Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Медленное оттаивание






 

И все-таки Лори постепенно оттаивала, если так можно выразиться, медленно отходила, или, по крайней мере, этот процесс затрагивал отдельные части ее тела. На протяжении лет, проведенных ею в состоянии полной оторванности от мира, даже самые автономные из ее органов функционировали вполне исправно. Вернее сказать, их кажущееся бездействие полностью соответствовало ее почти прекратившейся активности. Это относилось и к выделительным функциям организма.

Мы уже говорили, что перистальтика кишечника у Лори была очень замедленной и что процесс дефекации у нее приходилось искусственно стимулировать. Но мы отказались от этого. Вот почему в течение первого месяца пребывания у нас она испражнялась примерно раз в девять дней, а ее стул имел камнеобразный вид. За месяц частота испражнений несколько увеличилась: раз в восемь, семь, шесть дней, а потом и чаще. Затем на протяжении двух месяцев процесс дефекации происходил два-три раза в неделю, а спустя полгода это стало почти ежедневным. Параллельно с этим ее стул, поначалу напоминавший мраморные шарики, через несколько месяцев стал мягче, а к концу ее жизни у нас достиг нормальной консистенции.

Все большая самостоятельность, которую Лори проявляла в еде и реализации выделительной функции, по всей видимости, была результатом того, что мы всячески подталкивали ее действовать так, как ей хочется, предоставляя ей самой пользоваться собственной свободой. Мы не сажали ее на горшок по несколько раз в день, как это делали дома ее родители. Мы призывали ее испражняться там, где она почувствовала позывы к дефекации: в кровати, на стуле, на коленях у воспитательницы или просто стоя.

Лори до такой степени не осознавала происходящее внутри ее тела, что в первые месяцы не демонстрировала ни единого признака, по которому можно было бы догадаться о протекании процесса дефекации. Нередко нам случалось узнавать об этом только после того, как фекалии выпадали из ее трусиков. На третий месяц ее пребывания у нас она все еще не проявляла никаких внешних реакций, свидетельствующих о прохождении процесса дефекации, но немного позже начинала извиваться таким образом, чтобы фекалии выпали из ее белья на пол. Осознание произошедшего с ней сначала воплотилось в реакцию на нечто инородное, а не на процесс, происходивший в ее теле. Следующий этап развития, начавшийся с четвертого месяца ее пребывания у нас, ознаменовался тем, что, время от времени, хотя и не каждый раз, почувствовав фекалии, соприкасающиеся с ее телом, она стала вытаскивать их руками. Примерно в это же время, после перерыва в два с половиной года, она возобновила игры с кубиками.

Научившись извлекать фекалии из трусиков, Лори обрела некоторую свободу обращения с ними, хотя эта свобода не распространялась на все выделения ее тела. Как нам кажется, это обусловлено тем, что в ее мимике и пантомимике все еще нельзя было уловить ни малейшего признака, который свидетельствовал бы об осознании происходящего. У девочки не прослеживалось никаких реакций, так или иначе связанных с перистальтикой кишечника; а вот к манипулированию фекалиями она, тем не менее, проявляла пусть незначительный, но все же интерес. А потом началось самое интересное.

Однажды после испражнения шарики, составлявшие ее фекальные массы, оказались рядом с построенной ею башней. Она схватила их, сжала в руке, а потом бросила, точно так же, как обычно делала с кубиками. Она повторила это действие много раз. После этого случая игра несколько усложнилась. Сначала Лори складывала что-нибудь из кубиков, потом разбирала свое творение, а потом испражнялась. Затем она брала рукой кусочки фекалий и бросала их, потом брала кубики и кидала их. Проделав все это, она снова возвращалась к кубикам, складывая из них единое архитектурное сооружение.

Мы были крайне поражены, когда, спустя четыре дня, проведенных в игре с кубиками и фекалиями, Лори стала испражняться и мочиться в одно и то же время. Прежде эти выделительные функции осуществлялись отдельно друг от друга. (Несколько позже мы отдельно рассмотрим сознательное обнаружение или внешнее проявление осознания именно процесса мочеиспускания, хотя он происходил одновременно с дефекацией.)

Еще большее значение имеет тот факт, что после разрушения построенной из кубиков башни Лори демонстрировала определенные признаки, недвусмысленно свидетельствовавшие о происходящем. По выражению лица и положению тела можно было безошибочно определить, что именно сейчас у девочки идет процесс дефекации. Но, помимо прочего, на ее лице и в положении тела явственно читалось, насколько непривычными и всепоглощающими казались ей эти ощущения. И это было после того, как на протяжении всей жизни ее пищеварительная система хоть как-то, но функционировала. После этого, испражнившись, она снова вынимала из трусиков фекалии и играла с ними.

Шаг за шагом Лори прогрессировала — от «полного неведения» о присутствии в ее жизни процесса дефекации к осознанию наличия в ее трусиках чего-то инородного, для избавления от которого ей приходилось совершать определенные движения туловищем; к удалению фекалий рукой; к обращению с ними так же, как с кубиками и, наконец, к демонстрации осознания самого процесса испражнения. Разумеется, успешное следование в этом направлении говорит о развитии у девочки осознания физиологических функций.

Возможно также, что параллельно с этим у Лори наметился прогресс в отношении частоты стула. По мере того, как она училась лучше управлять своим телом (испражняться несколько чаще), ее чувствительность повышалась (куски фекальных масс, которыми она манипулировала). А по мере роста способностей и чувствительности она узнавала все больше: она стала осознавать процесс дефекации.

Последовательность действий, включающая построение башни из кубиков, разрушение этой башни и дефекации, говорит также о следующем: решение проблемы иметь больше (башня, фекалии внутри тела) и меньше (разрушенная башня, выделение фекалий) плюс убежденность, что на самом деле она ничего не потеряла (фекалии в руках, заново восстанавливаемая башня).

Но тут есть кое-что еще: Лори получила возможность одновременно управлять собственным телом (напряжение, вызывающее дефекацию) и создавать что-то новое во внешнем мире (строить башню из кубиков). Незадолго до того, как младенец начинает осознавать процесс поглощения пищи, он приходит к «пониманию» выделительных функций, и поэтому, восстанавливая утраченные способности действовать и понимать, Лори в первую очередь возобновила активность, направленную на поглощение еды, а уже потом — деятельность в других областях (дефекация, игра в кубики).

Не исключено, что связь между игрой в кубики и манипуляцией с фекалиями имеет дополнительное значение. Она знала, что кубики даем ей мы, а фекалии — нет. Вероятно, взаимодействие с ними помогало ей отчетливо понять, что экскременты — это не что иное, как продукт деятельности ее организма, а самое главное — что она создала осязаемый, материальный предмет. Тот, кто это сделал, — несомненно человек. А вместе с этим к ней пришло первое неустойчивое и еще не вполне сформировавшееся чувство обладания собственным Я, бытия человеком.

Вполне возможно, что с этого момента Лори начала активно развиваться и в других направлениях, связанных с решением вопросов, что такое я, и чем я отличаюсь от окружающего мира. Манипулируя фекальными массами, а затем бросая их, она совершала с ними те же самые действия, что и с кубиками, постигая, как ей казалось, тем самым проблему, каким образом то, что ранее было частью ее самой, внезапно стало инородным. Кроме того, к стоявшему перед ней вопросу «Неужели это действительно сделала я?» добавился еще один: «Может ли что-то, бывшее ранее частью меня, стать таким же инородным телом, как, например, деревянные кубики?» Решить эту проблему для Лори было намного сложнее, чем для любого нормального ребенка.

Но увеличение частоты стула и изменение его консистенции стало возможным только после обретения ею активности, независимости и осознания выделительных процессов. С наступлением этих изменений Лори стала смелее и активнее манипулировать фекальными массами, размазывая их по телу и рукам.

К этому времени Лори стала совершать попытки удалять фекалии с различных частей тела: ног, рук, кистей, отовсюду, куда они попадали. Вероятно, она старалась узнать, из какой именно части ее тела появляются экскременты, к какой из частей тела они принадлежат, откуда появляются, и как мы отнесемся к тому, как она с ними обращается.

Поразительно, но параллельно с этим у Лори происходил процесс осознания функции мочеиспускания. В истории болезни Лори записано, что она никогда не утрачивала навыки контроля за мочеиспусканием. Когда она поступила к нам, мы не стали сажать ее на горшок по несколько раз в день, как это делали дома. Тем не менее, на второй день ее пребывания в школе у нее выработался строгий график мочеиспускания дважды в день. Но у нас создалось впечатление, что психологическое переживание этого процесса было для девочки столь же незнакомым, как и в случае с дефекацией. Едва ли возможно, чтобы действие, требующее необходимости войти в туалетную комнату, спустить трусики, помочиться, выйти из туалета оставалось неосознанным так долго. Но другого объяснения столь запоздалому осознанию процесса мочеиспускания у нас нет.

Так или иначе, Лори мочилась два раза в день: первый раз утром, а второй — перед сном, как будто принуждая себя, поскольку мы ни разу не видели, чтобы она отклонилась от этого графика. Но как только она стала интересоваться, откуда берутся ее фекалии, она сразу же начала мочиться чаще. Еще некоторое время она осуществляла свой ритуал по два раза в день, но помимо этого она стала мочиться в трусики, просто сидя на стуле. Причем, судя по всему, она не осознавала этот процесс, точно так же, как и процесс дефекации.

Чуть позже, с обретением некоторой свободы в обращении с фекалиями, она стала мочиться не только сидя, но и стоя, и вообще находясь в любом положении. А затем наступил момент, когда стало совершенно очевидно, что она чувствует процесс мочеиспускания, о чем можно было судить по тому удивлению и тревоге, с которыми она реагировала на происходящее. Казалось, ей нравится ощущать, что мочится именно она, поскольку это было еще один опыт созидания. Но это ощущение настолько всецело овладевало ею, что создавалось впечатление, будто оно наполняет ее всю, не оставляя ни малейшего пространства. Все ее тело становилось мягким и безвольным, утрачивая даже тот крайне незначительный тонус, который обычно был ей присущ. Она закрывала глаза, как будто в противном случае она могла что-то не почувствовать.

Наконец, настал момент, когда Лори уже не только стремилась сконцентрироваться на своих ощущениях во время мочеиспускания, а захотела видеть и понимать происходящее. Запись, зафиксировавшая тот случай, когда мы впервые это заметили, гласит: «На Лори были надеты желтые трусики, поэтому увидеть, что она начала мочиться, не составляло особого труда. Она впервые заинтересовалась тем, что происходит, и захотела на это посмотреть. Она оттянула свое платьице назад так, чтобы видеть, как ее трусики постепенно темнеют, приобретая более темный оттенок желтого цвета. Раньше, даже когда она сосредоточивалась на мочеиспускании, она вела себя так, как будто это происходит где-то в другом месте, а вовсе не с ней. На этот раз она, казалось, была полностью поглощена происходящим». После этого она некоторое время мочилась только на пол; она стояла, раздвинув ноги, и, изогнувшись, с огромным интересом смотрела, как моча выливается из ее туловища и образует на полу лужицы.

Способность к подобному «самопознанию» свидетельствовала об обретении ею внутренней свободы, о пробудившемся в ней интересе к себе самой, к тому, что происходит с ее телом, ее самоутверждении й о всевозможных иных изменениях, признаком которых могло являться такое поведение. Вместе с тем у нее начали прослеживаться и другие проявления, отражавшие большую степень свободы и независимости. Некоторые из них были связаны с интересом к выделительным процессам, как, например, непринужденная игра с песком и грязью, в результате чего девочка каждый раз перемазывалась грязью с ног до головы.

Научившись активно, и даже с элементами агрессивности, манипулировать фекалиями, Лори вместе с тем освободилась от запоров и перестала страдать от анорексии, обретя способность интенсивно, а порой даже агрессивно, поглощать пищу. Ее рацион питания постепенно приближался к нормальному — если не свойственному ребенку ее возраста, то, по крайней мере, тому, что принято считать нормой для ребенка значительно младше ее. Теперь она уже с радостью ковырялась как в своей тарелке, так и в пище воспитателей и учителей, вместе с которыми она ела. При этом качество и разнообразие ее рациона достигли оптимального уровня.

Интересно, что первые проявления агрессивного поведения (или того, что выглядело таковым у слабой и пассивной Лори) у этого некогда страдавшего анорексией ребенка возникли на почве еды. Я уже упоминал, что один раз она ударила воспитательницу, а в другой ситуации укусила ее за палец. Но это были всего лишь единичные случаи: один укус, один удар. Но все мы были вне себя от удивления, когда однажды, сидя за столом, Лори взяла сначала ложку, потом нож и, наконец, вилку, и один за другим бросила эти предметы через плечо на пол. Затем она потянулась к солонке и перечнице, которые спустя мгновение были отправлены туда же. Когда воспитательница встала из-за стола, чтобы их поднять, Лори тоже вскочила со стула и с хохотом быстро побежала к выходу из столовой. Остановившись в дверях, она, видимо, желая усилить произведенное впечатление, схватила стоявшую на тележке тарелку и бросила ее на пол. После этого она удалилась, невероятно довольная собой.

Обретя еще большую свободу импульсивного поведения и активного взаимодействия с миром, Лори вплотную приблизилась к этапу овладения речью. Горловые звуки, которые она начала издавать гораздо чаще, стали громче и обогатились широким спектром разнообразных интонаций. Они приобрели большую глубину, в результате чего у нас появилось впечатление, что девочка все время экспериментирует со своим голосом. Это уже были не просто звуки, а, скорее, весьма успешные шаги по пути овладения речью, поскольку то, что она произносила, звучало все более ясно и отчетливо. Она стала смеяться легче и свободнее, хотя ее смех нельзя было назвать непринужденным, скорее, он был тихим и вкрадчивым. Свободным и радостным он казался только в сравнении с недавним прошлым

ребенка.

В записях учительницы, занимавшейся с Лори, отметалось, какими действиями овладела девочка и какое значение это может иметь для нас: «Лори приставила стул к моему столу, встала на него, дотянулась до моих ключей от кабинета, где, как она видела, я храню мелки. Она всячески демонстрировала вновь обретенную независимость. Хотя она и раньше умела ходить и обладала определенной свободой передвижения, она просто не знала об этом. Но теперь я ясно вижу, с каким удовольствием она двигается и как уверенно она себя при этом чувствует. Вместо того, чтобы дожидаться, когда я сниму с нее пальто, она уже несколько раз на этой неделе снимала его сама и отдавала мне».

Лори стала проявлять все больший интерес к своему телу; начала она с тщательного изучения своих рук и ног. Она подносила руки к лицу и внимательно их рассматривала, проводя взглядом от плеча до кисти или, наоборот, поднимая и опуская руку. Мы полагали, что в этот момент она осознает собственные руки, а также связи между руками и кистями. Эти манипуляции стали огромным шагом вперед по сравнению с теми неопределенными и бессмысленными движениями, которые мы наблюдали у нее раньше. Познание собственных рук и ног не обошлось без неприятностей. Когда Лори упала, мы испытали истинный шок. До сих пор Лори ни разу не падала и не наносила себе никаких повреждений. Но в этот раз девочка упала и разбила себе колени, что, впрочем, нередко случается со всеми нормальными детьми.

Создавалось впечатление, будто незнание своего тела и его частей делает каждую конечность независимой. Это позволяло конечностям совершать те или иные действия безо всякого контроля со стороны Я Лори. Когда же у Лори появилось ощущение, что она может действовать по своему усмотрению, тело, если так можно выразиться, стало полностью принадлежать ей, что и позволило достичь большего единства. Но затем длительная разобщенность с телом и его функциями в сочетании с осознаваемой, но еще очень неуклюжей координацией конечностей, привела к некоторой неловкости, хотя вместе с тем и к более целесообразному использованию тела. Теперь движениями рук и ног Лори централизованно и целенаправленно руководил мозг, но они, как оказалось, не были к этому готовы. Поэтому движения Лори все еще оставались очень неуклюжими, но по мере их совершения Лори все лучше осознавала свои конечности.

Кто я?

 

Возвращаясь к основным проблемам Лори, первая из которых связана с активностью, а вторая — с осознанием собственного Я, следует напомнить, что впервые этот страдавший ужасной анорексией ребенок проявил признаки оживления именно в отношении еды. Но свои первые важнейшие шаги к разделению Я и не-Я она сделала при непосредственном участии выделительных функций.

Как уже говорилось в предыдущей главе, именно такая последовательность может быть связана с различиями между процессом дефекации, осуществляемым вполне самостоятельно, и активным поглощением пищи, стоящим в прямой зависимости от других людей, определяющих, что именно мы будем потреблять.

Я полагаю, нужно упомянуть еще об одной причине того, почему выделительные функции могут определять границу между Я и не-Я. Здоровый младенец, начинающий осознавать процесс дефекации, — не как дискомфортное состояние, заканчивающееся разрядкой внутреннего напряжения, что происходит значительно раньше, а как процесс, в результате которого его тело выталкивает из себя некую массу, — проявляет к своим фекалиям немалый интерес. Он манипулирует ими и размазывает их повсюду точно так же, как это делала Лори. Но это, как правило, продолжается очень недолго, поскольку мать, крайне негативно реагируя как на сами экскременты, так и на забавы с ними, обозначает различие между ребенком и его фекалиями самой своей позицией. Ее негативное отношение к фекалиям и играм с ними контрастирует с материнской привязанностью к своему ребенку. При нормальном развитии это происходит примерно в тот период времени, когда ребенок начинает считать себя чрезвычайно важной персоной, главным образом потому, что он является таковым для своих родителей, особенно для матери.

Поскольку мать рассматривает развитие Я ребенка как крайне желательный и исключительно важный процесс, то разделение между Я и его продуктом, однозначно оцениваемым матерью как нежелательный, происходит достаточно легко. Таким образом, два переживания способствуют формированию позитивного отношения к себе, а именно: то, что содержится во мне, мое Я, — желательно; то, что выходит из моего тела, перестает быть мною, — нежелательно. Напрашивается вывод: то, что принадлежит мне, — желательно; то, что не принадлежит, — наоборот.

Но поскольку вещи, столь близкие к тому, что воспринимается как Я, могут быть до такой степени нежелательными, как, например, в случае с фекалиями, разграничение между Я и не-Я приобретает двойное значение. Важность обучения пользованию туалетом, необходимого для формирования более отчетливого и позитивно окрашенного образа Я, подчеркивалась не столь настойчиво, как проблемы, возникающие у ребенка в связи с разделением Я и окружающего его предметного мира.

Если мои рассуждения верны, то, следовательно, переоценка ребенка и явное неприятие его фекалий, по-видимому, являются временной проблемой; но это поможет ему сформировать четкую картину Я, принципиально отличного от не-Я, и счесть это самое Я достойным любви. Из этого следует также, что если ребенка не ценят, а, напротив, отвергают, хотя и в меньшей степени, чем его экскременты, то он будет лишен возможности отчетливо разграничить для себя Я и не-Я, по крайней мере, в соматическом контексте. И наоборот, без однозначного эмоционального разделения между этими двумя понятиями глубокое неприятие фекалий может распространиться на то, частью чего они были совсем недавно; оно может обратиться на самого ребенка.

Если все это так, а наш опыт свидетельствует в пользу вышесказанного, то возникает другая проблема: если материнская фигура, или, что еще хуже, оба родителя будут озабочены хорошим стулом ребенка, но не настолько заинтересованы в нем самом, чтобы проявлять родительскую любовь, то ребенок не только не сможет осознать различия между самим собой и фекалиями, но и будет идентифицировать себя с ними. В результате он будет считать себя «полным дерьмом». Но только в этом случае фекалии, или ощущение, что он «дерьмо», будут иметь еще один положительный аспект. Если ребенок ничего не значит для родителей как личность, то, по крайней мере, как «производитель» фекалий он не может не привлекать к себе их внимание. Результат такой ситуации плачевен: нарушение развития личности, а также убежденность в том, что каждого человека любят за что-то. Кое-кто из таких людей с невероятной гордостью несет по жизни свою «дерьмовую» натуру.

Все обстоит куда более серьезно в случае, если родители относятся к выделительным функциям ребенка без эмоциональной вовлеченности, но ради собственного комфорта регулярно выполняют все необходимые операции. Я уже говорил о влиянии такой ситуации на ребенка, который должен испражняться, чтобы доставить радость своим родителям или следовать их жестким требованиям. Но отнюдь не менее впечатляющими представляются мне последствия ситуации, когда родители, не испытывающие никаких чувств к ребенку и эмоций по поводу его достижений в какой бы то ни было области, тем не менее, учат его пользоваться туалетом.

В то же время, чтобы отвратить ребенка от его физиологических функций настолько, чтобы он так и не достиг этапа их осознания, нужно нечто большее, нежели просто безразличие. Примером тому служат аутичные дети, находящиеся под нашим присмотром, которые очень медленно, болезненно, испытывая немалое удивление, начинают осознавать (или, так сказать, переосознавать) то, как они чувствуют, едят, видят, слышат, испражняются. Что касается обучения пользоваться туалетом, то, кроме других эмоциональных установок у взрослого, для этого требуется полное отсутствие интереса к ребенку или абсолютное его неприятие в сочетании с настойчивым требованием безропотного подчинения. Такой ребенок начинает чувствовать себя ничем иным, как машиной для производства экскрементов, примером чему может служить история Джоя.

По всей видимости, так и случилось с нашей Лори: как она сама, так и ее выделительная система натолкнулись на непреодолимое неприятие или равнодушие, что и не позволило ей провести четкую грань между телом и продуктом его жизнедеятельности. В прошлом, когда она жила с родителями, каждый раз, когда взрослые демонстрировали неприятие ее фекалий, приносил ей опыт того, как не следует делать и какой она не должна быть, опыт слишком болезненный, чтобы рисковать. Вот почему до поступления к нам реализация выделительной функции была для нее под жестким запретом. Вот почему по мере того, как она ощущала себя все более желанной, она постепенно выходила из мучительного запора.

Мы не можем говорить об этом с полной уверенностью, но, не исключено, что даже анорексия, уход от другого вида деятельности, была во многом спровоцирована негативным опытом в отношении дефекации. Она ничего не хотела брать у тех, кто, как ей казалось, был враждебно к ней настроен. А возникновение у нее запора выражало также нежелание отдавать что-либо. Если ничего не есть, то добиться этого проще.

Мы не располагаем информацией о том, каким образом няня Лори учила ее пользоваться туалетом, но общепринятый метод заключается в том, чтобы схватить ребенка и посадить его на горшок при первых признаках приближения дефекации. Если так было и с Лори, то одной из причин неосознанности процесса дефекации (что, по-видимому, распространяется и на мочеиспускание), вероятно, было стремление скрыть, что Лори готова испражниться, или процесс уже пошел, дабы избежать принуждения. Но даже если это было так, невозможно пересиливать позывы выделительных систем так долго, чтобы в результате человек перестал осознавать эту жизненно важную функцию своего тела. Даже Марси, демонстрировавшая в этой области невероятное долготерпение, все же не настолько утратила представление об этом процессе.

Несколько других аутичных детей, также как и Лори, достаточно поздно пришли к пониманию того, что это именно они, а никто иной, мочатся и испражняются. Вероятно, они впервые осознали связь зрительных и слуховых ощущений, сопровождающих выделительные процессы, с кинестетическими ощущениями, хотя поведение некоторых из них свидетельствовало том, что прежде их сознанию были недоступны даже последние. Несомненно, это очень странно, поскольку, судя по мимике ребенка, он с самого раннего возраста реагирует на кинестетические ощущения при дефекации, независимо от того, осознает ли он сам процесс.

Если аутичные дети никак не реагируют на дефекацию, то напрашивается вывод о том, что процесс отчуждения от своих собственных чувств зашел уже так далеко, что они даже не ощущают, что происходит внутри их тела. В пользу этого предположения свидетельствует также их нечувствительность к боли, которую мы с вами обсуждали в предыдущей главе[2].

Хочется добавить: совершая осмысленный, но в то же время невероятный поступок, Лори ограждает себя от всяческих чувств и действий. Возможно, именно этим и объясняется то, что в противном случае могло бы показаться противоречием, закравшимся в мои рассуждения о природе детского аутизма: уход в аутизм, эта невероятная попытка выжить, разрушает личность человека. Либидо набирает силу только в том случае, если человек имеет виды на его реализацию, и неотвратимо ослабевает, оказавшись перед перспективой полной невостребованности.

Уже в школе Лори стала понимать, что для того, чтобы оставаться в безопасности, ей совершенно не обязательно «не делать» и «не быть». Конечно, эти идеи не были мыслями в том смысле, которое мы вкладываем в это слово, а скорее неуловимыми ощущениями. Она уже не постоянно демонстрировала безучастность, а время от времени совершала те или иные действия, что, безусловно, требовало определенной дифференциации ситуаций на те, когда (и как) следует действовать, а когда — нет. Каждый сознательный поступок был еще одним шагом, приближавшим ее к обретению независимости. По мере овладения целенаправленными действиями происходило постепенное формирование рудиментарных компонентов Я; а вместе с тем зарождался и интерес к более четкому разграничению между Я и не-Я.

Особую значимость проблеме придает присутствие в ней глубоко укоренившейся тревоги: если часть того, что воспринимается как Я (фекалии), может превратиться в не-Я, то значит все, составляющее Я, однажды тоже может модифицироваться в не-Я и исчезнуть. Результатом таких размышлений — если, конечно, смутные тревоги маленького ребенка можно назвать размышлениями — является страх, что, например, он весь целиком утечет в трубу водопровода или его смоет в унитаз. И вообще, почему так получается: получив то, что произведено непосредственно мной самим, что является важнейшим доказательством моей способности созидать, я должен смыть это в унитаз?

Вот лишь несколько причин, по которым дети, страдающие очень серьезными нарушениями, нередко даже по прошествии многих лет после разрешения проблем, связанных с выделительными функциями организма, упорно отказываются спускать воду в туалете. Понимая это, мы, тем не менее, вынуждены принуждать их к этому. Из соображений соблюдения правил гигиены нам приходится, несмотря ни на что, спускать в унитаз неоспоримое доказательство их способностей.

Я полагаю, это объясняет также и то, почему вполне здоровые дети, пройдя этап осознания процесса дефекации, пытаются задержать фекальные массы внутри себя, что принято называть играми со стулом; они не хотят расставаться с тем, что было частью их самих. Но здоровые дети могут научиться выпускать фекалии и успешно это делают, так как к этому моменту их Я уже достигло достаточной степени сформированности; их опыт подтверждает: небольшая часть того, что составляло их собственное Я, время от времени превращается в инородный предмет.

(Чем отличались до недавнего времени опыт ребенка и взрослого человека, живущих в деревенском обществе, даже в условиях западного мира, от опыта городского жителя? Там экскременты ценились как высококачественное удобрение. В сельской местности взрослые, похвалив ребенка за содеянное, не демонстрировали ему полную ненужность результата. Напротив, они его тщательно сохраняли, давая ребенку понять, что он тем самым помогает вырастить то, что их семья будет есть на следующий год.)

Памятуя о существующих опасностях и чужеродной природе не-Я, нелишним будет спросить: как же едят и испражняются здоровые дети? Ответ, который уже приводился в нашей книге, заключается в том, что их способность осуществлять эти функции определяется главным образом дружественностью внешнего мира по отношению к ним. Но, помимо прочего, значительную роль в этом играет и тот факт, что ребенок быстро выходит из-под власти не-Я. Он научается им манипулировать, а в случае необходимости и проявлять агрессию. Примером поведенческого проявления агрессивности может служить кусание во время еды; манипулирование же сводится к тому, что, демонстрируя ту или иную эмоциональную реакцию, он провоцирует родителей на заведомо известный ему ответ.

Возможно, рассуждая таким образом, мы с вами поймем, почему умение кусать (палец воспитательницы) сформировалось на начальном этапе становления Я и способствовало отделению Я Лори от ее не-Я (при помощи выделительных функций).

Тем не менее, перспектива постигать различия между Я и не-Я на примере восьмилетнего ребенка в контексте стула, покидающего тело, представляется несколько пугающей. Вот почему мы настойчиво изучали, каким образом фекальные массы выделялись из тела Лори, после чего она долго играла с ними, как будто с кубиками.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.