Прошение крестьян деревень Буинского уезда министру внутренних дел А.Е. Тимашеву с жалобой на притеснения со стороны местного православного духовенства. 23 декабря 1868 г.

Документ отражает стремление властей рас­ширить влияние православия в крае, удержать в этой вере принявших ее татар. По действовавшим в России нормам, православным воспрещалось при­нимать какую-либо иную веру.

Его высокопревосходительству господину министру внутренних дел генерал-лейте­нанту Тимашеву нижеподписавшихся Сим­бирской губернии Буинского уезда кресть­ян татар всепокорнейшее прошение.

Лет 150 тому назад прадеды наши приняли хри­стианство, но умерли, не приведя в эту веру своих детей. Деды и отцы наши оставались в магометанстве, а за ними и мы. Между тем, русское духовенство по метрическим книгам вело поколение наших праде­дов — номинально христианское. Оно не исправля­ло у нас никаких христианских обрядов, нас не кре­стили, не венчали, не исповедовали, не причащали и не хоронили русские священники, но, являясь толь­ко в наши деревни, справлялись о родившихся и умерших и записывали нас в книгах русскими име­нами по своему усмотрению; так что из нас не знает никто русского имени. Если духовенство встречало отказ в сведениях подобного рода, то жаловалось на­чальству, за то, что будто бы мы отступники от хри­стианской веры. Следствием этих жалоб было то, что многих из наших одножителей выслали в Си­бирь, а остальные продолжали жить по снисхож-

дению русского духовенства. Некоторые пытались предстать пред лицо монарха на это невыносимое положение, шестьма прошениями, на которые еще не получили разрешение, но между тем были схва­тываемы полициею и как зачинщики и бунтовщики ссылались в Сибирь; так что достаточно было одно­го доноса священников или оговора какого-нибудь злонамеренного человека, могущего обвинить кого-либо из нас будто бы в подстрекательстве к отступ­ничеству от христианской веры1. Обращаться к мул­лам с просьбами исполнении над нами магометан­ских обрядов мы тоже не смели, опасаясь мести рус­ского духовенства, да и сами муллы не хотели ви­даться с нами. Тем не менее мы, воспитанные по закону магометанской религии, продолжали жить в вере отцов, исполняя магометанские посты и празд­новали «курбан»2.

Подобного рода обстоятельство до той степени нас стесняет, что мы в существе своего быта не мо­жем вступать в браки, не токмо обращением по сему предмету к местным муллам, но и к русскому духо­венству, так как сие последнее духовенство, зная, что мы не имеем малейшего основания христианской веры, согласия на это полагать не может и не долж­но. И мы, находясь в таковом стеснительном поло­жении постоянно, остаемся при исполнении браков на влиянии русского духовенства, невыносимо пре-

следуемые административною властью начальства, которое распорядилось следующим образом, что чле­ны Берганского волостного правления решились на следующие противозаконные поступки довершени­ем нам обид. По предположенному на нас духо­венством в пользу церквей налогу в неизвестном количестве и при сем случае самовольно забрано у нас имущество, и куда оное обращено, нам неизвес­тно. Из просителей у Ибята Мязитова забрано само­вар в 10 руб. сер[ебром], перину в 10 руб. сереб­ром], у Халита Мавлютова тоже перину в 10 руб. сер[ебром] и лошадь в 30 руб. сер[ебром]; Ахметя Юсупова лошадь стоимостью 40 руб. сер[ебром]; Негаметуллы Юсупова корову в 20 руб. сер[ебром]; и когда из нас Ибят Мязитов и Негаметулла Юсу­пов, находясь в крайности, просили приостановить сей забор и дать нам на сие некоторую льготу, нас в волостном правлении засчитано ослушниками и со­ставлено на нас приговоры. Имея в виду, что выше­упомянутые наши жалобы должны находиться в рассмотрении Вашего высокопревосходительства, на которые мы, не получа по сие время разрешения, вынуждены вновь утруждать особу Вашу, обратить в лице монарха внимание на наше невыносимое тер­пение, и дабы положить конец сему делу на даль­нейшее время преследование нас в очередной систе­ме, так что из среды нас жалобщиков по оговору лишь одного ничтожного лица, имеющего малозначитель­ный вес, солдата, Азей Амиров и Мязит Мавлютов, будто бы неисполнители наказной православной веры, подвержены тюремному заключению; к осво­бождению коих до особого разрешения не обращает­ся со стороны начальства влияния закона, и они, запутанные в вере, страдают совершенно безвинно. Потому покорнейше просим: ограждая нас от само­вольных заборов нашего последнего имущества по налогу на нас в административно-частном свойстве, учинить высоконачальничье распоряжение, так как

мы по сему предмету вместе с сим обратились с жа­лобою к господину симбирскому губернатору. В от­ношении же прискорбного нашего существования в вере, согласно нашего ходатайства по данным про­шениям благоусмотрению Вашему высокопревосхо­дительству, не оставить правосудного распоряжения...

Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 821. Оп. 8. Д. 746. Л. 148-150 об. Опуб­ликовано: журнал «Гасырлар авазы — Эхо веков», 2001, №3-4. С. 53-54.

2. Историк Н.Н. Фирсов о движении та­тарских крестьян 1878 г.

Фирсов Николай Николаевич (1864-1933) — историк, доктор русской истории, профессор

Ка­занского университета. В 1923-1929 гг. возглав­лял Научное общество татароведения. Оставил тру­ды по экономической истории России, истории кре­стьянских движений ХУП-Х1Х вв., биографичес­кие очерки о российских исторических деятелях, в том числе о Г.Р. Державине.

...В 1878 г,, когда еще не улеглись в мусульман­ском населении Казанской губернии чувства, выз­ванные русско-турецкой войной, — бестактные дей­ствия казанского губернатора Скарятина вызвали протест и волнение татар в нескольких волостях Спасского и Казанского уездов.

Во «всеподданнейшем годовом отчете» Скарятин говорит.очень глухо, что возмущение вспыхнуло из-за предъявленных татарам страховых ведомостей, состав­ленных волостными правлениями, на основании инст­рукции Казанского губернского земского собрания, как производить страхование строений от огня. Многие татарские сельские общества не приняли страховых ведомостей и отказались от подписания приговоров, так как среди татарского населения прошел слух, «что

приговоры», пишет губернатор, «эти касались не страхования строений, а относились собственно к об­ращению их в православную веру». Дальше он пояс­няет, почему возник этот слух: «слух», сообщал он царю, «об обращении» татар в православную веру рас­пространился вследствие неизвестно кем распущен­ных нелепых толков о том, что в каждой татарской деревне будут достроены каланчи и повешены коло­кола, где их и станут приводить в православие, что мальчиков шестилетнего возраста отберут в русские училища и там окрестят и тому подобных слухов са­мого бессмысленного свойства». Так говорил губерна­тор. Но как современник, я могу сообщить, что тогда передавали за вполне достоверное распоряжение самого губернатора Скарятина поставить в каждой татарской деревне столб и повесить на нем колокол для набата во время пожара и для звона во время сильных мете­лей, а это распоряжение, которое стали было приводить-в исполнение, и вызвало «волнения и беспорядки».

В чем же они заключались? По рассказу губерна­тора, в Спасском уезде в одной деревне (Старые Урга-ры, Марасинской волости) татары «угрожали стано­вому приставу и волостному старшине, а в двух обще­ствах были отобраны у сельских старост должностные печати, с нанесением одному из них побоев, за приня­тие им инструкции о взаимном земском страхова­нии». В Казанском уезде, в трех волостях — Болыпе-Менгерской, Болыпе-Атнинской и Мамсинской — «волнения и беспорядки», по словам губернатора, вы­разились «еще с большей силой». Здесь во всех на­званных волостях, «самовольно были сменены волост­ные старшины и сельские старосты и избраны вместо них новые; в первой из названных волостей нанесе­ны угрозы исправнику, избит приходский мулла, по­могавший ему в увещании крестьян к послушанию и полицейский стражник, муллу защищавший; во вто­рой — изорваны все бумаги, находившиеся в волост­ном правлении и прибиты сельские старосты; в пос-

ледней же — изгнаны проживавшие в ней 12 рус­ских промышленников, под угрозой смерти в случае возвращения, прибиты три полицейских стражника, а волостной писарь не только избит, но и подвергнут истязаниям»...

Как же прекращались эти «волнения и беспо­рядки»? Губернатор сообщил царю, что «в виду ско­рейшего прекращения... буйства и ослушания» он сам явился на места происшествий с батальоном солдат в 500 чел. и «вынужден был прибегнуть к более кру­тым и резким мерам», по его собственным словам; но в чем заключались эти «более крутое и резкие меры»—он не говорит ни полслова. Ибо воинская ко­манда, по его же сообщению, «не была употреблена в дело» и «произвела» только «сильное впечатление и оказала большое нравственное влияние». Так красно­речиво говорит губернатор; но сохранился документ, напечатанный в № 1-2 «Вестника Научного общест­ва татароведения»1, рисующий нам совершенно дру­гую картину. В этом документе-жалобе сообщается: татары были возбуждены, во-первых, тем обстоятель­ством, что инструкция о страховании строений от огня, будучи циркулярно разослана в каждое сельское об­щество, долго не оповещалась, чем воспользовались разные, враждебные магометанам, лица, чтобы толко­вать «инструкцию» в «превратном смысле», во-вто­рых, самая формулировка цредписаний была не ясна, огульна и заставляла думать, что все §§ инструкции одинаково обязательны как для православного, так и для магометанского населения, при чем некоторые из этих §§ прямо противоречили магометанскому зако­ну; последнее «бросалось в глаза»; вследствие этого, татарское население нескольких волостей послало к казанскому губернатору депутацию для выяснения и

устранения указанного противоречия. Скарятин, буд­то бы, разъяснил, что смутившие тата𠧧 не относят­ся к мусульманам, и дал им в этом смысле письмен­ное удостоверение. Но депутация не успела еще до­ехать до своих мест, чтобы успокоить своих единозем-цев, как губернатор Скарятин с полицейскими чина­ми и войском явился в селение Большие Менгеры и произвел здесь жестокую расправу над толпой крес­тьян от 11 до 80-летнего возраста численностью до 1000 человек, вызванных из Атнинской и Мамсин-ской волостей. Он велел встать этой толпе на колени и, окружив ее войском, «стал прохаживаться» среди -нее, «кого рвал за бороду, кому наносил удары в грудь» и пр. Потом перепорол до 800 человек. Пощады не было никому: «от ударов пали жертвами старцы и дети», говорит прошение-жалоба. Избивая, губернатор твердил: «вот вам Мухаммед, вот вам Коран, вот вам за непринятие §§!» Для кормления приведенных сол­дат было отобрано у татар много скота, отчего «многие окончательно разорились». На все это приносилась ми­нистру жалоба, и испрашивалось назначить особую комиссию для расследования незаконных и самоуп­равных действий губернатора Скарятина. Циркули­рующие до настоящего времени воспоминания о рас­сказанном событии в общем подтверждают изложен­ный документ, но в подробностях современники-рас­сказчики дают и нечто иное, отличное от свидетельств документа. Так они говорят, что «волнения и беспо­рядки», выразились между прочим, в том, что татары сделали безуспешную попытку вооруженного сопро­тивления, выйдя против команды с кольями, вилами, косами, но что, как только «бунтовщики» услышали военную музыку, — они сейчас же спрятали свое во­оружение в снег. Началась жестокая экзекуция. Гу­бернатор Скарятин, по рассказу старожилов-татар, при­казал испуганным татарам встать прямо в снег на колени, морил их в таком положении несколько ча-

сов, ругался над Магометом и собственными каблука­ми бил по головам, в заключение велел всех нещадно перепороть. Это произвело, действительно, такое впе­чатление, что до сих пор среди татар держится преда­ние об избиении Скарятиным насмерть двухтысяч­ной татарской депутации, пришедшей к нему для переговоров, им будто бы отпущенной с миром до­мой, а потом дорогой, по его приказанию, поголовно истребленной...

Фирсов Н.Н. Прошлое Татарии (Краткий науч.поп. истор.ичес. очерк). — Казанъ, 1926. — С. 39-40, 41-42.

3. Из дела по прошению старовера мусуль­манина Казанской губернии, Свияжского уезда, деревни Молвиной, Б.Х. Ваисова о разрешении ему устройства староверского мусульманского медресе. 12 августа 1881 г.

Вайсов (наст, фамилия Хамзин) Багаутдин Хамзович (1810-1893) — основатель и руководи­тель ваисовского движения. Учился в медресе в Ка­зани, занимался торговлей в Туркестане и Бухаре. Объявил себя последователем сподвижника Мухам-мада — св. Вайса. В 1862 г., ссылаясь на якобы по­лученное разрешение императора Александра II, от­крыл молитвенный дом, где учил «истинной вере». В 1884 г. был арестован за неуплату податей. Опре­делением Казанского окружного суда был признан одержимым сумасшествием в опасной форме и по­мещен в Казанскую окружную психиатрическую лечебницу, где и скончался через восемь лет.

Слушали: Прошение старовера мусульманина Казанской губернии Свияжского уезда Косяковской волости, деревни Молвиной Багаутдина Ваисова, поданное в губернское правление 4 сего августа, сле­дующего содержания (прописать все прошение)...

Приказали: Так как в прошении старовера му-

сульманина Казанской губернии, Свияжского уез­да, Косяковской волости, деревни Молвиной Бага­утдина Хамзина Ваисова заключается описка в Вы­сочайшем титуле, вместо слова «всероссийский» написано «всей-россии», что противно 1 пун. 24 ст. 2 часть X том; и, кроме сего, в Высочайшем титуле, вопреки приложенной к 205 ст. этого же тома и части формы прошения, пропущены слова «Государь Всемилостивейший»; независимо от сего в проше­нии Ваисова вопреки 224 ст. пун. 3 помещены поно­сительные и укорительные выражения, для магоме­тан, именно: 1) есть указ в России [о] самозванц[ах], изменник[ах] татар[ах]; 2) татары молодые летами и здоровые как мужского и женского пола являют­ся пьяницами, фанатиками, поступают в публичные дома, а женщины — старухи нищенки делаются пред богатыми татарами своднею; 3) после таких фанати­ков, чародеев, извергов и распутных женщин и де­виц; 4) не читают молитву за православного царя, молятся и читают молитву за царя турецкого; а под­пись просителя на прошении, учиненная на татар­ском языке, в противность 206 ст. 2 часть X т., не переведена на русский язык, их прошение это, на основании 224 пун. 1 и 3, 206 и 225 ст. 2 часть X т., возвратить Багаутдину Хамзину Ваисову с надписью по месту жительства его в гор. Казани, в Ново-Та­тарской слободе, в своем доме через Казанское го-родовое полицейское управление, а дело кончить.

НА РТ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1923. Л. 1-2 об. Опубликовано: жур. «Гасырлар авазы — Эхо веков», 1996, №3-4. — С. 147.

4. О татарском просветительстве второй по­ловины XIX в.

Наиболее важным результатом всего предшест­вующего развития татарской общественно-философ­ской мысли является становление во второй полови­не XIX в. татарской светской философской мысли

просветительской направленности. Это период эпохи Нового времени для татарского общества и культуры, когда появляется значительный слой татарских мыс­лителей, светски образованных личностей, предпри­нимателей, осознающих себя представителями татар­ской нации и стремящихся поднять культурный уровень татарского народа на европейский уровень. На смену купцам — представителям старинных династий (Апаковых, Азметьевых, Бурнаевых, Юну-совых), жившим на протяжении столетий в ладах с властями и довольствовавшимся размеренной, спокой­ной жизнью своих мусульманских приходов, пришли коммерсанты нового типа (Галеевы, Галикеевы, Каза­ковы). Последние были в основном выходцами из де­ревень, с помощью коммерческой жилки, энергии, прагматизма добившимися больших состояний. Они почти все прекрасно знали русский язык, имели связи с русской купеческой средой. Предприниматели нового типа, сохраняя известную верность мусульманским традициям, стремились привести их в соответствие с современной действительностью. Они выступили глав­ными меценатами1 в финансировании всего нового, передового в татарской среде.

Правда, и в этот период ислам продолжает гос­подствовать в духовной жизни татарского общества, но он уже не мог приостановить процесс секуляри­зации2 культуры, проникновения светского знания.

...Особенность взглядов Фаизханова и Насыри состоит в том, что в их мировоззрении светское на­чало преобладает над религиозным, является доми­нирующим, определяющим суть их мировоззрения....У Марджани религиозный и светский пласты ми­ровоззрения взаимодополняют друг друга.

...Развитие светских тенденций, секуляризация татарской культуры сопровождались интересом к

русской культуре и науке, стремлением овладеть современными естественнонаучными знаниями. Од­нако против сближения с русской культурой выс­тупала основная масса татарских духовных служи­телей, остававшихся на старых, консервативных по­зициях, согласно которым все немусульманское — неверное, а значит, еретическое1. Они всячески пре­следовали интерес к светскому знанию, философии и естественным наукам...

В результате татарское общество разделилось на два лагеря по вопросу о необходимости овладения знанием Нового времени. Одни (X. Фаизханов, Ш. Марджани и К. Насыри) ратовали за проникнове­ние светского знания в татарскую культуру, мирное сосуществование философии и религии. Они доказы­вали необходимость овладения русским языком — языком контактов с русской интеллигенцией, про­никновения светского знания. Другие — их было большинство (Ш. Мухаммадиев, Исмаил б. Муса) — признавали необходимость получения мусульманс­кого образования, ориентированного на средневеко­вые традиции, проповедовали покорность, подчине­ние духовным и светским властям. Борьба между этими направлениями приобретала различные фор­мы...

...Татарские просветители 60-80-х годов (X.Фа­изханов, Ш. Марджани и К. Насыри) создают произ­ведения гуманистического звучания, центральная проблема которых — человек со всеми его интереса­ми, нуждами, чаяниями и мечтами о светлом буду­щем...

Татарские просветители подвергли критике «изжившие» методы преподавания, застой в нацио­нальной культуре, отстаивая новый образ жизни, прогресс и свободу человеческого разума.

...Для татарского просветительства была харак­терна также борьба против любых форм косности и фанатизма1 в общественной жизни и вступление на путь прогресса, т.к. для большей части татарско­го общества были присущи средневековые, патриар­хальные отношения в быту, которые, согласно про­светительским взглядам, необходимо было изменить с помощью распространения научных знаний и при­общения к современным достижениям западноев­ропейской и русской культуры.

Просветительская философия самым тесным образом связана с политикой, моралью, юриспруден­цией, практикой общественной жизни. И именно эти части философии также определяют суть фило­софской части Просвещения. В определенной сте­пени эти черты свойственны и татарскому просвети­тельству.

Юзеев А.Н. Татарская философская мысль конца XVIII—XIX вв.— Казань, 2001. — С. 144—147.

5. Учебный план казанского медресе, руко­водимого Ш. Марджани. 1860 г.

1. Грамматика (по учебникам) Кафия — 2 лекции, Шархе мулла — 2 лекции (в неделю).

2. Эстетика (Балягат) по Талхису — 1 лекция.

3. Логика мантык (по учебникам) Шамсия — 2 лекции, по Тагзибу — 2, по Сулляму —2.

4. Древняя философия — по Хикмат-уль-айн — 1 лекция.

5. Философия религии (по учебникам) Тагзиб-уль-калям — 2, Шархе-акаид — 2, мулла Джалямн — 1.

6. Методика законоведения по Таузыху — 1 лекция.

7. Законоведение. Мухтасар-уль-викая — 1, Шарх-уль-викая — 1, Хидая — 1, фараиз — 1.

8. Мораль. Айн-уль-ильм—1, Тарикат-уль-Мухаммадия — 1.

9. Хадис (изречения и сообщения о поступках Мухаммеда) Мишкатль масабих — 1.

Марджани. Сб. статей. — Казань, 1915. — С. 106.