Глава 5. Морозный, пыльный воздух пах утром, но Генка, проснувшись и не глядя на часы, знал, что времени уже много

Генка

М орозный, пыльный воздух пах утром, но Генка, проснувшись и не глядя на часы, знал, что времени уже много. Осенью светает поздно, день короток. Нехотя одевшись, сполз с кровати, распахнул дверь. Вода в озере казалась густой и тяжёлой. Ночью был минус, и трава на некошеном лугу (наверное, там раньше было футбольное поле, - подумал Генка) покрылась изморозью. По замороженной траве с едва слышным шуршанием волнами гулял серебряный ветер. Генка невольно залюбовался этой картиной и не сразу заметил сидящих поодаль от крыльца пацанов. Трое примостились на покосившейся лавке, остальные сидели на корточках, сберегая тепло, кутались в разноцветные грязные куртки. Почти все курили, и дым сизыми пластами стлался над землёй, путался в пожухлой, вытоптанной траве. У умывальника, притворно рыча, трепала бурую тряпку кругленькая кривоногая собачонка - Коврик.

Наткнувшись взглядом на крысячью мордочку Игорька, Генка поморщился, вспомнив про неизбежное, неприятное дело, по которому вчера вечером так и не принял никакого решения. Значит, решать придётся сейчас.

Пацаны, заметив вожака, заоглядывались, подошли ближе. На опухших со сна физиономиях какой-то вопрос, дело. Потом. На лавке остался сидеть один, тупил взгляд, чертил землю разбитыми ботинками. Незнакомый! - с удивлением понял Генка. Это тоже потом.

- Где Валька с Ёськой?

Ответил Косой, один из самых старших, злых и смышлёных. Жалко, глаза плохие, всё видит будто расплывшимся. Бегать совсем не может, на стены-деревья натыкается. В деле негоден, но хоть мозги есть.

- Валька у забора чернику ест. Весь, блин, изгваздался. Ёська у пруда с книжкой. Водяных, блин, тараканов ловит.

- Скорпионов, - машинально поправил Генка, заметил ждущий, предвкушающий оскал Игорька, вздохнул.

- Братец Кролик[45]! Я тебя про марафет предупреждал?

- А чего?! А чего я?! Я ничего! Пацаны, скажите! - Кролик рванул куртку, закуражился, блеснул торчащими вперёд зубами, голубой слюнкой в углах губ.

Уроки колонии - научился. Не поможет. С Генкой - не поможет.

- Кто хошь, блин, скажет! Чист я, чист! Ты сказал - я сделал! Здраия жеаию! -Братец Кролик вскинул руку в неверном шутовском салюте. Лицо кривилось в смеховой гримасе, а маленькие заплывшие глазки бегали панически, шарили по лицам пацанов: кто заложил?

Заложил Игорёк. Вчера вечером, когда уже спать улеглись. Прокрался ночной крысой, склонился, зашептал, обдавая ухо слюнями:

- Слышишь, Лис, гадом буду, Братец Кролик опять марафет нюхал. Ржал весь вечер, глаза стеклянные, да ещё на кармане[46] колёс принёс, Вонючке с Мокрым давал, они с кефиром жрали, потом заходились всю ночь, как обдолбанные. Ты велел, чтоб марафету не было, а он, гад... Вот я...

- Хорошо, иди! - сдерживая себя, велел Генка. Снова лёг, но сон уже спрыгнул с Генкиной кровати, убежал к кому-то другому. Подумалось вдруг: случись невозможное - доживи Генка до старости, стал бы похож на Оле Лукойе[47] из старых Валькиных сказок. Хотя нет - Оле Лукойе добрый. Генка злой. Хуже собаки.

Наркош в бригаде Старший Лис не держал. При этом ни злости, ни жалости, ни презрения к ним не испытывал. Жизнь такая - каждому кайфа хочется. Каждый сам решает. У Лиса - один трезвый расчёт. Зачем в бригаде наркоши? Наркоша - конченый человек, ни слова, ни дела не понимает. У него только одно есть - доза. А кто балуется, кто сидит - пусть доктора решают. Генка - не доктор.

- Где взял марафет? - Генка проводил разбор с крыльца, свысока. Все уже привыкли, не удивлялись. А как иначе? Братец Кролик заглянул в Генкины прозрачные глаза, разом оборвал истерику, сник.

- Угостили меня, угостили. Нельзя было отказаться, никак нельзя. Меня кент с друганами сняли возле ресторана, потом к ним на хату поехали, там и... Ну там такое дело, нельзя было отказаться. Рыло начистили бы и денег не дали...

- Кто ж это на тебя польстился-то? - равнодушно, походя удивился Лис. - Ты ж не моешься никогда и кровь у тебя гнилая... А колёса на кармане? На которых с Вонючкой кайф ловил?

Братец Кролик оцепенел от неожиданности, попробовал было рыпнуться ещё:

- Как-кие колёса?!!

Генка устало взмахнул короткой рукой:

- Кончай базар. Я тебе в тот раз говорил: последнее предупреждение. Теперь иди. Живи хоть сам, хоть под кого другого подавайся. В обиде не будем.

- Лис, ну я больше не буду! Вот те крест! Не буду!!! Завяжу!!! - теперь в глазах, на лице настоящая паника. Идти Кролику некуда. Как и всем остальным, живущим сейчас на этой заброшенной базе отдыха какого-то давно развалившегося завода. Нет у них никакого другого места, другого общества. У кого-то и родители живы, а идти - некуда. Но это не Генкино дело. Каждый выбирает сам.

- Уходи, такое моё слово... И ты, Игорёк, уходи...

- Я?!! Почему я-то?! Лис!!! - глаза крысомордой таксы, которую незаслуженно пнул хозяин.

- Объясню, - несмотря на утро, усталость навалилась тяжёлым комом, давила на грудь, мешала дышать. Генка сильно потёр грудину короткопалой ладонью. Чуток отпустило. - Для всех объясню. Вникайте и запоминайте. Вчера ты, Игорёк, мне Братца Кролика заложил. За так, за удовольствие смотреть, как я его сегодня гнать-честить буду. А если бы кто другой тебе, Игорёк, бабок предложил? Чтоб ты нас - меня, Лиса, продал? А?

- Да я... - придушенно пискнул Игорёк.

- Молчи. Я, когда маленький был, со мной не играл никто, понятно - почему, да? Так вот я и решил: буду на всех ябедничать, кто из садов что таскал, кто бьёт кого и всё, что подглядеть могу, - хоть взрослые меня хвалить станут. Мой отец разом всю эту задумку оборвал, сказал: пойду, разберусь с ними, коли так, но и тебе получить доведётся, ты помни: «доносчику - первый кнут». Я запомнил. И вы помните. Кто одного предал, тот и другого предаст. Будем ждать, пока Игорёк нас заложит? Ментам ли, ещё кому. Я - ждать не стану.

- Да я тебе, сволочь... - из глаз Братца Кролика выжались злые слёзы.

- Не здесь! - оборвал начинающуюся разборку Старший Лис. - Вы теперь вольные люди, идите в Озёрск или ещё куда, там и вопросы решайте... Вещи свои заберите. Нам тут чужого не надо!

Ждал, что кто-то вступится, скажет слово не за Игорька, так за Братца Кролика (Вонючка и Мокрый - его кореша). Никто не вылез, молчат, как умерли. Правильно, так и должно быть. Каждый сам за себя.

Слез с лавки, подошёл незнакомый пацан. Высокий, русый, одет бедно, но не с улицы, женской рукой чинено, смотрит на Старшего Лиса спокойно, исподлобья. В глазах нет ни удивления, ни жалости. Хорошо. А что есть? В глазах у пацана - серые сумерки, на самом дне плещется страх. Страх, ни к Лису, ни к сумеркам отношения не имеющий. Что такое? Может, замочил кого, теперь в бегах? Нам такого не надо. Парень на вид взрослый, может, четырнадцать уже стукнуло.

- Как звать?

- Сёмка. Семён. Фамилия Болотников.

- На кой мне твоя фамилия? - усмехнулся Лис. - Лет сколько?

- Тринадцать исполнилось.

Ну, это ничего. Если что, пойдёт через комиссию по несовершеннолетним. Это ничего. Это - годится.

- Откуда идёшь?

- Из дома.

- Пошто так? Родители живы?

- Обрыдло всё. Родни - полный комплект. - Сёмка пытался говорить короче, отчего понятным образом страдала связность его речи. Пацаны с утра предупреждали: Старший Лис матюгов не любит. Особенно когда Младший и Большой неподалёку. Если можешь, старайся без матюгов. Хоть для первого раза. Сёмка старался.

- Отец пьёт без просыху. Младших трое. Мать да сестра ейная. Всё. В школе - дурак, дурак. Сухо, как жесть на солнце. Не могу больше.

- Искать будут?

- Не. Кому? Мать при младших, папаня - как меня звать, не вспомнит, тётка - головой скорбная. Я писульку оставил, чтоб не искали и милицию не теребили.

- Как про нас прознал?

- В Озерске слыхал, и на трассе, когда с маткой картоху продавали.

- А здешнюю лёжку как нашёл?

Вместо Сёмки ответил Шатун - смешливый, по-глупому злобный пацан лет двенадцати, любимым занятием которого было ловить голубей и отрывать им лапки.

- Он за мной от самого Озёрска хилял. Я на базаре человеку сказанул, а он услышал и пошёл. Шесть километров пёхом и на автобусе подбросили - он всё рядом был, а я и не заметил ничего. Особливо в автобусе - как влез-то, что я не видел?! Я не верил, мы уж с пацанами собрались сунуть ему раза, чтоб не брехал, но он всё по достоинству обсказал, что я делал, что говорил, под какой берёзой штаны расстегнул - взаправду видел.

- Как это ты? - с любопытством спросил Лис.

- Я - лесной, - без тени куража ответил Сёмка. - Дома всегда край был, считай, в лесу да на речках-озёрах вырос. Могу прятаться так, что зверь не увидит. Человек - не зверь. А этот, - кивок в сторону Шатуна, - вообще никуда не смотрел. Я мог рядом идти, он бы не заметил.

- Ловко, коли не брешешь. Оставайся, будет срок, спытаем тебя в деле... - Сёмка Лису понравился, только тревожил по-прежнему затаённый страх в серых сумерковых глазах. Чего ж это он так боится? Вроде не из шакальей породы, и шкура на вид толстая... Надо будет при случае поговорить с ним...

Сёмка отошёл, снова присел на лавку, уставился на носки чёрных ботинок..

- Слышь, Лис, у пацанов до тебя выход[48] имеется, - солидно сообщил Буряк (прозванный так из-за огромного, в треть лица, родимого пятна. Пятно имело насыщенный свекольный цвет). - По манкому[49] делу. Касаемо Вилли-новичка...

- Где Вилли?! - резко перервал Генка.

- С Ёськой на пруду. Тараканов ловит. Пусть пока тама... Разговор есть.

- Излагай, - Лис усмехнулся, присел на ступеньку, подпёр щёку рукой. «Дела», которые предлагали пацаны, как правило, лежали на границе между обычной глупостью и идиотизмом.

«Да и откуда чему взяться? - философски, без злобы и раздражения, рассудил Старший Лис. - Контингент в бригаде ещё тот... В школе-то редко кто больше трёх классов окончил, в семьях - тоже ничего хорошего, больные многие от самого рождения, или от водки по наследству, а уж кто колонию прошёл или специнтернат, тот вообще - крыша хорошо если на одном гвозде висит...»

Буряка выпустили вперёд для солидности (был он большой и не по-здоровому толстый) и зачина, о деле заговорил, как обычно водилось, Косой - интеллектуальный авторитет, окончивший без троек аж семь классов в интернате для слабовидящих детей. Почему Косой рванул из этого интерната - никто толком не знал, но какая-то нехорошая история оттуда тянулась: Косой лютой ненавистью ненавидел рыжебородых мужчин в очках и начинал просто трястись, когда видел хоть отдалённо похожую фигуру (тут ещё надо учесть особенности его зрения). Без стакана водки привести его в себя в таких случаях не удавалось. Косой рвался из рук пацанов (один он из-за зрения никуда не ходил) и визжал: «Убью гниду! Загрызу-у!» - Почти сразу после стакана Косой начинал молча плакать и быстро засыпал. Управляться со слабосильным Косым было несложно, а расспрашивать - отчего? да кто? - никому и в голову не приходило. У каждого в бригаде своя история по тому же складу, её бы забыть. Чего в чужую-то соваться?

- Ты, Лис, видал, как Вилли замки открывает, - Косой не спрашивал, а утверждал, так как самолично присутствовал при тестировании Виллиных умений Старшим Лисом. - Мы тут с пацанами подраскинули мыслью и скажем так: большая ложка нам сама в рот плывёт. Кто там этот Вилли вообще, как у него с мозгой и всё такое - это не нашего ума дело. Сегодня он здесь, завтра - его нет. Менты загребут, или доктора, или родственники сыщутся. Не уличный он - это глазом видно. Надо его, пока можно, по делу приспособить. Дело такое: под Озерском складов много. Которые путём охраняются, которые так. Особливо старые, военные. Жратва - это полдела. Можно оружие взять и через Ветрового толкнуть. Ты же с Ветровым в дружбе? Потом. Надо ещё проверить, не может ли Вилли сигнализацию отключать. Я б не удивился, если б смог. Тогда другой план: половина магазинов в Озерске - наши. Про сельпо - я уж и не говорю. Берём сразу, за одну ночь, всей бригадой, что унесём, - и ложимся на дно. Не здесь, конечно, другую лёжку искать надо. Можно даже в Питер податься, от греха. Если сумеем товар удержать и реализовать, так бабок на все хватит - сам знаешь, про что я говорю...

Генка знал, про что. Они с Косым - вроде товарищей по несчастью. Косой хочет операцию на глазах сделать - большие тысячи нужны. Генке нужно Ёську лечить - ещё больше денег. Операцию сейчас нельзя - мал ещё, растёт. А когда можно станет? Откуда деньги взять? Да и всё остальное - бумаги, документы? А Ёську надо поднять обязательно, для него самого и для Вальки. Такие, как Генка, долго не живут, значит, единственная Валькина надежда - Ёська. Если Ёська выправится, брата присмотрит - это уж так. Вот Вилли как раз Ёську и обещает вылечить. А пацаны хотят Вилли вместо универсальной отмычки - ментам в зубы. Да сколько они магазинов успеют взять? Один, два? И как раз - приехали, полезайте. Вилли первым. Обратно уж его никто не выпустит - это ясно. Такой феномен всякому нужен. И прости, прощай надежда. Нет уж!

- Вилли не трожьте. - Пацаны загудели, заводили носами, оскалились, видно уже мысленно выручку разделили, на гульбу невиданную настроились. Что вы там придумать-то можете - сладости, выпивка, курево... Еще что? Небось в Эрмитаж на экскурсию не пойдёте... Однако надо что-то придумать, пока не озлели совсем. - Вилли не вором рождён - сами видите. Заупрямится, уйдёт - что тогда? Насильно его тоже не заставишь, у него мозги в другую сторону смотрят, понимать должны. Тут он вроде Вальки. В общем, дело это тонкое, требует тонкой подготовки. Идея ваша хорошая, но надо её до ума довести. И Вилли соответственно подготовить. Это я на себя возьму. А вы пока насчёт складов разведайте. Это вернее и безопаснее, чем магазины, потому что на пацанов никто думать не будет. И канал через Ветрового есть - тут ты, Косой, опять прав...

Успокоились вроде. Ещё гудят, но уже мирно, без злобы. Сколько удастся их за нос водить? Не важно, лишь бы времени хватило найти эту сеструху Виллину. И Ёську вылечить. А потом - получайте Вилли с потрохами. А есть ли она - сестра эта? Или «на любую хитрость ещё большая хитрость найдётся»?

- Ладно, всё, поговорили. Чурки, пойдёте в лес пням молиться, кликните мне Вилли с Ёськой. И на Коврика не заглядывайтесь. Пропадёт - дознаваться не буду, вы не вы, разом рога обломаю. А ты, Шатун, и ты, Косой, вечерять зайдите, разговор есть.

Чурки разом кивнули большими головами. Чёрные толстые волосы торчат в разные стороны, как проволока. Чурок - двое. Младшая Чурка и Старшая Чурка. Братья они там или ещё кто - разбери-пойми. Лица и носы у обоих плоские, глаза косые, драться умеют руками, ногами, коленями, локтями и головой. И всё одновременно. Когда встают вдвоём спина к спине - пятеро пацанов из самых старших завалить их не могут, а после потехи всё вокруг юшкой забрызгано. По утрам и вечерам Чурки в лес ходят. Сидят неподвижно, дышат как-то по-особому, потом руками-ногами машут. Пацаны говорят - молятся. Чурки не возражают. Они вообще говорят мало, хотя понимают по-русски хорошо. Собак Чурки ловят и едят. Свежуют, режут, добавляют крупу, лук, соль - похлёбку варят. Неплохая похлёбка, наваристая, Генка как-то преодолел брезгливость - попробовал. Как приблудится к бригаде какая собачонка, так Чурки на корточках сидят, голубят - «чить, чить, собачка», а через некоторое время - раз, и нету пёсика. Коврика Валька с трассы два месяца назад на руках принёс: то ли под машину попал, то ли огрел кто-то по спине - ноги у него задние совсем не ходили. Косой в барак зашёл, сослепу не разглядел, спрашивает:

- Чего это у вас, Валька, тут коврик лежит? Раньше, вроде, не было.

С тех пор и повелось - Коврик. Ноги выправились, ходит почти нормально, только когда бежит, зад маленько на сторону заносит. Пока тощий был да облезлый, Чурки в его сторону и не смотрели, а как округлился да залоснился...

- Да вон, гляди, Лис, - позвал Вонючка. - Ёська-то сам с пруда идёт. А в банке, должно, тараканы.

Ёська присел у стола, заглядывая в свою банку, Генка вытянулся на кровати, уронил голову на подушку, подпёр рукой, чтобы видеть брата. Белый, рыхлый, под глазами синие полукружья, на шее и кистях - отёки.

- Ты с Валькой занимался?

- Занимался, когда ты спал ещё. Только он букварь не хочет, мы с ним энциклопедию читали и «Чудеса света». Там картинок много.

- Ёська, - устало сказал Генка. - Я ж тебе сто раз объяснял. Надо «Букварь», чтоб он не просто буквы складывал, а хоть что понимал.

- Да не хочет он «Букварь» этот! - с обидой выкрикнул Ёська. - Как его заставишь? Он же упрямый. Да и неинтересно ему. Третий год - одно и то же!

- Да я, что ли, виноват, что он такой тупой! - заорал в ответ Генка. - Научится - пусть хоть «Войну и мир» читает!

- А что это - «Война и мир»? - тут же позабыв обиду, заинтересовался Ёська.

- Книжка такая. Толстенная. Один роман - четыре тома. У нас дома была.

- А про что?

- Не знаю, не читал.

- Я бы прочёл... Гена, знаешь что, давай Вальке хоть другой букварь купим. Я видел в магазине, красивый такой, с картинками. Ему опять интересно станет... Он же может, я вижу. Он уже букву «щ» запомнил. И с «ш» не путает.

- Ладно, уговорил, купим... Где все?

- Разошлись. Ты правда Братца Кролика погнал? И Игорька? Игорька - правильно. Он скользкий, как кишки. А Кролика - жаль. А кто тебе нужен-то?

- Никто не нужен. Никто мне на хрен не нужен! Хоть бы вы все разошлись. А ещё лучше - сдохли!.. И я бы тогда сдох...

Незаметно пробравшийся в комнату Коврик поднялся на задние лапки и с деловым видом принялся вылизывать Генкины щёки. Старший Лис схватил его за шкирку и отбросил в угол. Коврик обиженно взвизгнул и полез на колени к Ёське - жаловаться. Ёська прижал пёсика к себе, рассеянно поглаживал бурую шерсть, думал.

Вечерние посиделки происходили у костра, на берегу озера. Генка на костёр не ходил, отсиживался в своей комнате, в бараке. Была керосиновая лампа, но Генка её не зажигал, холил темноту. По дощатому потолку с обвалившейся краской метались оранжевые тени от берегового костра. Голоса слышались, как тихий морской прибой. Генка один из всех помнит, как ездили с родителями на море. Жили в дорогущем отеле, а купаться ходили за три километра, на дикий пляж, мать прятала Генку и Вальку от людей, отец злился, орал, каждый вечер приходил пьяный. Отдыхали...

Ёська и особенно Валька костёр любили. Валька пялился на огонь бездумно, молчал, и глаза у него в эти мгновения становились похожими на глаза диковинной древней рыбы. Ёська елозил, пересаживался с места на место, задавал вопросы, на которые никто из пацанов ответить не мог.

Рассказывал Гусь, тормозной, в общем-то добродушный пацан с длинной, жилистой шеей и маленькой головой. Рассказчиком Гусь был никаким, мямлил и повторялся, но отличался от остальных тем, что охотно вспоминал минувшую, деревенскую жизнь. Большинство бригадных мальчишек события своей жизни вспоминать не любили.

- Меня ваще-то Ванькой зовут, Иваном. Вот и свина моего так звали - Иван. Я его с малолетства, с порося выходил. С маленького, говорю, ещё - поросёнка. И такой он с самого раза был смышлёный, что даже люди удивлялись. Всё понимал, лучше собаки. И ходил за мной, как собака та же. Вот как Коврик тот же. Ходил он, говрю, за мной, а я его всяким штукам учил. Ну вот говрю ему: умри, Ванька! - а он упадёт на бок и ноги кверху поднимет. Или скажу: копай! - он сразу рылом в землю. Очень умный поросёнок был. И весёлый такой! Палку приносил играть, как собака...

- Брешешь! Вот это - брешешь! - перебил рассказчика Шатун. - Не бывает, чтоб свинья - палку. У неё ж там - пятак.

- Ну и чего ж - пятак! - обиделся за поросёнка Гусь. - Он, если хочешь знать, даже корыто своё в пасти тащить мог. К крыльцу приносил, когда жрать хотел. Вот какой умный был! А ты гришь! А палка - это ему ваще раз плюнуть! Я ему в пруд кидал, так он и из пруда тащил. И ходил за мной по пятам. Куда я пойду, туда и он. Люди так и говорили: вон, глядите, два Ваньки идут...

- А чего потом-то? Чего с ним стало? С Ванькой-то? - тихо спросил Ёська.

- Ну, чего? - как бы удивился Гусь. - Вырос он, здоровый хряк стал. Зарезали его, чего ж.

- И не жалко тебе было? - звенящим голосом спросил Ёська. - Он же с тобой был...

- Ну, жалко... - теперь Гусь вроде бы смутился, но чувства плохо пропечатывались на его невыразительной, грубо слепленной физиономии, и ничего нельзя было сказать наверняка. - Как жалко-то? Куда ж его девать-то? Ему ж хряпы[50] в день полпуда надо. Это ж деревня, скотина там... Чего ж ваще делать-то?

- Правильно - деревня! - неожиданно зло сказал Вонючка. - Так и есть. Они ж жалости не понимают. Деревня - она без жалости живёт. И без другого разного.

- М-м-м! - вдруг горестно замычал Герасим, растирая кулаками покрасневшее от огня лицо. Никто не понял, то ли он пожалел хряка Ваньку, то ли что-то имел сказать про деревенские нравы.

Как звали Герасима на самом деле, никто не знал. Образованный Косой, который проходил Тургенева в своей спецшколе, назвал его Герасимом, потому что он был немой. Обычно встречаются глухонемые люди, но Герасим глухим не был. Он слышал всё, даже самые тихие звуки (пацаны проверяли), и многое понимал. Почему он не говорил - для всех оставалось загадкой. Язык у него был на месте (это тоже проверили), звуки издавать он мог и даже очень похоже подражал птицам и лаю собак.

Подобрали Герасима в наркоманском притоне. Вонючка с Мокрым и Братцем Кроликом по наводке последнего забирались в притон, когда все уже лежали в дупель обдолбанные, и снимали с наркош часы, цепочки и кольца, которые потом оптом толкали на рынке. Однажды, обчистив завсегдатаев притона, пацаны уже собрались уходить, как вдруг из угла поднялся совершенно не обдолбанный парень, которого они почему-то до этого не заметили. Парень стоял и молча смотрел на них. Когда испуганные грабители попятились к выходу, парень двинул за ними.

- Надо его гасить! - психанул Вонючка.

Тут парень замычал и протянул руку.

- Да он же дурка! - облегчённо вздохнула вся троица.

На улице парень деловито затрусил вслед воришкам.

- Что делать будем? Тикать? - спросил Мокрый.

- А нехай с нами идёт, - предложил Братец Кролик. - Чего ему у наркош? Сдохнет ни за что. А у нас, может, в каком деле и немой сгодится. У него рожа-то вроде нормальная. Может, он и не совсем дурка. Пусть мальки его на вокзал берут, милостыню просить. Он мычать будет, на жалость давить, и защитит, если что. Вон какой здоровый...

Как и предполагал Братец Кролик, Герасим легко прижился в бригаде. Особенно полюбил его Валька, потому что, в отличие от других, Герасим всегда выслушивал его и никогда не возражал. Валька не понимал, что Герасим не может разговаривать. Он считал, что тот молчит по собственной инициативе и когда захочет, сразу заговорит. Переубедить Вальку было невозможно. Недавно Ёська пережил настоящее потрясение, когда обнаружил, что Герасим, молча присутствовавший почти на всех занятиях Ёськи с Валькой, научился читать.

Однажды Ёська попросту застал его с книжкой. Герасим сидел на стуле и водил пальцем по строчкам. Сначала Ёська не поверил сам себе, потом решил всё же проверить. Написал на бумажке слово «стул», показал Герасиму, спросил: «Где?» - Герасим показал. Написал имя «Ёська». Герасим, радостно ухмыляясь, ткнул мальчика в пупок. Написал «собака». Герасим закрутил головой, нерешительно тявкнул, потом махнул рукой в сторону окна. Где-то там бегал Коврик. Пережив удивление, Ёська быстро застрочил на листке: «Почему ты не говоришь?» Герасим округлил широкие плечи и заплакал крупными бесшумными слезами, похожими на поздний осенний дождь. Ёська опустился на колени и принялся его утешать, используя отработанные на Вальке приёмы. О том, что Герасим умеет читать, Ёська почему-то никому не сказал. Даже Генке.

- Про всю деревню не скажи, - вступил в разговор малёк Костик (после пьяной смерти обоих родителей и маленькой сестрёнки в огне деревенского дома Костик трижды попадал в детдом и трижды сбегал оттуда). - Я скотину всегда жалел. У нас, когда корова не стельной осталась, решили её резать. Я из дома ушёл, чтоб не видеть. Пришёл, когда уже всё кончено. Иду по двору, а на козлах голова Бурёнкина лежит. Большая такая, грустная, тихая и смотрит прямо мне в нутро, спрашивает: «За что меня?» Я так и повалился. Водой отливали.

- Бона как... - неопределённо протянул Вонючка, не то снимая свои обвинения, не то возражая.

Из сгустившейся темноты злобным гномом вынырнул Генка, в длинном, не по росту пиджаке, полы которого болтались чуть ли не у колен:

- Косой, Шатун, пошли ко мне!

В комнате зажёг-таки керосиновую лампу, подул на руки (скоро зима, надо лёжку менять или как-то с топливом решать) и принялся втолковывать, ставить задачу:

- Наше дело - отыскать девчонку. Тогда Вилли у нас на крючке, сделает всё, что скажем. До этого - может заупрямиться. Надо отследить, найти какие-то зацепки. Связаться с питерскими, пощупать в поездах, в детдомах, в приютах, на вокзалах, в борделях, где ещё бездомная девчонка оказаться может. Она необычная, такая же, как Вилли, должна бросаться в глаза. Может, её какая бригада к себе заберёт. Может, слух какой-то. Нам сейчас всё годится. Деньги на дело я дам. Потом с Вилли стократ получим. А у тебя, Косой, особый интерес. Думай. Найдёшь девчонку, считай, свои глаза найдёшь. Понял?

- Понял, - усмехнулся Косой. - Чего ж тут не понять-то? И свой интерес, и твой, Лис, тоже. Совпадают они у нас. Только вот у пацанов и у меня с Шатуном к тебе лично вопрос. Ты вчера больно красиво говорил, когда Игорька коленом под зад погнал, детство вспомнил, а вот ближе скажи: найдём девчонку, ты бригаду не кинешь? Не сорвёшься с братьями, да с ними обоими? А?

- Не сорвусь, - тяжело, с паузой уронил Генка. - У меня к Вилли свой интерес - не скрою. Но потом - отдам его вам. Братьями клянусь. Обделывайте свои дела, воруйте, банки берите - что хотите.

- Ну что ж, - Косой задумался, безуспешно попытался сфокусировать глаза на Генкином лице. - Слово твоё крепкое. Значит, будем работать, - он неожиданно улыбнулся, как равный равному, единственный из бригады, кто мог себе это позволить.

«Сколько лет Косому?» - впервые подумал Генка и с трудом высчитал, сколько лет ему самому. Года как-то не имели значения в его жизни.

- Не дрейфь, Генрих. Всё обмозгуем, озадачим людей, найдём девочку. Если она вообще в природе есть.