Глава 8. Аманда рисовала в полуподвальном помещении, и вечером в нем было еще достаточно светло

Аманда рисовала в полуподвальном помещении, и вечером в нем было еще достаточно светло. И она наблюдала за чужими страданиями если не с восторгом, то с интересом и извлекая из этого пользу. Рисовать абстрактный разрыв шаблонов было забавно, имея такую яркую страдающую натуру, как Тревор средний.

— Ты выпьешь всю бутылку? — уточнила она, посмотрев на выданную «старому другу» для успокоения бутылку виски.

— А что?

— Ничего, можешь остаться у нас. Родителей-то все равно не будет.

Натан подавился и закашлялся.

— Я не понял...

— Нет, ты правильно понял. Просто по-дружески.

— Мы уже друзья, — с сарказмом отметил он, будто это стало еще одним разрывом шаблона за сегодняшний день, и он уже привык к их постоянным появлениям.

— Я не навязываю, я решила, что было бы неплохо. Или ты планируешь дружить с черлидерами? Твоя подружка же теперь черлидер.

— Нет, спасибо, я лучше с тобой еще немного, — он скептически двинул бровями, закрыл глаза и сделал еще глоток, поморщился.

— Да...повезло мне, что я один ребенок в семье. Не могу представить себе, чтобы я напивалась в жопу из-за какого-то младшего брата. Мне было бы пофиг, что он там говорит.

Натан аж закипел.

— Тебе пофиг? Ты не представляешь, что такое «пофиг». Никому на этой планете не может быть больше пофиг, чем мне.

— И поэтому ты бухаешь.

— Ты сама мне дала бутылку!

— Мог отказаться.

— Я в тебя ее сейчас брошу.

— Нет, лучше пей.

— Ты просто не представляешь. Или представляешь. Хотя, тебе не интересно.

— Если честно, нет.

— Вот видишь. Никому не интересно. Так что рисуй свои картинки и не мешай мне, я думаю.

— Да я пошутила, расскажи.

— Иди в задницу.

— Пфф, тебя не поймешь.

— Конечно, куда тебе до меня. Если мне нужно будет, чтобы меня выслушали, я обойдусь без жалости и липового интереса. Я лучше заплачу деньги психоаналитику, и пусть он меня слушает с целью помочь, а не из жалости.

— Так почему не заплатишь?

— Да я сам себе психиатр.

Натан подумал, что это переходило уже все границы. И самым отвратительным был разрыв его шаблона по швам.

Он уверен был сам до сегодняшнего дня, что ему действительно плевать на младшего брата, на издевательства, которые тот терпел в прошлой школе.

Сейчас же он прислушался к себе и понял, что брезгливость к футболу и ненависть к футболистам у него была не всегда. Она началась тогда, когда футболисты начали издеваться над Тэмсином. И это началось еще раньше, чем Натан решил стать популярным.

Если задуматься...он стал популярным не просто так. Он всегда был ленивым, у них это семейное. Но что-то его вдруг толкнуло, и он даже не помнил, что именно. Может, он хотел подать брату пример, а тот не стал повторять, и за это Натан его возненавидел.

А может, изначально он хотел научиться защищать Тэмсина, но было так сложно измениться и добиться желаемого, что в конце концов он забыл об этой идее и...зазвездился?

Ненависть к футболу и футболистам тоже осталась какой-то инстинктивной.

Насчет сегодняшней обиды у Натана тоже все было сложно. С одной стороны, он принципиально никогда не испытывал эмоций из-за чужих слов, с другой — именно слова близких людей умудрялись немного, но ранить.

Он иногда думал, что он сделан изо льда, обтянутого тонкой кожей. И слова людей, как иглы, впиваются в кожу, протыкают ее, делают чуть-чуть больно, а потом это сразу проходит. Но под слоем льда бьется настоящее сердце. Пусть черное, злое, но настоящее, горячее. И слова Тэмсина почему-то просочились через кожу под лед и дорвались до сути. И ударили так больно, что внутри все горело от злости. Но не на самого Тэмсина, а просто так, хотелось бить и крушить, ломать, кричать, психовать.

Наверное, это была злость на самого себя. Иногда казалось, что Натан поступает неправильно по отношению ко всем, что он вообще все делает не так. Потом, конечно, это проходило, и он снова понимал, что поступай он иначе, жизнь пошла бы под откос и перестала быть такой приятной.

Но припадки Тэмсина, вроде сегодняшнего, каждый раз заставляли задуматься и засомневаться в правильности всех своих взглядов на жизнь. И это бесило, это просто порождало желание самого себя покалечить, чтобы это вышло из-под кожи, перестало кипеть вместо крови, перестало раздражать и нервировать.

Он не мог даже на секунду успокоиться, закрыть глаза и просто глубоко вдохнуть, а алкоголь никак не действовал. Он только делал хуже, вызывал тошноту, кружил голову, делал взгляд мутным, сонным и тяжелым, как будто жутко злым. И по всему телу оставалось нервное беспокойство, ни секунды покоя.

Ни зареветь, ни заорать, ни вскочить и начать ломать все — мешает Аманда и то, что это ее дом.

То ли это была совесть, то ли избыток энергии, который Натан не знал, куда деть.

* * *

Тэмсин стукнулся лбом о стол уже через два часа, когда весь извелся.

Это было просто не честно, слезы не останавливались. Он не жалел о том, что сказал, он ненавидел тот факт, что после высказывания все чувства исчезли. Вся обида куда-то пропала.

Все, что он хранил в душе, испарилось, ненависть, выращиваемая день за днем, прошла.

Тэмсин сам себе показался неудачником и идиотом.

«Я думал, я умнее...а я оказался тупее, чем он. Зачем я это сказал, вообще. Что за бред, что я его ненавижу? Я его не могу ненавидеть, он мой кумир, я не помню ни дня, чтобы я на него не пялился и не думал о том, какой он весь из себя. И правда, за что мне его ненавидеть? За то, что я — хилый придурок, сам не мог отбиться? Как будто ему раньше было сладко. Ему-то никто не помогал, он сам разбирался и стал лучше. С какой бы стати ему мне помогать, в самом деле?! Даже если бы он из лучших побуждений это мог сделать, он не обязан, он имеет право думать, что я все сам обязан делать. И сказать, что я его ненавижу и всегда ненавидел, и дверь захлопну, и... и ляпнуть, что нарочно это говорю, чтобы обидеть...я бы умер. Он мне ничего такого не сказал даже. Подумаешь, ему на меня плевать. Да в жизни не поверю, никогда не верил. Было бы плевать — он бы меня не замечал. Ненавидел бы, вообще смылся из дома, а не стал со мной переезжать, возможность-то была. Сдалась ему эта школа. Да он и сейчас легко может тряхнуть маму и потребовать у нее денег, купит себе фургон на пустыре и будет там жить один, шиковать, прямо возле школы. И уж точно, если бы ему было плевать, он бы не полез к этому гомику, ни за какие пряники. Не верю, что он спер этот конверт, заранее зная. Он спер его для себя, а подкинул зачем-то этому придурку.

Было бы ему плевать, он бы оставил себе и не пошевелился даже.

Ну, да, его бы поймали во время обыска, но все равно, он не мог предугадать, что нас будут обыскивать. Значит, из-за меня. Возможно, правду говорил, что из-за гордости. Но это звучит тупо. Когда меня бьют — все нормально, а когда со мной просто поговорил гомик — все, конец света. У тебя просто капитальные проблемы с доверием, говнюк, ты боишься, что к тебе испытают то, что испытываешь ты ко всем. Тебе никто не нужен, и тебя бесит чувствовать, что не нужен ты. Тебя бесит даже одна мысль о том, что так может быть. Ты легко можешь предать кого угодно и сдохнешь скорее, чем позволишь предать тебя, поэтому и друзей у тебя нормальных нет теперь. Конечно, так жить легко. Убрал все грабли со двора и ни на одни не наступишь даже в темноте. Неужели тебе не скучно?

Нет, тебе ни разу не скучно, у тебя вокруг всегда телки. Да приехать не успели, уже баба. Страшная, да, но все равно. Беспечный говнюк, нет возможности налажать — не лажаешь, как гениально.

Ты все врешь. Тебе не плевать, ты просто хочешь, чтобы я думал, что тебе плевать. Не чтобы мне было обидно, ты же не такое дерьмо тупое, как я, конечно... нет, я сегодня просто отличился... но ты хочешь, чтобы я так думал, что ты моральный урод, и чтобы я сам отцепился, и тебя опять никто не заставлял изменять своим принципам.

Как мне теперь извиниться? Я во всем виноват, а не ты. Я виноват, я признаю, я тупой, я обижался на ерунду, я сам виноват в том, как со мной обращались, это не твоя проблема и не твоя забота, с какой стати тебе разбираться со своими уродами, да еще и с моими. Ты мне не нянька и не охранник. И не мать, и не отец. Ты мне ничего не должен, признаю.

Но ты же нужен мне», — Тэмсин сам это осознал и опять стукнулся лбом о стол, застонал тихо. «Как я вообще дошел до такой жизни. Мне нужен этот самовлюбленный придурок. Папе сказать — не поверит. Но я не хочу, чтобы было, как он сказал. Что пройдет этот год, и мы больше никто друг другу. Не может так быть».

Он так задумался, что не смотрел уже в окно и не видел, как пьяный Натан вывалился из двери дома напротив. Аманда уточняла, точно ли он доползет, внезапно улетев с одной бутылки, как пятиклассница. Он залихватски махал рукой в сторону дома и острил, что только дебил не доползет до соседнего дома. И намекнул, что ему не хочется даже подвергать себя опасности случайно с Амандой оказаться в постели.

Она даже не знала, бесило ее это предположение своей нереальностью или смешило своей теоретической возможностью. Поэтому решила плюнуть на все и дать пинка для разгона, чтобы точно дошел.

Тэмсин посидел еще, потом встал, со стоном сгреб все еще гудящие после дня на каблуках ноги в кучу, подошел к торшеру в углу за дверью и дернул за выключатель. Мягкий свет загорелся, и одновременно с ним заворочалась дверная ручка.

— Что еще за жопа с ручкой... — проворчал Натан, рука соскользнула с ручки, и он лбом ткнулся в дверь. Засмеялся, уловив забавное сочетание «жопа с ручкой» и устоявшееся выражение «жопа с ручкой».

И он решил, что в коридоре тоже неплохо, только бы опуститься в горизонтальное положение, но Тэмсин понял, что пора бы открыть. Закрылся он из соображений безопасности. Не хотелось, чтобы брат вдруг вернулся все еще злой и закончил лупить его.

И не хотелось, чтобы отец зашел спросить, что это за ор стоял, куда делся Натан. Так что с отцом он поговорил нехотя и через дверь, проворчав, что обычный скандал, а сам сел «думать».

Натан от неожиданности дернулся и схватился рукой за косяк, пошатнулся, засыпая на ходу, когда дверь открылась.

Тэмсин на него уставился в шоке. Он-то уже готов был начать разговор и извиняться, но никак не ожидал увидеть пьяного брата.

— Я хотел сказ...ть...звини... — невнятно что-то пробормотал Натан, морщась и проходя мимо, небрежно, но не нарочно толкнул. Он наклонился, взялся за рубашку на спине и принялся ее стаскивать, но равновесие не удержал, его повело, и он тремя шагами по диагонали отправился к кровати. И когда упал на нее лицом вниз, в полуснятой рубашке, в задранной футболке, тяжело вздохнул и замурчал в покрывало. И так было хорошо, просто замечательно, блаженная нежность окутала уставший за день мозг, нервы успокоились, возбуждение и ярость прошли, все пришло практически в гармонию.

— Ты просто в хлам... — протянул Тэмсин, не удержавшись. И он не мог поверить, что правильно расслышал сказанное братом. И вообще, сказал ли он именно это.

«Да чтобы он...извинялся...ИЗВИНЯЛСЯ?!»

Прошибло до слез, Тэмсин даже руку к лицу поднял, закрыл рот и поморщился, еще сильнее ощутив себя уродом, который требовал то, что ему не положено, а не получив, еще и посмел высказать претензии.

Несколько раз, еще в прежнем городе, когда Натан уходил с друзьями по клубам, мать тоже приходила вдрызг пьяная и падала на кровать. Но отвращение к ней было сильнее почему-то, Тэмсин даже не знал, почему. Может, всему виной ее пол и стереотипы, по которым пьяная женщина — нонсенс и абсурд.

Она вызывала своим состоянием почти блевотный рефлекс, и Тэмсин не понимал в эти моменты, почему Натан ее так любил, всегда терпеливо с ней возился. Но когда его не было, именно Тэмсину приходилось снимать с нее туфли, раздевать ее и укладывать, как следует.

Делать это сейчас с Натаном было намного приятнее. Может, потому что он не был девчонкой, а может, еще почему-то. Не из-за чувства собственной тупости, которое чуть-чуть прошло из-за чужих извинений.

Натан был прав. Все, кто его знал, очень рады были бы услышать его «извини». И Тэмсин тоже. И это дало ему возможность думать, что не он один налажал сегодня.

Он сначала брата раздел, как смог, еле ворочая резко потяжелевшее тело, а потом еле вытянул из-под него покрывало с одеялом. И когда накинул его сверху, почувствовал себя героем, вытер невидимый пот со лба ладонью.

Он разделся сам, расправил свою постель и собрался уже ложиться, но оглянулся посмотреть на спящее, расслабленное лицо Натана. И он поморщился, опять испытав укол совести. Не стыдно за то, что сказал. Стыдно за то, что сказал, не думая так по-настоящему. Соврал, чтобы обидеть.

«Нахрена ты такой добрый и хороший, когда спишь?!» — подумал он.

Накатила волна нежности, а потом еще и волна одиночества. И подойдя к торшеру, чтобы выключить его, Тэмсин оказался ну слишком близко к искушению.

«Может, он и прав, убирая со своего пути все грабли заранее, а потом шагая по жизни, как сраный принц. Это же только я тащусь прям по лбу черенком ловить», — думал он, уже лежа на чужой кровати, под чужим одеялом, накрытый до подбородка, вместо подушки используя чужую же руку, глядя в практически чужую часть потолка.

Взгляд был мрачный, обиженный на самого же Тэмсина, но вылезать из постели было поздно, будить не хотелось. И пьяному Натану объяснить чужое присутствие рядом с ним будет куда сложнее и менее приятно, чем трезвому.

— Спокойной ночи, блин. Сладких снов, — пожелал он злобным шепотом, сам себя проклиная за минутную слабость и дурацкий порыв. Может, братец просто напился и по глупости извинился. Может, он все еще в ярости. Может, он и в самом деле плевать хотел, а все остальное Тэмсин сам себе придумал и убедил себя в этом. И утром он на него заорет, испортит настроение до нуля.

«Ну, нет, я не стану, как он. Чур меня, чур меня, буду я еще думать, кто что думает, кто как относится, как считает. Это его стиль, не мой. Я уверен, что он не ненавидит меня. И он извинился. И я извинюсь завтра».

— Спокой...но...ной, — промямлил Натан, улыбнулся, даже осклабился и чуть не заурчал, повернувшись на бок. Тэмсин вытаращил глаза, оказавшись зажатым. То есть, Натан на него просто закинул вторую руку, навалившись.

«Дерьмо идея была...дерьмо идея...»

08.05.2012