Глава 8. - Слышь, Младший Лис, а где этот, Вилли твой?

Ёська

- С лышь, Младший Лис, а где этот, Вилли твой?

- А зачем тебе Вилли, Мокрый? - переспросил Ёська, насторожённо блеснув глазами. - Если про замк и, то даже и не думай. Не пойдёт Вилли воровать. Будешь уговаривать - Генке скажу.

- Да надо больно! - огрызнулся Мокрый. - Мне спросить его надо. Про другое совсем.

- Ну, если про другое, тогда он с Герасимом и Валькой. Они за баней дрова колют, а он смотрит, чтоб не покалечились. Генка решил попробовать печку восстановить в большом бараке, чтоб топить. Новый Сёмка говорит, что может ходы прочистить, щели замазать и всё такое. Буряк с Костиком ему помогают...

- Да ладно, ладно... - видно было, что словоохотливость Ёськи утомляет собеседника. - Пойду к бане. - Мокрый высморкался, отряхнул пальцы и пошёл прочь, загребая ботинками сосновые иглы, перемешанные со снегом.

- Мокрый! - крикнул вслед мальчику Ёська. - Может, тебе платок носовой завести? Знаешь такое?

Мокрый вздрогнул всем телом, оглянулся, но не увидел в блёклых Ёськиных глазах даже тени насмешки.

- Пробовал. Не годится мне. Гниёт что-то там внутри и течёт всё время. Не таскать же простынь с собой...

- Тоже верно, - грустно согласился Ёська.

За покосившейся баней Валька с Герасимом довольно ловко, в два топора кололи уже распиленные на чурбачки брёвна. Время от времени обмениваясь радостным мычанием, они с гордостью посматривали на всё увеличивающуюся кучу дров. Вилли, мальчишка ростом с Герасима, но в два раза у же, сносил наколотые дрова под уцелевший навес и складывал в аккуратный штабель. После каждого прохода он хлопал в ладоши и весело восклицал: «Молодец, Валька! Молодец, Герасим! Здорово у вас получается!»

- Вилли! - позвал Мокрый. - Подь сюда на минутку!

- Я тебя слушаю, - внимательные серые глаза, гладкий голос. Именно так - гладкий. А у всех остальных пацанов в бригаде - голоса шершавые, как необструганная доска. Ещё гладкие голоса бывают у дикторов в телевизоре.

- Ты вот что скажи, Вилли. Как тебя по правде-то звать? Ну, сначала. Как ты Старшему Лису говорил? Уильям?

- Нет, Уильям - это уже сам Генрих придумал. По созвучию. А Вилли - сокращенное от Уильям.

- Ну, а на самом-то деле, блин, как?! - теряя терпение, переспросил Мокрый. Гладкий Виллин голос раздражал его до бескрайности. Хотелось дать в нос, чтобы согнулся с писком, захлебнулся кровавыми соплями. Нельзя. Старший Лис за Вилли в порошок сотрёт. Ещё бы - такая ценность, любые замки открывает. Золотой мальчик.

- На самом деле меня зовут Уи. Но вам, по-видимому, не очень удобно это произносить. Сочетание двух гласных звуков...

Не говоря ни слова, Мокрый отвернулся и пошёл, почти побежал прочь, сжимая кулаки.

- Молодцы, Герасим и Валька! - донеслось сзади. - Продолжаем, мальчики, продолжаем!

Мокрый грязно выругался и вытер снова выступившие сопли ладонью.

- Лис, у меня для тебя сказка[65] есть.

- Какая сказка, говори.

- Скажу. Только ты мне сперва пообещай: если сказка стоящая, то и ты мою просьбу выполнишь.

- Ты что, сопливый, шантажировать меня надумал? - вид и лицо Старшего Лиса не предвещали ничего хорошего. Однако Мокрый, вопреки всему, не дрогнул.

- Нет, я того слова не знаю. Я торгуюсь. Продать ту сказку хочу.

- Ну ладно, - Лис усмехнулся, остывая. В самом деле, по законам того мира, где они живут, Мокрый ведёт себя правильно. Всё покупается и всё продаётся. Не он так устроил, чего ж на него за это наезжать? - Покажи товар, там решим.

- Ну так что, если товар стоящий, уважишь просьбу-то? - мальчик упрямо стоял на своём.

- Говори просьбу, - сообразил Старший Лис.

- Позволь Кролику вернуться. Пропадёт он. Сядет на наркоту, сдохнет быстро. У него же папаня наркот был...

- Не знал. Так он же и так... - Генка скрывал это даже от себя, но где-то в глубине души был рад, что Мокрый просит за Братца Кролика.

- Не, он не сидит. Не сидит, я знаю. Он правду говорил, компанию поддержать, чтоб за своего, и ещё раз позвали. А колёса - это он нам с Вонючкой принёс, побаловаться. Дают задарма, кто ж не возьмёт? А сам он - нет, только травку или марафет редко, когда угостят, он же понимает, что ему нельзя, он же сын наркота...

- Да и вяжется он со всякой швалью. Кенты, друганы... Даёт им... Пусть бы при них и жил...

- При них он сдохнет, ты ж сам знаешь. Что им Братец Кролик? А что даёт, так это ж он бабки на сеструх зарабатывает, не себе ж, всё туда несёт...

- На сеструх?

- Ну. У него в посёлке мамка пьяница и две сеструхи маленькие. Одной пять, другой три годика. Он мамке-то денег не даёт, всё одно пропьёт, а сеструхам еду покупает, шмотки, игрушки... И бабке-соседке оставляет, чтоб она их кормила, когда мамка в запое себя забудет. Это не брехня, я знаю, я сам с ним туда ходил, всё как есть видал. И Вонючка видал, у него спроси, коли мне не веришь... С наших-то дел всё в общий котёл идёт, а то, что он на стороне заработает, - туда.

- Я не знал, - снова сказал Генка и надолго задумался. - Ладно, говори свою сказку...

Мокрый истолковал молчание Старшего Лиса в свою пользу и не стал больше ломаться.

- Мы тут намедни с питерскими в поезде разбор имели, - начал Мокрый. - Два пацана, две мочалки. Маленькие ещё. Когда мы в вагон вошли, пацаны писали что-то, вроде задачки школьные решали, а девчонки балаболили промеж собой. И вот одна другой говорит: «Аи сказала... Аи думает... А что Аи скажет?» - Вот я и подумал: нашего-то Вилли раньше Уи звали... А сеструху его, которую мы ищем, - как? Не Аи ли? Больно уж имя чудное. На слух ложится...

- Так зачем же вы, идиоты, в драку-то с ними полезли?! - не сдержавшись, заорал Генка. - Надо ж было расспросить их осторожно или хоть подслушать! Проследить, куда едут! Узнать, откуда едут! Хоть билеты у них отобрать. Имена-фамилии по тетрадкам узнать, где учатся...

- Да мы и хотели, - Мокрый смущённо шмыгнул носом. - Вот как ты говоришь. Так и думали. Но как-то так всё получилось... Менты поездные пришли, пришлось тикать...

- Идиоты! Ублюдки кретинские! Придурки недоделанные!.. - некоторое время Старший Лис, который вообще-то не любил матюгов и других ругательств, выпускал пар. Мокрый стоял перед ним и глядел в пол. Наконец Генка более-менее успокоился. - Значит, так. Найдите мне этих ребят, хоть из-под земли достаньте. В лицо вы их видели, у ментов их имена-фамилии наверняка остались. В общем, как хотите, так и делайте, а чтоб нашли. Найдёшь - пусть Кролик обратно возвертается. Но чтоб без фокусов.

На крыльце Мокрого ждал Шатун. Молча протянул раскуренную папиросу, заглянул в лицо.

- То самое, - уныло протянул Мокрый и длинно, замысловато выругался. Шатун восхищённо закатил глаза. Сам он ругался просто, по-деревенски. - Найди, говорит, хоть из-под земли. Фамилии, говорит, надо было узнать... Школу, тетрадки... Тогда Братца Кролика назад можно... В ментовке, грит, знают. А что у меня в ментовке - сват, брат?

- Мокрый, а ведь я книжку-то и тетрадку ихнюю забрал. Когда все побегли, я схватил и тоже побег, - вдруг сказал Шатун. - Хорошая книжка. Очень интересная. Про привидение на болоте, как оно детей жрало. Жуть!

- Где?! - Мокрый не сразу уловил смысл слов Шатуна, слушал вполуха, курил. Когда понял, подскочил на сырой ступеньке. - Где она?!

- Книжка-то? Её щас Буряк читает. Я-то сам плохо могу, медленно, он мне и Косому обещал сегодня вечером почитать...

- Тетрадка где?!

- А! Тетрадка? Тетрадка валяется где-то. Я её заодно прихватил. Вроде Герасим взял... Я отдал - мне на что? Я писем никому не пишу...

Мокрый вскочил и рысцой побежал к бане, раздумывая на ходу, как будет объяснять Герасиму про тетрадку и, главное, как разберёт его ответ.

- Сёмка, ты мне помочь можешь? - Ёська смотрел на мальчика снизу вверх. - Если не можешь, тоже ничего, только ты сразу скажи. Чтоб я не ждал.

- Скажу. Если ты скажешь, чего тебе надо, - Сёмка уже уяснил для себя положение дел в бригаде. Главный - Старший Лис, человек странный и жестокий, но им, в свою очередь, как хочет вертит Младший Лис - рыхлый, пухлый, бесцветный, но вроде бы не озверевший, как Старший, и по своим годам умный. В результате получается, что подстраиваться надо под Младшего. Большой Лис - не в счёт, но злить его тоже не следует. Хотя он, кажется, и злиться-то не умеет. Это Сёмка хорошо понимает, у него у самого дома Люша такая...

- Шатун говорил, ты можешь скрываться так, что даже зверь не увидит...

- Зверь - увидит. А не увидит, так услышит или унюхает. На то он и зверь. Есть способы, как нюх сбить, но это когда по следу идут...

- Мне звери не нужны, Сёмка. Я ж не охотник. Мне вот что нужно: сможешь ты за Вилли проследить так, чтоб он не догадался, что ты за ним идёшь?

- Вилли - это тонкий такой, разговаривает культурно?

- Ну да! - Ёська вроде бы удивился, как можно не отличить Вилли от остальных. Для Сёмки же из посёлка Петров Ключ - все они в диковину.

- Так ты же с ним корешишься вроде. Чего ж следить? Не доверяешь? Ты или брат твой? - всё это следовало выяснить заранее, чтоб не напороться потом.

- Не, Генка не знает, что я тебя прошу. Это я сам. Понимаешь, он иногда уходит куда-то. Один. Потихоньку. И возвращается один. А куда ему идти, если, как он говорит, у него никого здесь нет и ничего он не помнит? Была как бы сестра, и та куда-то затерялась. Куда ж он ходит-то? В городе его никто из наших не видел, а он же приметный...

- Чудно! - удивился Сёмка. Чужие истории в бригаде не рассказывали, сам Сёмка с любопытством не лез и про Вилли слышал в первый раз. - Так-таки ничего не помнит? По башке, что ли, стукнули?

- Может, и стукнули, - неопределённо отозвался Ёська. - Так чего, берёшься проследить-то?

- А как я узнаю, когда он двинет-то? Или у него, как у автобуса, расписание?

- Я тебе скажу. Он же меня одного предупреждает: пошёл, мол, погуляю. Приду тогда-то.

- Ну ладно, пойду я за ним. А дальше?

- А дальше - ничего. Посмотришь, куда он ходит, и обратно придёшь. Мне скажешь.

- А ты - брату?

- Не, я Генке не скажу. Кто его знает, что он решит. Ты не думай, я Генке не всё докладываю. Я - своей головой решаю.

- Ну, старший же братан...

- Это конечно. Но Генка... Понимаешь, он слишком несчастный...

- Несчастный? Это как? - удивился Сёмка. Никогда в жизни ему не приходилось мыслить такими категориями. Но пухлый Ёська явно был с ними накоротке, и этим следовало воспользоваться. В конце концов, разве, уходя из дому, не утешал себя Сёмка: мир, мол, посмотрю... - Ладно, он такой. А счастливый - кто? У кого денег много?

- Не, - Ёська помотал большой круглой головой. - У нас раньше много денег было. Очень. Просто завались. А счастья всё равно не было.

- Ну и где ж оно тогда? Может, и нет его вовсе? - Сёмка даже закашлялся от глубины собственного философского предположения. - Может, придумали, чтоб жить красивше было?

- Не зна-аю, - Ёська задумался. - Мне кажется, что счастье все-таки есть. Обязательно. Где-нибудь.

- Ага. Есть. Хорошо там, где нас нет, - вспомнил Сёмка бабкину приговорку и засмеялся.

- Так ты, Сёмка, проследишь за Вилли-то или как? - вернулся Ёська к вопросу, интересовавшему его явно больше, чем природа и расположение человеческого счастья.

- Ладно, прослежу, - вздохнул Сёмка. Он бы ещё о счастье поговорил.

- Вот здорово! - возбуждённо воскликнул Ёська и слегка подпрыгнул, пытаясь говорить Сёмке прямо в ухо. - Я думаю, он как раз сегодня пойдёт. К вечеру, как стемнеет. Ты не уходи никуда, ладно? Я сразу к тебе прибегу - скажу. Хорошо? И не говори никому, я не хочу... Или чтоб Генка выяснять стал...

- Да ладно, ладно, кому мне говорить-то, - ухмыльнулся Сёмка. - Я ж новый у вас...

Ёська сидел на полу, обхватив руками колени, и смотрел, как пляшут в печке оранжевые язычки. Коврик привалился к его боку и тоже глядел на огонь. В угольных глазах Коврика и на его розовом языке отражалось пламя. За Ёськиной спиной пацаны играли в очко. Буряк почему-то всё время выигрывал. Остальные подозревали его в мухлёвке, но никак не могли поймать и потому злились. Обстановка постепенно накалялась.

Ёська за игрой не следил, думал о разговоре, который подслушал сегодня с утра. Говорили Генка с Вилли.

- Понимаешь, Генрих, - Вилли говорил тихо, но внятно. Тон был такой, словно оправдывается, для порядка, не чуя за собой вины. - Я вовсе не продаю лекарство для Иоганна. Просто без сестры мне трудно его сделать. Я сам не знаю, почему так получилось, но мы с ней владеем разными кусками мира, разными знаниями. Как бы дополняем друг друга, понимаешь?

- А то, что у него почки в любую минуту отказать могут, это ты понимаешь? - перебил Генка. - И всё - хана Ёське, да и нам с Валькой тоже. Ты же видишь, мне все это осточертело давно. А Валька - идиот - кому ж без нас нужен?

- Понимаю, - вздохнул Вилли. - Я пытаюсь что-то сделать один. И ещё буду пытаться. Рано или поздно у меня получится. Но вместе с Аи получилось бы быстрее... Мне, кстати, нужен ещё один анализ мочи. И крови. Я тебе объясню, как сделать... А ты показывал Иоганна вашим врачам?

- Да, регулярно показываю. У нас ещё от отца врач знакомый остался. В Питере.

- Это хорошо...

- Не знаю. Я его не люблю. Он лекарства прописывает и смеётся.

- Как это - смеётся?

- Ха-ха-ха - вот так. Мне кажется, ему на Ёську наплевать и вообще на всех. Он мне про пересадку знаешь, что говорил?

- Что?

- Если, говорит, он доживёт, когда можно почку пересаживать, так у тебя ж, кроме денег, проблем не будет. Потому что запасные детали под боком ходят.

- Как это?

- А это он Вальку так. На что, говорит, ещё идиот нужен? Только Ёське на запчасти. И, главное, понимаешь, он думает, что я тоже так считаю...

- А ты?

- А что - я? Я же знаю, что у него тоже душа есть. И может, не хуже нашей. Если, например, со мной сравнивать...

Ёська задумался и не заметил, как пацаны передрались из-за карт и Косой пришёл их разнимать.

- Ша, братва, ша! - крикнул Косой, перекрывая повисшие в комнате густые матюги. - Кто-то Буряка поймал? Не поймал? Тогда - ша! Промеж себя попусту лаяться - последнее дело.

Кинуться на Косого никто не решился, и потасовка сама собой затихла. Косой подошёл к Ёське, присел рядом на корточки, закурил.

- Дай курнуть! - протянул руку Ёська.

- Обойдёшься, - проворчал Косой. - Генка не велел.

- Да он не увидит.

- Другие увидят. Сам с ним разбирайся.

- Разберусь... А вот скажи, Косой, душа - она у каждого есть?

- Чегой-то ты? - удивился и отчего-то смутился Косой. - Откуда мне-то про душу знать?

- Ты много знаешь...

- Что-то понимаю, наверное. А про это - уж извини, - Косой пожал узкими плечами и подумал, что Ёська, наверное, знает, что скоро умрёт, и вот - думает об этом, переживает. - К нам в интернат поп приходил, крестил всех. Вот он говорил, что душа у всех и она как бы хорошая, добра хочет, потому что - от Бога.

- А у Коврика есть душа?

- Если по-поповскому, то вроде бы нет, - неуверенно сказал Косой. - Но по мне так он ничем нас не хуже.

- Я тоже так думаю, - горячо согласился Ёська. - И ещё я думаю вот о чём. Если там внутри у всех такая душа, что ей только добра надо, то как же ей там живётся? Вот погляди, Косой, пацаны дерутся, матюгаются, ненавидят всех... И вокруг тоже, алкаши, воры, наркоты. А внутри живут такие маленькие пушистые души, и им добра хочется... Представляешь, как им одиноко? Как же так, Косой? Кто такое устроил?

- Не знаю, - Косой закатил свои и без того странные глаза, нахмурил брови. - Бог, наверное, устроил. Или дьявол. Или вообще никто. Не знаю - что ты привязался-то ко мне, в самом деле?!

- Не сердись, пожалуйста, - Ёська протянул руку и погладил Косого по плечу. - Я не хотел тебя обижать. Я знаю - про такое люди говорить не любят. Это только я такой... Урод, наверное...

- Нет, Ёська, - вздохнул Косой. - Ты не урод, ты - нормальный. Может быть, единственный из нас нормальный («И то помрёшь скоро», - добавил Косой про себя.) Это мы все уроды... И где там в нас эти маленькие пушистые души?

Снегу в лесу навалило ещё немного, можно идти без лыж. А свет снег даёт - тёмная фигурка Вилли отчётливо видна меж деревьев. Куда ж это он идёт? Гуляет? Да нет, вон как чешет, как будто знает, куда идёт, и торопится. Встречается с кем? А с кем тут можно встречаться? Разве что с волком под ёлкой...

Видел Сёмка в темноте хорошо, идти по неглубокому снегу легко, Вилли слежки за собой не чуял, не оглядывался. Иди себе да размышляй. Что дома-то делается? Мать сейчас, небось, постель младшим стелет, Люша по хозяйству чего, отец, как всегда, пьяный лежит. Домой бы... Крыльцо поправить не успел, дров наколотых хорошо если на ползимы хватит, да и то если не лютая будет. Печка-то похужела, больше дымит, чем греет, давно перекладывать надо... Даже школа ненавистная, и та - ничего, притерпеться можно, два класса всего и осталось... В бригаде у Лисов жутко. Злые все, на вид страшные, даже мальцы совсем, у многих, как послушать, так и руки в крови, и в головах не понять что... Воруют, прохожих грабят, попрошайничают... Но в бригаде хоть какой порядок, а одному на улице зимой - точно пропасть. И страх этот у Лисов понятный - злой, но человеческий. Несравнимый с тем страхом, что живёт на дне Сёмкиной души с того дня, как он увидел серый шар, опускающийся в озеро Петров Ключ... Он же и сейчас там лежит, на дне. Огромный, холодный, страшный. А в нём... Что в нём?!.. Нет, про это лучше не думать. Где там Вилли-то? Вон, идёт. Ровно и не устал совсем. Не всякий так по лесу ходить-то может. Чтобы и направление держать, и скорость. Вилли может. А куда это он... Вон, развилка знакомая, и вагончик от лесоразработчиков, а вон и расщеплённая молнией берёза... Неужто к моему посёлку топает?! Кто ж там у него? Сроду у нас никаких Виллей не водилось... А вдруг меня заложить хочет?! Вот гнида!.. Нет, мимо развилки прошёл... Что ж там? Ничего нет, кроме... кроме озера... Озера Петров Ключ, в котором... Ой-ё-о-о!

Первым Сёмкиным побуждением было - бежать. Бежать назад, без оглядки, не разбирая дороги, всё равно куда и зачем. Так минуло несколько первых, самых страшных секунд, и Сёмка перемогся, закусил зубами рукав куртки: Обещал я! Да и чего психанул-то? Может, он и не туда вовсе? Может, мимо пройдёт?

Стуча зубами от ужаса, Сёмка двинулся дальше, нагоняя уже почти скрывшуюся среди тёмных стволов фигуру. Тоненький сероглазый Вилли, с которым говорил о рыбалке ещё сегодня днём, куда-то исчез, забылся. Преследуемый человек (человек ли?!) казался огромным и зловещим.

Вскоре сомнений не осталось. Миновав прибрежный ракитник, Вилли вышел на берег озера. Чёрная, отчего-то не замёрзшая вода парила беловатым туманом. Снег на берегах подтаял. Блики прорвавшейся сквозь облака луны отбрасывали на поверхность озера неверные тени. Сёмка на мгновение отвлёкся на их летучую игру, а когда снова взглянул на то место, где стоял Вилли, там никого не было.

Закусив мякоть ладони, чтобы не заорать от ужаса, Сёмка бросился бежать, подумав мимоходом, что всё это однажды уже было с ним.

Только подбегая к посёлку, понял, что по привычке рванул по знакомой дороге. В деревне горели редкие огоньки, брехали собаки, пахло дымом и разбросанным под снег навозом. Несколько минут Сёмка напряжённо думал, потом решительно зашагал к крайней слева, добротной избе.

Дед Трофим! Когда-то, бабки говорили, он был милицейским начальником, а сын его и сейчас в милиции работает. Если и дальше молчать, бедная Сёмкина голова просто разорвётся от всего этого. Но кому сказать? Родители - дохлый номер. Учителя школьные? Подумать смешно! После смерти жены суровый дед Трофим живёт один. Он может при случае по шее накостылять, но никому Сёмку не заложит и даст хоть какой совет. Это самое главное.

Несмотря на поздний вечер, дед Трофим с фонарём колупался на участке. То ли сгребал что, то ли, наоборот, разбрасывал.

- Дедушка Трофим! - тихонько окликнул из кустов Сёмка, зная: зрение и слух у деда острые, не стариковские.

Трофим Игнатьевич погасил фонарь, с минуту всматривался-вслушивался в темноту. Потом позвал:

- Сёмка! Болотников! Вылезай-ка сюда, неча в кустах сидеть!

Сёмка послушно вылез, перемахнул через невысокую изгородь, подошёл к деду. Стоял, молчал. Дед сам принял решение, воткнул вилы в землю, поднял фонарь:

- Пошли-ка в дом, там разговаривать будем.

В доме Трофим Игнатьевич сначала переобулся, потом разделся, потом тщательно вымыл руки, потом поставил на огонь чайник, а на стол - вазочку с вареньем. Высыпал из кулька на клеёнку сероватое печенье, достал из буфета коробку с кусковым сахаром, приготовил две объёмистые кружки с видами Ленинграда[66]. Сёмка обувь оставил в сенях, стоял на половике посередине комнаты, ждал приглашения. По душе и телу разливалось спокойное тепло - сейчас всё разъяснится, сейчас дед Трофим чего-нибудь придумает.

- Садись, Семён, к столу, чаевничать будем, - пригласил старик. - Руки-то помыть не хочешь?

- Помою, коли надо, - согласился Сёмка и двинулся к умывальнику. Хозяйские привычки уважить - первый гостя закон.

- Вон, рушник на гвоздике, - указал Трофим Игнатьевич. - Чего ж - вернулся домой, что ли? Я так и говорил - побегает и вернётся.

Сёмка отрицательно помотал головой. Потом спросил:

- Кому говорили-то, дедушка Трофим?

- Да кому, кому - родителям твоим! Мать-то всё плачет, а отец пристал ко мне, чтобы я через Витьку, сына, тебя искал. Пусть, мол, милиция его домой вернёт. А я, как писульку-то твою прочёл, так сразу ему и сказал: бесполезное это дело. Он же своей волей ушёл. Если бы украли его или там в плен взяли - тогда дело другое. А так - коли человек не хочет в каком месте жить, так его никакая милиция не удержит. Родной дом - это не тюрьма. Сам думай, Василий (это я отцу твоему говорю), что ты за человек, если у тебя старший сын, наследник, надежда и опора, в тринадцать мальчишеских лет[67] из дома подался «лучшей доли искать» - так ты написал, что ли? Ну, говорю, найдёт его милиция, поймает, домой вернёт, а он на следующий день раз - и опять поминай как звали. Опять ловить?.. Тут он плакать начал, что, мол, новую жизнь начнёт, всё по-другому будет, а сам всё к горлышку прикладывается... Я ему говорю: ты бутылку-то из рук выпусти, а потом про новую жизнь талдычь... И чего же ты теперича решил, Семён? Назад возвертаешься или так, проведать пришёл?

- Как там, дед Трофим... мои-то? - Сёмка судорожно сглотнул слюну, прихлебнул чаем.

- Ну, как, обнакновенно. Матери, конечно, тяжело. Василий-то что - налакался и все несчастья побоку. Как ни крути, мужиком-то в семье ты был. Без тебя лишенько. Младшие тебя вспоминают: чего Сёмка нас кинул?.. Доучиться бы тебе, Семён, хоть восемь классов, потом в ремесленное пошёл бы, я слышал, теперь опять по возрасту, а не по классам берут. Глядишь, до армии специальность получил бы. А так что - в уличную шпану?.. Ну, я так понимаю, тебе моё стариковское мнение не надо... С чем пришёл-то?

- Я сейчас, дед Трофим, объяснять буду, - пообещал Сёмка. - Только вы меня не перебивайте и не спрашивайте, пока не кончу. А то - запутаюсь сразу. Очень уж всё сложно получилось...

- Ну давай, излагай, - дед Трофим прикусил кусок сахара уцелевшим длинным и жёлтым зубом, подпёр сильной костистой ладонью почти лысую голову. - Слушаю тебя со всем нашим вниманием.

Когда Сёмка закончил свой рассказ, Трофим Игнатьевич долго молчал, потом, кряхтя, поднялся, достал из плетёной вазы очки, протёр их отпоротым воротником фланелевой рубашки и водрузил на нос.

- Да-а, Семён, озадачил ты меня! - сказал он наконец. - Всякое я в своей жизни видал. Воров-попрыгунчиков на пружинках видал, мужика-убийцу видал, который вещественное доказательство - нож - проглотил (нож-то потом хирург достал, но отпечатков пальцев там уже не было), но вот такого, как ты рассказал, - даже не слышал. Это что же у нас получается? Получается, что в нашем озере лежит эта самая штука, а к ней по ночам ходит этот человек по имени Вильям. Так?

- Так, - кивнул Сёмка. Его очень радовало, что дед Трофим вроде бы понял его правильно и даже поверил ему (сам Сёмка в такую историю ни за что не поверил бы).

- А ты, Семён, эту штуку видел ещё тогда, когда она на озеро садилась. Так?

- Так.

- А человека, или людей, ты тогда не видал?

- Нет, никого не видал. Но я убежал сразу.

- И что же всё это такое может быть? Какое у тебя, Семён, понятие?

- Никакого у меня, дед Трофим, понятия нету. Шпана думает, может, инопланетяне они, со звёзд прилетели. А эта штука - ихний космический корабль...

- Не пори ерунду, Семён! - строго сказал старик. - Стыдно тебе! Наши космонавты Гагарин и Титов в космос летали, американцы на Луну высаживались. Нету там никаких планетян. А были бы - нешто они в наше озеро полезли бы? И подумай сам: если они с каких далёких звезд к нам прилетели, то разве ж они могли бы точь-в-точь как мы выглядеть и на нашем языке говорить, а? Вон негр какой-нибудь из Африки приедет - и что? Совсем на нас не похож и лопочет не по-нашему. А всего-то - материк другой. А ты говоришь - далёкие звёзды... планетяне... Правильно я рассуждаю?

- Вроде бы правильно, - согласился Сёмка. - Но тогда как же?..

- Я думаю вот как: эта штука - обнакновенный шпион.

- Как - шпион? Чей шпион? - удивился Сёмка.

- Ну, чей - это я тебе сразу не скажу, это компетентные органы должны разбираться. А так - всё просто. Раньше самолёты-шпионы были, а теперь эти - спутники-тарелки. Под планетян как раз и маскируются. А сами всё наши секреты разведывают.

- Дедушка Трофим! Какие же у нас в Петровом Ключе секреты-то?

- А ты много знаешь, что у нас в карельских лесах прячется! Нос не дорос. И потом: ты же сам говорил, что у них вроде как авария случилась, незапланированная, значит, посадка. Вот они теперь и суетятся.

- А замки? Замки он пальцем открывает?

- А что ты, брат Семён, про современную шпионскую технику знаешь? Может, у него там лазер встроенный? А?

- Да, точно, дед Трофим, я и не подумал, - Сёмка приободрился. Самые секретные и технически оснащённые шпионы были всё же своими, земными и понятными. Шпионов лесной паренёк Сёмка Болотников не боялся. И готов был с ними сражаться. Бежать подальше, сломя голову, и сидеть там тихо, как мышь под веником, больше не хотелось. - А что же нам теперь делать-то, а, дед Трофим?

- Надо план составить, - Трофим Игнатьевич достал с полки старую, ещё военных времён карту Карелии, развернул на столе. - Эх, был бы я моложе лет на двадцать... да хоть на десять... Смотри. Если мы его хоть как спугнём, он сразу на этой штуке и улетит...

- А чего ж не улетает-то?

- Да ты ж мне сам говорил: их двое было. Один где-то потерялся. Как же он может улететь? Во-первых, товарища бросать у всей разведки не принято, а во-вторых, у того же - информация. А ну как он попадётся органам и все ихние секреты выложит? Получается, что, пока он не убедится, что тот, второй, погиб, или, наоборот, его не отыщет, улететь он никак не может. Это нам на руку. Но! Если мы его чем-то напугаем, покажем, что он раскрыт, он может всё перерешить и рвануть восвояси...

- А если его корабль захватить?

- Ну и что нам это даст? Его же там не будет. И не докажешь ничего никогда. Лежит что-то на дне, наверняка, все клейма и всё такое спилено, сточено, стёрто. Секреты все под паролями. А то ещё и взорвётся, если кто чужой туда сунется. Считай тогда эту штуку хоть космическим кораблём, хоть металлоломом.

- Так как же надо-то?

- Надо вот как. Сначала - помочь ему второго шпиона отыскать. Потом - проводить их аккуратненько к ихнему кораблю. А там уж и брать их тёплыми и максимальными силами, чтобы не успели гадости какой сотворить. Тут тебе и вещественные доказательства в виде спутника-шпиона налицо, и весь собранный материал при них будет. Не отвертятся никак.

- Хорошо, дед Трофим. Я всё понял. Как бы сестру его вся бригада ищет. Проследить куда - это я могу. Но откуда же силы-то эти возьмутся? В конце?

- А это уж, парень, мой фронт работ. Я в нужное время нужные органы в известность поставлю. Ты только держи меня в курсе... Эх, вот уж подвалило какое дело, когда я совсем развалиной стал... - старик с досадой махнул рукой.

- Не, дед Трофим, вы ещё очень крепкий, - подбодрил старика Сёмка. - Другие в ваши годы уж померли давно...

- На то зарядку кажин день делаю... Ну ладно, теперь уж помирать недосуг, теперь надо этих шпионов изловить. Такая мне, видать, последняя в жизни задача поставлена...

- Ну, я пошёл? - Сёмка сунул в рот последнюю печенину, отхлебнул остывшего чаю. - Вы там... матери скажите, что нормально всё... И пусть это... Ну, в общем, сами как-нибудь...

- Ладно, ладно, скажу, - проворчал старик, провожая мальчика в сени и похлопывая его по спине. - Ты сам там смотри... аккуратнее. И чуть что - сразу ко мне! На крайний случай запомни телефон сына моего, он в милиции работает, в Северном округе. Зовут его - Виктор Трофимович. Телефон: 23-31-48. Запомнил? Это если совсем уж гореть будет. Но говорить с ним сложно - сразу тебя предупреждаю. И поверит ли тебе - это ещё бабушка надвое сказала... Иди, парень, иди...

Спустя пару минут Сёмка Болотников привычной скользящей рысью бежал через ночной лес и думал о том, что и как он расскажет Младшему Лису о результатах слежки за таинственным человеком Вилли, оказавшемся секретным шпионом.

- Виктор Трофимович, вы были правы! - возгласил Андрюша, входя в кабинет районного участкового и сияя всеми своими веснушками, которые к зиме почему-то не пропадали, а, напротив, на фоне всеобщей природной серости, становились ярче.

- Ну разумеется, - невозмутимо согласился Виктор Трофимович. - Начальник всегда прав. А в чём я прав на этот раз?

- Помните, вы просили проследить, не появится ли ещё кто из Питера, из той же самой школы, где девочка с икрой?

- Ну, ну, - Виктор Трофимович отложил папку с бумагами и заинтересованно взглянул на стажёра. - И что?

- Я попросил линейных ребят попроверять ученические билеты у подходящих по возрасту компаний, якобы для проверки льгот на билеты железнодорожные...

- Молодец, Андрюша, ловко придумал. И...

- Всё подтвердилось, Виктор Трофимович! Они сюда ездят регулярно. Ребята разные, но все из одного класса. Два раза попадалась эта девочка с икрой - Мезенцева её фамилия...

- Что, она икру каждый раз с собой возит?!

- Да нет, это я так просто сказал, для опознания... Ездят всегда по вечерам, всегда группой, группы меняются, такое впечатление, что ездят по очереди, с собой везут еду, консервы, но ни рюкзаков, ни палаток, ни спальников...

- А это-то откуда знаешь?

- Ребята подсуетились...

- Так, Андрюша. Баста. Проверкам отбой. Теперь мы знаем, что они сюда ездят. Теперь главное - не спугнуть. Надо проверить ту дачу. Дачу этой самой Мезенцевой. Я уверен, что главные события разворачиваются именно там.

- Но мы же не можем...

- Не можем. Это - не можем. Но посмотреть-то вокруг...

- Понял, Виктор Трофимович. Сделаем...

Виктор Трофимович бодро постучал и сразу же вошёл в кабинет, на котором красовалась бордовая, отколотая с угла табличка «Инспектор по делам несовершеннолетних».

- Марфе Петровне моё почтение! - Виктор Трофимович выложил на стол пачку финского печенья с повидлом и шоколадом и пачку чая «Липтон». - Выпьем рюмочку чайку?

- Здравствуй, здравствуй, Трофимыч! - приветствовала милиционера тучная, круглолицая женщина, сидевшая сразу на двух стульях. - С чем пожаловал? Опять Лисы и прочие мелкие хищники...

- Да как тебе сказать, Марфа Петровна...

Оба они работали на своих участках и знали друг друга уже так давно, что молчание понимали едва ли не лучше слов. Виктор Трофимович помнил Марфу молодой, обильно краснеющей девушкой, выпускницей юрфака. Тогда она бурно стеснялась своей излишней полноты и вечно сидела на каких-то диетах. Стеснялась она и своего простецкого, как ей казалось, имени Марфа и представлялась всем Марией. Потом Марфа удачно вышла замуж, родила двоих детей, ещё располнела и так органично вписалась в своё родное имя, что никому уже и в голову не приходило назвать её как-то по-другому. Марфа и есть Марфа. Марфа Петровна Броневицкая - инспектор по делам несовершеннолетних. Выросшие шалопаи, которых она пасла в их неправедном и далеко не всегда счастливом детстве, сами становились отцами и приходили к Марфе посоветоваться по поводу несносных чад.

- Что, проблемы?

- Да вот спросить хочу... Ты чаю-то мне налей, налей. И печенье бери... Вот если бы питерские детишки к нам сюда регулярно приезжали. Группами, по вечерам, все из одного, седьмого, класса, из одной гимназически-математической школы, то что им здесь могло бы понадобиться? А?

- А давно ездят-то?

- Да уж пару месяцев точно.

- Мальчишки и девчонки? Вместе?

- Так точно!

- Может, у них где-то здесь хата есть? Дача и всё такое. Вот они здесь и развлекаются. Шведская семья и всё такое...

- Окстись, Марфа! Это же седьмой класс! Им же по двенадцать лет!

- А что ты думаешь! Сейчас и не такое встречается. Вон у меня только десятилетних проституток обоего пола на учёте три десятка. Тебе фотки показать? А ты говоришь - двенадцать лет. Отстал ты от жизни, Трофимыч...

- Нет, Марфа Петровна, нет! Это приличная гимназия, дети обеспеченных родителей или математически одарённые. Ну, один -всяко может быть, ну, двое, но чтобы весь, считай, класс... Нет!

- Ну тогда не знаю. Ты-то сам про что думаешь? Про наркотики? Тогда зачем они группами? Распространители всегда по одному...

- Может, боятся чего?

- А чего они боятся, если приезжают за товаром или, наоборот, с товаром? Регулярно, в известное время, в известное место? Проследить-то пробовали?

- Да нет пока... Значит, думаешь, на наркотики не похоже?

- Все из одного класса, из одной школы? Нет, точно не похоже... Знаешь что - я, кажется, догадалась. Они здесь кого-то прячут.

- Кого прячут?

- Ну это уж я не знаю. Захочешь - выяснишь.

- Может, щенка? Домой не разрешили, вот они и...

- Смешно, Трофимыч! Эти дети из престижной гимназии плевать хотели на всех щенков и всё такое. Они бы к нему и по одному разу не приехали. Им и друг на друга-то обычно плевать, поэтому я удивляюсь твоему рассказу. Нет, там должно быть что-то серьёзное... У них из одноклассников никто не пропадал? В розыск не подавали?

- Пропадала одна девочка. Но тут же нашлась. Хозяйка, между прочим, дачи у нас под боком...

- Выясни, может, ещё кто пропал. Тогда его здесь и прячут. Найдёшь - галочку поставят. А может, и премию дадут. Ищи.

- Спасибо тебе, Марфа Петровна.

- А как Лисы-то? Не донимают?

- Да притихли как-то. Зима настала, замёрзли, наверное, аки Маугли. А может, в тёплые края подались...

- Максим, ты знаешь, я начинаю беспокоиться...

- В чём дело, Ксюша?

- Вчера был очень странный звонок. Почему-то из озерской милиции. Это в области, у меня там у подруги дача. Так вот, позвонил мужчина, представился капитаном милиции Воронцовым и спросил, не пропадал ли у нас кто-нибудь из седьмого «А». Я ему рассказала про Мезенцеву, он ответил, что знает про это, и спросил, не было ли ещё каких-то эпизодов. Так и сказал: эпизодов пропажи детей. Представляешь? Я теперь не знаю, что и думать! Что, ещё кто-то должен пропасть? И причём тут озерская милиция?

- Не волнуйся, Ксюша. Если это не чья-то глупая шутка, я разыщу этого Воронцова и выясню, в чём дело.