состояло в том, что была достигнута необходимая быстрота переправы (за 8 часов было переправлено по дну реки 60 танков), а также ее скрытность[244].

Множество примеров мужества и отваги, новаторского мастерского решения сложных задач в бою показали советские летчики. В «Правде» от 12 марта 1943 г. был описан такой боевой эпизод. На Юго-Западном фронте 7 советских истребителей под командованием Б.Еремина вступили в бой с 23 немецкими самолетами. Было сбито 5 самолетов врага, остальные были рассеяны, у нас потерь не было. На опыте их боевого мастерства воспитывались другие летчики.

В годы труднейших испытаний, выпавших на долю наших воинов, получили дальнейшее развитие боевые традиции русской армии. Они стали нашей общенациональной гордостью, источником силы и вдохновения воинов. Это: любовь и преданность Родине; храбрость и отвага; умение преодолевать любые трудности; крепкое войсковое товарищество; нерушимая дружба воинов и их взаимная выручка в бою; беззаветное выполнение своего воинского долга по защите Отечества; высокая организованность и дисциплинированность; уважение и беспрекословное повиновение командирам, забота о них; постоянное стремление совершенствовать свое боевое мастерство.

Замечательные героические традиции, лучшие черты советских воинов особенно ярко проявились в несгибаемом мужестве пограничников заставы лейтенанта А.Кижеватова, отважных защитников Брестской крепости, городов-героев Москвы, Ленинграда, Киева, Волгограда, Севастополя, Одессы, Новороссийска, Керчи, Тулы, воинов-героев битвы за Кавказ, под Курском и штурма Берлина, летчиков Н.Гастелло и В.Талалихина, рядового А.Матросова и генерала Д.Карбышева, солдата Ю.Смирнова и матроса И.Голубца, партизанки З.Космодемьянской, разведчиков Р.Зорге и Н.Кузнецова, молодогвардейцев в панфиловцев, многих и многих других верных сынов и дочерей Отчизны. Ни в одной армии героизм не был таким массовым, как в наших Вооруженных Силах в Великой Отечественной войне.

Могучая сила боевых традиций – этого концентрированного сгустка мужества и отваги, самоотверженности и героизма, беззаветной преданности Отчизне и верности воинскому долгу многих и многих поколений воинов нашего государства жизненна и действенна сегодня. Они всегда в строю. Традиции духовно роднят тех, кто в течение многих веков своими подвигами возвеличивал боевую славу нашей Отчизны, солдат Великой Отечественной войны и нынешнее поколение воинов. Нет для них выше чести, чем быть продолжателем славных дел наших предков, нет выше долга, чем долг надежно защищать Родину.