Самоутверждение

Этот новый целенаправленный процесс включал в себя три связанных между собой вида деятельности: 1) разрывание бумаги на длинные полоски; 2) раскрашивание и 3) создание разграничительных сооружений. Каждый из них возникал сам по себе, но впоследствии объединялся с другими, как, например, в случае, когда Лори сначала раскрашивала лист бумаги, затем разрывала его на длинные полоски, которые потом использовала для построения границы, отделявшей ее собственный мир от всего остального пространства. Из истории ее болезни мы знаем, что когда-то давно она уже занималась раскрашиванием и любила рвать вещи на мелкие клочки. Но теперь оба эти занятия имели совершенно иную природу.

Увлечение каждым из этих видов деятельности началось с особого события в жизни девочки. Лори начала раскрашивать после того, как стала использовать смывающиеся краски, причем в первый раз в качестве такой краски выступала ее собственная слюна. Любой сформировавшийся вид деятельности должен немедленно приобрести личностный характер. Она могла рисовать, только используя часть своего тела (слюну) для смачивания бумаги. Ее чувство Я значительно обострялось, если в созидательном процессе принимало непосредственное участие ее же тело, независимо от того, что послужило строительным материалом — фекалии или краски. Если в деле участвовала ее слюна, то это еще больше усиливало у нее ощущение причастности к содеянному. Только после того, как она испытала чувство собственности по отношению к этим рисункам, к арсеналу используемых ею средств добавились цветные мелки.

По-видимому, первые шаги к господству над внешним миром начинаются с того, что тело (физическое Я) стремится заключить этот мир внутри себя, манипулируя им или модифицируя его. Размазывание слюны или фекалий, а также рисование ими означает использование того, что появилось из тела, с целью видоизменения мира, который, таким образом, становится нашим творением, а, следовательно — нашей собственностью.

Личностно детерминированное положение тела, его слияние с элементами внешнего мира — все это закладывает фундамент для понимания одной важной вещи: что этот мир, хотя и не принадлежит нам, но дает нам шанс попытаться изменить его в соответствии с нашими желаниями настолько, чтобы сделать его своим. Только поняв это, мы сможем перестать воспринимать мир как нечто чужеродное. Все дело в том, что таким образом мы приобретаем опыт, свидетельствующий, что наше тело (а впоследствии и мозг) может создать в этом мире что-то новое. Если это так, то теперь мир несет на себе отпечаток нашей воли и становится нашим, так как именно мы его создаем.

Наиболее выдающимся элементом поведения Лори было разрывание бумаги. Двигаясь по спирали от внешнего края к центру листа, она превращала обычный лист бумаги размером 8 на 11 дюймов в длинную полоску — и все это она проделывала, ни разу не взглянув на бумагу. Она ухитрялась сделать из листа полоску длинной не менее 18 футов, ни на минуту не отрываясь взглядом от потолка. Затем при помощи полосок собственного изготовления она прокладывала границу между своим миром (она сама, то, что она сделала, и что ей принадлежало) и всем остальным.

Все началось в один прекрасный день, когда Лори как раз испражнилась и снова взялась за разрешение проблемы, как могло случиться, что объект, ранее бывший частью ее самой, вдруг превратился в элемент не-Я. Затем, оставив это занятие, она взяла одну из своих игрушек и привязала ее к веревочке от воздушного шарика. Затем она привязала к этой конструкции еще несколько элементов и, наконец, связала их всех вместе веревками от других игрушек.

Тот факт, что ее первая веревка была присоединена к воздушному шарику, по всей видимости, имеет немаловажное значение. Для таких детей мяч или шар часто символизируют материнскую грудь. Шарик дразнит ребенка, паря над его головой и олицетворяя собой грудь, которая остается для таких детей, постоянно пребывающих в состоянии жестокой фрустрации, манящей, но недосягаемой.

Что касается привлечения игрушки на веревочке, то это, несомненно, имеет некоторое отношение к манипулированию фекалиями, поскольку именно эту игрушку — тележку с кубиками — она использовала, когда впервые начала одновременно играть с игрушками и фекалиями. По-видимому, таким образом она связывала воедино все, что не хотела потерять: грудь и содержимое собственного тела.

Вероятно, связывая шарик и игрушки, она хотела быть уверена, что все эти предметы, составлявшие ее собственность, — принадлежащая ей крупица этого мира — не утечет в канализацию и не улетит в небеса (также как с ее уходом в себя исчезла материнская грудь). Видимо, грудь и есть первая «собственность» ребенка. Но для Лори она казалась такой же недосягаемой, как жизнь, наполненная эмоциональными переживаниями. Поэтому она, вероятно, решила, что не должна допустить утраты шарика, олицетворявшего для нее грудь. Но не исключено, что она также хотела показать, насколько все эти объекты связаны для нее с самым первым — с материнской грудью.

В конце концов, ее перестала устраивать процедура связывания вместе всех принадлежавших ей предметов, поскольку веревка не обеспечивала ей достаточной уверенности в незыблемости обладания ими. Поэтому однажды, совершив акт дефекации и с увлечением поиграв испражнениями, Лори разорвала лист бумаги, превратив его в длинную полоску путем манипуляций, суть которых я уже описывал. Разрывание листа по спирали было очень важным элементом деятельности Лори, доказательством чему служит тот факт, что она никогда не разрезала бумагу таким образом. К тому времени она уже очень уверенно обращалась с ножницами. Тем не менее, с их помощью она просто отрезала от листа кусочек за кусочком, которые, затем беспрепятственно падали на пол. Чаще всего они имели треугольную форму.

Первым целевым предназначением самостоятельно изготовленной бумажной полоски стало связывание вместе самых дорогих для нее вещей. С ее помощью Лори привязала коляску к своей кровати. После этого она провела границу, отделившую ее внутренний мир от всего остального пространства. Внутри образовавшейся зоны оказалась сама Лори и все ее любимые предметы; ни детям, ни взрослым не позволялось пересекать этот рубеж. Но собственный мир был настолько хрупким, что любое вторжение грозило полностью его разрушить, а потому представляло опасность для независимости ее существования.

Через несколько дней разрывание бумаги и создание границ собственного мира стало вполне самостоятельным занятием, оно приобрело такую же независимость от дефекации, как связывание веревочек. С этого момента Лори ежедневно и даже ежечасно трудилась над разрыванием листов бумаги на длинные полоски, демонстрируя при этом колоссальную работоспособность и завидную производительность труда. Она использовала их для создания новых границ, каждый раз прокладываемых таким образом, чтобы сама Лори неизменно оказывалась внутри образовавшейся зоны.

Спустя некоторое время она стала предварительно раскрашивать лист, усиливая тем самым ощущение принадлежности бумажных границ своему создателю. Она с энтузиазмом бралась за эту деятельность, обычно активно галлюцинируя при этом. Она могла, например, рисовать в течение часа с четвертью, не отвлекаясь, и не демонстрируя ни малейших признаков усталости.

Через какое-то время процессы разрывания бумаги, создания границ и рисования мелками отделились друг от друга, продолжая, тем не менее, оставаться параллельными видами деятельности. Каждый из них обрел собственную значимость и впоследствии развивался по самостоятельному пути. Рассматривая их по отдельности, мы лишь хотели, чтобы у вас сложилось о них максимально четкое представление. Но при этом не следует забывать, что непрерывное совершенствование каждого из них — это проявление единого внутреннего процесса развития: попытки Лори преодолеть внутреннее давление получили символическое воплощение в действиях, призванных помочь ей справиться со значимыми для нее аспектами внешнего мира. То же самое мы встречаем и в психоаналитической теории: Эго начинает развиваться с возникновением противостояния двух его функций — преодолеть внутреннее давление и справиться с внешней реальностью.

Первый же новый элемент, обогативший процедуру разрывания бумаги, пролил некоторый свет на то, почему Лори казалась себе существом совершенно бесполезным для нашего мира: центр был не для нее. Лори как будто случайно стала отрывать и выбрасывать конец бумажной полоски; часть, ранее находившуюся в самом центре листа. Но поскольку это повторялось от раза к разу, то ни о какой случайности речи не шло. Впоследствии она начала намеренно выбрасывать эту часть с выражением явного отвращения на лице. Конечная стадия развития этого аспекта была ознаменована формированием следующей последовательности действий: сначала девочка вырывала центральную часть листа, при этом гримаса отвращения ни на секунду не покидала ее лица, выбрасывала ее и только потом принималась рвать бумагу, начиная от края, и двигаясь к опустевшему центру. Мы были поражены, увидев, насколько умело, практически без усилия, она вырывала самый центр листа, а затем, двигаясь по спирали, неизменно попадала в это отверстие.

На этом этапе она перестала довольствоваться простой белой бумагой и начала превращать ее в свою собственную символическую вселенную, предварительно раскрасив ее цветными мелками. Поначалу Лори красила обе стороны листа в один и тот же черный цвет, хотя в ее распоряжении была полная палитра всевозможных цветов и оттенков, и она неоднократно наблюдала, что другие дети используют в своих рисунках полный цветовой спектр (рис. 1 и 2).

Рис. 1. Лист бумаги величиной 9 на 11 дюймов, который Лори покрасила в черный цвет, затем вырвала середину, а оставшуюся часть превратила в длинную бумажную полоску. Мы свернули ее, вернув первоначальную конфигурацию для того, чтобы показать, что сделала Лори с листом бумаги.

Рис. 2. Та же самая бумажная полоска в развернутом положении. Над ее правой частью мы положили измерительную линейку, чтобы продемонстрировать, что ее длина составляет около 20 футов. В центре располагается другая полоска, которой мы вернули первоначальную форму.

Следующим шагом вперед явилось раскрашивание бумаги в близкие к черному цвета, не прибегая при этом к использованию черных мелков, а лишь за счет накладывания на лист многочисленных цветных слоев. Для этого она тщательно выбирала мелки из числа лежавших перед ней в коробке, которые на данном этапе приобрели для нее немалое значение. В результате лист, как и раньше, окрашивался в черный или очень темный серый цвет.

Вероятно, для того, чтобы сделать этот лист целиком и полностью своим, Лори приходилось красить его в «телесный» цвет — темный цвет фекалий, которые она первыми осознала как свою безраздельную собственность и которые, уже будучи ее собственностью, все-таки существовали во внешнем мире. Смешивание различных цветов, в результате практически всегда заканчивавшееся получением черного, возможно, символизировало многоцветие пищи, которая, проходя через организм, так или иначе превращается в черные испражнения. Но все это лишь наши домыслы, поскольку никто, кроме самой Лори, никогда не сможет объяснить, что же на самом деле означали ее действия.

Но однажды, покрасив одну сторону листа в черный цвет, она решила оставить другую сторону светло-серой. Через некоторое время она стала довольствоваться светло-серым оттенком обеих сторон, и, наконец, начала разукрашивать бумагу в яркие оттенки красного, зеленого, фиолетового и любых других цветов, прежде чем разорвать ее. Ее жизнь приобрела красочность.

Укусить воспитательницу за палец, исследовать собственные фекалии — все эти действия осуществлялись чисто автоматически, равно как и мастурбирование, и размазывание экскрементов по поверхности своего тела. Все эти действия, неразрывно связанные с телом, имеют самое прямое отношение к сенсорным ощущениям. Разрывание бумаги на полоски и создание из них границы между Я и не-Я — эти первые целенаправленные и исключительно важные для Лори манипуляции, безусловно, носили символический характер. Этот вид деятельности не мог сформироваться на основании чужого примера. Его просто не было. Все это было ее собственным изобретением; она научилась этому для того, чтобы, используя подручные материалы, противостоять внутреннему давлению. Никто из нас и ни один из детей ни словом, ни жестом не мог подтолкнуть ее к этому поведению в отличие, скажем, от случая с мастурбацией или игры с фекалиями. В нашей школе никто никогда ничего подобного не делал — ни ребенок, ни взрослый.

Но хотя она прибегла к уникальным, не имевшим аналогов методам, цели, которых она стремилась таким образом достигнуть, особенной новизной не отличались. В школе было несколько детей, у которых отчетливо прослеживалось стремление к установлению границ. Те из них, у кого уже наметился некоторый прогресс, использовали для этого такие материалы как бумажные цепочки или полоски. Другим же оставалось только собственное тело, причем наиболее часто в ход шла идиосинкразическая походка. Один мальчик, например, передвигался исключительно при помощи шарканья. Он делал очень маленькие шаги, перенося ногу таким образом, чтобы ни на секунду не терять контакт с полом. Осмотрев его обувь, мы не нашли никаких потертостей ни на пятках, ни на носках, темные пятна виднелись только на подошвах.

Поддержание неразрывного контакта с поверхностью явилось важным подготовительным мероприятием, предваряющим поведение, связанное с созданием границ. Эту же тенденцию можно было заметить в его любимой манере передвигаться по лестнице. Он ставил одну ногу на ступеньку, затем поднимал туда же вторую ногу, и только после этого делал следующий шаг первой ногой. Воспитательнице понадобилось немало времени и еще больше терпения, чтобы в результате бесконечных объяснений он, наконец, «научился» или, вернее сказать, отважился подниматься (или спускаться) более естественным способом — каждый раз ставя очередную ногу на очередную ступеньку. Но так он передвигался только в присутствии человека, пользовавшегося его доверием. Наедине с собой он еще долгие годы оставался приверженцем своего старого верного способа.

«Ограничивающее поведение» этого ребенка предполагало также хождение (вернее, шарканье) от стены к стене по окружности любого частично замкнутого пространства, будь то спальня, гимнастический зал или площадка для игр. Когда ему разрешали погулять на улице, он ходил только вдоль обочины по тротуару, причем настолько близко, чтобы иметь возможность дотрагиваться до припаркованных машин. Таким образом он избегал тротуаров, не имевших вертикальных границ. Когда в возрасте семи лет он поступил к нам в школу, он перемещался с места на место только в том случае, если в пределах его досягаемости была вертикальная поверхность. Тот факт, что со временем он осмелел настолько, что смог ходить по краю тротуара, свидетельствует о существенном снижении у него тревоги, связанной с хождением.