Часть вторая 9 страница

И все равно Джуд не покидало растущее беспокойство. Она знала, что еще не все исправлено.

Наконец около семи открылась входная дверь и появился Зак с тяжелым рюкзаком на одном плече.

— Ты поздно, — сказала Джуд, поднимаясь с дивана.

— Последний тест оказался пакостным, — сообщил он, отшвыривая рюкзак. Вид у сына был изможденный. — Кажется, я его провалил.

— У тебя было много забот.

— Ты так думаешь?

— Я пыталась до тебя дозвониться.

— Батарея сдохла. Прости.

Джуд молча стояла, разглядывая сына. Даже сейчас она не знала, как ей высказать все, что хотела. Последние несколько дней изменили все. Джуд чувствовала себя айсбергом, начавшим медленно таять и снова двигаться.

— А еще я зашел в контору к юристу, — сказал Зак, глядя ей в глаза. — И согласился изменить план воспитания. Все сделано. Я знаю, тебе это не понравится, но я больше не могу причинять боль Лекси. И не буду. И если она захочет взять к себе Грейс на какое-то время, то я соглашусь. — Он помолчал, а затем совсем тихо добавил: — Мне нельзя было тогда напиваться. Если бы я не пил и остался трезвым…

— Перестань, Зак. Я…

— Здесь ты не сможешь ничего изменить, ма. Я знаю, как ты обо всем заботишься, но этот вопрос решаю я, Лекси и Грейс. Я должен поступить правильно.

— Я знаю, — сказала она. — И я тобой горжусь.

Они были как солдаты, сражавшиеся на одном поле битвы — она и ее сын. Можно было многое сказать, но это были просто слова, и со временем они будут сказаны. Самое главное, что они выжили и что выжила любовь — между ними и вокруг них. Все остальное было лишь дополнением. Теперь же ей осталось сказать ему только одно, задать один вопрос:

— Ты по-прежнему ее любишь?

Зак изменился в лице. В его взгляде она прочла и неуверенность юности, и мудрость зрелости.

— Я всегда ее любил. И никогда даже не пытался разлюбить.

Она обняла сына, как могла бы обнять много лет назад, когда он был молодым, ранимым и напуганным. Жаль, она тогда не знала, чтó самое главное.

— Я дышу тобою, Зак.

Он крепко прижал ее к себе.

— Я тоже тебя люблю, Madre.

Впервые за много лет он так ее назвал, и от одного этого нежного слова она еще больше растаяла, приблизившись к себе прежней. Джуд отстранилась.

— Кажется, она завтра уезжает. Скорее всего, во Флориду.

— Почему?

— Считает, что так будет лучше для Грейс.

— Но это безумие!

— Лекси всегда прежде всего думала о других. В этом — вся Лекси. А я забыла, какая она, Зак, забыла, как много Лекси значила для нас, для меня.

Зак посмотрел на нее, и Джуд увидела в его взгляде надежду и тревогу — надежду, что она искренна, и тревогу: а вдруг это не так.

— Что ты такое говоришь?

— Найди ее, Зак, расскажи о своих чувствах. — Джуд убрала челку у него со лба и улыбнулась. — Она часть нашей семьи. Нужно, чтобы она об этом знала.

— Это уже не имеет для нее значения. Я позволил Лекси сесть в тюрьму, я не защитил ее.

— Нельзя брать всю вину на себя, Зак.

— Хватит. Разве она сможет меня простить?

— А ты можешь меня простить за то, что все эти годы я была такой плохой матерью?

— В этом нет необходимости.

— Вот так мы все и поступаем, Зак. Мы просто прощаем. Когда-то меня тревожило, что вы с Лекси слишком молоды для любви, и я по-прежнему считаю вас такими же молодыми, но вы ведь взрослые, да? Никто из нас не молод, и жизнь не идет по прямому пути.

— Где она?

— Не знаю.

Зак еще раз обнял мать и вышел. Джуд все еще стояла в открытых дверях, глядя на пустую дорогу, когда почувствовала, что сзади подошел Майлс.

Он обнял ее.

— Отправился на поиски Лекси?

— Да.

— Перемены происходят быстро.

— Именно так. — Джуд повернулась к нему, обняла и поцеловала.

Какое все-таки чудо, что их любовь оказалась прочной.

— Бабушка, дедушка! — Грейс протиснулась между ними, как маленький угорь. — Давайте сыграем в «Конфетную страну». Бабушка будет Снежной принцессой.

— Бабушка не играет… — начал было Майлс.

— С удовольствием снова сыграю в «Конфетную страну», — сказала Джуд.

Удивительное дело — казалось бы, такой пустяк, а на душе у обоих стало теплее.

Они уселись перед камином за кофейным столиком, разложили игровое поле и начали играть, разговаривая и смеясь. Когда они уже закончили и складывали игру, дверь с шумом распахнулась, и вошел Зак.

— Я не смог ее найти, — сказал он огорченно и швырнул ключи от машины на столик при входе. — Даже не представляю, куда она могла запропаститься.

Грейс подбежала к отцу, он поднял ее на руки и поцеловал в щеку.

— Привет, папа. Посмотри, что мне подарила мама, — она протянула колечко.

Джуд показалось, что ее сын сейчас рухнет на колени.

— Кольцо-обещание, — пробормотал он, спуская Грейс на пол. — Оно ей больше не нужно!

— Папа!

Зак подошел к окну и уставился на темный пролив.

— Где же она может быть?

— Кто? — спросила Грейс, подходя к нему и засовывая ручку в задний карман его брюк.

— Я искал и в парке, и в лесу возле ее бывшего трейлера. Заглянул в каждое окошко в городе. Даже побывал на кладбище и в том месте на Найт-роуд. Она словно растворилась. — Он повернулся к Джуд: — Что она говорила?

Джуд попыталась вспомнить. Она в те минуты так сосредоточилась на дневнике, что почти не слушала Лекси. Еще одна ошибка, которую предстояло исправить.

— Кажется, она говорила что-то насчет прощания. О чем-то, что она давно хотела сделать. Зря я ее не остановила. Я должна была…

— Прощание?

— Да, верно. Она сказала, что ей предстоит что-то важное. Попрощаться, что следовало сделать давным-давно.

Зак схватил ключи и выбежал из дома.

* * *

Лекси пыталась дождаться полуночи, но не вытерпела. Переживала из-за предстоящего дела до тошноты. Наконец в половине десятого она не выдержала, оставила теплый, гостеприимный дом Скота и отправилась на велосипеде в парк Ларивьера. Там она постояла у края воды. Шум набегающих и отступающих волн навсегда останется для нее напоминанием о первой любви. Наконец Лекси почувствовала, что пора.

Она поднялась на холм, ведя велосипед за руль, а затем села на него и съехала на главную дорогу. Даже в столь поздний час Мейн-стрит гудела от снующей толпы, и Лекси умело лавировала между людьми с легкостью жительницы городка, столь любимого туристами. Когда она проезжала мимо мест, связанных с юностью, она снова загрустила. Она никогда не забудет ту девушку, которая когда-то ходила по этой улице, смеялась вместе с подругой и ждала юношу в белом «мустанге».

На Бич-Драйв она снизила скорость и съехала на подъездную аллею к дому Фарадеев. Спрятав велосипед в зарослях вереска, она пошла вперед, держась ближе к деревьям, пока не убедилась, что огни в окнах не горят.

В доме никого не было.

Вздохнув с облегчением, она спустилась по дороге и обошла дом.

На заднем дворе было совсем темно. Над одной из дверей горела единственная лампочка, освещая вымощенное серым мерцающим камнем патио. В лунном свете зеленая лужайка казалась синей.

Лекси прошла мимо жаровни для барбекю, пары шезлонгов, развернутых к воде, и, щелкнув одолженным фонариком, направила луч желтого света на огромный кедр, охранявший этот клочок земли от наступающей воды.

У основания дерева она поводила фонариком, прикидывая, где начать копать.

— Нужно было отметить то место, — сказала она, обращаясь к тем детям, которыми они были когда-то.

Это будет наш договор. Клятва.

Мы навсегда останемся друзьями.

И никогда не попрощаемся.

Им вообще не надо было закапывать этот дурацкий термос, поддавшись порыву.

Или, быть может, ей не нужно было об этом помнить. Кто тогда мог знать, чем обернется для них будущее, каким тяжелым грузом на сердце ляжет их наивная детская клятва?!

Лекси медленно опустилась на колени, вздрогнув оттого, что песок оказался холодным, и начала копать.

Термоса не было.

Она принялась копать быстрее, сопротивляясь подступившему отчаянию. Она должна его найти, должна окончательно попрощаться с Заком… и с Мией.

— Ты не это ищешь? — послышался в темноте голос, а когда Лекси подняла голову, то увидела Зака у края поляны. Должно быть, она прошла мимо него совсем рядом…

— Похоже, ты меня опередил. — Она неловко поднялась с колен.

— Ты его не получишь, — сказал Зак. — Он останется там, где был. Как и то обещание, которое мы друг другу дали.

— То обещание погибло в машине на вираже Найт-роуд, — сказала она.

— Неужели? — Зак медленно приближался к ней.

— Не подходи, Зак. Прошу тебя.

— Почему?

Слова не шли с языка, когда Зак был так близко. Она повернулась, чтобы броситься прочь.

— Не уходи, — глухо проговорил он.

Он не знал, что эти слова сделали с ней.

— Не нужно, Зак. Слишком поздно, я не смогу пережить это снова. Просто позволь мне уйти. Попрощаемся. Швырнем термос в пролив.

— Мне ее не хватает, — сказал он, и у Лекси навернулись слезы.

Как получилось, что у них до сих пор не состоялся этот разговор? Она начала говорить, что очень виновата, но он покачал головой и сказал:

— Но мне и тебя не хватает, Лекси.

— Зак… — Она едва видела его сквозь слезы, но не стала их смахивать.

— Не знаю, сможешь ли ты меня простить… Я сам себя не могу простить, и я тебя пойму, если ты скажешь, что ненавидишь меня. Но, Лекс… о боже… я так виноват!

— Ты виноват? Это я убила твою сестру.

Он посмотрел на Лекси, и она увидела, как он растерян, испуган.

— Ты смогла бы когда-нибудь снова меня полюбить?

Она смотрела на него и вспоминала тот первый раз, когда он ее поцеловал, первый раз, когда он взял ее за руку, тот день, когда он поднялся в суде и сказал, что тоже виноват, день, когда взял на руки их дочь. Все, что было между ними, промелькнуло в эту секунду — хорошее, прекрасное, печальное и трагическое. Она больше не могла отрицать, что любит его. Это было бы равносильно смерти. Некоторые вещи существуют в жизни как данность, и ее любовь была одной из них. И не важно, что они молоды и что существует множество причин не быть им вместе. Главное, что он стал ее частью, словно и его кровь текла по ее венам, и без него она не смогла бы жить.

— Я и так люблю тебя, — тихо сказала она. — Пыталась забыть, но…

Он обнял ее и поцеловал. От прикосновения его губ, таких родных, до боли знакомых, ей показалось, будто ее душа, давно скованная цепями, высвободилась и расправила крылья. Она взмыла ввысь, воспарила. Лекси приникла к нему и наконец разрыдалась, оплакивая подругу, которую погубила, и годы, потерянные в тюрьме, и дочь, которую так и не узнала в младенчестве. Она и не надеялась, что в ее жизни когда-нибудь настанет это мгновение. Любовь, которую она с таким трудом старалась истребить, заполнила ее.

Лекси отпрянула и с удивлением посмотрела на Зака. На его ресницах дрожали слезы, невероятным образом сделав его снова молодым, тем юношей, которому она отдала свое сердце много лет тому назад такой же ночью, когда мимо по дороге проносились огоньки. «Как?» — это все, что она смогла произнести, но он понял. Как им вернуться назад?

— Я очень люблю тебя, Лекси, — сказал он. — Это все, что я знаю.

— Так что нам теперь делать? С чего начать?

Он протянул ей грязный термос осторожно, словно артефакт потерянной цивилизации, что отчасти так и было.

— Для начала выполним обещание.

Лекси держала в руках капсулу времени, представляя себе те вещи, что лежали внутри — золотые сережки, медаль Святого Кристофера и потрепанный браслетик — талисман дружбы.

А рядом была Миа — в теплом летнем бризе, в шорохе листвы, в мерном шуме волн. Лекси поцеловала круглую крышку термоса, облепленную песком, и снова закопала его. Когда все было кончено, она рукой примяла песок.

— Она здесь, — сказала Лекси, как никогда прежде за все эти годы явственно ощутив присутствие подруги.

Зак улыбнулся:

— Она всегда будет.

Потом он взял Лекси за руку, и они поднялись с песка.

— Идем со мной домой, Лекси, — сказал он, а она только и смогла в ответ кивнуть. Домой.

Они возвращались домой, и Лекси думала: «Вот так мы пойдем по жизни. Вот так мы будем разговаривать с дочерью. Держась за руки».

* * *

На следующее утро Грейс проснулась рано. Сонная, пробежала по узкому коридору в пижамке, волоча за собой желтое одеяльце, и уперлась в папину дверь.

Дверь оказалась закрыта. Странно. Она ее толкнула и только начала говорить: «Просыпайся, соня», но успела произнести только полслова.

С папой в кровати лежала мама. Они словно прилипли друг к другу во сне.

У Грейс затрепетало сердечко.

Ее мама здесь, с ними!

Девочка быстро забралась в кровать и втиснулась между ними. И папа тут же начал ее щекотать. Она смеялась, пока чуть не задохнулась. А потом просто лежала между папой и мамой, и ей почему-то хотелось плакать, хотя она не поняла почему.

— Ты не возражаешь, Грейси, если я останусь здесь? — спросила мама.

— А я думала, ты хотела уехать.

— Твой папа уговорил меня передумать, — сказала мама. — Так что скажешь, Грейс? Можно мне пожить с вами, ребята?

Грейс в ответ захихикала. Ей стало так весело, что она даже забыла прикрыть рот ладошкой.

— Конечно, можно.

После этого у Грейс нашлось много, что рассказать своей маме. Она говорила без умолку, пока рядом с кроватью папы не зазвонил будильник; тогда она внезапно села и объявила:

— Пора в школу. Последний день. Отвезешь меня, мама?

— Я не вожу машину, — сказала мама, с тревогой поглядывая на папу.

— Странно, — заметила Грейс. — Все мамы умеют водить.

— Я верну себе права, — пообещала мама. — К первому классу буду готова. Ну а сейчас как насчет завтрака? Я умираю с голоду.

Грейс залезла на спину к отцу, тот отнес ее на кухню и посадил на стульчик у стола.

Пока она завтракала, все время смотрела на маму, глаз не отводила. И она видела, что папа тоже не отрываясь глядит на маму. Хорошо иметь полную семью.

У Грейс опять нашлось много тем для разговора. За завтраком и по дороге к машине она не закрывала рта. Рассказала маме, как хорошо гнется во все стороны кукла Барби, какие крутые девушки Ханна Монтана и Золушка, как долго она может не дышать, задерживая дыхание, а потом безо всякой паузы добавила:

— И на водных лыжах я катаюсь не хуже Эшли Хеймроу.

В это время они уже были в машине.

Мама повернулась на переднем сиденье и посмотрела на Грейс.

— Это правда?

— Может быть.

— Так правда или нет?

Грейс чуть сползла с сиденья.

— Нет.

Трудно говорить одну только правду. Разве она может кому-то понравиться такой, какая есть?

У школы папа остановил машину под большими деревьями.

— Можно проводить тебя в класс? — спросила мама.

У Грейс затрепетало внутри. Она улыбнулась:

— Ты смогла бы стать моим предметом для «Покажи и расскажи».[21]

Мама улыбнулась:

— Я с удовольствием.

Они прошли сквозь толпу ребятишек, и Грейс сжалась: сейчас ее мама заметит, что у нее нет друзей.

Но всю дорогу в класс мама держала ее за руку, и когда они дошли, присела и посмотрела Грейс в лицо.

— Помнишь, я тебе рассказывала о своей лучшей подруге Мии?

Грейс кивнула. Ей хотелось сунуть в рот большой палец, но тогда дети подняли бы ее на смех.

— Я была очень напугана в тот день, когда мы с ней познакомились. Это был первый день занятий, и я никому не понравилась. Я выбежала из столовой потому, что не могла ни с кем сесть рядом. И тут я увидела другую девочку, которая сидела совершенно одна. Я просто подошла к ней и заговорила. Так мы и стали лучшими друзьями. Перестань бояться, Грейс. Поговори с кем-нибудь.

— Хорошо, мама.

Мама крепко обняла Грейс и поцеловала в щеку.

— Когда окончатся занятия, я тебя заберу.

— Слово?

— Слово, — ответила мама и отошла назад.

Грейс с тревогой заглянула в класс, где дети занимались разными делами. Она увидела Саманту, которая стояла у своей секции стенного шкафа.

— Ариэль! Ты здесь? Ты мне нужна.

«Не трусь».

Грейс посмотрела на запястье, увидела желтую вспышку, услышала то ли тихий смех, то ли шорох волн, как перед домом бабушки.

— Я боюсь, — прошептала она. — Что мне сказать?

«Ты знаешь, что сказать. Больше я тебе не нужна, Грейси».

— Нет, нужна! Не уходи. — Грейс запаниковала, щеки у нее раскраснелись, она боялась, что вот-вот расплачется.

«Успокойся, Грейси. Теперь у тебя есть мама. Доверься ей».

Грейс в последний раз посмотрела на маму и вошла в класс.

Сердечко билось как сумасшедшее. Сделав глубокий вдох, она подошла к Саманте и, постояв немного рядом, наконец произнесла:

— Вчера вечером к нам пришла мама.

Саманта повернулась.

— Шпионка?

— На самом деле она не шпионка.

— А кто?

Грейс пожала плечами.

— А-а…

— Хочешь сесть сегодня со мной? — спросила Грейс, покусывая губку.

— А ты будешь драться?

— Нет.

— Любишь играть в классики? — поинтересовалась Саманта. — Потому что я люблю.

— Да, — сказала Грейс, улыбаясь. На самом деле она солгала. Она даже не представляла, как играют в классики, но хотела научиться. Тем более, она не считала, что это плохая ложь. — Обожаю классики.

* * *

Новый день мягко разбудил Джуд. Она лежала в кровати с Майлсом, чувствуя его тело рядом и слыша, что он затаил дыхание, — значит, скоро захрапит.

Она поцеловала его колючую щеку и откинула одеяло, чтобы выбраться из постели. За окном спальни она увидела сияющее над стальной синевой пролива нежно-розовое небо и, впервые за долгое время, решила отыскать фотоаппарат.

Потом, стоя босиком перед домом в халате, она сделала несколько снимков черного кедра на розовом фоне неба. Она вдруг увидела знакомое дерево по-новому. На густой зеленой лужайке и на каменных плитах патио сверкала роса. Джуд вспомнила, как часто они принимали здесь гостей, их смех тогда звучал повсюду, и ей очень захотелось снова вернуться в те времена. Именно тогда она купила этот огромный стол, думая о будущем, представляя, как однажды вокруг него усядутся внуки. Уже много лет за ним никто не сидел.

Она решительно направилась к столу и сдернула с него клеенку, подставив столешницу солнечному свету.

Потом ее внимание переключилось на сад.

Джуд прошлась босиком по мокрой росе, разглядывая заросшее пространство. Все превратилось в хаос; растения, за которыми она когда-то так тщательно ухаживала, невозможно было различить в этом буйстве зарослей. Повсюду росли цветы — раскрывали бутоны, сплетались в пеструю неразбериху.

Раньше она увидела бы в этом беспорядок: растения росли там, где не должны расти, и цвели, нарушая порядок цветения. И немедленно отправилась бы за своими инструментами — секаторами, совками и колышками, и сразу принялась бы за работу по воссозданию клумб.

Теперь же, в это яркое утро, она увидела то, чего не замечала прежде. В хаосе была красота, неукротимость, намекавшая на просчеты и ошибки, которые предстояло преодолеть. Джуд долго так стояла, разглядывая свой неухоженный и в то же время прекрасный сад. В конце концов она присела на корточки в траве и начала выдергивать сорняки. Расчистила небольшой участок и с трудом выпрямилась. Начало положено!

Джуд направилась в стеклянную теплицу, где когда-то вкладывала сердце и душу в лотки, наполненные черноземом. Все здесь теперь заброшено, заросло паутиной. Система полива поддерживала жизнь; растения, как люди, научились выживать на каменистой почве. На самой верхней полке она нашла то, что искала: белый пакетик семян полевых цветов. Она купила их давно у друга Мии и Зака, который торговал ими в обход магазинов. Собирал деньги на путешествие, решила она тогда. Купить-то купила, но высаживать не стала — только не семена растений, из которых может вырасти все, что угодно.

Забрав пакетик с семенами, она вернулась в сад.

Высыпав на ладонь разнокалиберные семена, она долго разглядывала их, удивляясь тому, какими крошечными бывают некоторые вещи в самом начале своей жизни. С улыбкой она разбросала их по саду. Однажды она удивится тому, что из них выросло. А скоро, может быть, даже завтра, она посадит белую розу, прямо здесь, где Миа потеряла свой первый зубик…

Вернувшись в дом, она приготовила кофе. Приятный аромат жареных зерен привлек Майлса на кухню. Он пришел, заспанный и родной, с вытянутой просящей рукой, и пробормотал:

— Кофе!

Она протянула ему чашку.

— Держи!

— Ты ангел.

— Кстати, о них…

— Кстати, о ком?

— Об ангелах.

Майлс нахмурился.

— Ты знаешь, не выпив кофе, я плохо соображаю по утрам, но разве мы говорили об ангелах?

— Я съезжу на кладбище, — сказала Джуд. — Вчера решила.

— Хочешь, я поеду с тобой?

Она полюбила его еще больше за этот вопрос.

— Это то, что я должна сделать сама.

— Уверена?

— Да.

— Позвонишь, когда вернешься домой?

— Боишься, что я брошусь в открытую яму?

Он поцеловал ее и отстранился.

— Ты уже сделала это, побывала там. Больше я не волнуюсь. Ты вернулась.

— Так зови меня Фродо.

— Не Фродо, а Сэм. Это Сэм вернулся домой, женился и жил нормальной жизнью.

— Ты прав. Я Сэм.

Следующие полчаса она провела с Майлсом на кухне, потягивая кофе и болтая. Потом Майлс отправился в душ, а она поражалась происходящему — они снова могли разговаривать о всяких пустяках: о званом вечере, о новой кофеварке, о фильме с хорошими отзывами.

Джуд провела целый час и ни разу не подумала о своей боли. Кто-то мог бы сказать: «Велика важность!», но для нее это было очень важно, все равно что пересечь вплавь Ла-Манш. Она словно увидела на секунду то, от чего давно отказалась: возможность снова стать прежней и, быть может, даже радоваться жизни. Она знала, что боль никогда не отпустит ее, но, наверное, Харриет Блум права: она сможет жить дальше. Время не то чтобы залечивало раны полностью, но дарило что-то вроде защиты для будущей жизни, возможность вспоминать с улыбкой, а не с рыданием. И однажды, если ее спросят, сколько у нее детей, она ответит: «Один сын» — и заговорит о Заке.

Она очень на это надеялась.

Она столкнулась с Майлсом в ванной — зашла в душ, когда он оттуда выходил. Он шлепнул ее по голому заду, а она с улыбкой увернулась от его руки и нырнула под горячую воду. Джуд смывала пену с волос, когда стеклянная дверь открылась.

— Ты уверена, что с тобой все будет в порядке? — спросил Майлс.

— Да. Позвони Заку и напомни ему, что завтра мы идем в океанарий. Нас там будет ждать моя мама.

Майлс замер, а она так хорошо его знала, что сразу поняла: он что-то обдумывает.

— Что? — спросила она, выходя из душа и заворачиваясь в полотенце.

— Несколько лет тому назад у нас с тобой была славная годовщина. А мы ее пропустили. Вообще ни одной не праздновали… после…

— В этом году исправимся. Ужин в лучшем ресторане.

Майлс протянул жене знакомую коробочку, обтянутую синим бархатом.

Рука ее дрожала, когда потянулась за маленьким мягким футляром. Бархат на крышке чуть потерся — так часто Джуд держала коробочку в руках. Но в последние годы она до нее не дотрагивалась. Джуд открыла крышку. В белом углублении гордо блестело Миино кольцо, купленное к выпуску. Некогда пустые лапки держали теперь сияющий розовый бриллиант.

Джуд посмотрела на этого мужчину, которого любила, и вся сила этого чувства подхватила ее, как волна прилива, и вернула на родной берег. Он знал ее лучше, чем она знала себя; он понимал, что ей нужно это напоминание об их дочери, вещь, которую Джуд смогла бы носить и видеть каждый день.

— Я люблю тебя, Майлс Фарадей.

Он с нежностью коснулся ее лица.

— Ты воин. Знаешь об этом?

— Хотелось бы знать.

Он снова поцеловал Джуд, прошептав: «Передай ей привет от меня», и ушел в спальню.

Когда Майлс уехал на работу, она высушила волосы и переоделась в старые удобные джинсы и легкую куртку с капюшоном. Обычно она тщательно накладывала макияж, но сегодня не было нужды что-то скрывать. Она была тем, кем была: женщиной, пережившей трагедию и заработавшей морщины.

Она хотела уехать сразу, но почему-то не смогла этого сделать. Следующие несколько часов провела за домашними делами: собрала вещи, разбросанные по комнатам, постирала, приготовила ужин.

Оттягивала время. В конце концов во втором часу она глубоко вздохнула и перестала хлопотать. «Пора, Джуд. Сейчас».

Она повесила на плечо сумку на длинном ремне, села в машину и поехала. На повороте взглянула на синюю воду с бегающими солнечными зайчиками и подмигивающие окна домов вдоль берега. Какой прекрасный, прекрасный день!

На Найт-роуд она сбросила скорость. Много лет она не осмеливалась свернуть на этот отрезок дороги, где потерпела крушение и ее жизнь. Настало время наконец появиться там.

Джуд свернула и продолжала ехать. Затем, проехав примерно с полмили, остановилась на обочине. Медленно вышла из машины и перешла на другую сторону.

От мемориала почти ничего не осталось.

Она стояла на крутом повороте.

Лес здесь даже днем темный. По обе стороны дороги высились древние вечнозеленые деревья; их поросшие мхом, прямые, как копья, стволы устремились в летнее небо, закрывая солнце. Глубокая тень пролегла вдоль изъезженной полосы асфальта; воздух неподвижен и тих. Все замерло в ожидании.

Задерживаться здесь она не будет. Если кто-то увидит ее на этой пустынной дороге, снова пойдут разговоры, люди начнут спрашивать о ней. И все же она закрыла глаза на мгновение, вспоминая ту ночь, в далеком прошлом, когда дождь превратился в пепел…

И отпустила ее от себя, и вернулась к машине, уехав с острова.

У нее заняло меньше получаса, чтобы добраться до места. Это ее удивило, она почему-то думала, что ехать придется гораздо дольше. Как-никак, чтобы попасть сюда, ей понадобились годы.

Неровный ландшафт кладбища состоял из ухоженных газонов, усеянных атрибутами смерти: могильными камнями, памятниками, каменными скамейками.

Джуд глубоко вдохнула: «Давай, Джудит. Ты можешь». Она протянула руку к заднему сиденью за тремя розовыми воздушными шариками, купленными накануне в цветочной лавке. Зажав в руке веревочки, она осторожно вышла из машины. Мысленно повторила маршрут, который узнала вчера, но это ей не понадобилось. Она могла найти свою дочь с закрытыми глазами…

А вот и могильный камень. Гладкий гранит с портретом Мии в центре.

МИА ЭЙЛИН ФАРАДЕЙ.

1986–2004

ЛЮБИМАЯ ДОЧЬ И СЕСТРА.

НЕЗАБВЕННАЯ.

На камне внизу был выгравирован символ фонда «Жизнь в подарок» в напоминание о том, что эта жертва предотвратила подобные возможные трагедии.

Джуд держала в руке нелепые шарики, глядя на потрет дочери. Даже на граните улыбка Мии ярко сияла.

— Прости, что так долго сюда добиралась. Я… заблудилась, — после паузы произнесла Джуд, а как только начала говорить, то уже не могла остановиться. Присела на гранитную скамью и рассказала Мии все.

Долгие годы Джуд волновалась, что забудет свою дочь, что время сделает свое дело и от воспоминаний ничего не останется, но сейчас, сидя здесь на солнце, держа в руке шарики, она вспомнила все: как Миа сосала большой пальчик и гладила атласные лапки игрушечного щенка, как бежала к ней, еще даже не видя мать на парковке перед детским садом, как она ела апельсины по долькам, очищая от всех прожилок, как спешила вырасти.

— Я купила тебе это кольцо… давно, — сказала Джуд, чувствуя и радость, и печаль. Странно, что в такую минуту эти два чувства были рядом. — Я купила его для одной девушки восемнадцати лет, которую считала своим будущим. — Она посмотрела на розовый бриллиант, который сверкал на солнце танцующими лучиками.

Каждый раз, глядя на кольцо, она будет вспоминать о своей дочери. Иногда всплакнет, но однажды, возможно, улыбнется. Или даже рассмеется.

За последнее время она поняла одну вещь. В океане горя есть спасительные островки милосердия, когда можно вспомнить то, что осталось, а не то, что потеряно.

Джуд поднялась и выпустила шары в небо. Невидимый воздушный поток подхватил и закружил розовые шарики, словно нетерпеливая девочка поймала их и тут же выпустила. Откуда-то из-за деревьев до Джуд донеслись какие-то звуки, похожие на смех, и на нее снизошел покой. Она ошибалась раньше: ее дочь была здесь, с ней, внутри ее. Она всегда была здесь, даже когда Джуд, сломленная горем, не пыталась ее искать. Но теперь пришла пора сказать: «Прощай, маленькая… Я тебя люблю».

И впервые за все это время она поверила, что дочь ее слышит.