Интервью корреспонденту радиогазеты Слово. 2 страница

Ранний капитализм и на уровне собственно экономической жизни, и на уровне идеологически мотивированной политики начал с разрушения прежде существовавшего сложноорганизованного и высоко дифференцированного сословно-корпоративного общества, того, что в несколько расширенном смысле можно обозначить ведическим понятием варнашрама-дхармы. Несомненный научно-технический прогресс и рост объёмов производства сопровождался при этом столь же несомненным духовным, культурным и социальным регрессом. Культурный регресс выразился в очевидно ускоряющемся упадке искусства, в особенности архитектуры и изобразительных искусств, достигшем к XX веку полной деградации и вырождения (с некоторым отставанием вырождение распространилось также на музыку и литературу). Социальный регресс выразился в резком упрощении, а затем и откровенном распаде социальной структуры, уменьшении социальной специализации и дифференциации, в нарастающей атомизации общества и обезличивании человека, в выходе на историческую сцену феномена толпы.

Порождённая буржуазными революциями идеология отрицания сословных норм и лежащего в основе любого традиционного общества естественного врождённого неравенства людей неизбежно пришла к отрицанию вообще любых естественных идентичностей – национально-этнических, конфессиональных, гражданских и, наконец, половых. Любые идентичности человека, детерминированные природой или социумом, а не произвольным выбором личности, стали восприниматься как «дискриминация» и клеймиться как «фашизм».

Ранний капитализм начал с того, что редуцировал цветущую сложность этнической, политической, сословной и корпоративной структуры прежнего традиционного общества до современных буржуазных наций и их производных – национальных государств и гражданских обществ. Однако дальнейшее развитие капитализма ведёт к гибели и эти структуры. Глобализация как естественный процесс расширения рынков сбыта, сырья и рабочей силы стирает потоками миграции уже и сами буржуазные нации, уничтожает государственные границы и понятие национального суверенитета, заменяя их глобальным сетецентрическим управлением, разлагает структуры гражданского общества и категории права. Точно также редуцировав характерную для традиционного общества расширенную патриархальную семью до нуклеарной, капитализм и её ведёт к разложению и полному уничтожению.

Идеология либерализма, поднявшая на щит лозунг свободы, выступает как последовательная программа «освобождения» индивидуума от всех общественных структур и связей (сословно-корпоративных, гражданских, семейных) и всех идентичностей (конфессиональных, этнических, половых). В конечном счёте, «освобождение» от всех рамок, пределов и границ реального бытия становится «освобождением» и от самого существования и прямым утверждением небытия (представьте дом, освобождённый от стен, или человека, освобождённого от головы). Хуже того, естественные идентичности уничтожаются не просто в силу идеологических требований либерализма, но в силу самого функционирования социально-экономических механизмов капитализма, обезличивающих человека и превращающих его в унифицированную единицу производства и потребления.

Два пути социализма

Капитализм может быть подвергнут отрицанию с двух диаметрально противоположных ценностных позиций: либо с позиции защиты традиционных духовных ценностей и общественных институтов, либо с позиции более радикального их отрицания. С формальной точки зрения в обоих случаях речь идёт об отрицании либеральных принципов абсолютной свободы рынка, буржуазного права и норм буржуазной демократии, однако смысл и цели этого отрицания сущностно противоположны.

В истории социалистических движений оба этих пути имели своё воплощение. Первый путь – путь возрождения на основе обобществлённого производства структур традиционного общества, консервативных моральных и духовных ценностей – персонифицируется в исторической фигуре Иосифа Виссарионовича Сталина. Второй путь – путь радикального отрицания даже тех элементов традиционных ценностей, которые ещё сохранялись в старом «классическом» капитализме – олицетворяется целой толпой всевозможных троцких, свердловых, бухариных, радеков, маркузе, фроммов и прочих. Эти два пути диаметрально противоположны и абсолютно антагонистичны по отношению друг к другу не по средствам достижения цели, а по самим целям. Исходя из этого мы можем понять природу троцкизма не в узком историческом смысле как конкретную политическую секту лично Троцкого, а как обобщающее понятие для всех, самых многообразных социально деструктивных форм левачества, антагонистически враждебных по отношению к сталинизму и Советской общественно-политической системе. Дело здесь вовсе не в сугубо частных расхождениях типа сроков и масштабов коллективизации и индустриализации, и даже не в отношении к политическим лозунгам типа пресловутой перманентной революции, а в фундаментальном отношении к традиционным духовным и моральным ценностям, к традиционным структурам общества.

Троцкисты и их последователи отрицали ценность государства, видели в Советской России лишь вязанку хвороста для раздувания мирового пожара, лишь временное средство для уничтожения других государств. Сталин и его соратники, напротив, открыли Русскому народу путь к возрождению уничтоженной февралистами Империи в национальном, территориальном, геополитическом и военном отношении, подняли на щит лозунг советского патриотизма. Советский Союз стал фактически обновлённой формой существования исторической России, которая при большевиках-сталинцах восстановила не только свою территориальную целостность и национально-государственный суверенитет, но и специфические национальные формы жизненного уклада и внутренней организации.

Троцкисты и их последователи исповедовали идею о форсированном отмирании и даже насильственном уничтожении наций, о всечеловеческом смешении и этническом обезличивании. Сталин, напротив, разработал учение о социалистических нациях и фактически сделал социализм эффективным средством защиты национальной самоидентичности от разлагающего влияния буржуазной глобализации.

Троцкисты и их последователи с озверелой ненавистью относились к религии и Церкви, в особенности к их традиционным, консервативным формам. Сталин пошёл с Церковью на компромисс и создал в советском государстве определённую нишу, в которой Церковь смогла выжить. В годы Великой Отечественной Войны компромисс советского государства и Русской Православной Церкви перерос в сотрудничество и взаимную поддержку. Несложно, аппроксимируя эту тенденцию, предположить, что, если бы намеченная И.В. Сталиным политическая линия не была прервана хрущёвскими реформами, она, в конечном счёте, привела бы к восстановлению симфонии светской и духовной власти, к той или иной форме православного христианского социализма.

Троцкисты и их единомышленники приложили все силы для слома и уничтожения общественных моральных норм, семейных ценностей и самого института семьи как якобы «буржуазных предрассудков». В этой связи можно вспомнить и легализацию педерастии в первые годы Советской власти, и экстремистские указы об «обобществлении жён», и одобряемые правительством марши голых активисток движения «Долой стыд!», и общую пропаганду беспорядочного секса и беспрепятственного удовлетворения полового инстинкта среди комсомольцев и молодых коммунистов. Супружеская верность трактовалась троцкистами как «буржуазный предрассудок», материнство и семья – как пережиток прошлого. Насаждалась мысль об общественном воспитании детей, рождающихся от беспорядочного секса. Были легализованы как в юридическом, так и в моральном смысле аборты (Троцкий, кстати, особо настаивал на этом, говоря современном языком, «репродуктивном праве» женщины). Троцкисты финансово поддерживали и активно насаждали в Советском государстве психоанализ фрейдовского толка как доктрину высвобождения животных инстинктов и разрушения культурных табу, культивировали внедрение психоанализа в систему воспитания подрастающего поколения. Напротив, победа Сталина и его соратников привела к развороту государственной политики в вопросах общественной морали буквально на 180 градусов. Нормой социалистического общества стала половая воздержанность, целомудрие и супружеская верность, и теперь уже беспорядочная половая жизнь стала оцениваться как свидетельство морального перерождения и буржуазных нравов. Педерастия стала уголовным преступлением, аборты были законодательно запрещены, общества нудисток разогнаны. Стал пропагандироваться аскетический трудовой и нравственно чистый образ жизни, во многом близкий к образцам православной морали. Внедрение психоанализа в воспитание детей и подростков прекратилось, а затем и вовсе психоаналитические и педологические учреждения были разгромлены и разогнаны. Вместо прикрываемого революционным бунтарством хамства у молодёжи стало последовательно культивироваться уважение к родителям, к учителям и наставникам, к старшему поколению в целом.

Победа И.В. Сталина привела к ликвидации педологических извращений в сфере образования и воспитания юношества, к ликвидации всевозможных деструктивных «новаторств» и к восстановлению классической традиционной для России классно-урочной школы с уроком как основной формой преподавания, с широким теоретическим образованием по обязательным «предметам», представляющим собой основы наук, с домашними заданиями, с индивидуальными оценками и экзаменами, с высокой дисциплиной и уважением к учителю. В конце концов, в советскую школу вернулись даже такие атрибуты классической гимназии как школьная форма, раздельное обучение для мальчиков и девочек, изучение логики и латыни и т.п.

Постепенно И.В. Сталиным была осуществлена реабилитация русской истории (ликвидирована вульгарно-социологизаторская русофобская и антинаучная «школа Покровского»), научного языкознания (ликвидация антинаучного марровского «нового учения о языке»). Эти тенденции явно отражали возрождение академической науки и отказ от «р-р-революционных» суррогатов, подменяющих науку идеологизированной демагогией, внешне топорно стилизованной под марксизм. Параллельно с этим сталинское руководство всячески способствовало возрождению и в сфере культуры. Литература, музыка, театр решительно очищались от дегенеративных вырожденческих форм, порождённых революционной смутой, и возвращались к классическим образцам.

Параллельно с реабилитацией русской истории и её героев, с реабилитацией самого понятия патриотизма шло возрождение славных традиций Русской армии. С сентября 1935 года в армии были восстановлены воинские звания, а с января 1943 года – погоны, возвращено понятие «офицер», армия переименована из «рабочее-крестьянской красной» в Советскую, было негласно разрешено ношение георгиевских крестов и других наград старой императорской русской армии.

В конце концов, в марте 1945 года И.В. Сталин открыто назвал себя «новым славянофилом», и это не было пустой фразой. Фактически славянофильский проект союза славянских народов был реализован в рамках Социалистического содружества, Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи.

Говоря в целом, можно сказать, что социализм в сталинской версии был средством реставрации России как национального государства, уничтоженного февральской буржуазной революцией и последовавшей за ней смутой. Реставрации национального суверенитета, укреплённого снятием внутренних межклассовых противоречий. Реставрации территориальной целостности и геополитической субъектности. Реставрации традиционных социальных институтов – семьи, школы, армии, отчасти Церкви. Реставрации академической науки и классического реалистического искусства – литературы, живописи, архитектуры, театра. Реставрации традиционных моральных норм – трудолюбия, дисциплины и самодисциплины, полового воздержания, целомудрия, скромности, уважения к старшим. Напротив, социализм в троцкистской версии рассматривался как средство окончательного и полного уничтожения всех «пережитков» старого общества, «не добитых окончательно» буржуазной революцией – начиная от государства, национального суверенитета и самой нации и заканчивая семьёй, моралью, академической наукой и искусством.

Если социализм по-сталински был преодолением февралистской буржуазной смуты и реставрацией в обновлённой форме прежней России, то социализм по-троцкистски был радикальным продолжением февраля, доведением смуты до абсолюта, окончательным уничтожением всех традиционных ценностей и святынь, всего, что составляло историческую Россию. Именно в этом состоит принципиальное различие и фундаментальная противоположность двух политических направлений, называющихся одними и теми же именами социализма и коммунизма.

Либерализм и левачество

Троцкизм в строгом и узком значении этого слова выродился сегодня в совокупность малочисленных политических сект, разделённых непримиримыми спорами по чисто схоластическим, не имеющим отношения к реальной жизни вопросам. Но «неотроцкизм» в широком смысле, то есть антитрадиционалистское, антинациональное и антигосударственное политическое направление, прикрывающееся социалистической или, по меньшей мере, т.н. «левой» риторикой, широко представлен в политическом спектре, особенно на Западе. Здесь мы видим и старых социал-демократов, ведущих свою родословную ещё от второго интернационала, и ревизионистов-еврокоммунистов, и собственно троцкистов в узком смысле слова, и всевозможных «маоистов», «пролетаристов» и т.п., и анархистов в купе с т.н. «антифашистами», и неких абстрактных «левых», и вышедших зачастую из числа отрёкшихся от принадлежности к компартиям «зелёных», и разнообразных наследников «студенческих революций» – «новых левых», ситуационистов, т.н. «фрейдомарксистов», последователей Франкфуртской школы вообще и Маркузе в частности.

Обращает на себя внимание то, насколько эти западные «правильные левые», непримиримые к «советским извращениям социализма» умеют аккумулировать бунтарские, нонконформистские настроения молодёжи и маргинальных слоёв общества и, в то же самое время, встраиваться в существующую политическую систему.

В самом деле, какую программу осуществляют сегодня правящие неолиберальные, «рыночно-фундаменталистские» элиты и каково отношение к этой программе так называемых «правильных» европейских «левых»?

Правящие либералы-фундаменталисты целенаправленно разрушают и разлагают национальное государство как институт, упраздняют национальный суверенитет и заменяют его на систему всемирного сетевого управления, основанного на власти наднациональных политических структур, мировых банков и транснациональных корпораций. Западные левые под более или менее анархистскими лозунгами требуют ускорения и эскалации демонтажа государства, упразднения функций судов и полиции, открытия границ и т.д.

Правящие либеральные элиты поощряют иноэтническую миграцию, выделяют на её осуществление немалые средства, насаждают идеологию мультикультурализма, играя на ими же сформированных комплексах вины белого человека «за колониализм», продвигают идеи «положительной дискриминации» коренного белого населения в пользу чёрных и цветных мигрантов. Они внедряют программы воспитания т.н. «толерантности», тратят огромные деньги на «борьбу с дискриминацией» и на поддержку «национальной культуры» мигрантов – иными словами искусственно препятствуют их ассимиляции, культивируют их инаковость по отношению к коренному населению. Но западные «правильные» левые и здесь со всем революционным бунтарским задором требуют большего. Именно они с остервенением набрасываются с обвинениями в расизме и ксенофобии на всякого, кто позволит себе усомниться в полезности наплыва инородческих нахлебников и о праве коренных народов ограничить приток незваных гостей, превращающих опрятную, чистую и законопослушную Европу в помесь Гарлема и Сомали. Именно леваки, словно спущенная с цепи свора хунвейбинов, без устали преследуют, травят, добиваются снятия с работы и исключения из университетов любого мало-мальски национально и государственно мыслящего гражданина как якобы «фашиста», «расиста» и т.п.

Правящие либеральные фундаменталисты старательно разрушают семью как социальную структуру, обеспечивающую связь поколений и передачу консервативных традиционных норм, сохраняющую нерыночные, плохо поддающиеся контролю связи между людьми, мешающую им формировать идеального потребителя товарных фетишей. Ради этого насаждается и щедро спонсируется феминизм. Ради этого пропагандируются «репродуктивные права» женщин (то есть права на убийство собственных нерождённых детей). Ради этого создано совершенно фантасмагорическое законодательство, приравнивающее брошенный мужчиной на женщину взгляд к сексуальному домогательству и чуть ли ни к изнасилованию. Ради этого создаются и финансируются бредовые «факультеты женских наук» в университетах. Ради этого – ради возможности либеральных человеконенавистников от лица и от имени государства вторгаться в любую подозрительно благочестивую семью – раскручивается в прессе истерия на тему семейного насилия. Ради этого создана чудовищная система «ювенальной юстиции». Западные «левые» и здесь бегут впереди паровоза, пытаясь перещеголять самих либералов в пропаганде женской эмансипации, оголтелого феминизма, «свободы от детей» (child free) как стиля жизни и уничтожения семьи как «патриархального пережитка».

Правящие «рыночники» поощряют неразборчивый блуд и половую разнузданность, насаждают их как хорошо продаваемый товар, вводят принудительные программы сексуального растления в школах и даже детских садах, превращают педерастов и иных половых извращенцев в привилегированную социальную группу, позволяют им «усыновлять» и с самого раннего детства развращать детей. Но леваки и здесь ухитрились опередить либералов и, вооружённые «фрейдомарксистскими» теориями, наследием Франкфуртской школы и достижениями новомодных дегенеративных «философов», встать в первые ряды защитников прав извращенцев и могильщиков прав психически и морально относительно здорового большинства.

В самом деле, между фундаменталистски настроенными неолибералами и западными «левыми» нет никакого существенного мировоззренческого разрыва. И те, и другие являются последовательными глобалистами, врагами «национальной ограниченности» (то есть принципа обособленности и суверенитета наций), антигосударственниками, принципиальными противниками морали и нравственности, особенно в вопросах полового воздержания, целомудрия и супружеской верности, последовательными врагами социальной иерархии и порядка, ярыми гонителями религии, в особенности Христианства, ненавистниками семьи и традиционного семейного воспитания. И либералы, и леваки имеют общую базу исповедуемых принципов – свободы индивидуума от общества и моральных табу, отрицания любой «метафизики», любых устойчивых связей между людьми. Расхождения между европейскими «левыми» и либеральными «правыми» носят сугубо тактический и частный характер. В стратегическом и ценностном смысле они представляют два крыла одного и того же течения. Более того, западные «леваки» представляют собой по существу наиболее радикальное, наиболее оголтелое крыло глобалистов и антитрадиционалистов. Либералы в этом смысле на их фоне выглядят даже прагматичнее и умереннее. Глубоко закономерны случаи, когда горячие по молодости троцкисты, как это было в США, поостыв с возрастом, превращаются в либералов-«рыночников» (название «неоконы» не должно вводить в заблуждение; американские неоконы – это чисто «либерально-рыночное» направление, имеющая к консерватизму не больше отношения, чем отечественная ЛДПР – к демократии). Несколько иными средствами и в иной идеологической упаковке они добиваются принципиально той же самой цели – установления всемирной олигархической диктатуры над обезличенными и расчеловеченными массами.

Да, в сущности, и средства не столь уж отличаются. Достаточно взглянуть на эпоху пресловутой «перестройки» и последовавшей за ней ельцинской вакханалии, чтобы увидеть, насколько мутировавшие в «либералов-рыночников» ревизионисты хрущёвского разлива (т.е. в буквальном смысле неотроцкисты) сохранили преемственность со своими идеологическими, а зачастую и кровными предками – троцкистами 20-х. Здесь и разнузданная, демонстративная, доходящая до пароксизма ненависть к России, к её истории, её достижениям и славе, к её культуре, обычаям и традициям, не говоря уж о самом Русском народе. Здесь и пропаганда половой распущенности, неразборчивого грязного блуда, порнографии, оправдание всевозможных девиаций и извращений. Здесь и целенаправленное разрушение семьи, внедрение программ развращения в школах, легализация абортов, насаждение контрацептивов и бездетности как «современного», «модного» образа жизни. Здесь и попытка оторвать детей от родителей, навязать «общественное» воспитание. В 20-е это осуществлялось через разрушение авторитета родителей в школе, через массовые идеологизированные детско-юношеские организации, сегодня – через органы «социальной опеки», «госпатроната» и систему т.н. «ювенальной юстиции», якобы призванной «защитить» детей от т.н. «домашнего насилия» и произвола собственных родителей. Здесь и разрушение нормальной системы среднего и высшего образования, замена научных дисциплин (предметов) всевозможными «учебными модулями» и «навыками», подмена содержательных экзаменов – ЕГЭшным тестированием в духе пресловутой педологии, а уроков с присущей им строгой дисциплиной – некими аморфными «занятиями». Здесь и последовательное, целенаправленное насаждение культа необразованного хама и уничтожение духовного и морального авторитета биосоциальной элиты общества – учёных, конструкторов, учителей, врачей, офицеров – всех тех, кто в нормальной социальной структуре выполняет функции, так или иначе аналогичные функциям двух высших варн индийской кастовой системы. Здесь и вытеснение подлинного искусства во всех его сферах (изобразительных искусствах, пластике, архитектуре, литературе, музыке, театре и т.д.) дегенеративными, непристойными, бессмысленными и не имеющими никакой художественной ценности «авангардными» суррогатами, претендующими на оригинальность и «элитарность». Как справедливо заметил по этому поводу один известный политический деятель, «Люди прямо стали бояться того, что эти полумошенники-полудураки упрекнут их в непонимании искусства. Как будто в самом деле отказаться понимать продукцию дегенератов и наглых обманщиков может быть зазорным для честного человека. Эти, с позволения сказать, новаторы имели в своем распоряжении очень простое средство для доказательства, насколько " велики" их творения. Все совершенно непонятное и просто сумасшедшее в их произведениях они рекламировали перед изумленным человечеством как продукт " внутренних переживаний". Этим дешевым способом господа эти избавляли себя от всякой критики». Здесь, наконец, и широкая государственная поддержка фрейдовского психоанализа и прочих псевдонаучных и полуоккультных теорий и практик, призванных подорвать авторитет общественной морали и официально реабилитировать, высвободить и реализовать все скотские животные влечения, какие только есть в подвалах человеческого подсознания, которые в нормальном состоянии скованы религиозными духовными принципами, человеческой культурой и требованиями общества.

Впрочем, раскрытие генетического родства между «рыночно»-фундаменталистским либерализмом и антитрадиционистским левачеством было бы поверхностным и не вполне серьёзным, если бы мы остановились только на «надстройке» (идеологии, ценностных идеалах, нравственной ориентации, социальных практиках) и не проанализировали бы «фундамент», то есть социально-классовую природу этих явлений.

Финансовая олигархия и люмпенство

Классическим для марксизма является представление, согласно которому основное социальное противоречие при капитализме пролегает между промышленной буржуазией и промышленным пролетариатом. Согласно этому представлению суть дела состоит в том, что владельцы средств производства покупают рабочую силу по цене, близкой к цене её простого физического воспроизводства, и присваивают себе практически всю создаваемую рабочими прибавочную стоимость, вкладывая её в расширение производства, то есть в увеличение и повышение производительности средств производства, позволяющих ещё более эксплуатировать труд и т.д. Это представление, несомненно, служило адекватной моделью современного классикам марксизма капиталистического общества, но прошедшие полтора века существенно изменили реальность.

Во-первых, уже во времена самих классиков возникла тенденция выноса эксплуатации в колонии и, соответственно, начала «прикармливания» буржуазией рабочих метрополии. Эту тенденцию отмечали ещё сами Карл Маркс и Фридрих Энгельс. В дальнейшем она лишь развивалась. В итоге ни в одной стране развитого капитализма не произошло ничего напоминающего социалистические революции. Между классом капиталистов и рабочим классом возникла система компромиссов, сгладивших антагонизм классовой борьбы и переведших её в относительно мирное русло.

Во-вторых, помимо вынесения эксплуатации вовне (на колониальную и неоколониальную периферию) смягчению классовой эксплуатации способствовала постепенная механизация, а затем и автоматизация труда, позволяющая переложить определённый объём эксплуатации с людей на механизмы.

В-третьих, свою роль сыграл фактор социалистической революции в России, напугавшей западных капиталистов и вынудившей их под угрозой социалистической альтернативы искусственно придать капитализму гуманистические черты «общества всеобщего изобилия».

В-четвёртых, охват капиталистической системой всего земного шара и невозможность дальнейшего расширения породили жесточайший дефицит рынков сбыта, что заставило капиталистические государства начать заботиться о покупательной способности трудящихся, перераспределяя в их пользу часть прибавочной стоимости, отбираемой у предпринимателей в форме всё более высоких налогов (кейнсианская модель капитализма).

В-пятых, естественная и неизбежная концентрация капитала, а вместе с ним и политической власти, вкупе с объективным неразрешимым противоречием между императивом к безграничному росту капитала и ограниченностью физической базы (природных ресурсов, рынков потребления и рабочей силы и др.) привели к отказу от золотого эквивалента, к виртуализации финансов и к узурпации узким кругом мировой олигархии монопольного права на производство эквивалентов стоимости по нулевой себестоимости. Это кардинальным образом переформатировало всю экономическую, политическую и социальную систему, совершенно изменив расстановку сил, полюса антагонизмов и саму природу рынка, превратившегося из системы относительно эквивалентного обмена в систему произвольного присвоения и распределения.

В-шестых, вынос производства за пределы мировой метрополии в страны с дешёвой рабочей силой вкупе с механизацией и автоматизацией оставшегося в метрополии труда привели к распаду рабочего класса и к его превращению в постоянно уменьшающуюся и относительно неплохо обеспеченную социальную прослойку. Основной объём труда, соответственно, «перетёк» из сферы материального промышленного производства в сферу производства информационных знаков и виртуальных образов, а также в сферу услуг. Это кардинально изменило всю социальную структуру. Одним из последствий стало «рассыпание» организованных и синхронизированных самим характером труда армий трудящихся, их атомизация, кризис массовых партий. Другим следствием деиндустриализации Запада стало разрушение прежней, необходимой именно для индустриального производства, системы массового образования. В результате резко упал уровень культуры и самосознания масс.

В-седьмых, имманентный для капитализма процесс концентрации капитала и поглощения крупным капиталом мелкого закономерно привёл к распаду самого класса капиталистов, к его превращению из широкой социальной базы буржуазного гражданского общества в крайне узкую и замкнутую группу олигархических семейств, зачастую (хотя и не всегда) утративших связь как с непосредственным производством реальных вещественных и информационных продуктов, так и с национально-государственными субъектами.

В-восьмых, естественный для капитализма процесс укрупнения и слияния рынков сбыта вкупе с концентрацией капитала привёл к формированию на месте множества национальных буржуазий сначала небольшого числа империалистических олигархий, а затем – единой общемировой олигархии. С её стороны возник устойчивый и более чем платёжеспособный спрос на разрушение и снятие национально-государственных границ, упразднение национальных суверенитетов и связанных с ними буржуазно-демократических институтов, размывание самих наций и превращение человечества в обезличенную смешанную массу, полностью управляемую через механизмы виртуализованного псевдорынка. Функции государств всё более перехватываются экстерриториальными центрами силы – международными надгосударственными органами и транснациональными корпорациями.

В-девятых, резко увеличился масштаб и сила воздействия средств массовой информации. Формируемый ими в массовом сознании образ реальности стал превосходить по своему значению образ реальности, формируемый непосредственными ощущениями. Параллельно с этим совершенствовались различные методы воздействия на индивидуальное и массовое сознание, техники внушения, программирования и манипуляции.

Всё это в совокупности привело к формированию совершенно новой социальной реальности, в которой прежние классовые противоречия уже не играют ведущей роли и вытеснены принципиально новыми отношениями и новыми социальными противоречиями. Впрочем, всё новое – это хорошо забытое старое, и новейшие тенденции глобального мирового капитализма имеют прямые аналогии с тенденциями античного мира в фазе его упадка. Саморазрушение буржуазной демократии, национального государства и связанных с ними институтов происходит по тому же в сущности пути, по которому разрушалась римская республиканская государственность. Монополизация капитала, разорение мелких и средних собственников привели к разрушению социальной базы гражданского общества. На его месте сформировалась социальная структура, состоящая из узкой сверхбогатой олигархии и массы люмпенства. При этом люмпенство – экономически, а, следовательно, и политически, несамодостаточное, иждивенческое – не является социально-классовым противником олигархии. Более того, именно оно – будучи прикормлено хлебом и зрелищами – становится орудием в руках олигархии, её социальной базой. Возникает система, аналогичная поздним формам римской клиентелы, когда прикормленный хозяевами плебс, неспособный к экономической и политической субъектности, выхолащивает формальные демократические процедуры, продавая свои голоса патронам за материальные подачки и покровительство.