Интервью корреспонденту радиогазеты Слово. 3 страница

Стоит отметить, что в современном мире, как и во время кризиса античных греческих полисов и римской республики реальная фактическая ликвидация демократии и республиканского строя как такового совпадает с формальной «демократизацией» – то есть распространением демократических прав на всё новые и новые категории людей, в принципе неспособных сознательно пользоваться республиканскими правами либо в силу своей социально-экономической несамостоятельности, либо в силу ограниченности своих интеллектуальных, психических и волевых способностей, либо в силу культурной несовместимости с понятием республиканской правовой государственности. В результате изначальный гражданский коллектив, способный к самоуправлению, растворяется в среде принципиально неспособных к осуществлению демократии «новых граждан». В античном Риме этот процесс предоставления гражданских прав сначала плебеям, потом вольноотпущенникам, потом провинциалам завершился при императоре Каракалле, который «даровав» римское гражданство всем свободным жителям империи, тем самым, упразднил его, превратив из привилегии в повинность. В новейшей истории аналогичное растворение гражданского коллектива и превращение его в лишённую содержания форму началось с ликвидации имущественных цензов, продолжилось предоставлением гражданских прав женщинам и юношеству, и, наконец, завершилось уже форменным глумлением – предоставлением его умственно неполноценным, умалишённым и заключённым в тюрьмы преступникам.

Суммируя, можно сказать, что деклассированный непроизводительный плебс мировой метрополии, обеспеченный хлебом и зрелищами за счёт накопленных ранее богатств, технического прогресса (роста производительных сил) и эксплуатации мировой периферии, стал одним из главных орудий, направляемых мировой транснациональной олигархией на разрушение остатков гражданского общества и национальной государственности. Здесь спрятан ключ к пониманию основного социального противоречия современных западных обществ. Одной стороной противостояния являются остатки гражданского общества, защищающего национальную государственность, правовые отношения, культуру и цивилизацию. В социально-классовом отношении эта сторона представлена, прежде всего, когнитариатом (наёмными работниками умственного труда – IT-специалистами, технологами, инженерами, научными работниками и т.д.) и трудовой интеллигенцией в целом, а также мелким, средним и даже крупным (но не монополистическим) национальным производственным бизнесом, квалифицированными рабочими, фермерами. Второй стороной противостояния выступает альянс финансовой олигархии (банковский и биржевой сектор, транснациональные компании) и деклассированного люмпенства, представленного безработными получателями пособий, мигрантами, асоциальными национальными, расовыми, половыми и прочими меньшинствами, претендующими на подачки за свою неизбывную «дискриминированность», профессиональными «активистами»-грантополучателями («борцы с дискриминацией», феминистки, «антифа», борцы за права животных и т.п.), авангардными псевдохудожниками, устраивающими всевозможные «перформансы», «уличное искусство» и т.п. акции, рассчитанные исключительно на эпатаж и оскорбление общественных представлений о пристойности, т.н. «левыми интеллектуалами» и примыкающей к ним частью гуманитарной и «творческой» «интеллигенции», представителями молодёжных и не только молодёжных контркультур и т.п. сбродом.

Исходя из этого, можно понять суть мутации, которую претерпело на Западе так называемое «левое движение». Если в первой половине XX века т.н. левые (социалисты, коммунисты) представляли интересы, прежде всего, промышленного пролетариата и трудящихся в целом, то во второй половине XX, а, тем более, в начале XXI века ситуация коренным образом изменилась. Риторика осталась почти прежней: современные левые, также как и левые начала прошлого века, позиционируют себя в качестве «защитников всех угнетённых», защитников бедных от богатых, сторонников увеличения налогов на имущих и социальных выплат неимущим. Однако социально-классовое содержание этих лозунгов видоизменилось до неузнаваемости. В классовом капиталистическом обществе начала XX века бедными и угнетёнными были, прежде всего, пролетарии, промышленные рабочие, то есть основные производители материальных благ. Фактически лозунги повышения налогов и увеличения за их счёт социальных функций государства означало ничто иное, как возвращение трудящемуся большинству общества части им же созданной прибавочной стоимости, экспроприированной у него владельцами средств производства, то есть капиталистами. Сегодня же под «угнетёнными», которых защищает западное «левое движение», подразумевается вовсе не производители материальных и нематериальных благ, не труженики, а растущая армия нахлебников, иждивенцев, бездельников и асоциальных элементов. Не трудящееся большинство общества, а совокупность претендующих на особый статус агрессивных меньшинств.

Поэтому глубоко неслучаен кажущийся парадокс: глобальный финансово-экономический кризис, начавшийся в 2008 году и с того времени только усугубляющийся, привёл в большинстве стран Европы не к левому, а к правому повороту, к краху социал-демократических партий и усилению правоцентристов. То есть прежняя формула левых «высокие налоги – высокие социальные расходы» большинством общества оценивается теперь не как возвращение трудящимся части ими произведённой и у них изъятой владельцами производств прибавочной стоимости, а как перераспределение средств от производственного сектора (как предпринимателей, так и рабочих!) – нахлебникам. Если в сытые годы граждане под гнётом «гуманистической» пропаганды ещё худо-бедно готовы были кормить множащуюся ораву паразитов, то экономический кризис всё чётко расставил по своим местам. Фактически поражение левых и победа правых не в момент экономического бума, а, наоборот, в момент кризиса, есть прямой вотум недоверия общества социальным функциям государства. При этом примечательно, что предприниматели (производственная буржуазия – они же, что немаловажно, работодатели!) и рабочие в этом раскладе оказываются на одной стороне – скорее партнёрами, чем антагонистами. Когда налоговые отчисления перераспределяются не в пользу трудящихся, а в пользу иждивенцев, увеличение налогового бремени не только на свои личные доходы (зарплату), но и на доходы предприятия наёмному рабочему оказывается совершенно невыгодно: пользы он от этого не получает никакой, а вред от сокращения рентабельности производства и угрозы сокращения рабочих мест – очевиден. В итоге оба прежде антагонистических класса дружно говорят государственному «собесу» «нет!», поскольку видят в нём не защитника своих классовых интересов или хотя бы посредника, а только кормителя нахлебников, представителя интересов паразитов.

Однако, описанный выбор, характерный для целого ряда стран Западной Европы, возможен лишь тогда, когда всё-таки большинство общества составляют ещё трудящиеся или хотя бы те, кто субъективно соотносит себя с трудящимися. Но самое интересное, что благодаря технологическому прогрессу и повышению производительности труда трудящиеся могут остаться в меньшинстве. То есть в буквальном смысле реализуется русская поговорка «один с сошкой – семеро с ложкой». Такой сценарий весьма выгоден олигархии, так как делает её власть намного более устойчивой. Количество иждивенцев с правом избирательного голоса стремительно растёт и, когда количество профессиональных безработных, представителей асоциальных «дискриминированных» меньшинств, «активистов»-грантососов, деятелей «современного искусства» и прочего паразитического отребья превышает количество экономически и социально самодостаточных граждан, кормящихся собственным трудом, происходит то, что произошло в США. Массы выбирают себе президентом негра и начинают требовать от государства не прекращения кормёжки паразитов за счёт налогов с трудящихся и с бизнеса, а дармовой халявы. Лозунгом демонстраций становится «Дайте нам новый пузырь!».

Что значит «дать новый пузырь»? Это значит дать возможность финансовой олигархии и дальше «делать деньги из воздуха», произвольно создавать по нулевой себестоимости стоимостные эквиваленты всех продуктов человеческого труда, не говоря о природных ресурсах. Ведь сами по себе бумажные или электронные деньги ничего не стоят, поэтому олигархия подкупает люмпенство не из своего кармана. Стоимость имеют реальные товары, которые за эти деньги продаются и покупаются. Монополия треста частных банков под названием ФРС на выпуск необеспеченных этими банками денежных знаков, имеющих статус государственной (а фактически – мировой) валюты, означает принудительный неэквивалентный обмен, замену торговли системой изъятия и распределения производимых жизненных благ. Круг замыкается: финансовая олигархия, захватив монополию на эмиссию не обеспеченных золотом денежных знаков, создала фактически систему безвозмездного (внешне экономического, но на самом деле – внеэкономического) изъятия у производителей продуктов их труда. Эти мошеннически реквизированные продукты распределяются олигархией также внеэкономически и используются для подкупа и прикармливания своей социальной базы – паразитического люмпенства, ничего полезного не производящего, но выступающего в качестве электорального, а при необходимости – и силового ресурса спекулятивной олигархии. В свою очередь люмпенство, получающее дармовые раздачи от олигархии, тоже заинтересовано в укреплении системы изъятия продуктов труда у производителей с помощью эмиссии денежных знаков. Иными словами возник экзотический, но вполне логичный и имеющий исторические аналоги союз сверхбогатых и полунищих паразитов против трудящихся (весьма яркий художественный образ, отражающий данные реалии современного капитализма, представлен в американском фильме «Робот-полицейский 3» 1993 года).

Фактически новый расклад сил (олигархия плюс люмпенство против трудящихся и остатков производственной буржуазии) имеет вполне выраженный характер социально-классового антагонизма. Поэтому сходство и даже сродство принципиальных установок радикальных либералов («фундаменталистов-рыночников») и современных западных «левых», которое было рассмотрено выше, глубоко закономерно. Обе идеологии являются выражением социально-классовых интересов одной и той же стороны противостояния – а именно, альянса финансовой олигархии и люмпенства против трудящихся. Только неолиберализм в большей степени имеет своей целевой аудиторией олигархию и спекулятивно-паразитарную часть т.н. «среднего класса», а левачество обращено, собственно, к люмпенству (безработные получатели пособий, полукриминальные этнические диаспоры и т.п.) и маргинальной люмпен-«интеллигенции» (политические «активисты»-грантополучатели, дегенеративные «левые» псевдохудожники и псевдофилософы). Можно даже сказать больше: современная западная «левая» в спектре от традиционных социал-демократов, ведущих своё происхождение от Второго интернационала, до «новых левых» в духе конца 1960-х и т.н. «зелёных» представляет собой сегодня наиболее радикальное крыло глобалистов – «фундаменталистов-рыночников» (на самом деле – лже-рыночников, т.к. современный рынок, будучи таковым по внешней форме, как уже было отмечено, из механизма эквивалентного обмена превратился в механизм реквизиции и распределения, то есть по существу в антирыночный механизм экономической и политической власти). Поэтому нет ничего удивительного в том, что одним из ключевых лидеров Французской социалистической партии (в союзе с которой во Франции действуют не только «зелёные» и «Левый фронт», но и т.н. «коммунисты» из ФКП) до недавнего времени был директор-распорядитель Международного валютного фонда Доминик Стросс-Кан, что сформированное «Венгерской социалистической партией» правительство Ференца Дьюрчаня показало себя проводником ультралиберальных мер, и что в США наиболее радикальные неолибералы являются выходцами из среды троцкистов.

Социально-классовое значение традиционных консервативных ценностей

Без всякого сомнения, традиционные ценности (духовно-религиозные, национально-культурные, семейные) по своей сути, по своей природе не имеют классового характера. В ряде случаев (как, например, в случае традиционных норм полового поведения, социальной иерархии и др.) они вообще являются культурным оформлением биологически детерминированных алгоритмов поведения и социальных отношений, роднящих человека не только с человекообразными обезьянами, но и со всеми высшими позвоночными. В других случаях (как, например, в случае с религией) они возникают в докапиталистическом или даже доклассовом обществе и сохраняются если не в неизменном, то, по крайней мере, в узнаваемом виде на протяжении смены целого ряда формаций.

Тем не менее, в современном обществе эти же самые ценности, сформированные в совершенно иной социальной реальности, приобретают дополнительное идеологическое значение, становятся выражением интересов одного из противостоящих социально-классовых лагерей.

Как уже было неоднократно нами отмечено, капиталократия основана на виртуализации финансовых знаков, то есть на монопольной возможности создания эквивалентов стоимости по нулевой себестоимости. Это превращает рынок из средства обмена в средство фактически безвозмездного присвоения всей совокупности продуктов человеческого труда и природных богатств эмитентом денежных знаков. Соответственно, сфера власти эмитента виртуальных финансовых единиц принципиально совпадает со сферой материальных и нематериальных объектов, вовлечённых в рыночный обмен и так или иначе оцениваемых в денежном эквиваленте. Это относится не только к материальным вещам, но и к информационным продуктам, знаниям, образам, символам, межличностным и общественным отношениям, знакам социального статуса и престижа, нематериальным активам и т.д. Но именно поэтому любая нерыночная ценность самим фактом своего существования ограничивает сферу действия капиталократии как системы власти. Между тем, традиционные консервативные ценности по своей природе нерыночны. Это и делает их актуальным предметом социально-классовой борьбы.

Мировая финансовая олигархия жизненно заинтересована в распространении своего псевдорыночного контроля на все без исключения сферы бытия. Иными словами – в ликвидации неподконтрольных ей социальных сфер, в ликвидации всего того, что она не может купить за производимые из ничего фетиши – денежные знаки. Поэтому, например, она жизненно заинтересована в обесценивании или коммерциализации религии и вообще духовных практик, в разрушении национально-этнических идентичностей и семьи (основной канал передачи традиционных ценностей и связи между поколениями), в дискредитации не привязанных к уровню потребления знаков социального престижа (учёные и воинские звания, награды и др.), рационального научного знания, культуры мышления, некоммерческого искусства и т.д. И, напротив, любое серьёзное социальное сопротивление механизмам капиталократии может быть кристаллизовано только вокруг ценностей, социальных структур и отношений, не контролируемых посредством привязки к денежному эквиваленту. Наиболее устойчивы и надёжны в этом плане ценности, нормы и отношения, имеющие наибольший потенциал исторической инерции, наиболее укоренённые в сознании и подсознании людей – то есть наиболее консервативные и традиционные. И, действительно, на сегодня все сколько-нибудь значимые антикапиталократические движения, выражающие социально-классовые интересы трудящихся и примыкающей к ним национальной производственной буржуазии, возникают на принципиальной базе традиционализма и консерватизма.

Если отбросить потерявшие смысл ярлыки (типа «левых» и «правых») и подойти к анализу ситуации с позиций социально-классового анализа, то мы увидим, что объективно интересы трудящихся сегодня в Европе выражают, прежде всего, национально-патриотические, традиционалистские, христианские, социально-консервативные партии – такие как «Национальный фронт» во Франции, Национально-демократическая партия Германии, «Истинные финны» в Финляндии, партия «За лучшую Венгрию» (и до некоторой степени более умеренный ныне правящий Фидес – Венгерский гражданский союз), отчасти «Шведские демократы» и некоторые другие. Именно они предлагают не на уровне лозунгов и брэндов, а на уровне практических мер наиболее социальные, а в некоторых случаях даже социалистические программы. Именно они являются наиболее последовательными противниками НАТО, американского империализма и глобализма. Именно они – а вовсе не псевдо-«левые», тесно связанные с наиболее реакционными кругами сверхкрупного банковского капитала – являются естественными союзниками для настоящих коммунистов просоветского, сталинского толка.

Характерен, например, в этой связи опыт Венгрии, где пришедший к власти умеренный национально-консервативный Фидес – Венгерский гражданский союз продемонстрировал политику, на порядок более социально ответственную, чем ранее правившая «Венгерская социалистическая партия». Это, кстати, было отмечено председателем Венгерской коммунистической рабочей партии Дьюла Тюрмером: «За восемь лет правления Венгерской социалистической партии (ВСП) коррупция приобрела такие размеры, что практически сделала невозможным нормальное функционирование государства. <...> ФИДЕС пообещал остановить этот процесс. Являясь правой консервативной партией, он, тем не менее, выдвинул левую программу, приоритетными задачами которой стало то, что волновало всех, а именно: создание 1 миллиона новых рабочих мест в течение 10 лет, снижение инфляции, повышение минимальной зарплаты до уровня, обеспечивающего нормальные условия жизни, и, прежде всего, установление порядка, законности. ФИДЕС удалось убедить большинство избирателей в том, что, будучи правой партией, он будет в состоянии осуществить левую программу. Партия повела себя, как и обещала, энергично взявшись за уборку накопившегося «мусора». <...> Функционирование государства, безусловно, стало более эффективным».

Стоит также обратить внимание на пример Чехии. В то время как в большинстве стран Европы бывшие компартии трансформировались в лево-либеральные и «зелёные» партии, чешские коммунисты сделали диаметрально противоположный выбор. Сохраняя в полной мере коммунистическую идентичность, они твёрдо встали на позиции слияния социально-классовой и национально-освободительной борьбы. Они гармонично соединили борьбу за права трудящихся (именно трудящихся, а не малоимущего паразитарного люмпенства!) с последовательным отстаиванием национальных интересов, антиимпериализмом (антиамериканизмом и антигерманизмом), ярко выраженным славянофильством, социальным консерватизмом. Соответственно, и в качестве союзников чешские коммунисты выбрали себе не «левых» толерантно-европейского склада, а условно «правых» – то есть социал-консерваторов, национал-патриотов, традиционалистов, евроскептиков. Итог говорит сам за себя: в то время как, например, в Голландии реформированные интернационально-демократические «коммунисты» набирают на выборах меньше голосов, чем «Партия защиты животных», чешские коммунисты-патриоты из КПЧМ на последних региональных выборах (октябрь 2012) получили 20, 4% голосов, даже несмотря на действующие в стране крайне жёсткие антикоммунистические законы.

Коммунисты и псевдоконсерватизм «Единой России»

В этой связи может быть задан естественный вопрос: могут ли коммунисты поддержать консервативный курс правящего в России режима Путина и партии «Единая Россия», объявившей консерватизм своей идеологией на ХI Съезде 21 ноября 2009 года?

Исходя из всего, сказанного выше, вроде как напрашивается ответ «да», хотя, конечно и с рядом оговорок и условий. Именно к такому ответу коммунистов пытаются склонить и сами политтехнологи режима, специально запустившие медиапроект под названием «Кургинян». Но для того, чтобы ответить на этот вопрос правильно, необходимо опять-таки преодолеть «магию слов», отвлечься от ярлыков и проанализировать суть явления, а не его внешнюю форму. В чём состоит консерватизм правящего в РФ режима в целом и партии власти в частности? Что именно является для них предметом консервации?

Объектом консервации для правящего режима, прежде всего, являются итоги приватизации, то есть итоги криминального захвата частными лицами продуктов труда поколений русских людей. Параллельно с этим «консервируется» то есть сохраняется и стабилизируется колониально-сырьевое положение России в мировой капиталистической системе. Провозглашение консерватизма официальной идеологией никак не помешало правящему режиму продолжить разрушительные «реформы» армии, науки и системы образования, допустить создание на русской земле базы НАТО, втянуть страну в ВТО, добив, тем самым, остатки отечественной промышленности и сельского хозяйства, принять целый пакет чудовищных по своему деструктивному потенциалу ювенальных законов, разрушающих семью, продолжить политику замещения и вытеснения коренного русского населения мигрантами-инородцами. Таким образом, провозглашая идеологию консерватизма на словах, режим на деле не только не стал отстаивать собственно традиционные духовные, национально-государственные и семейные ценности, но и усилил наступление на них. Кстати говоря, даже полулиберальный мировой «консервативный интернационал» – так называемая «Европейская народная партия» – отказался принять «Единую Россию» даже в качестве наблюдателей, справедливо сочтя её «организацией без внятной политической программы, специально созданной под выборы».

Если в отдельно взятых случаях отдельные представители партии власти всё-таки проявляют инициативы по защите традиционных ценностей, то в этих отдельных случаях мы готовы не только их поддержать, но и идти в этом направлении гораздо дальше и решительнее, нежели они сами. Например, мы, коммунисты, готовы не только поддержать, но и развить инициативы депутата-единоросса В.В. Милонова, направленные на введение административной ответственности за пропаганду гомосексуализма и педофилии, а также на запрет абортов. Мы совместно с другими депутатскими фракциями внесли в Государственную Думу проект закона об уголовном наказании за оскорбление чувств верующих и осквернение святынь. В составе Государственной Думы и региональных законодательных собраний наши депутаты входят в состав межфракционных групп по защите христианских ценностей. В Государственной Думе в рамках такой группы, в которую вошли 20 депутатов, мы сотрудничаем, в том числе, и с единороссами, например, с председателем Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций С.А. Поповым. Кстати, группа создана по инициативе и под руководством депутата именно от КПРФ – Сергея Анатольевича Гаврилова. Таким образом, мы занимаем вполне конструктивную позицию и в вопросе защиты традиционных религиозных, национально-культурных, национально-государственных и семейных ценностей и готовы сотрудничать со всеми заинтересованными политическими силами.

Но, в то же время, мы отдаём себе отчёт в том, что консерватизм «партии власти» и в целом правящего режима не может быть последовательным. Отдельные инициативы отдельных представителей власти не могут изменить её генеральную линию, состоящую во втягивании России в систему глобального капитализма, причём на правах сырьевой колонии. А капитализм (особенно на современной стадии глобализма) с сохранением традиционных ценностей несовместим. В наших же российских условиях он не совместим – что ещё более важно – и просто с национальным выживанием.

Ещё в феврале 2006 года Председатель ЦКРК КПРФ В.С. Никитин в своей статье «Мы выстоим и победим (Об опасностях, грозящих КПРФ, и действиях по защите партии)» предупреждал о том, что партия власти расчищает для себя и своего консерватизма патриотическое поле. В.С. Никитин, в частности, писал: «Предполагается, что власть путём скачка в нужный момент откажется от либерализма и обратится к идеологии, внешне отвечающей традиционным, проверенным веками принципам русской цивилизации. Эту идеологию власть решила назвать консерватизмом». Ключевое слово здесь – «внешне». То есть создаётся внешний пиар-образ консерватизма, а под его покровом продолжается выкачка природных ресурсов, уничтожение обороноспособности, ликвидация продовольственной безопасности, уничтожение системы образования, вытеснение Русских мигрантами, пропаганда разврата в СМИ и насаждение его через школьные программы «полового воспитания», уничтожение семьи посредством ювенальной юстиции и т.д. Одним словом – уничтожение всех традиционных скреп общества.

Мы ни в коем случае не выступаем против консерватизма, но мы не можем не выступить против использования консерватизма в качестве дутой обманки, в качестве прикрытия для планомерного уничтожения наших святынь, нашего образа жизни, основ нашего общества. Именно поэтому мы отвергаем курс правящего режима и являемся его решительными и последовательными противниками. Именно поэтому мы можем сказать, что из всех существующих в России политических партий только КПРФ может предложить реальную программу защиты традиционных, подлинно консервативных ценностей – потому, что только КПРФ предлагает выход за рамки капиталистических отношений, за рамки капиталократии как системы власти, предполагающей ликвидацию всех нерыночных ценностей и категорий.

Эпилог

Нам постоянно навязывают мысль о безальтернативности т.н. «исторического прогресса». О том, что т.н. «современное общество» со всеми его атрибутами «прогрессивнее» общества традиционного и патриархального и «назад пути нет». Против нас всякий раз выдвигают нелепый, в сущности, аргумент: «вы что, хотите повернуть время вспять?». На это мы можем сказать одно: эволюция никогда не идёт по прямой. Случайные мутации возникают постоянно, но только время и естественный отбор могут выбрать из них жизнеспособные. И, кстати, мутации, подхватываемые естественным отбором, составляют ничтожное меньшинство. Потому что очень трудно путём случайного изменения улучшить систему, совершенствовавшуюся в течение большого промежутка времени. Подавляющее большинство мутаций не проходят проверку временем и естественным отбором и исчезают вместе со своими носителями. И на место таких «современных» мутантов опять возвращаются особи старого, консервативного, многократно проверенного генотипа. Но для того, чтобы отделить зёрна от плевел почти всегда требуется время. Это, очевидно, относится к мутациям не только генетическим, но и социальным.

Апологеты «модернизма» подобны наивным людям, увидевшим недавно родившегося пятиногого телёнка. «Смотрите, – говорят они, – Это эволюция. Раньше коровы были четвероногими, а теперь новая корова родилась пятиногой. Значит, будущее за пятиногими коровами! Историю нельзя повернуть вспять!». Но проходит время и оказывается, что никакого будущего за пятиногим телёнком нет. Это просто урод, выродок. «Новое» далеко не всегда «прогрессивнее» «старого», и далеко не за всяким «новым» – будущее. В мире много тупиковых девиаций, временных отклонений от нормы.

Мы смотрим на так называемое «современное общество» – общество позднего капитализма – и что мы видим? Сложная социальная структура, характерная для традиционных обществ, упразднена и редуцирована до примитивной толпо-элитарной модели. Это прогресс? Нет, это деградация. Цветущее этническое многообразие (как расово-биологическое, так и культурное) стремительно исчезает. Это эволюция? Нет, это упрощение системы а, следовательно, снижение её жизнеспособности. Искусство, ещё сравнительно недавно высокоразвитое, стремительно замещается коммерческой шоу-индустрией. Реп и блатной шансон заменил симфонии и распевы, мазня «авангардных художников» – на месте иконописи, безликие блочные новостройки – вместо барокко и классицизма. Это прогресс? Нет, это явная деградация. Об уровне образования не стоит и говорить: и в России, и в Европе, и в США сегодняшнее среднее и высшее образование чудовищно деградировало по сравнению с уровнем 60-х-70-х годов прошлого века. Кризис фундаментальной и прикладной науки пока не столь очевиден, но и он неизбежен в силу как методологического тупика, так и в силу упомянутого разрушения системы образования.

Далее, нам пытаются представить в качестве «необратимого прогресса» эмансипацию женщин, распад сначала расширенной, а затем и нуклеарной семьи, легализацию содомитов и прочих извращенцев. Это прогресс? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять очевидное: если в первом обществе женщины сидят дома и рожают детей, а во втором – занимаются карьерой и пользуются контрацептивами или делают аборты, то неизбежно со временем первое общество размножится, а второе – сократится. Это и происходит. Внутри самой Европы «отсталые» арабы, турки и негры стремительно размножаются, а коренное белое население вымирает. Нетрудно понять, на чьей стороне в данном случае естественный отбор и эволюция.

То же самое относится к этнической консолидации. Атомизированное общество либеральных «свободных индивидуумов» не способно противостоять солидарным этническим кланам, сохраняющим внутри себя в качестве связывающего начала структуры традиционного общества. Расслабленные агностики-постхристиане не могут противопоставить живой мощи Ислама ничего, кроме идиотских карикатур и ещё более идиотских роликов.

По меркам человеческой истории, насчитывающей десятки тысяч лет (а, если считать с возникновения человека как рода, то и миллионы), эпоха капитализма – эпоха отрицания многотысячелетних ценностей и норм социальной организации – длится лишь краткий миг. Она не проверена временем, не прошла испытания естественным отбором. Стремительность происходящих на наших глазах изменений нам пытаются объяснить беспочвенными, если не сказать вздорными «теориями» об «ускорении исторического времени», об экспоненциальном характере эволюции и т.п.

На самом деле это типичная аберрация приближения. Ход истории нам кажется ускоряющимся только из-за преувеличения значения, масштаба и плотности близких к нам по времени событий по сравнению с отдалёнными. Порождённое капиталистическими отношениями антитрадиционное общество подобно тому самому пятиногому телёнку. Нам кажется, будто его рождение открыло целую эпоху, новую страницу скотьего племени, что теперь пятиногие коровы придут на смену четвероногим, а потом дойдёт очередь и до овец, и до поросят. Но вот, драматическая история жизни уродца подходит к концу, и он бесславно издыхает. И нам снова кажется, что произошло событие великого масштаба: исторический шанс не реализовался, патриархальный архаизм четырёхногости возобладал над революционным прорывом пятиногости. Но если посмотреть на всё произошедшее в масштабах вида, то ничего существенного вообще не произошло. Родился уродец – и сдох без каких-либо последствий.