Примечание к части. *Mr. Brown's Loolabye (Nanny McPhee) «Колыбельная мистера Брауна» (из фильма «Моя ужасная няня»)

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

*" Mr. Brown's Loolabye" (" Nanny McPhee")
«Колыбельная мистера Брауна» (из фильма «Моя ужасная няня»)

(Пер. с англ.)
Колыбельная, о, колыбельная.
Моя дорогая луна,
Подойди на цыпочках к моему малышу,
Накрой своим серебристым сиянием.

Пусть оно защитит, пусть укроет
Пусть, пожалуйста, присмотрит за ним,
За моим ребеночком, моим малюткой,
Моим милым крохой...

Я открыл глаза и медленно моргнул. А потом принял сидячее положение.

Взгляд тут же устремился на правую лодыжку. Похоже, во сне я отпихнул пачку со льдом, и теперь моя босая ступня покоилась на белоснежной подушке. Моя здоровая, совершенно нормальная на вид ступня.

Нахмурив брови, я все же рискнул приподнять ногу и повернуть ее сначала в одну сторону, а потом в другую. Боли не было. Совсем.

Я взглянул на Гермиону, которая, повернувшись ко мне лицом, лежала на левом боку чуть поодаль. Может, ее теория со льдом оказалась верна?

Я придвинул ногу ближе к себе и пощупал ее пальцами, надавливая на верхнюю часть ступни. Я внимательно осмотрел место, в котором она больше всего болела — область главной кости, которая, в чем я нисколько не сомневался, была сломана. Но почему-то с ней все было в порядке. По крайней мере, сейчас.

В течение какого-то времени я сидел, не сводя растерянного взгляда со своей стопы и щиколотки. Затем потянулся за носком, натянул его, надел туфлю и зашнуровал. Поднявшись на ноги, я почувствовал, как с моего тела сползает синее шерстяное одеяло. Я опустил на него взгляд.

Я ощущал тепло. Не болезненный жар, а именно тепло, и оно было внутри. Подобное чувство возникало каждый раз, когда я засыпал дома перед камином. Гермиона, однако, дрожала от холода. Она прижимала колени к груди, прячя между ними ладони в попытке согреть. Я снова бросил на одеяло изучающий взгляд, затем подобрал его и набросил на нее. Почему бы и нет? Мне оно все равно было не нужно.

Она глубоко вдохнула, морща лоб, затем протянула руку и крепче прижала к себе плед, кутая им свои плечи. В течение секунды я просто наблюдал за ней, а потом развернулся и, отбросив с пути ивовые ветви, вышел наружу, чтобы проверить недавно вылеченную ногу; в воздухе еще стояла свежая прохлада, предвосхищавшая скорый рассвет.

Наступило утро, а поле уже заливал яркий дневной свет, когда я все еще выхаживал туда и обратно перед ивой, проверяя свою ногу. И вдруг появилась Гермиона. Она сонно потерла лицо, выходя наружу, и ветер подхватил пряди ее волос, путая их. Открыв глаза, она заметила меня и мгновенно застыла. Ее рот приоткрылся от удивления.

— Потрясающая наблюдательность. — Саркастично заметил я, хотя сегодня и не был в настроении намеренно стараться ее уколоть. Затем подпрыгнул в воздух, — так высоко, как только смог, — легко приземлился и усмехнулся, обводя взглядом поле. — Я превосходно себя чувствую.

Гермиона сделала шаг в мою сторону, все еще не сводя с моей ноги ошеломленного взгляда, и на ее лице расцвела широкая улыбка.

— Это невероятно! — Она радостно засмеялась. — Я… Я не могу поверить!

— Я тоже. — Признался я. — Я был абсолютно уверен, что она сломана. — Я отвернулся, чтобы она не могла увидеть выражение моего лица. — Но я думаю, что это…не так.

— Ох, нет, как по мне, она была сломана. — Заверительным тоном произнесла Гермиона, подходя еще ближе, и ее глаза то и дело метались между моим лицом и моей ногой. — И даже если бы она лишь опухла, лед все равно не смог бы так быстро ее вылечить!

— И какие будут идеи? — Я нахмурился. Она пожала плечами, приподнимая брови, и покачала головой.

— Гениально. — Воскликнул я, хотя на этот раз мой голос прозвучал не так мрачно. — Думаю, это сработало бы только в случае вымышленной травмы.

— Полагаю, да. — Ответила Гермиона. Я взглянул на нее, и улыбка сползла с моего лица. Она хмурилась, а ее взгляд был рассеянным. Она упорно пыталась разгадать этот ребус. Я сглотнул, когда мне в голову вдруг заползла мысль, которую я тщательно старался избегать — и которой ни за что бы с ней не поделился.

Я знал, что прошлой ночью она мне пела. И перед тем, как заснуть, я видел золотые огоньки.

Могла ли это сделать ее песня, как моя тогда привела ее в уныние?

Я развернулся и побрел в другую сторону, засунув руки в карманы брюк.

— Куда ты идешь? — Громко спросила Гермиона.

— Собираюсь все утро проходить на своей чудесным образом исцеленной ноге. — Ответил я. — Идем.

Как только последняя фраза сорвалась с моих губ, я широко распахнул глаза и почувствовал, как сердце совершило один громкий удар. Что я только что сказал?

Похоже, она сейчас испытывала то же потрясение и растерянность, потому что ничего мне не ответила. Подступившая к лицу краска обожгла скулы, и я продолжил идти, не оборачиваясь в ее сторону. А потом вдруг услышал, как она бежит следом и как хрустит трава под ее ногами; она стремительно пронеслась мимо меня, обгоняя. Обернувшись и одарив меня легкой, дрожавшей из-за недавнего бега улыбкой, она перешла на шаг. Я сжал челюсти, упорно стараясь на нее смотреть. Но почему-то это ощущение теплоты внутри не позволяло мне удерживать на лице сварливое выражение. И до того, как я успел это осознать, я задрал голову, расслабил плечи и глубоко вдохнул, позволяя утреннему ветру наполнить легкие. Боковым зрением я заметил, что Гермиона делает то же самое. И в эту секунду вдруг что-то высвободилось из моей груди, словно кто-то развязал узел, сдавливавший сердце. Я больше не хотел, чтобы она ушла и оставила меня здесь одного.

— Это так напоминает мне последние дни летних каникул. — Заметила Гермиона, задирая голову. — То время, когда вот-вот должна начаться учеба. — Она вздохнула. — В эти дни я всегда испытываю такое радостное волнение.

Я был занят тем, что пытался преодолеть участок, где ячменные колосья были намного выше остальных стеблей, и наслаждался ощущением того, насколько крепкими были мои щиколотки и колени, когда я перепрыгивал через стебли — на самом деле, сейчас они были даже тверже, чем когда-либо прежде. Я перепрыгнул еще один сноп ячменя и приземлился с громким звуком; подошвы моих туфель моментально примяли хрустящую траву.

— Ты ненормальная. — Воскликнул я. — Как можно радоваться тому, что скоро снова вернешься в школу?

— Ну, не знаю — мне всегда это нравилось. — Беззаботно ответила Гермиона и, сорвав несколько ячменных стеблей, принялась наматывать их на палец, пока мы продолжали идти. — Я не сомневаюсь, что если бы тебе сначала пришлось просиживать скучные уроки, целыми днями писать диктанты и решать примеры, а потом вдруг перейти на заклинания и зелья, ты бы тоже радовался.

— Но я все равно люблю летние каникулы, так что не пойми меня неправильно.

— А за что их можно не любить? — Спросил я, перепрыгивая через другую копну колышащихся стеблей. — Вдвое меньше правил, можно поздно вставать, есть, когда хочешь и делать, что хочешь. Никакой домашней работы и никаких уроков Прорицания.

Она вдруг взорвалась безудержным смехом, и я ухмыльнулся, потому что был прав.

— Это так, однозначно. — Признала она. — Трелони может повеселить.

— О да, у нее на уроках то еще веселье. — Насмешливо пробормотал я.

— Чем ты занимаешься летом? — Спросила она. Я сосредоточился, прищуренным взглядом оценивая участок впереди меня, на котором росли очень высокие ячменные стебли, и вычисляя, смогу ли достигнуть их верхушек, если прыгну с разбега, — поэтому мой ответ был несколько рассеянным.

— Мы с отцом ездим на матчи по квиддичу; я сопровождаю мать, когда она ежегодно делает покупки для ремонта второго этажа нашего дома. Эмм… — На секунду я задумался. — В июне мы отмечаем мой день рождения… Ездим куда-нибудь.

— И куда вы ездите? — Спросила Гермиона. Я небрежно пожал плечами, приготовился, пробежал три шага, прыгнул и миновал эти высокие колосья. Приземлившись на ноги, я запустил пальцы в волосы и посмотрел на белоснежное облако прямо перед нами.

— Ну, в Италию, иногда в Россию, в Египет, во Францию, в Данию…

— Завидую. — Произнесла Гермиона. — Я не так много путешествовала.

В течение нескольких секунд Гермиона молчала. Я подумал, что она договорила, и поэтому был удивлен, когда она продолжила.

— Самое дальнее, куда мы обычно ездим — центр Лондона. Хотя иногда мы навещаем моих бабушку с дедушкой за городом — они живут в Уилтшире.

— Правда? — Удивленно воскликнула она. — Я никогда его не видела.

— Ты и не могла. — Ответил я. — Мы его скрываем.

Я продолжил идти и, вырвав толстый стебль, принялся размахивать им взад и вперед, вверх и вниз.

— Мои бабушка и дедушка живут в старом каменном фермерском доме, — там даже есть зернохранилище. — Сказала Гермиона, рассеянно вырывая несколько стеблей. — Там обычно очень ветрено. Прямо как здесь. — Она подняла голову, устремляя взгляд в небо. — Здесь просто невероятный ветер. Жаль, что у нас нет воздушного змея.

— Воздушного змея, — повторила она. — Ну, знаешь…

Я ожидающе посмотрел на нее. Она рассмеялась и весело тряхнула головой.

— У вас есть летающие метлы, а вы даже не знаете, что такое воздушный змей.

— Если мы собираемся снова оскорблять друг друга…

— Нет-нет. — Она подняла руку, но с ее лица все еще не сходило насмешливое выражение. — Воздушный змей — это такой большой фрагмент бумаги или холста, к которому крепится нить — ты держишься за нее и подбрасываешь змея в воздух, ветер подхватывает его и поднимает ввысь. — Ее улыбка становилась все шире, а взгляд становился размытым и каким-то отсутствующим; она вспоминала, продолжая идти. — Мы с дедушкой часто запускали змея — ему очень нравилась песня из «Мэри Поппинс», поэтому когда он доставал его из шкафа и отдавал мне, я сразу же неслась к двери и выбегала во двор, а он начинал ее петь. — Она весело засмеялась и покачала головой. Но я понятия не имел, о какой песне она говорила. Я оторвал кончик стебля и покрутил его между пальцами.

— Ты ведь знаешь эту песню. — Убежденно произнесла она, оборачиваясь и заглядывая мне в лицо. — Ты… Не знаешь? Наверняка ты смотрел «Мэри Поппинс».

— Конечно, нет. — Презрительно ответил я. — С чего бы вдруг?

— Ха! — Издала она почти с издевкой в голосе. — Ну, например, с того, что там о волшебной няне — няне, которой даже не нужна волшебная палочка, чтобы творить чудеса.

— Да, и фильм тоже. — Ответила она. — Точнее, мюзикл.

— И эта песня о воздушном змее оттуда. — Заключил я.

— Ладно. — Я изогнул брови и посмотрел на нее. Она застыла.

— И что это за песня? — Спросил я, предполагая, что это какой-то вид заклинаний. Она ответила мне застенчивым взглядом.

— Ты не можешь сначала издеваться надо мной из-за того, что я не ее знаю, а потом отказаться объяснить, над чем именно смеешься.

Она вспыхнула и отвернулась, а затем прочистила горло.

— Ладно, эмм… — Она глубоко вдохнула. — «With tuppence of paper and strings
You can have your own set of wings», — запела она дрожащим голосом. Взглянула на меня, и ее лицо снова покрылось красными пятнами. Я довольно ухмыльнулся, наслаждаясь ощущением неловкости, которое она сейчас испытывала. Остановившись, я скрестил руки на груди и наклонил голову.

To the string of your kite.»

И вдруг она решительно шагнула мимо меня, отчего я чуть не потерял равновесие, и ее голос зазвучал смелее.

Она закружила руками в воздухе, и мне пришлсь перейти на бег, чтобы не отставать. Ее голос звонким эхом проносился над полем, и меня вдруг кольнула острая боль. Прямо в этот момент она вспоминала своего деда.

«Up through the atmosphere!

Oh, let's go—»*

Я резко замер, когда мои ноги наступили на что-то деревянное. Она, в свою очередь, тоже остановилась и обернулась. Я отскочил назад и разглядел, что было на земле: прямо в ней виднелась красная дверь. Я отпрыгнул еще на несколько шагов, не сводя с двери напряженного, озадаченного взгляда.

— Дверь! — Вскрикнула Гермиона, подходя ближе. Я помрачнел еще больше.

— Ты же не собираешься ее открывать, верно? — Выдавил я.

— Почему нет? — Воскликнула она, в ответ на что я раздраженно зарычал. — Ведь в в прошлый раз там была шахматная доска.

Она тяжело вздохнула и, наклонившись, схватилась за дверную ручку и потянула на себя.

Заскрипели петли, и в дыру проник свет. Прямо внизу, в деревянном углублении, находился ромбовидный кусок зеленого холста, пересеченный по центру двумя тонкими деревянными прутьями, которые образовывали каркас. Гермиона протянула руку и вытащила его. Длинная, широкая лента потянулась следом, — как и длинная нить, примотанная к катушке. Она протянула руку, чтобы лучше разглядеть предмет на солнце, и ветер тут же попытался вырвать его из ее рук. Да и сам он будто стремился оказаться в воздухе.

— Воздушный змей. — Закончила она, переводя дыхание. В течение минуты она стояла, не шевелясь, пораженная. А затем вдруг как будто очнулась. — Вот здесь, — возьмись.

— Взяться за что…- Начал я, но не успел договорить, потому что она сунула катушку мне в руки.

— Возьмись за конец, чтобы размотать нить. — Нравоучительным тоном произнесла она, в то время как сама поднялась на ноги и побежала далеко вперед со змеем в руке. Нить натянулась, и катушка тут же дернулась; я вцепился в нее, пытаясь удержать.

— Нет, отпусти немного! — Крикнула Гермиона.

— Я не… — Начал было я, но она не слушала. Когда я немного ослабил хватку, позволяя катушке крутиться, она снова потянула за собой змея и вдруг подбросила его прямо в воздух.

Ветер тут же подхватил его, с силой дергая за нить. Я напрягся и удержал катушку в руке, и тогда небольшой зеленый ромб, поднявшись, принялся танцевать и дергаться на кончике нити, словно рыба на крючке.

— Видишь? — Торжествующе воскликнула Гермиона. Она снова побежала в мою сторону и обернулась, наблюдая за змеем. — Ветер для этого идеальный.

— Так в этом и заключается соревнование, Грейнджер? — Иронично спросил я, приподнимая бровь. — Потому что, насколько я вижу, человек просто держит за нить, и…

В этот момент змей резко спикировал вниз, и, хотя я и дернул катушку, прикусив язык, он изогнулся и опустился на землю. Гермиона засмеялась еще громче.

— Да, Малфой — соревнование заключается в том, чтобы удержать его в воздухе.

Я прошипел что-то обидное, но слова вырвались бессвязным, нечленораздельным потоком, поэтому она меня не услышала — уже развернулась, чтобы снова подобрать змея. В тот момент, когда она подбросила его в воздух над своей головой, я сосредоточился на том, чтобы удержать его в небе дольше трех секунд, даже больше, чем на том, чтобы придумать что-нибудь гадкое и язвительное. И когда в течение нескольких минут меня занимало только это намерение, я забыл о своей насмешке. И еще несколько минут спустя я почти, — почти, — начал получать от этого удовольствие.

Я лежала под ивой на спине, наблюдая за искрившимися огоньками и впервые за все время чувствуя себя уставшей. Я прикрыла глаза, чувствуя, как приподнимаются уголки губ.

Сегодня я видела на лице Драко улыбку. Она мелькнула лишь на секунду, когда он увидел, что воздушный змей взлетел в небо. Да, это была лишь вспышка, какое-то мгновение — но это было мгновение, когда он был уязвим. И если бы мне как-то удалось вызвать это состояние, — хотя бы несколько минут этой незащищенности, — я смогла бы пробить его броню и разузнать о Кэти Белл все, что собиралась; выяснить, почему он прятался в коридорах школьного замка весь этот год. И почему плакал в туалете.

Я коротко выдохнула и стиснула челюсти. Мне стоит почаще это делать — почаще напоминать себе, зачем я здесь. Так легко было забыть о мире вне этой Комнаты, забыть о течении времени. Как Драко назвал это место в самом начале? Небыляндией? Возможно, он был прав даже в большей степени, чем сам это осознавал.

А Драко по-прежнему оставался для меня загадкой. Чем дольше я изучала его, — а это требовало огромных затрат моего и так не безграничного терпения, — тем больше он меня отталкивал и, вместе с тем, интриговал.

Его фигура выглядела несколько устрашающе, когда он шел, хотя сам он, казалось, этого не знал. Отчасти из-за его высокого роста и отчасти — из-за движения его плеч, которое теперь было другим. В минуты, когда он был особенно в себе уверен, — а также зол или раздражен, — его походка была размашистой, как в тот раз, когда он направлялся прямо к гиппогрифу во время урока. А его лицо…

В независимости от того, каким было его выражение, оно всегда оставалось живым, резким, и всегда выглядело так, будто он имеет какое-то намерение — по крайней мере, так было в случаях со мной. Его глаза горели ледяной, мрачной злобой — за последнее время я много раз чувствовала на себе этот резкий, похожий на удар хлыста взгляд. И каждый раз, когда на его лице появлялась презрительная усмешка или он закатывал глаза, мне мгновенно хотелось стать на несколько дюймов выше. Или врезать ему. Приходилось использовать всю свою силу воли, чтобы сохранять неунывающий, веселый вид и не позволять его постоянной неприязни как-то на меня подействовать. Это так выматывало…

Но в другие минуты, когда я замечала, что он смотрит в небо, — в такие моменты его лоб обычно сглаживался, а взгляд становился очень ясным, — я видела нечто другое. Нет, не другое. Он был тем же, — хитрым, насмешливым и высокомерным, —, но в нем появлялось что-то еще.

Ну и, конечно, я помнила кровь, обагрявшую его ладони.

И биение его сердца, отдававшееся где-то в моих висках.

— Почему бы тебе не поспать? — Недовольно спросил Драко, в этот момент сидевший на часах.

— Я пытаюсь. — Ответила я. На минуту в комнате повисла тишина. А затем на меня вдруг плюхнулись два мягких предмета. Я резко села и повернулась к нему. И поняла, что на мне лежат синее шерстяное одеяло и его слизеринская подушка.

— А тебе самому разве не нужно? — Спросила я, обеими руками подбирая подушку. Он не поднял на меня взгляд — был слишком поглощен одной из книг.

— Нет, я пытаюсь читать. — Произнес он и откинулся на белую подушку.

— Хорошо. — Проговорила я. Чуть поколебалась. — Спасибо.

Он бросил на меня быстрый взгляд, кивнул и вернулся к чтению. Я подложила подушку под голову и легла, накрываясь одеялом и плотнее в него кутаясь. Мой взгляд был устремлен на него, в то время как он все еще сидел на часах. Я глубоко вдохнула.

От подушки исходил его запах. Запах его парфюма. Аромат был элегантным, но мужественным, — с оттенком сосновой хвои, которого я не замечала прежде. Я прикрыла глаза и легла на спину, чтобы помешать его запаху чересчур глубоко проникнуть в легкие. И снова обратила на него взгляд. Свет в этой комнате совсем не годился для чтения. Разве ему хорошо видно? Я сомневалась. Ему нужна была…

Я даже не успела закончить свою мысль. Крошечный золотистый огонек соскочил с ветви и поплыл вниз, пока, наконец, не завис в воздухе чуть повыше правого плеча Драко. Я подавила улыбку, когда увидела, как подсвечивается правая сторона его лица и книжные страницы. Он этого даже не заметил. На секунду мой взгляд скользнул по небольшому зеленому змею, — уже изрядно помятому, — который лежал между нами. Я вздохнула, плотнее заворачиваясь в одеяло, и вдруг поняла, что засыпаю без всякой песни.