💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Фонологические универсалии 1 страница

Из уже сказанного мы знаем (или допускаем), что каждый че­ловеческий язык обладает фонологической системой, что фоно­логическое структурирование всегда иерархично. Тогда собственно фонологические обобщения следует рассматривать в пределах этих предварительных допущений.

5. 1. В каждом человеческом языке избыточность, измеряемая в фонологических терминах, близка к 50%.

Суть дела в том, что если избыточность значительно превыша­ет эту величину, коммуникация становится неэффективной и люди говорят быстрее или неряшливее; значительное снижение этой ве­личины ведет к непониманию, и люди замедляют темп речи и артикулируют более отчетливо.

Возможно, что, если измерить избыточность в лексико-грам-матических терминах, ее величина будет примерно такой же; воз­можно также, что эта приблизительная величина характерна для самых различных коммуникативных систем, по крайней мере для используемых людьми. Печатный английский текст <...> дает эту же величину избыточности для букв.

5.2. Малопродуктивно считать универсалиями фонемы.

Мы можем, конечно, говорить вполне обоснованно о фонемах при рассмотрении любого языка. Но их положение в иерархии фоно­логических единиц меняется от одного языка к другому, и, кроме того, оно в некоторой степени зависит от предубеждений или сим­патий исследователя. Но, с другой стороны, статус фонологических компонентов установлен раз и навсегда по определению: фонологи­ческие компоненты суть минимальные (далее неделимые) единицы фонологической системы. Если вся фонологическая структура иерар-хична, то точная организация этой иерархии, меняющаяся от одно­го языка к другому, становится важным основанием для классифи­кации, но не основанием для обобщений рассматриваемого типа.

На Кавказе имеются языки <...>, фонологические системы которых можно описать с помощью дюжины фонологических при­знаков, объединяющихся в 70—80 фонем, которые в свою очередь соединяются в примерно вдвое большее количество слогов. Каж­дый слог состоит из одной из семидесяти с лишним согласных фонем, за которой следует одна из двух гласных фонем. В подобном случае очевидно, что гласные «фонемы» лучше рассматривать про­сто как два дополнительных фонологических признака, так что единица, подобная /ka/, оказывается просто фонемой. В качестве альтернативы можно отказаться от термина «фонема» и говорить о признаках непосредственно в слогах. В любом случае ни в понятии «фонема», ни в понятии «слог» нет необходимости. Это крайний случай, но он реален и подчеркивает важность тех «антиуниверса­лий», о которых говорилось в разд. 5.2.

5.3. Каждый человеческий язык использует различия в окраске гласных.

Окраской гласных называется комбинация формант. Из акус­тики известно, что в языках типа английского различия окраски гласного очень важны для разграничения согласных, равно как и для различения гласных фонем.

5.4. Историческая тенденция к фонологической симметрии уни­версальна.

Р. Якобсон предложил ряд синхронных обобщений о фоноло­гических системах. Для некоторых из них, кажется, существуют немногочисленные маргинальные исключения. Например, в соот­ветствии с одним из утверждений язык не имеет спиранта типа [θ ], если в нем нет ни [t], ни [s]; или в языке нет аффрикаты типа [č ], если в нем нет ни [t], ни [š ]. Однако в языке кикапу есть [t] и [θ ], но нет [s]. Другое обобщение состоит в том, что в языке нет носовых непрерывных, более контрастных по месту артикуляции, чем смычные некоторого способа артикуляции. Можно проанали­зировать некоторые разновидности португальского языка в Брази­лии так, что это обобщение будет нарушено. Третье обобщение состоит в том, что в языке аспирированные и неаспирированные взрывные не противопоставляются, если в нем нет отдельной фо­немы /h/. Пекинский диалект китайского языка представляет со­бой почти исключение, потому что в нем согласным, ближайшим к [h], является дорсовелярный спирант.

Все же представляется, что имеется слишком много разнооб­разных подтверждений этим обобщениям, чтобы их можно было отбросить из-за горсточки исключений. Если факты не соответ­ствуют гипотезе, то, прежде чем отказаться от нее, следует попы­таться ее модифицировать. Все приведенные выше случаи, види­мо, представляют собой указание на историческую тенденцию к некоторой симметрии в системе. Эта тенденция может быть нару­шена, так что не каждая система с синхронной точки зрения бу­дет подчиняться некоторому правилу, но диахронически эта тен­денция существует.

5.5. В любой фонологической системе, когда бы мы ее ни анализи­ровали, обнаруживаются пробелы, случаи асимметрии, или «конфигу­рационного натяжения».

Большинство языковых систем в результате полумагической логистики исследователя могут быть приведены к состоянию чет­кости и симметричности. К подобным ухищрениям всегда стоит прибегать, но не для того, чтобы навязать симметрию там, где она отсутствует, а в силу их эвристической ценности. Они помогают вскрыть отношения внутри системы, которые в противном случае были бы не замечены. Однако элементы асимметричности, хотя и теснимые со всех сторон, все-таки остаются в системе.

5. 6. Звуковое изменение универсально. Оно определяется основны­ми признаками устройства языка, в частности— дуальностью.

Под «звуковым изменением» понимается механизм языкового изменения, не сводимый к другим механизмам <...>. Когда систе­ма характеризуется дуальностью, основной ролью ее кенематической < под> системы является идентификация и разграничение сообщений.

Обычно высказывание, порождаемое при некоторых обстоя­тельствах, далеко не незначительно отличается от любого другого высказывания, которое может быть порождено в том же языке при тех же самых обстоятельствах. Поэтому есть все возможности для появления неразличительной вариативности и в деталях арти­куляции, и, в еще большей степени, в форме речевого сигнала к тому времени, когда он достигнет ушей слушателя. Таким обра­зом возникает звуковое изменение. Роль звуковых изменений в фонологической и грамматической системах языка — это уже дру­гой вопрос <...>.

5.7. В любой фонологической системе противопоставлены типич­ные смычные согласные фонемы и фонемы, которые никогда не явля­ются смычными.

Смычные согласные — это звуки, образуемые при полной ртовой смычке и полной гортанной смычке. Под «типичными смыч­ными согласными фонемами» понимаются фонемы, которые яв­ляются смычными в медленной тщательной речи или в сильных позициях (key environments), тогда как в некоторых других пози­циях или в ускоренной речи они могут быть ослаблены или спирантизованы. Противопоставляемые им несмычные широко варь­ируются от языка к языку. В некоторых языках Новой Гвинеи бли­жайшими к несмычным являются носовые непрерывные. Гораздо чаще ими являются спиранты.

5.8. В любой фонологической системе имеется не меньше двух противопоставляемых позиций артикуляции смычных.

Засвидетельствованы лишь два случая с двумя позициями — это гавайский язык и несколько архаичный самоа, где лабиальные противопоставлены язычным. (В современном самоа развилось но­вое противопоставление апикальные/дорсальные.)

5.9. Если в языке есть система гласных, то в этой системе есть противопоставления по высоте подъема языка.

5.10. Если, по определению, система гласных включает все слогообра­зующие сегментные фонемы, тогда система гласных есть в любом языке.

Для того чтобы распространить 5.10 на упоминавшиеся ранее кавказские языки, необходимы некоторые уточнения. Если, по определению, система гласных включает все те сегментные фоне­мы, которые используются только как слогообразующие, то по крайней мере один язык — вишрам — имеет одноэлементную во­кальную систему, которая лишь в тривиальном смысле может быть названа «системой». С этой оговоркой 5.9 становится истинной универсалией, применимой ко всем человеческим языкам.

Иная формулировка 5.9 состояла бы в утверждении: если в языке есть противопоставления гласных, не являющиеся противопостав­лениями по высоте подъема, то в нем есть и противопоставления по высоте подъема, но не обязательно наоборот.

По всей видимости, можно было бы сформулировать дальней­шие обобщения, аналогичные последним трем, хотя все они в любой момент могут потребовать модификации с учетом эмпири­ческой информации о каком-нибудь пока еще не исследованном языке. В целом же они указывают на нечто весьма загадочное. Каза­лось бы, достаточно легко придумать систему фонем, в которой не было бы совсем смычных согласных или гласных и тому подобное. Несмотря на большое разнообразие, фонологические системы мира имеют больше общего, чем это строго «необходимо». Иначе гово­ря, степень существующего между ними сходства оказывается бо­лее высокой, чем это требуется лишь определяющими признака­ми языка и известными культурными и биологическими особен­ностями человеческого рода. Даже с учетом того, что на самом деле разнообразие может оказаться несколько значительней, чем мы представляем себе в данный момент, столь высокая степень сходства все-таки остается загадкой. Нет ли здесь ограничений, вызванных пока еще не известными особенностями органов речи и человеческого слуха? Не обусловлено ли сходство общностью происхождения, причем в относительно недавнее время — ска­жем, сорок или пятьдесят тысяч лет назад, — всех человеческих языков, о которых у нас есть или могут быть прямые свидетель­ства? (Последняя из этих гипотез, разумеется, не означает, что возраст языка ограничен этими цифрами; она лишь предполагает, что все другие более древние ветви отмерли.) Эти вопросы оста­ются открытыми; может быть, ответы на них в действительности следует искать совсем в другом направлении. <...>

II Фонология

Н. С. Трубецкой. Основы фонологии*

* Трубецкой Н.С. Основы фонологии/Перевод с нем. М., 1960. С. 7—93.

ВВЕДЕНИЕ

1. Фонология и фонетика

Каждый раз, когда один человек говорит что-либо другому, мы имеем дело с речевым актом, или речью. Речь всегда конкрет­на, она приурочена к определенному месту и к определенному времени. Она предполагает наличие говорящего («отправителя»), слушателя («получателя») и предмета, о котором идет речь. Все эти три элемента — говорящий, слушатель и предмет речи — ме­няются от одного речевого акта к другому. Но речевой акт предпо­лагает наличие еще одного момента: чтобы слушатель понимал собеседника, оба они должны владеть одним и тем же языком; наличие в сознании каждого члена языковой общности единого языка является предпосылкой любого речевого акта. В противопо­ложность однократному характеру речевого акта язык представля­ет собой нечто общее и постоянное. Язык существует в сознании всех членов данной языковой общности и лежит в основе беско­нечного числа конкретных речевых актов. С другой стороны, одна­ко, существование языка оправдано лишь постольку, поскольку он способствует осуществлению речевых актов; он существует лишь постольку, поскольку с ним соотносятся конкретные речевые акты, иначе говоря, поскольку он реализуется в этих конкретных рече­вых актах. Без конкретных речевых актов не было бы и языка. Та­ким образом, речь и язык предполагают друг друга. Они неразрыв­но связаны друг с другом и могут рассматриваться как две взаимосвязанные стороны одного и того же явления — «речевой деятель­ности». По своему существу, однако, это совершенно различные вещи, поэтому они и должны рассматриваться независимо друг от друга. <...>

Речевая деятельность (как язык, так и речь) имеет, согласно Соссюру, две стороны: обозначающее (le signifiant) и обозначае­мое (le signifié). Таким образом, речевая деятельность представляет собой сочетание и взаимосвязь обозначающего и обозначаемого.

Обозначаемым в речи всегда является совершенно конкретное сообщение, которое имеет смысл только как целое. Наоборот, обозначаемым в языке являются абстрактные правила: синтакси­ческие, фразеологические, морфологические и лексические. Ведь даже значения слов, поскольку они даны в языке, являются лишь абстрактными правилами, понятийными схемами, с которыми связаны те конкретные значения, которые всплывают в речи.

Обозначающим в речи является конкретный звуковой поток — физическое явление, воспринимаемое на слух. Но что является обозначающим в языке? Если обозначаемым в языке являются те правила, согласно которым вся область значений членится на со­ставные части, упорядоченные соответствующим образом, то обо­значающим в нем могут быть только такие правила, согласно ко­торым упорядочивается звуковая сторона речевого акта.

Число различных конкретных представлений и мыслей, кото­рые могут быть обозначены в речевых актах, бесконечно. Число же лексических значений, существующих в языке, ограничено; «вла­дение» языком как раз в том и состоит, что с помощью ограни­ченного числа семантических и грамматических средств, предо­ставляемых в наше распоряжение языком, мы выражаем все кон­кретные представления, мысли и их связи. Обозначаемое в языке в противоположность обозначаемому в речи состоит, таким обра­зом, из конечного исчисляемого числа единиц. Но точно такое же отношение между языком и речью имеет место и в сфере обозна­чающего. Артикуляторные движения и соответствующие им звуча­ния, возникающие в речи, до бесконечности многообразны, а зву­ковые нормы, из которых складываются единицы обозначающе­го, конечны, исчисляемы, количественно ограничены.

Так как язык состоит из правил, или норм, то он в противопо­ложность речи является системой, или, лучше сказать, множе­ством частных систем. Грамматические категории образуют грам­матическую систему, семантические категории — различного рода семантические системы. Все системы вполне уравновешены так, что их части поддерживают друг друга, восполняют друг друга, связаны друг с другом. Только поэтому и можно связать бесконечное многообразие представлений и мыслей, всплывающих в речи, с элемента­ми системы языка. Сказанное имеет силу и для обозначающего. Зву­ковой поток речи представляет собою непрерывную, на первый взгляд неупорядоченную последовательность переходящих друг в друга зву­чаний. В противоположность этому единицы обозначающего в языке образуют упорядоченную систему. И лишь благодаря тому, что от­дельные элементы, или моменты, звукового потока, проявляюще­гося в речевом акте, могут быть соотнесены с отдельными членами этой системы, в звуковой поток вносится порядок.

Таким образом, различные аспекты языкового процесса на­столько разнородны, что их исследование должно быть предметом ряда частных наук. Прежде всего совершенно очевидно, что обозна­чаемый и обозначающий аспекты речевой деятельности должны быть подведомственны различным дисциплинам. Действительно, «учение о звуках» <...> уже с давних пор являлось особой частью языкозна­ния, строго отграниченной от «учения о значении». Но, как мы уже видели выше, обозначающее в языке представляет собой нечто со­вершенно иное по сравнению с обозначающим в речи. Целесообраз­но поэтому вместо одной иметь две «науки о звуках», одна из кото­рых ориентировалась бы на речь, а другая — на язык. Соответственно различиям в объекте обе науки должны применять различные мето­ды: учение о звуках речи, имеющее дело с конкретными физически­ми явлениями, должно пользоваться методами естественных наук, а учение о звуках языка в противоположность этому — чисто лин­гвистическими методами (шире — методами общественных или гуманитарных наук). Мы будем называть учение о звуках речи фо­нетикой, а учение о звуках языка — фонологией. <...>

Однако, определив фонологию как учение о звуках языка и фонетику как учение о звуках речи, мы сказали еще далеко не все. Различие между этими двумя науками следует рассмотреть глубже и основательней.

Так как обозначающим в речи является звуковой поток, физи­ческое явление однократного характера, то наука, которая зани­мается его изучением, должна использовать методы естественных наук. Можно изучать как чисто физический, или акустический, так и чисто физиологический, или артикуляторный, аспект зву­кового потока в зависимости от того, что мы собираемся исследо­вать: его свойства или способ образования; но, собственно гово­ря, нужно одновременно делать и то и другое. <...>

Единственной задачей фонетики является ответ на вопрос: «Как произносится тот или другой звук?» Ответить на этот вопрос мож­но, лишь точно указав, как звучит тот или иной звук и каким образом, то есть благодаря какой работе органов речи, достигает­ся этот акустический эффект. <...> Звук — это воспринимаемое слухом физическое явление, и при исследовании акустической сто­роны речевого акта фонетист соприкасается с психологией вос­приятия. Артикуляция звука представляет собой наполовину авто­матизированную и все же контролируемую волей и управляемую центральной нервной системой деятельность; исследуя артикуляторную сторону речевого акта, фонетист соприкасается с психо­логией автоматизированных действий. Однако, несмотря на то, что область фонетики лежит в сфере психического, методы фонетики являются естественно-научными. Это связано, между прочим, с тем, что смежные области экспериментальной психологии также используют методы естественных наук, поскольку дело идет здесь не о высших, а о рудиментарных психических процессах. Есте­ственно-научная установка является для фонетики безусловно не­обходимой.

Особенно характерно для фонетики полное исключение како­го бы то ни было отношения исследуемых звуковых комплексов к языковому значению. Специальная тренировка, натаскивание слу­ха и осязания, которые должен пройти хороший фонетист, рабо­тающий на слух, как раз и состоит в том, чтобы приучить себя выслушивать предложения и слова, а при произнесении ощущать их, не обращая внимания на их значения, и воспринимать лишь их звуковой и артикуляторный аспекты так, как это делал бы ино­странец, не понимающий данного языка. Тем самым фонетику можно определить как науку о материальной стороне (звуков) че­ловеческой речи.

Обозначающее в языке состоит из определенного числа элемен­тов, сущность которых заключается в том, что они отличаются друг от друга. Каждое слово должно чем-то отличаться от всех прочих слов того же языка. Однако язык знает лишь ограниченное число таких различительных средств, а так как это число гораздо меньше числа слов, то слова по необходимости состоят из комбинаций различи­тельных элементов <...>. При этом, однако, допустимы не все мыс­лимые комбинации различительных элементов. Комбинации подчи­няются определенным правилам, которые формулируются по-раз­ному для каждого языка. Фонология должна исследовать, какие звуковые различия в данном языке связаны со смысловыми разли­чиями, каковы соотношения различительных элементов (или «при­мет») и по каким правилам они сочетаются друг с другом в слова (и соответственно в предложения). Ясно, что эти задачи не могут быть разрешены с помощью естественно-научных методов. Фонология должна применять, скорее, те же методы, какие используются при исследовании грамматической системы языка.

Звуки, которые являются предметом исследования фонетиста, обладают большим числом акустических и артикуляторных при­знаков. И все признаки существенны для исследователя, посколь­ку только полный учет их позволит дать правильный ответ на воп­рос о произношении того или иного звука. Но для фонолога боль­шинство признаков совершенно несущественно, так как они не функционируют в качестве различительных признаков слов. Звуки фонетиста не совпадают поэтому с единицами фонолога. Фонолог должен принимать во внимание только то, чтó в составе звука не­сет определенную функцию в системе языка.

Эта установка на функцию находится в самом резком противо­речии с точкой зрения фонетики, которая, как говорилось выше, должна старательно исключать всякое отношение к смыслу сказан­ного (то есть к функции обозначающего). Это препятствует подведе­нию фонетики и фонологии под общее понятие, несмотря на то, что обе науки на первый взгляд имеют дело с одним и тем же объек­том. Повторяя удачное сравнение Р. Якобсона, можно сказать, что фонология так относится к фонетике, как политическая экономия к товароведению или наука о финансах к нумизматике. <...>

Строгое разграничение фонетики и фонологии необходимо по существу и осуществимо практически. Такое разграничение — в интересах обеих наук. Оно, разумеется, не препятствует тому, чтобы каждая из указанных наук пользовалась результатами дру­гой. Надо только соблюдать при этом надлежащую меру, что, к сожалению, бывает не всегда.

Звуковой поток, изучаемый фонетистом, является континуумом, который может быть расчленен на любое число частей. Стремление некоторых ученых вычленить в континууме «звуки» основано на фонологических представлениях (опосредованных письменными об­разами). Так как вычленение «звуков» в действительности является весьма нелегкой задачей, некоторые фонетисты предложили разли­чать «опорные звуки» (Stellungslauten) и лежащие между ними «пе­реходные звуки» (Gleitlauten). «Опорные звуки», соответствующие фонологическим элементам, описываются, как правило, подробно, тогда как «переходные звуки» обычно не описываются, поскольку они, очевидно, рассматриваются как малосущественные или даже как совсем несущественные. Подобного рода подразделение элемен­тов звукового потока не может быть оправдано с чисто фонетичес­кой точки зрения; оно покоится на ошибочном перенесении фоно­логических понятий в область фонетики. Для фонолога известные элементы звукового потока действительно несущественны. Однако таковыми оказываются не только «переходные звуки», но и отдель­ные качества и признаки «опорных звуков». Разумеется, фонетист не может принять эту точку зрения. Несущественным для него может быть, скорее, лишь значение, смысл речевого акта, тогда как все элементы или части речевого потока для него равно существенны и важны. Конечно, фонетист всегда будет рассматривать известные типические положения органов речи и соответствующие им акусти­ческие явления как основные элементы фонации и таким образом сохранять основной принцип описания типичных артикуляционных и звуковых образований, извлекаемых из звукового и артикуляторного континуума. Однако такой подход допустим лишь в элементар­ной фонетике, к которой должна присоединяться другая часть, где исследуется структура фонетических целостностей высшего порядка. И совершенно естественно, что при описании фонетического строя языка учение о фонетических элементах в известной мере учитывает фонологическую систему данного языка, а фонологически существен­ные противоположения рассматриваются в нем более тщательно, нежели совершенно несущественные.

Что касается фонологии, то она, само собой разумеется, должна использовать известные фонетические понятия. Утверждение о про­тивоположности между глухими и звонкими шумными в русском языке, служащей для различения слов, принадлежит сфере фоноло­гии. Однако сами понятия «звонкий», «глухой», «шумный» являются фонетическими. Начало любого фонологического описания состоит в выявлении смыслоразличительных звуковых противоположении, которые имеют место в данном языке. Фонетическое описание дан­ного языка должно быть принято в качестве исходного пункта и материальной базы. Что же касается следующих, более высоких, сту­пеней фонологического описания — систематики и комбинатори­ки, — то они уже совершенно не зависят от фонетики.

Таким образом, известный контакт между фонологией и фоне­тикой, несмотря на их принципиальную независимость, неизбежен и безусловно необходим. Однако это взаимодействие должно касать­ся лишь начальных этапов фонологического и фонетического описа­ния (элементарной фонетики и фонологии); но и в этих пределах не следует переходить границ безусловно необходимого. <...>

2. Фонология и звуковая стилистика

Так как человеческая речь предполагает наличие говорящего, слушателя (или слушателей) и определенного предмета речи, о котором говорят, то каждое языковое выражение имеет три аспек­та: оно является одновременно выражением (экспрессией), или ха­рактеристикой, говорящего, обращением (или апелляцией) к слушателю (или слушателям) и сообщением (или экспликацией) о предмете речи. Большая заслуга Карла Бюлера состоит в том, что он в правильном свете представил этот, очевидно, простой и тем не менее столь долго остававшийся незамеченным факт.*

* Karl Вü hler. Axiomatik der Sprachwissenschaft, «Kant-Studien», XXXVIII; его же, Sprachtheone, Jena, 1934.

Схема К. Бюлера сохраняет свое значение и для звуковой сто­роны языка. Слушая, как кто-нибудь говорит, мы слышим, кто говорит, каким тоном он говорит и что он говорит. Собственно говоря, в наличии имеется только одно акустическое впечатление. Но мы разлагаем его на составные части, причем всегда с точки зрения трех установленных Бюлером функций: одни качества вос­принимаемого звука мы осознаем как выражение, как знак, сви­детельствующий о говорящем (например, тон голоса), другие — как средство вызвать те или иные чувства у слушателя, и наконец, третьи — как признаки, по которым опознаются слова с опреде­ленным значением и состоящие из этих слов предложения. Мы как бы проецируем различные качества воспринимаемого звука на три разные плоскости: плоскость выражения, плоскость обращения и плоскость сообщения.

Спрашивается, должна ли фонология исследовать все три пла­на? Что план сообщения принадлежит фонологии, представляется непосредственно очевидным. Содержание воспринимаемого пред­ложения может быть понято лишь при том условии, если слова, из которых оно состоит, относятся к лексическим или грамматичес­ким элементам языка (langue), а обозначающее этих элементов необходимым образом состоит из фонологических единиц. Менее очевидно отношение к фонологии плана выражения и плана обра­щения. На первый взгляд оба эти плана находятся как будто в сфе­ре речи (parole) и, стало быть, подлежат не фонологическому, а фонетическому исследованию. Но при ближайшем рассмотрении это воззрение оказывается ошибочным. Среди звуковых впечатле­ний, благодаря которым мы опознаем личность говорящего и его намерение воздействовать на чувства слушателя, есть такие, кото­рые для их правильного восприятия должны быть соотнесены с определенными, установленными в данном языке нормами. Такие нормы следует трактовать как языковые ценности, они принадле­жат языку (langue) и должны, таким образом, рассматриваться в фонологии.

В первых работах по фонологии экспрессивная и апеллятивная функции едва принимались во внимание. <...> Поскольку фоноло­гия в противоположность фонетике должна исследовать функции звуков человеческой речи, она не может ограничивать себя одной экспликативной функцией. Наоборот, <...> фонология обязана при­нимать во внимание как экспрессивную, так и апеллятивную функ­ции звуков. Употребление отдельных звучаний в экспрессивной и апеллятивной функциях столь же условно, как их употребление в целях смыслоразличения: экспрессивные и апеллятивные средства, выполняющие в каком-либо языке указанные функции, не могут быть безоговорочно перенесены в другой язык. <...>

При нынешнем состоянии исследований не представляется воз­можным сказать что-либо определенное об экспрессивной и апел­лятивной фонологии; на этот счет могут быть высказаны лишь са­мые общие соображения.

Экспрессивная функция речи состоит в характеристике гово­рящего. Все, что служит в речи для характеристики говорящего, выполняет экспрессивную функцию. Элементы, выполняющие эту функцию, могут быть весьма многообразными: принадлежность говорящего к определенному человеческому типу, его физические и духовные особенности и т.д.— обо всем этом можно судить по его голосу, по его произношению, по общему стилю его речи, включая сюда выбор слов и построение предложения. Нас интере­суют, однако, только фонологически экспрессивные средства, то есть такие экспрессивные средства, которые содержатся в звуко­вой стороне языка как условной системе знаков.

Тем самым тотчас же из поля нашего зрения выпадает боль­шая часть характерных элементов человеческой речи. Прежде всего должно быть исключено все данное от природы, все обусловлен­ное чисто психологическими факторами. Ведь по голосу можно узнать не только пол и возраст говорящего, но иной раз и его самочувствие; даже не видя говорящего, можно по одному только его голосу определить, толстый он или худой. Все это, однако, не имеет никакого отношения к фонологии. Хотя мы и упоминаем здесь об акустически воспринимаемых симптомах, но эти симп­томы не принадлежат к условно установленной системе знаков данного языка; они сохраняют свой симптоматический характер даже при неязыковом функционировании речевого аппарата. То же можно сказать и о многих признаках речи, на основании кото­рых можно сделать заключения характерологического свойства. К экспрессивной фонологии принадлежат лишь условно установ­ленные средства звуковой характеристики говорящего. А так как язык является прежде всего общественным установлением, то ус­ловными в нем являются только средства, характеризующие при­надлежность говорящего к определенному, существенному для данной языковой общности, человеческому типу или группе. С помощью этих средств можно выразить, например, принадлежность к определенной возрастной группе, к тому или иному об­щественному классу, далее пол, степень образования, наконец, происхождение говорящего — и это именно потому, что все пе­речисленные признаки существенны для внутреннего членения языковой общности, для содержания и формы речи. Напротив, деление людей на толстых и тонких, простуженных и здоровых, флегматиков и сангвиников и т.д. было бы несущественным для жизни языковой общности, находящей свое выражение в различ­ных типах речи; поэтому такое деление не нуждается ни в каком условном языковом <...> обозначении; если подобного рода свойства говорящего и можно угадать по звуковой стороне его речи, то такая догадка является внеязыковым психологическим процессом. <...>