Часть первая 15 страница

— Нашла украшения? — поинтересовался Майлс, не отрывая взгляда от экрана.

— Нет.

Майлс вздохнул, в последнее время он часто вздыхал. Да и она тоже, если на то пошло.

Их отношения, казалось, превратились в воздух, пустоту. Джуд хотела вернуть мужу спокойную жизнь, сделать его счастливым, но не могла найти ни нужных слов, ни сил.

Раздался звонок в дверь, и Джуд почувствовала облегчение. Она не выносила гостей, но они все же лучше, чем заезженная пластинка о том, какой она была раньше.

— Мы ждем кого-нибудь?

— Вряд ли. Гости к нам больше не приходят, — удрученно ответил Майлс.

— Может, это Дру или Грег, — предположила Джуд, настраиваясь увидеть одного из друзей Зака.

Она пошла открывать.

На крыльце стоял незнакомый человек, в руке у него был плотный конверт.

Нет! Она раньше видела этого человека, только не могла вспомнить где.

— Да?

— Я Скот Джейкобз. Адвокат Алексы… Лекси… Бейл.

— Входите, мистер Джейкобз, — сказал Майлс, возникнув за спиной Джуд.

Она почувствовала, как ее отодвигают в сторону. Услышала, как закрылась дверь. С легким головокружением она последовала за мужчинами в гостиную.

— Я пришел поговорить с Закари, — объявил юрист. Услышав свое имя, Зак отложил пульт и поднялся. — Я получил эти бумаги от Лекси. Она попросила меня доставить их вам лично, предположив, что в праздничные дни вы будете дома. — Он не смотрел на Джуд, только на Зака. И протянул ему конверт. — Она беременна, — тихо сообщил он.

* * *

Сколько она там простояла, глядя на них? Кровь двигалась по венам, стучала в висках. В голове звучал пронзительный крик.

Нет! Это она издавала этот звук. Неужели она и вправду могла так кричать? Гнев, который Джуд подавляла месяцами, вырвался наружу. Зак что-то говорил, произносил какие-то слова, но Джуд ничего не слышала.

— Убирайтесь из нашего дома, — внезапно сказала она. Прокричала.

— Мне жаль… — произнес Скот.

— Жаль? Жаль? Ваша клиентка убивает мою дочь, но ей этого мало, да? Она еще с нами не разделалась. Теперь ей понадобилось разрушить и жизнь моего сына. Да откуда нам знать, что Зак отец? На каком она месяце?

— Мам! — резко оборвал ее сын.

Майлс выглядел потрясенным, бледным, но в его глазах не было того гнева, который испытывала Джуд. И от этого ей стало совсем скверно. В последнее время никто не разделяет ее чувств, она всегда неправа.

— Она беременна пять с половиной месяцев, — ответил Скот.

— Какое совпадение! Что в конверте? Что она хочет от Зака?

— Это документы на усыновление, миссис Фарадей, и могу вам сказать, что Лекси нелегко далось такое решение. Если вашему сыну не нужен ребенок, она готова пройти через процедуру усыновления одна. Ей подыщут хорошую семью. Она не хочет отдавать ребенка попечителям.

— Если Заку не нужен ребенок? — не веря своим ушам, повторила Джуд. — Да ему всего восемнадцать! Он даже не способен решить, пора ли отнести вещи в прачечную.

— Она же ненавидела систему попечительства, — тихо произнес Зак.

Скот кивнул.

— И она не хочет такой участи своему ребенку.

Джуд ничего не понимала; вроде бы она угодила в какое-то подводное течение, затягивавшее ее в омут, но на поверхности она не увидела даже ряби.

— Где ручка? — нервно спросила Джуд.

— Джудит! — строго произнес Майлс, как делал, когда считал, что она ведет себя как стерва, строптивица или кто там еще. Ее это не заботило, ей до смерти надоело его благоразумие. Боль в сердце вытеснила все, стала невыносимой. Ей понадобилось все самообладание, чтобы не завыть в голос. — Речь идет о нашем внуке. Нельзя быть такой высокомерной.

— Это я высокомерна? — Джуд уставилась на мужа, ненавидя его в эту минуту. — Ты думаешь, у меня не разрывается душа? Ты думаешь, я не мечтала о своем первом внуке? Но только не так, Майлс. Ребенок от девушки, убившей нашу Мию? Нет, я не потерплю…

— Замолчи! — громко сказал Зак.

Джуд даже забыла, что он тоже здесь.

— Прости, Зак. Я знаю, это ужасно, трагично, но тебе необходимо послушать меня.

— А когда я поступал иначе? Всегда тебя слушал, — сказал он.

Она уловила в его голосе злость и отпрянула.

— Что ты говоришь, Зак?

— Это мой ребенок, — твердо произнес Зак. — Мой и Лекси. Я не могу просто взять и отвернуться от него. Неужели ты этого хочешь?

Джуд показалось, будто под ней разверзлась земля и она падает в пропасть. За одну секунду она представила печальную картину его будущего: ни диплома, ни приличной работы, ни хорошей девушки рядом, ни новой жизни. Ее последняя отчаянная надежда, что однажды он выберется и сумеет стать счастливым, испарилась.

— Я стану отцом, — сказал Зак. — Я уйду из колледжа и вернусь домой.

У Джуд перехватило дыхание. Неужели это происходит в реальности?!

— Зак, — взмолилась она, — подумай о своем будущем…

— Все решено, ма, — сказал он. — Вы мне поможете?

— Конечно, поможем, — ответил Майлс. — Продолжай учиться, мы найдем выход.

Тут закашлял Скот, и все трое посмотрели на него.

— Лекси подумала, что Зак именно так отреагирует, а может быть, она всего лишь надеялась. Как бы там ни было, она попросила меня составить черновик документов на опекунство. От вас она просит всего две вещи. Она не хочет, чтобы ребенок узнал, что его мать в тюрьме. Это должно навсегда остаться для него тайной. Более того, она предложила, чтобы вы сказали ему, что она… умерла. — Адвокат помолчал, глядя на Зака. — И она хочет передать ребенка лично вам, Зак. Только вам. Так что вам придется приехать в больницу сразу после родов.

Джуд резко повернулась и пошла прочь. У себя в спальне она приняла три — нет, четыре — таблетки снотворного и забралась в постель. Она лежала, дрожа, и молилась, чтобы они подействовали скорее, но пока сон не пришел, она пыталась представить себе этого ребенка, ее внука; и перед ее мысленным взором возникла крошечная копия Мии, с волосиками пшеничного цвета и зелеными глазками.

Разве сможет она смотреть на такого малыша и чувствовать что-то, кроме собственной потери?

* * *

Лекси была в тюремной столовой, когда начались первые схватки. Она вцепилась в руку Тамики, с силой сжала.

— О боже, — пробормотала она, когда боль отступила. — И так будет все время?

— Будет еще хуже. — Тамика повела ее через переполненную столовую к одной из надзирательниц, стоявших у двери. — У этой девочки начались роды.

Женщина кивнула, передала новость по рации кому-то еще, а затем велела возвращаться в камеру.

— За тобой придут, Бейл.

Лекси дала себя увести. В камере она свернулась калачиком на нижней койке Тамики и терпела усиливающиеся схватки. Тамика гладила ее по голове и рассказывала забавные истории из своей жизни. Лекси пыталась слушать и вежливо реагировать, но боль становилась сильнее, а промежутки между схватками сокращались.

— Я… больше… не могу… Как женщины это терпят?

— Лекси Бейл!

Она услышала свое имя сквозь туман боли, а когда боль отпустила, взглянула, кто ее окликнул.

Оказалось, пришла Мириам Юнго, тюремный врач.

— Я слышала, одному ребенку не терпится появиться на свет и начать играть.

— Наркоз, — попросила Лекси, — дайте наркоз.

Доктор Юнго улыбнулась.

— А может быть, я все-таки для начала тебя осмотрю?

— Ну да, — сказала Лекси, — валяйте.

На все, что происходило потом, Лекси почти не реагировала. Наверное, это было даже к лучшему. Сначала подвергли осмотру ее таз, за чем могла наблюдать любая заключенная, проходящая мимо камеры, потом ее раздели и обыскали в приемной (чтобы удостовериться, что она не пытается вынести что-то из тюрьмы в своей утробе — ха!), после чего на нее вновь нацепили кандалы и наручники.

Она не расслабилась, пока не оказалась на каталке в машине «скорой помощи», пристегнутая к металлическим поручням.

— Можно, со мной поедет Тамика? Пожалуйста! Она нужна мне в больнице, — бормотала Лекси между схватками.

Никто ей не отвечал, а когда начался новый приступ боли, она позабыла обо всем остальном. К тому времени, когда ее привезли в больницу, схватки настолько участились, что ей казалось, будто она попала на ринг, где проводятся бои без правил. Ее отвезли в отдельную палату, поставили охрану внутри и снаружи. Ей хотелось перевернуться на бок, пройтись или просто сесть, но ничего этого она не могла сделать. Мешали наручники, пристегнутые к кровати с одной стороны — кисть и щиколотка. А еще ей отказались дать наркоз — мол, слишком поздно. Почему поздно, она так и не поняла, чтоб им всем провалиться.

Снова ударила боль, еще сильнее, чем прежде. Лекси закричала в голос, живот напрягся, и она решила, что сейчас умрет.

Когда схватки пошли на убыль, она приподнялась и обратилась к надзирательнице:

— Пожалуйста, позовите сестру или врача. Что-то идет не так. Я точно знаю. Уж очень сильно болит. Прошу вас. — Она пыхтела, стараясь не расплакаться.

— В мои обязанности это…

— Пожалуйста, — молила Лекси. — Пожалуйста.

Надзирательница посмотрела на Лекси, прищурившись. Непонятно, что она там увидела: то ли убийцу, прикованную цепями к кровати, то ли совсем юную девочку, дававшую жизнь ребенку, которого, скорее всего, никогда не увидит.

— Сейчас проверю, — сказала она и вышла.

Лекси откинулась на подушки. Она хотела быть сильной, но никогда прежде не чувствовала себя такой одинокой. Ей нужна была рядом тетя Ева, или Тамика, или Зак, или Миа.

Начался очередной приступ. Лекси напряглась, стараясь вырваться из оков, и холодный металл врезался ей в руку и ногу. Потом все прошло.

Обмякнув на подушках, она выдохнула. Тело чуть ли не выкрутили, словно тряпку.

Она потрогала живот и почувствовала под рукой ребенка, который извивался, будто пытался найти свой путь из этой боли.

— Все хорошо, малышка. С нами будет все хорошо.

Она крепко зажмурилась, пытаясь представить ребенка внутри себя. Много месяцев, лежа на своей одинокой тюремной кровати, она мечтала о нем, и в этих мечтах всегда была девочка.

Когда боль вернулась, Лекси закричала, уверенная на этот раз, что живот у нее лопнет, как в той сцене из фильма «Чужой». Она продолжала кричать, когда в палату вошли врач и медсестра.

— Прикована к кровати? Где мы находимся, в средневековой Франции? Отстегните ее немедленно.

— Простите, доктор, но я не могу этого сделать, — сказала надзирательница. Вид у нее был виноватый.

— Привет, Лекси. Я доктор Фарст, — сказал он, подходя к кровати.

— П-привет, — сказала она. — Кажется, я умираю. Дети всегда разрывают живот пополам?

Врач улыбнулся:

— Это тебе кажется. Сейчас я тебя осмотрю.

— Ладно.

Он завернул на ней рубаху и встал между ног роженицы.

— Вы уже видите ее? А-а-а… — Лекси снова выгнулась дугой от боли.

— Ладно, Алекса, похоже, кто-то готов родиться. Когда я велю тебе тужиться, постарайся изо всех сил.

Лекси так устала, что едва могла пошевелить пальцем.

— А как это, тужиться?

— Как бывает, если у тебя запор, а ты хочешь освободиться.

— Ага.

— Итак, Алекса, тужься.

Алекса напряглась и, тужась, закричала. Она потеряла счет, сколько раз врач велел ей начинать и переставать тужиться. Боль была невыносимая, и ей очень не хватало кого-то рядом, кто мог бы ее успокоить, похвалить. Как это часто происходило в фильмах.

А потом раздался крик ребенка.

— Девочка, — объявил врач с улыбкой.

До сих пор Лекси не подозревала, что умеет летать, но именно это она внезапно почувствовала; боль ушла — и сразу забылась, а ее саму тем временем в воздух поднимали ангелы. Она увидела, что врач передает ребенка — ее ребенка — медсестре, и невольно потянулась к младенцу. Подняла одну руку, а вторая осталась на месте, только цепь лязгнула.

— Снимите наручники, — приказал врач, стянув с головы синюю шапочку. — Сейчас же.

— Но…

Доктор Фарст повернулся к надзирательнице:

— В этой палате я командую. Снимите наручник. Оставьте цепь на ноге, если необходимо. Так вы оградите общество от этого подростка. — Он подошел к кровати. — Ты молода, — сказал он.

Это означало, что у нее еще много времени впереди, что однажды она окажется в подобной палате, давая жизнь ребенку, которого отнесет к себе домой и будет любить. Что однажды она будет нянчить собственное дитя.

Она могла бы сказать врачу, что он ошибается, что она больше не молода и что мечты — эфемерная вещь, словно воздушные шарики, выпущенные из руки, которые сразу улетают в небо и исчезают. Но он был так добр к ней, к тому же она устала и сама не хотела в эту минуту смотреть правде в глаза.

Подошла медсестра, передала Лекси крошечный розовый сверток.

Ее дочурка.

— Я оставлю вас вдвоем на минуту. Мне известно… Там тебя ждут.

Наступила неловкая пауза — правда все-таки просочилась в эту комнату… А потом медсестра и врач ушли.

Лекси рассматривала дочку со страхом и благоговением, зачарованная крошечным розовым личиком, губками бантиком и мутными голубыми глазками. Казалось, дочурке известны все секреты, которые ее маме еще предстоит узнать. Лекси нагнулась и дотронулась до кулачка размером с виноградину.

— Мне столько всего нужно тебе рассказать, малышка, но ты ничего не запомнишь. Ты и меня не запомнишь. Зато я буду помнить тебя всегда.

Лекси крепко прижала к себе дочку, передавая всю любовь, что таилась внутри, в надежде, что в малышке хоть что-то от нее останется.

— Как маленький гусенок, — прошептала она в крошечное розовое ушко, — запоминает маму с первого взгляда и никогда не забывает.

В дверь постучали. Надзирательница выглянула, поговорила с кем-то в коридоре и только потом распахнула дверь. Вошел Скот Джейкобз. Как всегда небрежно одетый, в дешевом шерстяном костюме и старомодном галстуке, но взгляд его был полон сочувствия и тревоги, и Лекси сразу запаниковала, инстинктивно прижав к себе ребенка.

— Привет, Лекси, — сказал он. Увидев красные отметины на запястье, нахмурился: — Тебя приковали цепью? Подон…

— Все в порядке, — сказала она. — Глядите.

Скот наклонился к ребенку.

— Она красавица, Лекси, — сказал он и как-то сник. — Пора, — тихо добавил адвокат.

— Он здесь? — спросила она, и ее сердце на секунду замерло.

— Ждет за дверью.

— Помогите мне сесть, пожалуйста.

Он усадил ее в подушках, потом отошел.

— Ты уверена, что хочешь сделать это?

— А разве у меня есть выбор?

— Совсем необязательно предоставлять полную опеку. Когда ты выйдешь на свободу…

— Посмотрите на нее, — сказала Лекси, глядя на свою девочку. — Они ее полюбят. Окружат любовью и защитой. У нее будет все, что я не могу ей дать. Поверьте мне, Скот, такая мать, как я, ей не нужна.

— Я не согласен, но это твой выбор, — ответил Скот. — Я скажу ему, пусть заходит.

Лекси села прямее, а через секунду он появился на пороге.

Она знала, что будет больно, но не думала, что настолько. Оказалось, это гораздо тяжелее, чем роды, через которые она только что прошла. Он подрос с их последней встречи и стал шире в плечах. Светлые волосы падали на глаза, и она вспомнила, как смеялась, убирая челку у него со лба, а он наклонялся и целовал ее.

Она очень его любила. Чувства, словно кровь, разливались по всему ее телу. Она не знала, правы ли те, кто говорил, что любовь к нему однажды начнет меркнуть, стираться, как старая фотография; откуда ей было это знать? Но она была уверена, что ее любовь к нему — самое лучшее, что случилось с ней в жизни, и без нее на сердце останется лишь пустота.

Зак неуверенно приблизился.

Хорошо, что дочка была у нее на руках, иначе она дотронулась бы до него. Не смогла бы удержаться.

Теперь она разглядела на его скуле сморщенную полоску кожи, такую же розовую, как личико ее ребенка. Скоро, наверное, шрам совсем исчезнет или станет незаметным, но сейчас он был видимым напоминанием о ее преступлении.

— Привет, Зак, — сказала она и услышала дрожь в собственном голосе.

В ответ он тихо произнес ее имя, и у нее заныло сердце. Его голос напомнил ей о ночах на пляже, о поцелуях, которые продолжались до утра, о мечтах и планах на жизнь.

— Она просто копия Мии, — сказал он, и прошлое тут же к ним вернулось и присело рядом с этим комочком, обещавшим будущее.

Лекси захотелось извиниться, но она сдержалась. В этом больше не было смысла, те дни давно прошли. Теперь наступили другие. И речь шла о ком-то другом.

— Я бы назвала ее Грейс, [11]— сказала Лекси, вытирая глаза, — если бы могла решать.

— Ты ведь ее мама, — сказал Зак.

Ее мама. Лекси не знала, что сказать.

— Мне казалось, ты хотела назвать ребенка по-другому… По-моему, тебе нравилось имя Катя.

Она только вздохнула: значит, он запомнил. А ведь тот разговор состоялся как будто целую вечность тому назад, тогда еще двое подростков считали, что у любви нет трудностей. Они блаженствовали на своем пляже, строя воздушные замки.

— Моя подруга… Тамика, она католичка. Она говорит, что когда Бог тебя прощает, он дарует свою милость. — Она посмотрела на дочурку. — Грейси? Это ты?

Малышка тихонько захныкала, а Лекси заплакала.

— Успокойся, маленькая, — сказала она, целуя крошечные розовые губки.

Потом она посмотрела на Зака.

— Скажи дочери, что я любила ее очень сильно и потому сделала все, чтобы ей было хорошо.

— Я буду приводить ее на свидания…

— Нет. — Она поцеловала малышку в последний раз и медленно, очень медленно протянула Заку. — Не хочу, чтобы она росла, как я. Держи ее от меня подальше.

Он взял маленький сверток на руки.

— Грейс, — произнес Зак. — Грейс Миа Фарадей.

Лекси снова почувствовала боль.

— Я люблю тебя, Грейси, — прошептала она, жалея, что не поцеловала дочурку еще раз, перед тем как отдать. — И еще одно, Зак, я…

В дверь постучали. Так громко, что Лекси вздрогнула.

— Это наверняка мама, — сказал Зак. — Так что ты хотела сказать?

Лекси покачала головой.

— Уже не важно.

Он помолчал, переводя взгляд с Лекси на ребенка.

— Я все разрушил, — тихо произнес Зак.

А у нее пропал голос, она даже не смогла попрощаться ни со своей дочерью, ни с парнем, которого любила.

* * *

Джуд пыталась подготовиться к этому дню. Она говорила себе: вот теперь все пойдет по-другому, начнется новая жизнь, и поэтому, когда Зак вышел из больничной палаты Лекси с розовым сверточком в руках, взволнованный, с блестящими глазами, Джуд почувствовала, как в ней возрождается надежда.

— Грейс Миа Фарадей, — сказал Зак.

— Она прекрасна, — сказал Майлс, подходя к сыну, и поддержал головку малышки чуткой рукой хирурга.

Джуд взглянула на личико внучки, и время, казалось, повернуло вспять.

На секунду она вновь превратилась в молодую мамочку, с младенцем в каждой руке, которую встречает муж.

Грейс показалась ей точной копией Мии.

Такой же крошечный ротик, такие же мутные голубые глазки, которые позже станут зелеными, такой же остренький подбородок и светлые реснички. Джуд инстинктивно отпрянула.

— Ма? — Зак посмотрел на мать. — Хочешь ее подержать?

Джуд начало трясти. Холод от сердца достиг кончиков пальцев, и она пожалела, что не захватила пальто.

— Конечно. — Она заставила себя улыбнуться, потянулась к Мии — нет, Грейс — и взяла на руки.

«Люби ее, — в отчаянии подумала она, начиная паниковать. — Почувствуй хоть что-то».

Но в душе ничего не шевельнулось. Джуд смотрела на родную внучку, младенца, похожего на Мию как две капли воды, и ничего не чувствовала.

* * *

Физически Лекси быстро восстановилась. Грудь уменьшилась до обычного размера, молоко исчезло. Через месяц только несколько еле заметных растяжек на животе напоминали о том, что она недавно родила.

Она чувствовала себя такой же бесцветной, как эти отметины. Беременность ее изменила. Девушка по имени Алекса Бейл попала в больницу, прикованная цепями к кровати, и родила самого прекрасного ребенка на свете. Она в последний раз повидалась с юношей, которого любила. А затем все закончилось, и в тюрьму уже вернулась повзрослевшая и поумневшая Лекси.

Раньше она была хрупкой, полной надежд; по прошествии времени изменения бросались в глаза, словно дыра в заборе от недостающей доски. Ужасный проступок сломил ее, но раньше она верила в искупление, в силу правосудия. Она думала, что, оказавшись в тюрьме, искупит свою вину, и тогда ее простят.

Полная ерунда!

Адвокат оказался прав. Ей следовало отвергнуть обвинение, заявить, что она раскаивается, что она еще молода и глупа.

Вместо этого она поступила «правильно», и этот выбор ее погубил. Она потеряла все, что имело для нее значение, а самое главное, она потеряла ребенка.

Еще два месяца после рождения Грейс Лекси пыталась сохранить себя прежней, но ее лучшие черты исчезали, как вода в песке. День за днем она пробовала писать письма дочери, и каждая новая бесславная попытка отрывала от нее кусочек, так что в конце концов почти ничего не осталось. Теперь она чувствовала себя прозрачной. Особенно сегодня.

Она сидела во дворе, на скамейке, под неярким небом. Сбоку несколько женщин, одетых в хаки, играли в баскетбол. Деревья за территорией тюрьмы были в полном цвету. Время от времени над проволочным забором пролетал розовый лепесток и приземлялся, словно обещание, выполненное с великим трудом.

— Похоже, тебе не помешало бы взбодриться.

Лекси подняла голову. Рядом стояла женщина с коротко стриженными рыжими волосами и синим платком, обвязанным вокруг головы. Из-под воротника выглядывала татуировка в виде змеи. Это была приземистая особа с мощными ручищами и такой красной кожей, словно ее драили металлической щеткой.

Лекси знала эту женщину. Все знали. У нее было достаточно красноречивое прозвище — Смэк.[12]

Лекси медленно поднялась. За все время, что она пробыла в тюрьме, она ни разу не заговорила со Смэк. Женщины обращались к Смэк только по одной причине, а если кто начинал с ней разговор, то уже не останавливался.

— Я могу снять твою боль, — сказала Смэк.

Лекси знала, что не следует прислушиваться к обещанию, это опасно, но ничего не смогла с собой поделать. Боль была невыносимой, особенно сегодня.

— Сколько?

Смэк медленно улыбнулась, обнажив черные уродливые зубы. Такие рты здесь были у каждой второй.

— В первый раз? И такая милашка? Я думаю…

— Отстань от нее, Смэк.

Лекси увидела, как Тамика направляется к ним с грозным видом матери-медведицы. Тамика толкнула Лекси в грудь своей огромной лапищей, и та отлетела в сторону, едва не упав, но быстро обрела равновесие и бросилась вперед.

— Это мое дело, Тамика. Ты мне не указ.

Тамика встала нос к носу с торговкой наркотиками.

— Отвали, или я порву тебя на кусочки, как дерьмовую бумажку.

Лекси втиснулась между женщинами.

— Мне нужно это, — сказала она Тамике, чуть ли не умоляя. — Нет больше сил терпеть. Я хочу забыться.

— Протяни руку, — прошептала Смэк.

— Нет! — рявкнула Тамика. — Я не позволю тебе сделать это, hermana.[13]

Лекси взвыла от боли и ударила Тамику в нос.

Надзирательница дунула в свисток.

Смэк сунула две таблетки в руку Лекси и кинулась прочь.

— С ума сошла? — покачнувшись, спросила Тамика. — Сама не знаю, чего я о тебе пекусь.

— Я тоже не знаю. Я тебя не просила.

— Hermana, — сказала Тамика, вздохнув, — я знаю, как это больно.

— Разве? Ровно год назад в этот день я убила свою подругу.

Подошли две охранницы и оттолкнули Лекси от Тамики.

— Назад, Бейл.

— Я упала, — сказала Тамика.

— Хорошая попытка, Эрнандес, — ответила тюремщица. — Я все видела. Идем, Бейл.

Лекси знала, куда ее уведут, знала и не переживала. Еще вчера она бы сказала, что ничего так не боится, как попасть в Дыру, но сегодня, в годовщину гибели Мии, в мире, где Лекси родила ребенка и сразу потеряла, это обстоятельство вызвало лишь легкий вздох.

Они долго вели ее по разным коридорам и наконец пришли к маленькой комнате без окон. Когда открылась дверь, на Лекси пахнуло мочой и гнилью, она запаниковала, хотела отвернуться.

— Слишком поздно, — сказала одна из надзирательниц и толкнула ее внутрь.

Железная койка, застеленная грубым серым одеялом, матрас и подушка из бесформенной резины. Единственное отверстие в двери размером с телевизионный пульт. Через него подавали еду.

Лекси постояла в темноте, охваченная внезапной дрожью, хотя холодно не было. От зловония в камере у нее начали слезиться глаза.

— Посиди здесь, — сказала надзирательница. — Будет тебе урок.

Дверь с лязгом захлопнулась, и Лекси осталась в темноте.

Она продолжала стоять, чувствуя холод изнутри. Открыла ладонь. Нащупала в темноте таблетки. Положила в рот и проглотила без воды. Подействовали они не сразу, но покой в конце концов пришел. Лекси закрыла глаза и позабыла разом о фальшивом пении Мии, об обещании Зака любить и тихом плаче Грейс. Она опустилась на резиновый матрас и уставилась в никуда, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, просто растворилась во времени, которое оказалось бесконечным.