XXX. Общительный знакомый

Кариарский постоялый двор стоит высоко в горах на Троянском перевале[75]. Здесь путники отдыхают, закусывают, отогреваются и с новым запасом сил начинают подъем на Стара-планину. Но каждую зиму на одну или две недели постоялый двор лишается посетителей: путников не бывает, потому что вьюги наметают огромные сугробы снега на старую римскую дорогу, что идет через Балканские горы, и она становится непроезжей. Тогда всякая связь между Фракией и Придунайской Болгарией прекращается, пока троянские возчики ценой нечеловеческих усилий не протопчут узкую дорожку в снегу. В эти дни путь уже был закрыт, и постоялый двор пустовал. Хозяин его, болгарин маленького роста, с тупым, вечно ухмыляющимся лицом, вежливо встретил гостя и провел его в большую комнату, предназначенную для приема гостей и всяких других целей. В очаге, пылал огонь, и Бойчо прикурил от него.

— Другие заезжие есть? — спросил он хозяина.

— Нет никого. Когда закрыт путь через Балканы, мой постоялый двор тоже закрывается… Куда едешь? — спросил хозяин, с любопытством осматривая гостя.

— Можешь сварить кофе? — вопросом на вопрос ответил Огнянов.

— Можем, можем, отчего не сварить?.. Куда ж ты едешь? — настаивал хозяин.

— В Троян.

—Откуда?

— Из Бяла-Черквы… А дальше дорога хорошая?

— Я сам из Бяла-Черквы, но только в Троян проехать нельзя… Я правду говорю, уж ты мне поверь… — приговаривал хозяин, подавая кофе, и так пристально смотрел на гостя, словно старался вспомнить, где он видел этого человека.

Огнянов сдвинул брови и опустил голову, чтобы избежать этих назойливых взглядов. Хозяин снова посмотрел на него искоса и усмехнулся в усы.

— Хозяин, ты подал сладкий кофе! — проговорил Огнянов строгим тоном и отодвинул чашку.

— Прости, я думал, ты пьешь кофе с сахаром. Сварить еще?

— Не надо!

— Нет, выпей, выпей еще кофейку, это полезно…

— Что нового в ваших краях?

— Страшные дела творятся. Что ни день — убийства, грабежи. Проезжих нет, путь через горы закрыт, я разоряюсь… А с тех пор как выкопали труп Эмексиз-Пехливана, — знаешь, небось? — турки совсем озверели… Делают вид, будто ищут бунтовщиков, а на самом деле убивают невинных. Я тебе правду говорю, ты мне поверь…

Огнянова удивила смелость хозяина; болгарин решался так говорить только с болгарином. И Огнянов, выдававший себя за турка, нахмурился.

— Ну, ты полегче, осел! Будешь болтать лишнее, и тебе не сносить головы.

— Я знаю, при ком болтаю, господин, — проговорил хозяин фамильярным топом.

Огнянов посмотрел на него еще более удивленно. Ему захотелось как-то осадить его.

— Да ты, кажется, пьян, гяур?

— Не сердись, Граф, ведь я тоже на «Геновеве» плакал! — отозвался хозяин уже по-болгарски и протянул гостю руку.

Огнянов понял, что его узнали, и это его взбесило. К тому же и лицо и нахальство этого человека были ему противны. Бросив холодный взгляд на хозяина, он спросил: — Откуда ты родом?

— Из Бяла-Черквы, Рачко Прыдле! [76] — отрекомендовался хозяин и опять протянул руку, но она снова повисла в воздухе.

Впрочем, Рачко на это не обиделся.

— Что ты меня боишься, Граф? Или тебе не нравится мое имя? Оно мне досталось от отца, и я им горжусь… Да и разве это важно, как кого зовут. Имя ничего не значит; если человек честен, так и имя у него доброе. Спроси в Бяла-Черкве, кого зовут Прыдле, каждый тебе скажет… Ты послушай меня. Когда человек честен, так имя его, к примеру сказать… Я содержу свое семейство, у меня трое детей, — чего и тебе желаю, — и каждый меня уважает… А ради чего человек живет? Ради чести и доброго имени.

— Твоя правда, Рачко, дело говоришь.

— Правду говорю. Ты не смотри, что я такой, — я тоже не лыком шит… Сколько раз я принимал здесь народных борцов… Я как только тебя увидел, так и подумал: постой, а ну посмотрим, узнает ли меня Граф.

Огнянов никак- не мог припомнить, видел ли он когда-нибудь этого знаменитого человека.

— Ты давно держишь этот постоялый двор?

— Да года полтора уже, по когда показывали «Геновеву», я как раз приехал в Бяла-Черкву… Ты играл графа.

— А ты мне дашь чего-нибудь поесть?

— Угощу чем бог послал.

Рачко поставил на грязный стол небольшую миску фасоли с красным перцем, подал кислую капусту и хлеб.

— И я за компанию, — проговорил он общительно и сел за стол вместе с Огняновым.

Тот ел молча. Рачко производил на него самое неприятное впечатление своей бесцеремонностью, да к тому же он сел с ним за стол без приглашения.

«Какой нахал! Вот так хозяин! И, кажется, набитый дурак к тому же», — подумал Огнянов. А Рачко, как бы в подтверждение его мыслей, налил два стакана и сказал:

— Давай чокнемся! Ну, будь здоров! — И осушил стакан прокисшего вина. — А узнал-то я тебя сразу, правда? Сколько раз я здесь принимал дьякона Левского[77], чокался с ним! Он со мной дружил… И я народный борец, не смотри, что я такой…

В его словах Огнянов заметил явное противоречие: Рачко говорил, что держит этот постоялый двор года полтора, а Левский погиб три года назад. Очевидно, хозяин врал, и это усугубило недоверие Огнянова.

— Допей вино-то! Как? Не хочешь? Ну так дай, я выпью… И Рачко допил стакан Огнянова, скорчив гримасу, — вино унего было не вино, а уксус.

Обед закончился быстрей, чем того желал развеселившийся Рачко.

— Погоди, куда спешишь? Неужто не останешься ночевать? Я тебя ненадолго оставлю одного, только схожу в Карнаре… Ты меня подожди. Оставайся на весь вечер… Поболтаем… Я ведь тоже борюсь за народ.

— Спасибо, Рачко, но лучше выведи моего коня, я двинусь дальше.

— Дорогу-то совсем замело… Я тебе правду говорю, ты меня слушай… Даю голову на отсечение…

— Довольно! — отрезал Огнянов и добавил нетерпеливо: — Приведи коня!

Хозяин вышел.

Огнянов тщательно осмотрел комнату и заглянул во все двери… Ему невольно пришел на память Какринский постоялый двор, где предали Левского. Корчмари в турецких деревнях, хотя все они и были болгары, поневоле и по привычке якшались с турками, и их надо было остерегаться. А этот пустомеля Рачко явно был способен навредить с самым невинным видом.

— Конь стоит у крыльца, но дорога на Троян плохая, — сказал Рачко, вернувшись.

— Сколько я тебе должен за себя и за коня?

— Нет, Граф, извини, я тебя угощал.

— Все-таки скажи, я хочу тебе заплатить. Я очень доволен твоим гостеприимством и особенно твоим вином, — насмешливо проговорил Огнянов.

— Да, винцо неплохое… Но ни за него, ни за угощение, ни за сено я с тебя ни гроша не возьму… Для таких друзей, да я…

— Раз так, благодарю тебя, Рачко, — сказал Огнянов, оглядываясь кругом. — Здесь никто больше не живет?

— Только я и сын, Граф, но сына я послал в Бяла-Черкву. Он сегодня вечером вернется. Мне сейчас надо сходить в деревню ненадолго, а оставить здесь некого… Останься, а?

Огнянов бросил взгляд на столб, подпиравший потолок. Потом взял хозяина за руки и проговорил дружеским тоном:

— Теперь потерпи, Рачко, пока я тебя свяжу.

И, сняв одной рукой веревку, висевшую на гвозде, Огнянов другой рукой прижал Рачко к столбу. Тот принял это за шутку.

— Так ты меня связать хочешь? Ладно, связывай! — проговорил он с веселой усмешкой.

Огнянов, не торопясь, привязал хозяина к столбу. Поняв наконец, что дело нешуточное, Рачко сначала удивился, потом вознегодовал:

— Ты так не шути! Что я, разбойник, что ли, чтобы менясвязывать?

И Рачко сделал попытку разорвать веревку.

— Только пикни, я тебе живот распорю! — жестко проговорил Огнянов.

Хозяин испуганно покосился на пистолет, торчавший за поясом гостя, он чуял, что Граф ни перед чем не остановится, и присмирел.

— Я бы лучше тебе язык завязал, но раз не могу язык, связываю тебя, — говорил Огнянов, улыбаясь и крепко привязывая хозяина. — Когда вернется твой сын?

— Вечером, — ответил Рачко, весь дрожа.

— Ну, он тебя и отвяжет. Прощай, Рачко, я поеду в Троян. Сохрани память о Графе, но только в своем сердце…

И, бросив хозяину под ноги несколько грошей, Огнянов вскочил на коня и снова отправился в путь.