Что такое Рекогносцировка

Электричество в совхозе вращает огромные косторезки и фаршемешалки, пилит необхватные бревна, трогает доски, кует и точит железо, качает воду, до­ит коров и стрижет овец, режет сено, дробит жмых. И еще много работы нашлось бы электричеству, толь­ко не хватает его. Нужна совхозу большая электро­линия и чтобы работала она водой. Об этом писали несколько раз в край и в Москву. И вот, оказывается, с этим большим делом и приехал Максим Петрович. Он будет место для электростанции искать. Поэтому дядя Максим и называется изыскателем. Это все равно, что разведчик. Найдет, тогда строить начнут.

Вce это ребята услыхали, когда пришли с дядей Максимом в приемную директора, где секретарша бойко стучала на машинке. Максим Петрович зашел в кабинет, а ребята остались, невольно прислушиваясь к разговору, который был отчетливо слышен в приоткрытую дверь.

- Рабочие мне нужны, — сказал дядя Максим.

- Для такого дела найдем. А много надо? — спросил директор.

— Шесть человек, не меньше.

— Да-а-а, — в задумчивой озабоченности протя­нул директор. — Время как раз такое... Сенокос под­ступает. Каждый человек на счету. Но все равно по­стараемся найти.

— А если я сам найду?

— Вы или я — одинаково. Ведь не со стороны вы их наймете?

Максим Петрович молчал. Слышно было, как гро­мыхнул стул. Вася с Левой предусмотрительно от­ступили от двери. И хорошо сделали. Иначе не поздо­ровилось бы носам, когда массивная, обитая дерма­тином дверь широко распахнулась.

— Ну-ка, орлы, заходите сюда!

Вася с Левой переглянулись.

— Мы? — робко подал голос Вася.

— Конечно! Кто же еще?

Больше, в самом деле, никого не было. Но захо­дить было боязно, потому что ребята никогда еще не были в кабинете директора. Вон Генка Рябинин был. Директор вызывал, когда Генка отвернул от нового трактора «СОТ» какую-то деталь. Здорово ему тогда попало.

Вася первым отважился. Он ступил на цветастую ковровую дорожку, а Максим Петрович осторожно подтолкнул ребят к большому столу директора.

- Двое налицо.

Директор удивленно моргнул несколько раз и раскатисто захохотал.

— Да таких и полсотни найдется. Они же и приведут... Я думал, настоящие рабочие требуются.

— А мы, может, лучше больших будем старать­ся, — решительно сказал Вася.

Лева в знак согласия с товарищем буркнул что-то, а потом, переступая с ноги на ногу и косясь на бле­стящий крашеный пол, спросил:

— А какая работа?

— Работа нетрудная, интересная.

- Вот и хорошо. Значит, взрослых заменят, — директор хитро покосился на Матвеенко и встал, вы­сокий, костлявый.

— А то не заменим, что ли, — сказал Вася, важ­но поднимая голову.

- Мы, конечно... — сказал Лева и начал усилен­но рассматривать висевший на стене барометр.

Директор и Максим Петрович, взглянув друг на друга, улыбнулись.

- Ребята ничего...

Это «ничего» Васе показалось тревожным. Сейчас дядя Максим скажет: «Ничего, только на тракте под машины лезут». Мальчик, теряя важный вид, начал потихоньку пятиться к двери. Но опасения оказались напрасными. Дядя Максим не сказал. Он вместе с ребятами вышел из кабинета. Вася сразу повеселел. Теперь он будет помогать дяде Максиму. Это не шуточное дело. И мать, наверное, ничего ему не скажет. Может, еще похвалит. А не похвалит, ну и не надо. Теперь отношения с матерью почему-то не особенно волновали мальчика. Неотступно следуя за Матвеенко, он осторожно прикоснулся к рукаву его гимнастерки.

— Ты что, Вася?

От радостного смущения глаза мальчика заблесте­ли, но он не нашелся, что сказать, и, потупясь, про­должал молча идти рядом с Максимом Петрови­чем.

Матвеенко поселился в комнате для приезжаю­щих, хотя так ее именовали только в конторе. У ра­бочих она была просто заезжей. Такое название боль­ше нравилось и Васе с Левой. Да и какая это ком­ната, если в ней две комнаты. Почти половину перед­ней занимает печь с обогревателем. За ней — простая железная кровать, а по другую сторону — умываль­ник, небольшое зеркальце в деревянной рамке, у стены — вешалка. Этот тихий уголок за печкой облюбовал себе шофер. Он загнал во двор машину, а че­рез несколько минут из-за печки слышался его заливистый храп.

Вторая комната была просторной, светлой, уютной. В ней размещалось четыре никелированных кровати, громоздкий, видать, очень тяжелый стол, застеленный чистой, с махрами скатертью. Из переднего угла устремил к потолку корявые ветви фикус. Если отодвинуть голубые шторы, то за окнами покажутся пышные, слегка припудренные пылью кусты сирени. Между ветвями синеет вдали небо, а влево—сереб­рится под солнцем на излучине Катунь.

Вася с Левой помогали высокому тонкому парню с растрепанными соломенного цвета волосами. Он приехал вместе с дядей Максимом в кузове автома­шины. Максим Петрович называл парня Стасиком. Но ребятам это имя казалось непривычным. Стасик доставал из кузова круглые, окрашенные то в белый, то в красный цвета палки c железными наконечника­ми, потом какие-то рейки, испещренные цифрами и черными и белыми полосами. Затем очередь дошла до зеленого продолговатого ящика.

- Осторожно, не урони!

Вася, затаив дыхание, поставил ящик на крыльцо. Лева получил такой же ящик, но не продолговатый, а высокий.

- Тоже осторожно! — предостерегал Стасик, а сам доставал все новое и новое.

Ребята поставили к стене большие, похожие на столешни доски в брезентовых чехлах и какие-то круги на трех сложенных вместе ножках с железными наконечниками. Сначала Вася подумал, что это штативы для фотоаппаратов. Но штативы были раз в десять меньше. Может, у дяди Максима такие фотоап­параты. Вот карточки-то будут большие!

— Нивелир, теодолит и чертежные доски — в ком­нату! Остальное аккуратно составьте в коридоре, в углу!

Ребята засуетились, но скоро поняли, что не могут выполнить важного поручения. Где тут какие-то ни­велир и теодолит и где остальное? В брезент-то, по­жалуй, чертежные доски завернуты? Товарищи недо­умевающе переглянулись и обратили беспомощно-ви­новатые взоры на своего начальника. Тот, усмехаясь, ткнул пальцами в зеленые ящики.

— В комнату!

Вася схватил продолговатый ящик и, сгибаясь на сторону, осторожно зашагал по ступенькам. В кори­доре ему опять пришла мысль, что несет он какой-то необычайный фотоаппарат. Вася решил увериться в этом. Поставил ящик за дверь. Лева понял намере­ние товарища, оставил свою ношу и присел рядом на корточки. Вася осторожно снял небольшие плоские крючки, потянул за ручку — крышка не поднима­лась. И тут только Вася увидел едва приметную ще­лочку от внутреннего замка. Лева огорченно вздохнул. Вот досада! Носишь, а не знаешь, что носишь. Зачем эта всякая всячина?

Пока ребята разгружали автомашину, Матвеенко куда-то сходил. Вернувшись, он с маху бросил на полку вешалки кепку, вытер ладонью широкий лоб.

— Ух, жарко, —он снял гимнастерку и, фыркая и удовлетворенно крякая, долго умывался. Капли воды, попадая на голубую майку, расплывались тем­ными пятнами. Шея, крутые широкие плечи и сухие мускулистые руки Матвеенко оказались такими же бронзово-темными, как и лицо. С полотенцем на шее Матвеенко передвинул на угол стола графин с водой, чернильный прибор и пепельницу. На освобожденном месте расстелил вынутую из полевой сумки большую карту. Внимательно склонился над ней. Ребята не­движимо застыли у дверей комнаты. Они даже ды­шать шумно остерегались. Лишь зоркие глазенки пристально следили за каждым движением Матвеен­ко. Вот он достал из полевой сумки короткую розо­вую из плексигласа линейку и несколько разных ка­рандашей. Что-то долго мерил линейкой, приклады­вал ее так и этак, потом легко черкнул каран­дашом.

— Так-так, — удовлетворенно сказал он и поти­хоньку запел.

Друзья ободряюще переглянулись и осторожно, на цыпочках, приблизились к столу, заглянули в кар­ту. Сначала они ничего не поняли. Потом долго смот­рели... и тоже ничего не поняли. Карта оказалась ка­кой-то особенной, не такой, как в школе. Там карта, так карта... На доске не умещается, края свешива­ются. Все просто и понятно на ней. Широкой извили­стой лентой тянется с юга на север Обь. У Ледови­того океана она становится чуть не в руку. И все большие реки так... Города тоже хорошо отмечены. У Москвы — красная звездочка, у Новосибирска — большой кружок, у Барнаула кружок, конечно, по­меньше. Это потому, что и сам город меньше.

На этой же карте все усыпано какими-то значка­ми. Разве в них разберешься? Вот густо заштрихо­ванные квадратики и прямоугольники. Стоят почти вплотную друг к другу, образуя прямые ряды. По сторонам, среди маленьких кружочков, тоже видне­ются прямоугольники. Только они совсем крошечные. Опираясь на угол стола, Вася осторожно склонился над картой.

— Зве-ро-сов-хоз, — медленно прочитал он, и брови его удивленно приподнялись. Вася вскрик­нул: -Так он здесь больше Москвы! — Чувствуя, что бухнул явную глупость, Вася вспыхнул. Никак, ко­нечно, совхоз не может быть больше Москвы. Москва-то во всем мире одна. Столица! Там миллионы лю­дей. Дома высотные, метро... Все там...

Дядя Максим звучно хлопнул линейкой по ладони.

— У каждой карты, Вася, свой масштаб. Разве вы не изучали по географии? На школьной карте и один сантиметр сто, а то и больше километров местности укладывается. А здесь в одном сантиметре 500 метров. Про эту карту говорят, что она подробная, крупного масштаба. А вот другая... — Матвеем ко покопался в сумке и вынул наклеенный на материале лист значительно больше первого. Ребята припали к нему, чуть не касаясь плотной бумаги носами

— Вот зверосовхоз.

Друзьям даже обидно стало, что он такой малень­кий. Какое-то темное пятнышко. Его мизинцем при­кроешь. Зато интересной оказалась Катунь. Если на первой карте виднелся лишь ее берег, — здесь река извивалась синей торопливой струйкой. А со всех сто­рон бежали к ней еще более маленькие струйки дру­гих речек. Вместе они напоминали положенную на бумагу синюю ветку без листьев. А с другой стороны шла Бия. Вот они обе встретились, обнялись и пошли вместе. И стала река Обь.

— Мы тут были, — Вася показал пальцем в мес­то слияния рек. — В прошлом году всем отрядом ходили. Интересно.

- Ходили, — подтвердил Лева, — а скоро к Бобыргану пойдем.

— К Бобыргану? — незаточенный конец каранда­ша дяди Максима пополз вниз, к югу, где виднелись коричневые пятна.

— Это горы? — спросил Лева.

— Конечно, — солидно подтвердил Вася. — Не помнишь, что ли, по географии учили? И про масшта­бы говорили. Числовые и линейные...

- Вы, оказывается, все знаете. А я стараюсь, рассказываю.

Вася замялся.

- Нет, не все. На этих картах как-то непонятно...

— С непривычки-то, конечно... А съемку местно­сти не изучали?

— Мы сами дорогу снимали на планшет. Визир­ной линейкой прицелимся и карандашом отмечаем.

— А я тогда шаги отмерял, — сказал Лева.

— Понятно, вы занимались глазомерной съемкой. А мы будем делать съемку точную, инструментальную.

Вася оживился, двинулся, налегая грудью на стол. Ему казалось, что подвернулся как нельзя более удобный случай расспросить про зеленые ящики и все остальное. Лева тоже подвинулся вперед. Ему хотелось напомнить дяде Максиму о забытом в раз­говоре Бобыргане, который каждое ясное утро так за­манчиво вырисовывается в сияющей дали. Однако все намерения друзей разрушил Стасик. Он зашел и спросил:

— На рекогносцировку поедем с утра?

— Обязательно с утра. Часов в шесть, по хо­лодку.

Ребята недоумевающе переглянулись. Куда это они собрались? Каждый начал мысленно строить все­возможные догадки. Может, так какое-нибудь село или город называется. Мало ли всяких названий. Вот Бобырган! Есть, говорят, Белуха. Только она много дальше, в самых горах. Может, и этим трудным и непонятным словом называется какая-нибудь гора. Разве узнаешь. Вообще за сегодняшний день столько непонятного накопилось. Скорей бы узнать все!