Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть вторая 2 страница






— Ты же знаешь, Грейси, нельзя драться с другими детьми.

— Он первый начал.

— Да? Каким же образом?

— Он поддал ногой песок прямо мне в лицо. А еще сказал, что я глупая.

— Правда?

— И произнес плохое слово.

— Тем не менее, Грейс, нельзя бить детей.

— Я думала, ты говорил, нельзя бить девочек.

— Ничего подобного. Ты сразу все правильно поняла.

— Ладно, — сказала она, развалившись на сиденье. — Больше не буду бить Остина Клаймса, даже если он задница.

— То же самое ты говорила о Джейкобе Муре.

— Но я его не била.

Она заметила, что дедушка с трудом сдерживает улыбку.

— Мы не станем перечислять всех детей в продленной группе по одному. Ты никого не должна бить. И пока ты не придумала лазейку, это же относится ко всем детям в детском саду. Договорились?

— Какую лазейку? Как дырка в заборе?

— Грейси!

— Ну ладно, договорились. Папе расскажешь?

— Придется.

Тут в первый раз Грейс искренне пожалела о том, что сделала. Теперь папа посмотрит на нее разочарованно, а она испугается и прижмется к нему, надеясь, что он не захочет ее бросить. У нее уже нет мамы, что же она будет делать без папы?

 

 

— Боишься? С чего бы тебе бояться?

Лекси прислонилась к серой стене камеры. В тюрьме она провела семьдесят один с половиной месяц и вот теперь наконец выходит. Отсидела полный срок — а затем и еще из-за неразумных поступков, — так что в ее случае и речи не было ни о досрочном, ни об условном освобождении. Ей назначили общественного защитника, готового помочь с «адаптацией», но главное, что через несколько минут она станет просто свободной гражданкой, имеющей право отправиться на все четыре стороны. Она собиралась поехать во Флориду, к Еве, остальные планы были туманными; жизнь напоминала шоссе в пустыне, уходящее в никуда.

И вот теперь, как ни странно, когда настал этот день, ей было страшно уходить отсюда. Камера в десять квадратных футов стала ее миром, безопасным, потому что знакомым. Восемь шагов от кровати до унитаза, два — от раковины до стены, три — от кровати до двери. Все стены увешаны семейными фотографиями Тамики, запечатлевшими людей, которые стали для Лекси как родные. Ее собственные фотографии, на которых была она, тетя Ева, Зак и Миа, все эти годы были убраны в коробку. Оглядываться назад было слишком больно, а кроме того, бесполезно. Все равно ей никогда не забыть улыбку Мии, и не важно, висела на стене фотография или нет.

— Лекси! — Тамика отложила таблоидный журнальчик, который читала. — Что значит — ты боишься?

— Здесь я знаю, кто я такая.

— Не нужно думать о том, кем ты здесь стала, hermana. Особенно тебе. У тебя впереди вся жизнь.

Лекси посмотрела на свои скудные пожитки. На краю кровати лежали ценные вещи, которые она хранила и собирала последние годы: обувная коробка, полная писем от тети Евы и ее писем к Грейс; фотографии Мии и Зака в выпускном классе, и тот снимок, на котором они втроем на школьных танцах; а еще потертая, зачитанная книжка в мягкой обложке — «Грозовой перевал». Для нее «Джейн Эйр» больше не существует — какой ей смысл читать истории, в которых все беды героев заканчивались благополучно?

В дверях появилась надзирательница:

— Пора, Бейл.

Тамика медленно слезла с кровати. Последние несколько лет, пока Лекси уменьшала свой вес, достигнув спортивной худобы, Тамика, наоборот, прибавляла фунты, обвиняя во всем менопаузу, впрочем, тюремная еда тоже не способствовала похудению.

Лекси смотрела в печальное смуглое лицо женщины, не раз приходившей ей на выручку, ставшей ее другом, когда она отчаянно нуждалась в поддержке; если бы Лекси умела плакать, то расплакалась бы.

— Мне будет тебя не хватать, — сказала Лекси, обнимая широкую, круглую Тамику. — Я тебе напишу, — пообещала она.

— Пришли мне свою фотографию с Грейс.

— Тамика, я отказалась от этого права, — сказала она. — Сама знаешь.

Тамика схватила ее за плечи, встряхнула как следует.

— Я бы все отдала, лишь бы выйти отсюда с тобой. Не будь размазней! Ты совершила ошибку, и ты за нее расплатилась. Точка. — Она крепко обняла Лекси. — Хотя бы повидайся с дочерью.

— Идем, Бейл, — поторопила ее надзирательница.

Лекси отпустила Тамику и забрала с кровати свои вещи. Она хотела просто уйти, оставаясь, по возможности, спокойной, но ничего не вышло. У дверей она замешкалась и оглянулась.

Тамика плакала.

— И не смей возвращаться, — сказала женщина, — или я отшлепаю тебя по твоей белой заднице.

— Не вернусь, — пообещала Лекси.

Она шагала по тюрьме, неся свою жалкую обувную коробку, а женщины свистели и улюлюкали ей вслед. Она вспомнила, как они перепугали ее в первый раз, эти самые женщины. Теперь она стала одной из них, и, сколько бы она ни прожила на белом свете, как бы сильно ни изменилась, какая-то часть ее навсегда останется здесь.

Надзирательница, сидевшая за столом, вручила ей документы, сумку с личными вещами и небольшой желтый конверт.

— Переодеться можно там, — сказала она, указав на дверь в конце коридора.

Лекси зашла в комнату и закрыла дверь. Оставшись одна, она сняла блеклую, поношенную тюремную одежду и казенное белье.

В сумке лежали мятые черные брюки и белая блуза, в которых она когда-то пришла на заседание суда, а еще там был ее бежевый лифчик, черные трусики и плоский джинсовый кошелек ручной работы. Черные гольфы и простенькие черные балетки завершали гардероб прежней Лекси. Молодой Лекси.

Она тщательно оделась, наслаждаясь мягким хлопком на сухой коже. Брюки оказались слишком велики и буквально висели на выступающих костях бедер. Лифчик тоже велик. В своем рвении чем-то заняться и быть сильной она часами не выходила из спортивного зала, став необыкновенно жилистой и мускулистой. Грудь теперь была едва обозначена.

Лекси застегнула черные брюки, заправила блузку за висевший пояс и повернулась к зеркалу. Годами она представляла, как будет радоваться в этот день. И вот теперь она разглядывала свое отражение и видела только уставшую, худую копию той девушки, какой она была раньше.

Она выглядела очень взрослой. Не просто по-взрослому, а лет на десять старше своего возраста. Бледная кожа, выступающие скулы, бесцветные губы. Длинные черные волосы ей остриг тюремный парикмахер несколько лет тому назад. Чтобы отсечь двенадцать дюймов волос, ему понадобилось всего семь минут. Волосы отросли, так что теперь ее худое лицо обрамляли мягкие локоны.

В желтом конверте оказалось просроченное водительское удостоверение с фотографией юной девочки, неполная пачка жевательной резинки, дешевые часики и кольцо-обещание от Зака.

Стук в дверь заставил Лекси встрепенуться.

— Бейл, ты в порядке?

Она положила все, включая кольцо, в кошелек, а сумку с конвертом выбросила в корзину для мусора и вышла из комнаты.

В тюремной конторе она подписала несколько документов и получила двести долларов — государственную выплату при освобождении. Как человеку начать новую жизнь с двумя сотнями долларов и просроченным удостоверением личности, непонятно.

Следуя инструкциям и приказам, она долго петляла по коридорам, пока не услышала, что за спиной лязгнула, закрываясь, дверь. Она оказалась под открытым небом в яркий послеполуденный час.

Свобода!

Лекси подняла голову, чувствуя на щеках солнечное тепло. Она знала, что должна дожидаться фургона, который отвезет ее к ближайшей автобусной остановке, но никак не могла заставить себя сделать первый шаг. До чего же, оказывается, хорошо вот так просто постоять, без всяких решеток и проволочных ограждений, без всяких женщин, мозолящих глаза двадцать четыре часа в сутки. Без всяких…

— Лекси!

К ней подошел улыбающийся Скот Джейкобз. Он изменился — теперь он носил короткую консервативную стрижку, на носу очки, но в остальном выглядел так же. Быть может даже, на нем был тот же самый костюм.

— Я решил, что тебя нужно встретить.

Она не знала, как выразить благодарность, которая ее захлестнула. Если много лет прятать свои эмоции, нелегко потом их снова выставлять на поверхность.

— Спасибо.

Он разглядывал ее с минуту, а она разглядывала его. Потом он сказал: «Что ж, идем» — и направился к автомобилю.

Она машинально зашагала след в след.

Он остановился, подождал, пока она с ним поравняется.

— Простите, — пробормотала Лекси, смутившись. Она ведь больше не заключенная. — Привычка, наверное.

На этот раз она шла рядом с ним к синему минивэну, припаркованному на площадке.

— Не обращай внимания на барахло, — сказал он, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья, — это машина жены, а она говорит, мол, никогда не знаешь, что может понадобиться, поэтому ничего не вынимает.

Лекси села в машину и уставилась на внушительное серое здание тюрьмы. Потом защелкнула ремень безопасности.

— Как это любезно с вашей стороны, мистер Джейкобз, заехать за мной.

— Давай на «ты», пожалуйста, — сказал он, отъезжая от тюрьмы и выруливая на дорогу.

Лекси открыла окошко и, высунув голову, вдохнула чистый воздух. Пейзаж был в точности таким, каким она его запомнила: высокие деревья, далекие горы, ярко-голубое небо. Здесь жизнь продолжалась без нее.

— Я очень расстроился, узнав, что тебе увеличили срок за плохое поведение. Думал, что заберу тебя гораздо раньше.

— Ну да. Две тысячи пятый — плохой год. После того как я потеряла Грейси… — Она даже не смогла закончить предложение. Впрочем, все это теперь было в прошлом.

— А как ты сейчас? Хорошо?

— Для бывшей заключенной — неплохо. Не употребляю наркотиков, не пью, если вы об этом.

— Я знаю, что ты получила диплом. Твоя тетя очень этим гордится.

— По социологии, — сказала Лекси, отворачиваясь, чтобы посмотреть в окно.

— Все еще мечтаешь о юридическом факультете?

— Не-а.

— Ты молода, Лекси, — сказал он.

— Да, так говорят. — Она поглубже опустилась в удобном кресле, глядя в окно.

Вскоре они оказались в Порт-Джордже, проехали по индейской территории, мимо установок для фейерверков, обрамлявших дорогу в начале лета. А затем выехали на мост через мелководье.

«Добро пожаловать на Пайн-Айленд, население 7120».

У Лекси сжалось в груди. Вот вход в парк Ларивьера… школа… Найт-роуд. К тому времени, когда Скот подъехал к своему офису, лицо у Лекси словно окаменело.

— Ты в порядке? — спросил он, открывая дверцу.

«Выходи, Лекси. Улыбайся. Это ты научилась делать — улыбаться через силу».

Ей это удалось.

— Спасибо, Скот.

Он протянул ей сто долларов.

— Это от твоей тети. А вот билет до Помпано-Бич. Но автобус отходит завтра в половине четвертого.

— Завтра?

И как прикажете теперь держаться подальше от этого места, которое считала своим единственным домом и которое стало для нее местом преступления, когда она уже здесь?

— Дженни приглашает тебя поужинать и переночевать у нас, если хочешь, — сказал Скот.

— Нет, — слишком поспешно отреагировала она и поняла свою ошибку. — Прости. Я не хотела показаться неблагодарной, просто я давно не общалась с людьми. Две тысячи сто сорок четыре с половиной дня. — Она с грустью улыбнулась и посмотрела по сторонам. Ей хотелось остаться одной.

— Ты разве не собираешься спросить меня о чем-то?

Лекси хотела покачать головой, может быть, даже ответить: «Черт, нет», но она просто продолжала стоять.

— Она живет с отцом в старом деревянном доме на Коув-роуд. Я иногда ее вижу в городе вместе с Заком.

Лекси никак не отреагировала. В тюрьме она научилась прятать все, особенно боль.

— Она выглядит счастливой?

— Она выглядит здоровой.

Лекси кивнула.

— Хорошо. Ладно, Скот…

— Мы могли бы побороться за нее, Лекси. Частичная опека или хотя бы право на посещения.

Лекси вспомнила «посещения» своей мамочки: они вдвоем в комнате под надзором социального работника. А еще она помнила о тех редких днях, как боялась той женщины, что ее родила.

— Мне двадцать четыре года, я бывшая заключенная, которая в последний раз работала в кафе неполный день. Мне негде жить, и наверняка мне сейчас не получить приличной работы. Но все равно я должна добиться свидания с дочерью, снова влезть в семью Фарадеев, снова возродить ту боль, чтобы стать счастливее. Так?

— Лекси…

— Я не буду такой, как моя мать. Не стану принимать ни одного решения против интересов дочери. Вот почему завтра я отправляюсь во Флориду. Грейс достойна лучшей матери, чем я, а если я буду где-то рядом, она все равно меня полюбит. Так делают все дети: любят родителей-неудачников, и это разбивает им сердца.

— Не считай себя неудачницей. И что плохого в том, если она тебя полюбит?

— Не нужно.

Скот запыхтел, полез в карман, достал связку ключей и отделил один.

— Это ключ от моего офиса. В конференц-зале есть диванчик, а перед входом найдешь велосипед. Код 1321. Сегодня мы рано закрылись, поэтому офис в полном твоем распоряжении.

Она взяла ключ и спрятала в карман.

— Спасибо, Скот.

— Без проблем. Я верю в тебя, Лекси.

Ей бы уйти тогда же, больше ничего не говорить. Она так и хотела поступить, но вместо этого неожиданно для себя спросила:

— Зак женился?

— Нет. Он все еще учится, кажется. Жены нет. Несколько лет он жил у родителей, а потом переехал и стал жить отдельно.

— А-а…

— Что, он так и не написал?

— Несколько раз. Все письма я отсылала обратно нераспечатанными.

— Эх, Лекси, — вздохнул Скот. — Ну почему?

Она скрестила руки, стараясь отогнать прочь воспоминания об этих письмах, которые разглядывала на грубом сером одеяле, осторожно касаясь их пальцами. Но в то время она очень сердилась, переживала и вела себя ужасно. А когда прошла через все это, став сильнее, было уже поздно. Он больше не писал, а у нее не хватило смелости сделать это самой.

— Зря я тогда вас не послушала, — наконец произнесла Лекси, не смея поднять на Скота глаза.

— Да.

— Ладно. Еще раз спасибо. Пожалуй, съезжу, покатаюсь на велосипеде. Сегодня прекрасный день.

Скот пошел к входу в офис, взял велосипед и подвез к ней.

Лекси хотелось сказать ему, как много для нее значит то, что сегодня он здесь, с ней. Несколько лет она готовилась к тому, что окажется совершенно одна, когда выйдет из тюрьмы, и теперь она понимала, как это было бы тяжело.

— Не стоит благодарности, — тихо ответил он.

Она кивнула в последний раз, взяла у него велосипед и уехала.

Вскоре она уже улыбалась несмотря ни на что. Как прекрасно ощущать свободу, поворачивать, когда тебе вздумается, и ехать, куда захочется. Она никогда теперь не сможет воспринимать свободу как что-то само собой разумеющееся.

Лекси свернула к театру, увидела, что к нему сделали пристройки, потом был банк и парикмахерская, где обычно стриглась тетя Ева. Там она заметила телефонную будку, из которой позвонила Еве, переведя оплату на вызываемого абонента.

На том конце провода не сняли трубку.

Разочарованная, она снова села на велосипед и закрутила педалями.

Кафе-мороженое стояло на прежнем месте, а рядом появились новая кофейня и мастерская по ремонту компьютеров.

Подъехав к школе, она притормозила. На школьном дворе она сразу увидела новый спортивный зал. Все здесь изменилось, кроме флагштока, который по-прежнему стоял в центре, и этого было достаточно.

«Встретимся у флагштока, возле административного здания…»

Лекси налегла на педали, выехав на неровную асфальтовую дорогу, и свернула на Разберри-Хилл. В этой части редко попадались проселочные дороги и одиноко стоящие почтовые ящики, в основном здесь никто не жил. Приближался закат, небо потемнело, и не успела Лекси опомниться, как выехала на Найт-роуд. А ведь она даже не собиралась сюда сворачивать.

Вот она здесь, на крутом повороте. Следы заноса давно исчезли, но осталось сломанное дерево, его некогда розоватая сердцевина теперь почти почернела. Дерево умирало.

Лекси остановилась и чуть не свалилась с велосипеда, который с лязгом упал на землю. По обе стороны от дороги росли деревья, закрывавшие солнце.

Мемориал в честь Мии теперь пришел в упадок, видимый только тому, кто знал, что искать. Маленький белый крестик со временем стал серым и покосился. То там, то здесь в кустах валялись пустые вазы. С высокой ветки свисал старый сдувшийся шарик.

Лекси прерывисто вздохнула.

В тюрьме она несколько лет посещала специальную группу, где заключенные говорили о своей боли, об угрызениях совести. Консультант часто говорила ей, что время и тяжелый труд излечат ее. Она снова станет целой, когда сможет простить себя.

Как бы не так!

Даже если бы она смогла простить себя, что вряд ли, все равно Мию не вернуть. Этот факт никак не понимали те позитивные консультанты: есть вещи, которые никогда не исправить. Даже если бы Лекси превратилась в мать Терезу, Миа по-прежнему была бы мертва и вина все так же лежала бы на Лекси. Прошло шесть лет, но Лекси все равно каждую ночь взывала к Мии. Каждое утро она просыпалась с ощущением радости, но уже через секунду осознавала реальность. Чувство потери заставило ее несколько лет принимать валиум, но в конце концов она пришла к выводу, что можно убежать от боли, но нельзя спрятаться. А ведь ей давно нужно было знать этот урок, полученный еще от матери. Когда она осознала уродливую правду — что повторяет путь своей матери, — то прекратила принимать валиум. Сейчас она была такой свободной от всей химии, что даже аспирин принимала редко. Нужно просто иметь смелость взглянуть правде в глаза и попытаться быть лучше. Стать лучше.

Она долго просидела на холодной твердой земле, понимая, что подвергается риску, остановившись за крутым виражом, но ее это не волновало. Если бы кто-нибудь ее там увидел…

В конце концов она снова села на велосипед и поехала. Проезжая мимо дома Фарадеев, она едва не прибавила скорость, но в последнюю секунду остановилась. Даже в надвигающейся темноте она увидела, как изменилось это место. Сад неухоженный, парники пустые.

Лекси посмотрела на почтовый ящик — фамилия на нем была прежняя.

Тут ее осветили две фары, она вскочила на велосипед и поспешно отъехала. С безопасного расстояния понаблюдала, как серебряный «порше» свернул на подъездную аллею.

Майлс.

Вздохнув, она вернулась в город, где поужинала фастфудом в закусочной. Перед офисом Скота оставила велосипед на замке и вошла внутрь через боковую дверь. В конференц-зале стоял красный диван. С аккуратной стопкой белых простыней на подушке. Рядом лежал желтый конверт.

Лекси взяла в руки конверт. Под ним, приклеенный к подушке, оказался розовый листок для заметок.

 

«Лекси, она в детском саду. Утренние занятия. К твоему сведению.

С.»

 

В желтом конверте лежала одна-единственная фотография, с которой ей улыбалась светловолосая девочка в розовой блузочке, похожая на эльфа.

Ее дочь.

 

* * *

 

Человек предполагает, Бог располагает.

Впервые Лекси поняла смысл этого утверждения.

Она спланировала освобождение из тюрьмы до последней мельчайшей детали. Обсуждала свои планы в группе, всем поделилась с Тамикой. Она хотела уехать во Флориду, поселиться у Евы с Барбарой и начать поиски работы. Она даже мечтала о магистратуре. Из нее получился бы хороший социальный работник; она смогла бы, наверное, помогать девушкам, попавшим в беду. Ей ни разу не пришло в голову, что, как только проволочное ограждение останется за ее спиной, она вернется в мир, в котором происходят неожиданные вещи.

Ну кто знал, что она в конце концов окажется здесь, на Пайн-Айленде? Единственном месте в мире, где ей не хотелось оказаться.

Лекси застелила диван и легла. Импровизированная постель была, как показалась Лекси, мягче пуха. Через окно в темную комнату проникал тусклый свет от уличного фонаря. Лекси закрыла глаза и попыталась уснуть, но вокруг стояла такая тишина, что ей показалось, будто фотография Грейс дышит.

Несколько лет она безжалостно подавляла все мысли о дочери. Уходила прочь, когда Тамика упоминала Грейс, и отворачивалась от экрана, когда по телевизору показывали маленьких девочек, бегущих к своим мамам, раскрывшим объятия. Не раз говорила себе, что Грейс заслуживает ту жизнь, которую она не в состоянии ей дать.

И вот теперь, в темноте, с фотографией, лежащей рядом, она поняла, что ее решительность слабеет.

Спала Лекси урывками, ей снились сны, которые лучше сразу забыть. Наконец в шесть часов она отшвырнула одеяло, прошлепала босая до туалетной комнаты и удивилась, обнаружив там душ. Впервые за много лет она приняла душ без свидетелей и вытерлась мягким белым полотенцем.

В зеркале отразилось заостренное, худое лицо, как у крысы, обрамленное темными кудряшками. Высушив волосы полотенцем, она надела то, в чем явилась на суд — других вещей не было — и отправилась на поиски завтрака, который нашла в ближайшей закусочной.

И тем не менее фотография в ее кошельке продолжала дышать. Иногда она слышала хихиканье, и ей тогда казалось, что оно доносится из сумки.

После завтрака Лекси вышла на Мейн-стрит и отыскала дешевую лавочку, которая как раз открывалась. За семь долларов она купила пару поношенных шортов-бермудов, голубую футболку со стрекозой на груди и хлопковую бирюзовую толстовку с капюшоном. Свои черные балетки она поменяла на пару вьетнамок, а гольфы выбросила.

Выходя из магазинчика, она улыбалась, впервые почувствовав себя свободной. В кармане у нее лежал автобусный билет до Флориды. Пройдет совсем немного времени — каких-то семь с половиной часов — и она отправится в путь…

В облаке черного дыма двигалась желтая полоса. Школьный автобус. В окнах виднелись маленькие мордашки.

Совершенно неосознанно Лекси последовала за ним. На Тернаджин-Уэй она свернула налево и поднялась вверх по холму. Повсюду были дети, которые смеялись, разговаривали и тащили нелепые большие рюкзаки на обочину. И повсюду были их мамы, следившие за переходом дороги, разговорами и передвижениями.

Перед начальной школой стояли в ряд автобусы. Подъезжали родители на машинах, высаживали детей.

Мимо Лекси проехал черный внедорожник и остановился.

У Лекси перехватило дыхание. Со своего места за деревом она разглядела, что из машины вышла Джуд, подошла к дверце со стороны пассажира и широко ее открыла.

И там, в специальном детском кресле, сидела миниатюрная копия Мии с шелковистыми светлыми волосами и овальным личиком с заостренным подбородком.

Лекси чуть передвинулась в сторону, чтобы лучше их разглядеть, удостоверившись сначала, что ее скрывает толпа школьников.

Джуд помогла Грейс выбраться из машины и отошла назад.

Грейс не улыбнулась, а Джуд не поцеловала девочку, и та ушла одна.

Лекси нахмурилась. Она невольно вспомнила, как было раньше, когда Джуд возила Мию и Лекси в школу. Поцелуи, объятия, долгие проводы и взмах руки на прощанье.

Быть может, у Джуд неудачный день. Или Грейс сказала плохое слово, а может быть, нашкодила. Или Грейс попросила, чтобы ее не целовали при всех, и Джуд приласкала девочку до того, как они вышли из машины.

Лекси не заметила, когда внедорожник снова тронулся с места. Она дошла до перехода, поравнявшись с машинами, выезжавшими с территории, но Лекси туда не смотрела. Все ее внимание было сосредоточено на маленькой девочке в желтой футболке с нелепым большим рюкзаком за плечами. Она неохотно шла к саду, волоча ноги и опустив плечи.

По дороге никто не разговаривал с Грейс.

Несколько минут спустя прозвенел звонок, и последние из опоздавших детей побежали к дверям.

Лекси стояла на газоне между аллеей для автобусов и парковкой для машин, глядя на притихшее кирпичное здание. «Она в детском саду. Утренние занятия».

Она знала, что такое идти на занятия одной, когда никто тебе не машет вслед и не забирает тебя после занятий. Она помнила, как одиноко ей всегда было во время обеденного перерыва.

Одиноко.

Только это одно Лекси и запомнила из своих первых школьных лет. Она всегда чувствовала себя одинокой, чужой в незнакомой семье, аутсайдером в очередной новой школе. Даже с появлением Евы Лекси все равно до конца не поняла, что значит быть окруженной семьей, пока не встретила Фарадеев. С первого же дня девятого класса, когда она познакомилась с Мией и поехала к ней домой, Лекси почувствовала, что в эту семью ее приняли, что ей рады.

Именно поэтому она передала им полную опеку над Грейс, чтобы дочь узнала, как это бывает, когда тебя любят.

Лекси взглянула на часы. Еще не было девяти. Сколько длятся утренние занятия в детском саду? Два часа? Три?

Автобус во Флориду отходил в середине дня. У нее оставалось несколько свободных часов.

Можно поездить по городу на велосипеде, перекусить где-нибудь или пойти в библиотеку и почитать. Но, уже перебирая возможности, она знала, что есть только одно дело, которым она хочет заняться.

«Оставь эту мысль. Ты сделала свой выбор. Подумай о Грейс».

Аргументы сыпались один за другим, но она не обращала на них внимания. По крайней мере, сейчас. Представляя, как живет Грейс, Лекси рисовала себе картину счастливой девочки. Любимой и обожаемой. Такой Грейс, которую она могла бы здесь оставить, а сама уйти.

Но эта маленькая девочка, еле-еле переставляющая ножки, с опущенными плечиками, эта девочка не выглядела счастливой.

— И все-таки она счастлива, — вслух произнесла Лекси. — У каждого бывают плохие дни.

Тем не менее Лекси обошла вокруг здания и оказалась на большой игровой площадке. Здесь, огороженный цепями, находился игровой двор: баскетбольные кольца, мощеные дорожки, травяные газоны и бейсбольная площадка. Лекси нашла гигантскую лиственницу, бросавшую тень на травяной газон. Там она уселась и принялась ждать.

Шли минуты, и она уверяла себя, что неправильно поняла увиденное, навязала собственную печальную школьную историю своей дочке. Грейс — счастливая девочка, иначе и быть не могло, Фарадеи — это семейство Брэйди[16]нового поколения. Никто в доме Брэйди не чувствует себя одиноким или нелюбимым. Она убедится в этом и отправится в путь.

Около десяти тридцати раздался звонок. Большие двустворчатые двери с шумом распахнулись, и во двор высыпала ватага ребятишек.

В детском саду началась перемена. Тридцать детей, и все такие маленькие. За игрой наблюдала симпатичная брюнетка в джинсах и красной блузе.

Лекси поднялась с травы, прошла вдоль ограждения.

Последней в дверях появилась Грейс. Она вышла и встала в сторонке, одна. Кажется, она говорила сама с собой. Обращаясь к своей руке, если быть точной. Остальные дети смеялись, играли и бегали. А Грейси просто стояла и разговаривала с часиками.

«Улыбнись, — подумала Лекси, — прошу тебя».

Но Грейси так и не улыбнулась ни разу в течение всей перемены. За десять минут с ней не заговорил ни один ребенок, она не присоединилась ни к одной игре.

«Она никому не нравится», — подумала Лекси, почувствовав укол в сердце.

— Грейси, — прошептала она, качая головой.

Грейси, стоявшая на другом конце площадки, подняла голову, хотя вряд ли могла услышать свое имя, произнесенное Лекси. Девочка буквально пронзила Лекси взглядом. Не зная, что делать, Лекси помахала рукой.

Грейс оглянулась. Не увидев никого за спиной, снова повернулась к Лекси. Нерешительно улыбнулась и помахала в ответ. Тут прозвенел звонок, и она убежала на занятия.

Лекси могла бы себе солгать, напридумать историй и сделать вид, что ничего не случилось, но отвергла эти варианты. Ей не хотелось делать поспешные выводы, не хотелось совершить ужасную ошибку — в очередной раз, — но она никак не могла выбросить из головы то, что увидела.

Грейс не была счастливой.

«Нет».

Возможно, Грейс несчастлива, и это все меняло.

Автобус во Флориду сегодня уедет без одного пассажира.

 

 

Грейс сидела на заднем сиденье машины, чувствуя себя очень маленькой.

— Как сегодня было в школе? — спросила бабушка, не глядя в зеркало заднего вида.

— Нормально, наверное.

— Ты с кем-нибудь подружилась?

Грейс ненавидела этот вопрос. Бабушка задавала его каждый день.

— Я королева детсада. Эллисон Шант делает для меня корону.

— Вот как? Чудесно.

— Наверное, — вздохнула Грейс. Чудесно для Стефани, которая на самом деле была королевой детсада. Она внимательно посмотрела на маленькое волшебное зеркальце у себя на запястье, ожидая появления Ариэль, но кружочек был пуст.

«Ариэль, — произнесла девочка одними губами, — мне одиноко».

Никакого ответа.

Грейс прислонилась щекой к пушистому чехлу сиденья и уставилась в окно, глядя, как мимо проносятся, сливаясь в одно пятно, большие зеленые деревья. Они с бабушкой проехали одну улицу, свернули на другую, потом свернули еще раз и поехали к дому.

Бабушка осторожно вела машину по проселочной дороге к хижине.

Грейс терпеливо ждала, когда ее выпустят из автомобиля, и как только получила свободу, схватила рюкзачок и пошла за бабушкой по тропинке к входной двери.

Войдя в дом, бабушка принялась что-то бормотать, пока поднимала с пола вещи. Она не любила, когда папа повсюду разбрасывал одежду, а игрушки Грейс просто ненавидела.

Грейс включила телевизор и села на диван ждать папу. Если бабушка на нее не смотрела, она посасывала большой палец. Девочка понимала, что так делают только малыши, но при бабушке она всегда нервничала, а большой палец во рту ее успокаивал.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.