Демократия. Мечта о всеобщем благе

I

В январе 2003 года 343 человека, тщательно отобранных так, чтобы представлять собой почти идеальный срез населения Америки, собра­лись в Филадельфии на политические дебате. Темой была американ­ская внешняя политика, и вопросы варьировались от зреющего кон­фликта с Ираком до распространения ядерного оружия и глобальной эпидемии СПИДа. Чтобы определить позицию участников по этим вопросам, накануне среди них провели опрос. Затем им выслали набо­ры информационных материалов с беспристрастным изложением со­ответствующих фактов и освещением последних дискуссий на указан­ные темы. Когда участники предстоящих дебатов прибыли на место, их разделили на небольшие группы и назначили руководителей. Весь уикенд прошел в обсуждениях. По ходу дела участникам предостави­ли возможность выслушать отчеты комиссий, состоящих из экспер­тов и политических деятелей, излагавших различные мнения. В конце уикенда среди участников снова провели опрос, чтобы выяснить, как изменились их взгляды.

Все это мероприятие, получившее громоздкое название National Issues Convention Deliberative Poll (" Совещательный опрос на базе конвенции по вопросам национального значения"), было детищем политолога из

250 Глава 12

Техасского университета Джеймса Фишкина. Толчком к организации совещательного опроса для Фишкина стало недовольство узостью ре­зультатов традиционных исследований. Он также считал, что амери­канцы лишены как возможности получения достоверной информации, так и возможности сделать мудрый политический выбор. Идея совеща­тельных опросов (которые теперь проводятся в сотнях городов по всему миру), по мнению Фишкина, состояла в том, что политические дебаты не могут и не должны являться прерогативой исключительно экспер­тов и политической элиты. При наличии необходимой и достаточной информации и возможности обсудить злободневные темы, обычные люди способны с блеском разобраться в сложных проблемах и прийти к разумным решениям. В этом отношении проект Фишкина весьма опти­мистичен, ибо основывался на глубокой убежденности как в достоинс­твах тщательно организованных дебатов, так и в способностях обычных людей к самоуправлению.

Фишкин хотел превратить открытые совещания в регулярный, об­щенациональный процесс и если не заменить ими традиционные спосо­бы принятия общенациональных решений, то по крайней мере допол­нить их. Уверенный, что разработанные им опросы отражают реальное мнение американских граждан по тем или иным вопросам, Фишкин настоятельно рекомендовал американским политикам опираться на их результаты, а не на распространенные опросы Гэллапа. Надо сказать, что это весьма идеалистический проект, не в последнюю очередь из-за того, что организация совещательных опросов требует значительных временных и финансовых затрат, в связи с чем трудно себе представить, что они станут привычной частью американской политики. (И, кроме того, вряд ли нынешние политики на самом деле ждут не дождутся со­ветов рядовых граждан.) Но этот проект не так идеалистичен, как дру­гие идеи Фишкина, а именно Совещательный День. Совещательный День, по предложению Фишкина, а также профессора права Йельского университета Брюса Аккермана, должен быть объявлен национальным праздником, когда за две недели до всеобщих выборов зарегистриро­ванные избиратели соберутся в своих общинах небольшими группами по пятнадцать человек, а также большими — по пятьсот, чтобы обсудить главные вопросы избирательной кампании. Гражданам, принявшим участие в этом совещании, выплатят вознаграждение, предположитель­но—в сумме 150 долл.

Теперь Аккерман и Фишкин осознают, как утопично (или, если хоти­те, антиутопично) звучат эти идеи. Но они все же утверждают, что для

Демократия. Мечта о всеобщем благе 251

спасения американской демократии необходимо принять чрезвычай­ные меры. Они считают, что американцы все сильнее изолируются друг от друга и отчуждаются от политической системы, публичные дебаты становятся все более формальными и менее информативными, а на сме­ну идее всеобщего блага приходит повальное стремление к личной вы­годе. Необходимо снова вовлечь американцев в общественную жизнь, дать им возможность выразить собственное мнение в рамках содержа­тельных форумов и разобраться в сложных процессах. Совещательные опросы - это только один из путей достижения такой цели.

Идея " совещательной демократии" - удобная мишень для крити­ки. Она, очевидно, опирается на нереалистичную концепцию наличия у людей чувства гражданского долга. Она наделяет подобные обсужде­ния чуть ли не магической силой. И в ней присутствует нечто назида­тельное, учительское — в духе " дети, ешьте кашу". Даже если согласить­ся с тем, что люди достаточно умны, чтобы разобраться в сложных по­литических перипетиях, неясно, найдутся ли у них терпение или силы, чтобы осуществить данный процесс. Скажем, судье Ричарду Познеру идея о том, что участие в обсуждениях сделает американцев образцами разума и добродетели, представляется смешной. " Соединенные Шта­ты - это глубоко мещанское общество, - пишет он в своей работе Law, Pragmatism and Democracy (" Закон, прагматизм и демократия"). - Граж­дан мало привлекают абстракции и у них нет времени на то, чтобы вос­питывать в себе просвещенных и патриотически настроенных избирате­лей". В любом случае мы не можем ожидать, что люди составят для себя четкое и реальное представление о всеобщем благе. " Намного сложнее сформировать обоснованное суждение о том, что хорошо для всего об­щества, нежели определить собственный интерес, — пишет Познер. — Не то чтобы нельзя было ошибиться в последнем; однако суждения о наиболее эффективных деяниях на благо одного человека (практичные суждения, сопряженные со своекорыстными действиями) куда более просты, чем суждения в отношении многих, т.е. суждения, необходимые для того, чтобы определить, что будет лучше для общества в целом".

Мнения Познера и демократов - сторонников публичных совеща­ний — сходятся в том, что реальность политики и законодательства не будничная (хотя они могут быть не согласны и в этом). Они не соглас­ны в том, зачем существует демократия и каких плодов нам следует от нее ожидать. Нужна ли она нам для того, чтобы дать людям чувство со­причастности и власти над собственной жизнью и чтобы в итоге спо­собствовать политической стабильности? Или она нужна нам потому,

252 Глава 12

что демократия — это великолепный инструмент принятия решений и раскрытия правды?

П

Начнем с того, что сформируем этот вопрос несколько иначе, а имен­но: что думают избиратели о том, зачем нужна демократия? В начале 1960-х годов на этот вопрос решила ответить группа экономистов, наме­ревавшихся применить суждения о природе рынка к политическим про­цессам. Безусловная отправная точка для большинства исследований рынка - это, разумеется, вопрос о личном интересе. Рынки работают, по крайней мере частично, на то, чтобы использовать своекорыстные инте­ресы отдельных людей во имя достижения целей, связанных с общим благом. Поэтому для этих молодых экономистов было естественным изначально предположить, что все участники политического процесса (избиратели, политики и законодатели) движимы прежде всего собс­твенной корыстью. Избиратели поддержат кандидатов, которые пообе­щают удовлетворять их личные интересы, а не кандидатов, пекущих­ся о процветании всей страны (ну разве что процветание всей страны отразится на личном процветании конкретного избирателя). Политики добиваются прежде всего своего переизбрания и поэтому голосуют не за то, что считают лучшим для страны, а исходя из того, что поможет им завоевать голоса избирателей. Это находит свое отражение в политике раздела " казенного пирога" (программ, направленных на удовлетворе­ние нужд отдельных регионов за счет государственного бюджета; зачас­тую на основе сговора или подкупа. — Примеч. ред.) и особом внимании к интересам влиятельных лобби. Законодатели хотят остаться на своих постах, распоряжаться большими средствами, поэтому они постоянно вынуждены преувеличивать важность того, что делают, и ищут пути расширения масштабов своей миссии. В отличие от рынка, своекорыст­ное поведение в политике необязательно ведет в итоге к общему благу. Поэтому вышеупомянутые экономисты (их можно, в принципе, назвать " теоретиками публичного выбора") пришли к выводу о существовании правительства, которое только наращивает расходы (поскольку каж­дый чиновник заинтересован в том, чтобы получить от государства как можно больше и никто не радеет о всеобщем благе). Оно заключает вы­годные сделки с представителями бизнес-кругов, что позволяет вести экономическую политику в интересах влиятельных группировок, а не в интересах общества в целом.

Демократия. Мечта о всеобщем благе 253

Теория общественного выбора - это один из наборов идей, которые кажутся удивительно точными и в то же время бестолковыми. Теория объясняет, почему так много американцев не довольны своим прави­тельством: политика во имя групповых интересов, решение долгосроч­ных проблем отодвигается в угоду сиюминутным политическим сооб­ражениям, многие законы направлены на защиту интересов бизнеса,. С другой стороны, утверждая, что принципиальность и общественные интересы в политике вообще не присутствуют; что, опуская бюллете­ни, избиратели думают исключительно о личной выгоде, а не руководс­твуются социальными и политическими вопросами, что влиятельные заинтересованные группы имеют почти полный контроль над законо­дательным процессом, они явно упускают нечто важное. Теоретики об­щественного выбора полностью соглашаются с тем, что пишут Джеймс Бьюканан и Гордон Таллок: " Средний индивидуум действует на основе единой общей шкалы ценностей, когда занимается рыночной или по­литической деятельностью". Но это всего лишь бездоказательное ут­верждение факта. По всей видимости, можно предположить и то, что различные виды деятельности требуют от людей разного отношения к ценностям. Как бы там ни было, разве мы относимся к членам своей семьи так же, как к своим клиентам?

Суть не в том, что личная выгода не присуща избирателям. Я ничего нового не открою, если скажу, что даже если кто-то пытается выбрать кандидата, который якобы принесет больше пользы стране в целом, этот избиратель будет все равно рассматривать сильные и слабые его стороны с точки зрения личной выгоды. Усилия, направленные на то, чтобы сформировать незашоренный, совершенно бесстрастный взгляд на политику, по всей видимости, бесплодны. Но это не означает, что личная выгода полностью определяет решение избирателей. Простой факт, что человек вообще потрудился проголосовать, свидетельствует, что его мотивы не до конца своекорыстны. Стенания по поводу низкой активности избирателей стали общим местом в американской поли­тике. Но с точки зрения экономиста, удивительно, что вообще кто-то взял на себя такой труд. Как бы там ни было, ваш голос имеет на самом деле нулевой шанс повлиять на результаты выборов, а для большинства людей влияние любого из политиков (даже президента) будет иметь от­носительно малое влияние на повседневную жизнь. Голосуете вы или нет, не имеет значения, а выбор победителя мало что изменит. Так зачем же голосовать?

254 Глава 12

Теоретики публичного выбора прилагают максимум усилий, чтобы объяснить склонность людей к участию в голосованиях. Например, Уильям Райкер утверждает, что люди, голосуя, скорее " подтверждают свою партийную принадлежность" и " свое место в политической систе­ме", нежели пытаются влиять на исход выборов. Однако более консер­вативное объяснение больше похоже на правду. Люди голосуют потому, что они обязаны это делать (собственные данные Райкера по выборам, начиная с 1950-го года, свидетельствуют, что " чувство долга" было луч­шим основанием для прогноза, определяющим, пойдут люди на выборы или нет), и потому, что хотят высказать свое мнение, пускай и не име­ющее большого веса, по поводу управления их страной. И если голоса избирателей " декларативны" (они " декларируют" взгляды публично, вместо того чтобы пытаться подспудно влиять на ход выборов), пред­ставляется вероятным, что этот принцип принесет лучшие результаты для общества, чем если заставить людей голосовать исключительно ис­ходя из личной выгоды.

Но даже если мотивы голосования будут иными, нежели эгоистичное поведение, это не означает, что их реальный выбор не будет преследо­вать личную выгоду. Однако и у доводов в защиту личной выгоды есть свои ограничения. Во-первых, нет четкой взаимосвязи между личной выгодой, во всяком случае в ее узком понимании, и поведением изби­рателей. Большинство американских избирателей небогаты и никогда богатыми не станут. И все же с 1980-го года они не проявили особого интереса к увеличению налогов для богатых с тем, чтобы использовать дополнительные деньги на собственные нужды. Говоря более конкретно, в серии исследований, проведенных в 1980-х годах, Дональд Р. Киндер и Д. Родерик Кивит опросили избирателей и обнаружили, что нет связи между уровнем жизни избирателей и тем, за что они отдают свои голо­са; на результаты выборов скорее влияла ситуация в экономике в целом. А вот еще более показательный факт: исследования политолога Дэвида Сирза продемонстрировали, что идеология — более надежное средство прогнозирования общественного мнения по различным вопросам, чем личная выгода. Например, консерваторы, не имеющие медицинской страховки, продолжали выступать против национальной программы медицинского страхования, а в это время либералы, имеющие страхов­ку, поддерживали программу.

Ничто из вышесказанного не должно означать, что средний амери­канский избиратель проводит некие глубокие исследования вопроса и серьезнейшим образом задумывается, прежде чем бросить в урну свой

Демократия. Мечта о всеобщем благе 255

бюллетень. Далеко не так. Очевидно, люди будут опираться главным образом на свои локальные знания, принимая решение, — так же, как люди поступают на рынке. Но нет противоречия между тем, что чело­веческие суждения о вопросе или о кандидате формируются местными обстоятельствами и личной выгодой, и тем, что одновременно избира­тели могут быть заинтересованы в выборе лучшего для всех (а не толь­ко для себя) кандидата.

III

Согласно опросу общественного мнения, проведенному Университе­том шт. Мэриленд в 2002 году, американцы считают, что США должны тратить по доллару для помощи зарубежным странам на каждые три доллара оборонных затрат. (Я не очень-то в это верю, но так гласят ре­зультаты опроса.) В реальности США (имеющие самый низкий из всех развитых стран бюджет на зарубежную помощь) тратят доллар на по­мощь другим странам из 19 долларов расходов на оборону. И все же, когда вы спрашиваете американцев, не тратим ли мы слишком много денег на зарубежную помощь, в ответ вы традиционно слышите " да". Одна из причин этого, как свидетельствует другой опрос, проведенный тем же Университетом, в том, что американцы думают, будто США тра­тят 24% годового бюджета на зарубежную помощь. На самом деле этот показатель составляет менее одного процента.

И описанное явление далеко не единичное. Несложно найти свиде­тельства тому, как мало осведомлены американские избиратели. К при­меру, в 2003 году один из опросов выявил, что половина респондентов не знала, сокращались ли налоги в предыдущие два года. Тридцать про­центов американцев думали, что взносы на социальное и медицинское страхование были частью подоходного налога, а еще четверть опрошен­ных не могли точно ответить на этот вопрос. В разгар " холодной войны" половина американцев думала, что Советский Союз входит в НАТО. С учетом всего этого, есть ли вероятность, что американские избирате­ли сумеют сделать разумный политический выбор?

Что ж, возможно, и нет. Но дело в том, что это не основной вопрос, когда речь заходит о представительной демократии. В условиях пред­ставительной демократии главный вопрос таков: есть ли вероятность, что американцы изберут кандидата, способного принимать верные ре­шения? С этой точки зрения, вероятность более чем реальна. Тот факт, что люди не знают, сколько тратят США на зарубежную помощь, — это

256 Глава 12

не признак отсутствия мудрости. Эта признак недостатка осведомлен­ности, что, в свою очередь, свидетельствует о недостатке интереса к по­литическим вопросам. Но суть представительной демократии в том, что она обеспечивает такое же разделение познавательного труда, ка­кое действует во всем обществе. Политики могут специализироваться и получать знания, необходимые для принятия обоснованных решений, а граждане могут следить за ними, наблюдая, к чему приводят эти ре­шения. Правда, что многие из этих решений останутся в тени, а другие будут неверно истолкованы. Но вот решения, которые будут действи­тельно иметь конкретное влияние на жизнь людей, т.е. самые важные решения, не останутся незамеченными. Политики будут принимать верные решения, опасаясь конкуренции, ибо, если они ошибутся, нака­зание может последовать незамедлительно.

Автоматической реакцией на явные недостатки демократии будет предложение передать бразды управления технократической элите, способной принимать решения бесстрастно и в интересах общества. В некоторой степени нами, безусловно, уже правит технократическая элита, с учетом республиканской приверженности нашего правительс­тва и влияния на политическую жизнь назначаемых официальных лиц (например, Дональда Рамсфельда или Колина Пауэлла). Но трудно утверждать, что большинство элит способны увидеть ситуацию в бо­лее широком смысле и разглядеть эфемерные общественные интересы. Довериться изолированной, неизбираемой элите, чтобы та принимала верные решения, — это неумная стратегия, учитывая то, что мы знаем о динамике малых групп, шаблонном мышлении и отсутствии разно­родности.

В любом случае мысль о том, что правильный ответ на трудный вопрос, а именно " обратитесь к экспертам", предполагает, что экспер­ты соглашаются между собой по поводу ответа. Но они не достигают согласия, а даже если бы и достигли, сложно поверить, что общество проигнорирует их совет. Элита принадлежит партии и предана обще­му благу не более, чем средний избиратель. Что важнее, если вы со­кратите численность тех, кто принимает решения, вы также сократите вероятность, что окончательный ответ будет правильным. И наконец, большинство политических решений — это не просто решения о том, как сделать что-то. Это решения о том, как жить; это решения, сопря­женные с ценностями, компромиссами и выбором того типа общества, в котором должны жить люди. Нет причин полагать, что эксперты способны принимать такие решения лучше, чем средний избиратель.

Демократия. Мечта о всеобщем благе 257

Скажем, Томас Джефферсон полагал, что они справятся с этим хуже. " Задайте вопрос о морали земледельцу и профессору, — писал он, — и первый зачастую ответит на него лучше последнего, поскольку его не уведут в сторону надуманные правила".

Дело еще и в том, что демократия позволяет постоянно вживлять в систему то, что я упомянул в начале книги как " локальные знания". Политика — это в конечном счете влияние правительства на обычную жизнь граждан. В этом ключе представляется странной мысль о том, что лучший способ заниматься политикой - это как можно дальше отстра­ниться от людей. Точно так же, как здоровый рынок требует постоян­ного притока локальной информации, которую он получает на основе цен, здоровая демократия требует бесконечного притока информации, которую она получает на основе голосов избирателей. Как раз этой ин­формацией и не обладают эксперты, поскольку она не является частью их мира. И это делает систему более разнообразной, чем она была бы в иных обстоятельствах. Как пишет об этом Ричард Познер: " Экспер­ты представляют собой отдельный общественный класс, с ценностями и воззрениями, которые весьма отличаются от ценностей и воззрений простых людей. Даже не утверждая, что " человек с улицы" наделен глу­бокой проницательностью, не всегда присущей эксперту, или что он не склонен к демагогии, мы, тем не менее, считаем отрадным фактом, что политическая власть поделена между экспертами и неэкспертами, а не стала монополией первых".

III

В предисловии к Конституции США определены цели этого до­кумента, а именно, помимо прочего, " установить справедливость" и " способствовать всеобщему процветанию". Джеймс Мэдисон в 51-м номере журнала Federalist пишет, что есть две предпосылки хорошего правительства: " Во-первых, верность цели, а именно достижению бла­гополучия своего народа; во-вторых, знание средств, чтобы этой цели достичь". А вот его опасения по поводу " фракций" основаны на том, что они затрудняют выполнение задачи правительства — достижения " все­общего блага". Этот страх присутствует и сегодня в критике группи­ровок, действующих в определенных интересах, и лоббистов, которые склоняют правительство действовать в пользу отдельных, обособлен­ных кругов, а не более широких слоев общества. Нарекания политиков (часто лицемерные) по поводу пороков партийного разделения в Ва-

258 Глава 12

шингтоне находят отклик у избирателей, поскольку люди чувствуют, что партийная политика стоит на пути обеспечения блага всей страны. Фактически, как мы уже упоминали, говоря о своекорыстных избира­телях, редкий политик не будет объявлять себя служителем всеобщего блага, пусть даже и неявно. Мы хорошо знаем, что в Вашингтоне преоб­ладают интересы особых групп и политика раздела " казенного пирога" (когда программы утверждаются на основе сговора представителей от­дельных регионов страны; программы финансируются из федерального бюджета, но приносят выгоду только этим регионам. — Примеч. ред.), но мы все равно увлечены идеей, что правительство должно выходить за рамки местечковых интересов.

Проблема, однако, в том, что у нас нет эталона, который позволял бы нам судить, " верно" или " неверно" то или иное политическое решение. Это резко контрастирует с работой рынков, когда мы можем оценить (где-то в будущем), отражал ли курс акций компании ее истинную теку­щую стоимость или отражает ли стоимость фьючерсов на электронном рынке решений штата Айова окончательный итог выборов. Я бы сказал, это отличается и от корпорации, " корпоративная цель" которой прос­то и логично обозначена - законное увеличение текущей стоимости будущих потоков свободных денежных средств компании. Правда, это не означает, что каждый сотрудник компании будет блюсти корпора­тивные интересы, и зачастую люди (такие, как генеральные директора, благословленные покладистыми советами директоров, которые платят им миллионы долларов) делают вещи, прямо противоречащие этим ин­тересам. Но дело в том, что у нас имеется эталон (пусть и не слишком идеальный или морально возвышенный), который позволяет нам опре­делить весьма точно, была ли та или иная стратегия хорошей или пло­хой, успешной или неудачной.

Когда речь заходит о демократии, такой эталон найти сложнее. Глав­ная причина не в том, что люди эгоистичны и многие из них поступают вразрез с общественными интересами (то же относится к корпорациям, и даже к рынкам, где руководители многих компаний предпочитают, чтобы курсы акций никогда не приближались к реальной цене). Дело в том, что, как пишет экономист-теоретик Йозеф Шумпетер, " для разных индивидуумов и групп всеобщее благо означает разные вещи". Итак, два политика могут заявить и подразумевать, что они действуют в ин­тересах всеобщего блага, но затем проводить совершенно разную поли­тику. Мы можем согласиться с одним и не согласиться с другим. Но мы

Демократия. Мечта о всеобщем благе 259

не можем определенно сказать, что один из них действовал вопреки тому самому всеобщему благу.

Это очень важный вопрос по той причине, что если мы сможем объек­тивно утверждать, что определенная политика противоречит всеобщему благу, тогда демократия сможет опереться на некий вид коллективной мудрости (продемонстрированной с помощью выборов), став при этом исключительной системой принятия решений, благодаря чему повы­сятся шансы любой демократии в деле определения верной политики. Даже тот факт, что избиратели не очень хорошо осведомлены в вопросах политики, не обязательно является проблемой. Как бы там ни было, мы уже смогли убедиться, что группы, состоящие из людей с совершенно разными способностями, родом занятий и уровнем информированнос­ти, принимали точнейшие коллективные решения. Не стоит полагать, что толпы будут проявлять мудрость в большинстве ситуаций, но они не могут вдруг окончательно поглупеть в том, что касается политики.

К сожалению, нет оснований думать, что, если не будет найдено объ­ективное решение какой-либо проблемы, толпа всегда проявит мудрость по примеру посетителей ярмарки, упомянутых Фрэнсисом Гальтоном, или голосующих Web-страниц поисковой системы Google. Выбор кан­дидатов и выбор политического курса не являются когнитивными про­блемами, и нам не следует ждать, что они будут прерогативой мудрой толпы. С другой стороны, нет причин думать, что какие-либо иные по­литические системы (диктатура, аристократия, правящие клики) лучше справятся с выбором политического курса, но риски, заложенные в этих системах (прежде всего риск бесконтрольной и неподотчетной власти) намного серьезнее, чем при демократии.

Мы могли бы оставить все как есть, считая, что иметь систему, пред­ставляющую, по выражению Черчилля, " наименьшее зло", лучше, чем иметь худшую систему. Но тут надо отметить кое-что еще. В самом на­чале книги я упомянул, что есть три вида проблем (наличия знаний, координации и взаимодействия), с которыми сталкиваются группы, и решению этих проблем может способствовать коллективный разум, проявляющийся весьма разными способами. Как мы убедились, кол­лективные решения проблем координации и взаимодействия не по­хожи на решения когнитивных проблем. Они более расплывчаты и менее определенны. Вспомните Брайана Артура и его решение про­блемы посещаемости бара El Farol или то, как все игроки в ультима­тивную игру и игры в общественное благо вводили нечеткие, однако реальные нормы справедливости и взаимной ответственности. Со вре-

260 Глава 12

менем эти решения трансформируются, не будучи продуктом единого коллективного решения. Вспомним, как системы торговли, в которых люди доверяли только членам своей семьи или клана, со временем превратились в мир, где незнакомцы вполне спокойно торгуют друг с другом. Эти решения зачастую хрупки и уязвимы для злоупотребле­ний со стороны таких людей, как неплательщики налогов и любители прокатиться бесплатно.

Однако при всем при том решения проблем координации и взаимо­действия реальны, в том смысле, что они работают. Они не внедряются " сверху", но принимаются толпой. И в целом, эти решения лучше, чем те, которые предложили бы заядлые теоретики. Точно так же мы могли бы рассматривать и демократию. Это не способ решения когнитивных проблем и не механизм точного определения общественных интересов. Но это способ поиска ответов (пусть и не окончательных) на самые ос­новные вопросы координации и взаимодействия: как нам жить вместе? Как совместная жизнь будет способствовать нашему общему благу? Де­мократия помогает людям ответить на эти вопросы, поскольку демокра­тический опыт — это не опыт получения всего, чего вы только пожелае­те. Это опыт наблюдения за тем, как ваши соперники побеждают, полу­чая то, на что вы надеялись, и принятия этого, поскольку вы верите, что они не уничтожат то, что вы цените, и потому что вы знаете: у вас еще будет шанс добиться того, к чему вы так стремитесь. В этом смысле здо­ровая демократия наделена достоинствами компромисса (что в конеч­ном итоге является основой общественного согласия) и способностью к переменам. Решения, которые принимаются в условиях демократии, могут и не свидетельствовать о мудрости толпы. Решение принимать их демократически — это верный признак такой мудрости.