Часть вторая 7 страница

Но я не могу.

Просыпаюсь в этом месте, и первое, о чем я думаю, — это ты. Я не знаю, какие у тебя глазки — зеленые, как у папы, или голубые, как у меня. Я не знаю, спокойно ли ты спишь по ночам. Если бы я могла, я бы пела тебе каждый вечер колыбельные, чтобы тебя убаюкать. Хотя, честно говоря, я не знаю ни одной колыбельной.

Я полюбила тебя еще до того, как увидела. Как такое возможно? Но так и произошло, а потом я взяла тебя на руки и затем отдала Заку.

А что мне было делать? Позволить, чтобы ты навещала меня в этом месте, смотрела на меня через решетку? Нет, этого не будет!

Я где-то прочитала, что горе можно сравнить со сломанной костью. Перелом нужно вправить, иначе будет болеть всю жизнь. Молю, чтобы ты когда-нибудь это поняла и простила меня.

Я не пошлю тебе это письмо, но, может быть, когда-нибудь, когда ты станешь большой, ты решишь меня отыскать, а у меня будет эта коробка с письмами, и я тебе их отдам. И тогда я скажу: „Вот видишь? Я любила тебя“. И, может быть, ты мне поверишь.

А до тех пор я хотя бы знаю, что с тобой все в порядке. Когда-то я воображала, что я одна из Фарадеев. Тебе очень повезло, что у тебя такая семья. Если когда-нибудь взгрустнется, ступай к Майлсу. Он всегда тебя развеселит. Или попроси Джуд обнять тебя — никто не обнимает лучше твоей бабушки.

А потом, не забывай, что у тебя есть папа. Если ты его попросишь, он покажет тебе все звезды на небе и убедит тебя в том, что ты можешь летать.

Так что я не стану о тебе тревожиться, Грейси.

Я попытаюсь забыть тебя. Прости, но так нужно.

Любить тебя очень больно».

Джуд посмотрела на сына — его глаза блестели от слез. Он снова был похож на мальчишку, ее золотого Зака, и в ту же секунду она вспомнила молодую Лекси, не умевшую скрывать своих чувств, лучшую подругу Мии. Она вспомнила девушку из передвижного домика, которая никогда не знала материнской любви, но при этом всегда улыбалась.

— Свидание Лекси и Грейс прошло не очень хорошо. Лекси все испортила.

— Как это?

— Она поторопилась, слишком сильно наседала на Грейс, а девочка не была готова.

— Она не знает, как быть мамой. Да и откуда ей это знать?

— Никто не знает, — тихо заметила Джуд. — Я помню, как мне было трудно с тобой и… Мией.

— Ты была превосходной мамой.

Джуд не могла на него глаз поднять.

— Когда-то, быть может. Но не теперь. Я давно перестала вести себя как твоя мама, и мы оба это знаем. Я потеряла что-то. Я думала… — Она умолкла и заставила себя посмотреть на сына. — Я винила тебя. Хотя знала, что неправа. И я винила Лекси. И себя тоже.

— Ты не виновата. Мы должны были знать, к чему это может привести в ту ночь, — сказал он.

Ее как ножом по сердцу резануло. Та боль, что всегда служила барьером, заставлявшим отступать. Но сейчас она двинулась дальше.

— Ты прав, — тихо сказала она. — Вам не надо было пить в ту ночь, но и Лекси не следовало садиться за руль, да и мне нельзя было вас отпускать. Я ведь знала, что будет пьянка. О чем я только думала, доверяя принятие решения перепившим юнцам? Почему я решила, что не смогу уберечь вас от выпивки? И… Мии следовало пристегнуться. Все по-своему виноваты.

— Нет, это моя вина, — сказал Зак, и хотя Джуд и раньше слышала, как он это говорит, она впервые ощутила тот груз, который он на себя взвалил. Ей стало мучительно стыдно за то, что она полностью ушла в собственное горе и позволила сыну нести свое бремя одному.

Она подошла к Заку, взяла за руку, потянула, заставила его встать.

— Мы все живем под этим грузом, Зак. Мы носим его так долго, что он искривил наши хребты, согнул нас. Придется нам снова расправлять плечи. Мы долж ны простить себя.

— Как? — спросил он. Его зеленые глаза были глазами Мии. Почему-то она забыла в своем горе, что у нее родились двойняшки, и Миа всегда будет жить в Заке. А теперь еще и в Грейс.

Она дотронулась до его лица, разглядев едва заметный шрам на скуле.

— Она там, в тебе, — с нежностью произнесла Джуд. — Как я могла о том забыть?

— Идем, — говорит мама Лекси, протягивая руку. — Ты ведь хочешь у меня жить?

Рука становится черной, у пальцев начинают отрастать длинные желтые ногти, похожие на крючки, и Грейс отчаянно визжит…

— Я здесь, принцесса.

Она услышала голос отца и бросилась в его объятия. От него пахло, как и должно было пахнуть, папой, и ночной кошмар развеялся; она вспомнила, что спала в своей кровати, в своей комнате, и вокруг все родное. Никаких чудовищ!

Папа крепко прижал ее к себе, поглаживая по волосам.

— Ну как, проснулась?

Она почувствовала себя крошкой.

— Прости, папа, — пробормотала девочка.

— Каждому человеку порой снятся плохие сны.

Она знала, что это так, потому что, когда была совсем маленькой, то часто слышала, как отец кричал во сне, и тогда она забиралась к нему в кровать. Он никогда не просыпался, но переставал кричать, если Грейс была рядом. А утром он устало улыбался и говорил, что пора ей вести себя как большая девочка и научиться спать в своей постели.

— Не отсылай меня, папа. Я больше не буду врать, обещаю. И не стану бить Джейкоба в нос, никогда. Я буду хорошей.

— Принцесса, — сказал он, вздыхая, — я ведь знал, что твоя мама к тебе вернется. Мне бы следовало подготовить тебя к встрече, да и самому тоже подготовиться. Просто я старался о ней не думать.

— Потому что она плохая?

— Нет, — сказал папа, и она испугалась, увидев, как он помрачнел. — Она как раз хорошая.

— Может быть, она стала плохой, когда была шпионкой.

— Она не шпионка, принцесса.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю.

Грейс прикусила нижнюю губку.

— А какая она?

Папа покачал головой и долго ничего не говорил. Грейс уже собралась спросить о другом, когда он сказал:

— Я встретил твою маму, когда учился в школе. — Голос у него стал каким-то странным, словно в горле ему что-то мешало. — Хотел в первый же день пригласить ее на свидание, но она успела подружиться с Мией. Поэтому… я старался не влюбляться… пока однажды вечером… она едва меня не поцеловала. Это все изменило. После этого я не мог держаться от нее в стороне.

— Девочки не должны так поступать, — пробормотала Грейс, не вынимая пальца изо рта.

— Твоя бабушка скажет тебе, что девочки могут делать все, что угодно. Во всяком случае, так она учила мою сестру.

Грейс нахмурилась. Папа совсем расклеился, и глаза у него блестели. Он, похоже, любил маму, но это же глупо — сам говорил, что он ей не нравится. Как все непонятно.

— А меня она не захотела, — сказала Грейс. — И оставила.

— Иногда у людей нет выбора.

— Она снова придет повидать меня?

Папа посмотрел на Грейс и сказал:

— Твоя мама особенная, принцесса, и я знаю, что она тебя любит. Это теперь самое главное. А рядом с тобой ее не было на самом деле по моей вине. Я позволил ей стать виноватой. Но я тоже был виноват.

— В чем виноват?

Он вроде бы собирался что-то сказать, но потом, наверное, передумал и просто чмокнул ее в лоб.

— Папа!

— Спи, детка. Все будет хорошо. Вот увидишь. У нас все получится.

— Но ты ведь останешься со мной, папа?

— Конечно, но она твоя мама, Грейси, и она тебе нужна, что бы ты ни думала.

* * *

— Я все испортила, Скот, — повторила Лекси. Она металась взад-вперед в его кабинете, нервно обгрызая ноготь большого пальца.

— Лекси, Лекси!

Она остановилась, повернулась к нему лицом.

— Ты что-то сказал?

— Присядь. У меня от тебя голова кружится.

Она подошла к столу и остановилась, посмотрев на Скота сверху вниз. Сегодня у него был усталый вид. Взлохмаченные волосы, криво повязанный галстук.

— Ты в порядке?

— У Дэнни колики. Мы с Дженни на ногах почти всю ночь. Но я в порядке.

Лекси повернула к себе фотографию в рамке на столе Скота. Пухлый малыш с лысой головой и с пластмассовым ключом в руке. Она расстроилась, глядя на этого малыша и думая о Грейс. А вот она не знает, случались ли у Грейс колики или она всегда спала спокойно, как ангел.

— Я ничего не знаю о том, как быть мамой, — тихо произнесла она, в очередной раз чувствуя свое полное поражение.

— Поначалу никто этого не знает, — сказал Скот. — Я все время искал какое-нибудь пособие, чтобы знать, как обращаться с Дэнни, но в результате все дело ограничилось одеяльцем. Кажется, малышу его подарила бабушка. Сядь же, Лекси.

Она буквально рухнула на стул, только сейчас осознав, что совершенно обессилела.

— Не знаю, о чем только я думала.

Скот протянул ей газету.

— Что толку зацикливаться на ошибках, пора действовать, Лекси. Нам нужно продемонстрировать суду и Фарадеям, что ты вернулась, чтобы остаться, и что ты готова к роли матери. Лучший способ сделать это — найти работу.

— Работу. Конечно.

— Я обвел кружком несколько вариантов. Жаль, что не могу тебя взять на работу к себе…

— Ты и так много сделал. Спасибо тебе, Скот.

— Дженни нашла синий костюм, который мог бы подойти тебе на первое время. Он висит на двери в конференц-зале.

Лекси в очередной раз преисполнилась благодарности к этому человеку и его жене. Она медленно встала.

— Дэнни — везучий малыш. Тебе известно?

Он поднял на нее взгляд.

— И Грейс тоже.

— Надеюсь. — В душе у Лекси шевельнулась слабая надежда.

Попрощавшись с адвокатом, она прошла в конференц-зал и переоделась в синий летний костюм Дженни. Тот не очень сочетался с голубой футболкой Лекси и шлепками, но ничего другого у нее не было.

Не прошло и сорока минут, как она вновь оседлала велосипед, направляясь к местной аптеке, опубликовавшей объявление, что приглашает на работу младшего продавца. Полный рабочий день, минимальная оплата.

Внутри ярко освещенного помещения со стеллажами, заставленными пузырьками, различными упаковками, она остановилась и посмотрела по сторонам. За ближайшей кассой стояла грузная седая женщина и разговаривала по мобильному телефону.

Лекси подошла к кассе и стала ждать.

— Хотите что-то купить, милая? — спросила женщина, отведя трубку от уха.

— Я ищу работу.

— Ясно. — Женщина наклонилась, нажала длинным красным ногтем кнопку переговорного устройства и произнесла: — Менеджера к первой кассе, пожалуйста. — Потом она улыбнулась Лекси, выпрямилась и возобновила телефонный разговор.

— Спасибо, — сказала Лекси, хотя кассирша уже не слушала.

К первой кассе приближался менеджер. Высокий худой мужчина с носом как орлиный клюв и колючими бровями, растущими, как дикий кустарник.

Лекси шагнула к нему, протянув руку.

— Здравствуйте, сэр. Я Алекса Бейл. Пришла устроиться на место младшего продавца.

Он пожал ей руку.

— Идите за мной.

Она прошла с ним в комнатушку без окон, доверху набитую картонными коробками. Он уселся за металлический столик и указал на табурет в углу.

Лекси подвинула табурет к столу и уселась, чувствуя себя курицей на насесте.

— Резюме с собой?

У Лекси запылали щеки.

— Нет. Речь идет о месте младшего продавца, верно? Во время учебы в школе я работала в кафе-мороженом «Аморе». Я хорошо считаю деньги, еще лучше умею ладить с людьми. Я хороший работник и могу выходить в любое время, хоть ночью, хоть днем. Если нужно, могу предоставить рекомендации.

— Когда вы работали в «Аморе»?

— С две тысячи второго по две тысячи четвертый год. Я ушла в июне, после окончания школы.

Он что-то записал на листе бумаги, похожем на бланк заявления.

— А теперь вы вернулись домой из колледжа? Хотите летом поработать?

— Нет. Я ищу постоянное место.

Он бросил на нее пронзительный взгляд. Густые брови сошлись на переносице.

— Учились в местной средней школе?

— Да.

— Большинство местных ребят не хотят трудиться полный рабочий день. Где вы работали после окончания школы?

Лекси с трудом сглотнула.

— Я работала в библиотеке по полдня.

— Какой библиотеке?

Она тихо выдохнула и сникла.

— Тюремной.

— Вы имеете в виду…

— Женскую тюрьму. Я просидела в тюрьме несколько лет. Но сейчас вышла, и я буду хорошо трудиться. Гарантирую. — Она говорила, но видела, что это бесполезно.

Он замкнулся на слове «тюрьма» и не желал даже смотреть ей в глаза.

— Тогда ладно, — сказал менеджер, впервые ей улыбнувшись — сплошная фальшь. — Я свяжусь с вами, когда мы примем решение.

— Это означает — никакой работы, — сказала она, сползая с табуретки.

— Это означает, я с вами свяжусь, если мы решим вас нанять.

— Ну да. — Она постаралась не выдать своего разочарования; в конце концов это всего лишь первое из многочисленных объявлений о работе. Может быть, другие менеджеры окажутся не столь осторожными. — Итак, вам оставить мой номер телефона?

Наконец менеджер посмотрел ей в глаза.

— Можете оставить, если хотите.

Ей хотелось бросить ему в лицо: «Ни за что!» — и уйти, сохранив достоинство, но нужно было думать о Грейс, поэтому она написала номер телефона и покинула ярко освещенную аптеку. На улице Лекси открыла газету и нашла следующее объявление. В мексиканскую закусочную «Эсмеральда» требовалась официантка.

До конца дня Лекси пыталась верить в себя, несмотря на то, что попытки одна за другой заканчивались ничем. Чаще всего предлагали работу на полдня без всяких льгот. Она потеряла счет, сколько раз работодатели упоминали ее главного врага — экономическую ситуацию. Наверное, она попала в тюрьму в хорошие времена, а вышла — в плохие. Минимальная зарплата составляла меньше девяти долларов в час. Это даст ей приблизительно полторы тысячи долларов в месяц без вычета налогов, больше половины уйдет на аренду жилья.

Но, видимо, все это было не важно, потому что работы она так и не получила. За день переговорила с десятком менеджеров, и каждый разговор заканчивался одним и тем же.

Чем вы занимались после окончания школы?

Колледж, вот как? Где?

Ваше последнее место работы?

А-а (соответствующий взгляд)… тюремная библиотека.

Простите, но место занято… Вы слишком молоды… Я дам вам знать…

Одна отговорка за другой. Самое противное, что она их понимала. Ну кто захочет взять на работу бывшую заключенную двадцати четырех лет?

Мало того, после безуспешных попыток получить работу она выяснила, как на острове обстоят дела с жильем.

Нашлось всего три варианта, но в одном она убедилась: ей не по карману поселиться ни в каком из них. Самая маленькая квартирка сдавалась за девятьсот пятьдесят долларов в месяц. Плюс хозяин требовал оплату вперед за первый и последний месяц проживания, а также залог. В день подписания договора ей пришлось бы выложить две тысячи четыреста долларов.

Все равно что миллион.

Несколько телефонных звонков подтвердили, что в Порт-Джордже было не лучше.

По ту сторону моста выбор оказался больше, но и там квартиры были ей не по карману.

Этот день принес Лекси сплошные неудачи. Наконец в семь часов вечера она сдалась. Просто захотела остаться одна. Проехала на велосипеде по тихому летнему городу и остановилась у офиса Скота. Воспользовавшись ключом, она вошла в здание. Очень хотелось спать. Или завопить от отчаяния.

— Лекси! Это ты?

Она вздохнула и вымученно улыбнулась. Она была обязана Скоту всем; не его вина, что она такая жалкая неудачница.

— Привет, Скот, — сказала Лекси, входя в его кабинет. — Что-то ты сегодня заработался.

— Я ждал тебя. У меня сюрприз. Иди сюда.

Он взял ее за руку и повел в конференц-зал. На длинном деревянном столе стоял открытый лэптоп.

— Сюда, — сказал он, — садись.

Лекси послушно опустилась на стул. Скот вышел из зала на несколько минут, а потом вернулся.

— Мы готовы. — Он нажал какую-то кнопку на клавиатуре, и во весь экран появилось встревоженное лицо тети Евы.

— Ну, я не знаю, Бэбс. Как понять, что все работает?

Тетушкино лицо подействовало, как тоник. У Лекси в груди словно что-то разжалось. Впервые за весь день она улыбнулась. Все-таки она не так одинока, как думала.

— Привет, тетя Ева, — сказала она, придвигаясь ближе к экрану.

— Она здесь, Барбара! — Тетя расплылась в улыбке. — Иди посмотри! Это моя Лекси.

«Моя Лекси».

В камеру уставилась улыбающаяся полная женщина с седыми кудряшками.

— Привет, Алекса. Моя сестра только о тебе и говорит.

— Привет, Барбара, — тихо ответила Лекси, ее переполняли эмоции.

Лицо Барбары исчезло, а вместо него появилась Ева, подсевшая ближе к компьютеру. Она изменилась, постарела; на загорелых щеках появилось еще больше морщин, а голова стала совсем белая.

— Ну вот, расскажи мне все, Лекси.

Скот вышел, закрыв за собой дверь.

— Я повидалась с Грейси, — сказала Лекси. Это первое, что пришло ей в голову.

— Какая она?

— Печальная. Красивая. Одинокая.

— Ой, должно быть, у тебя сердце разрывается!

— Да, тетя Ева, тяжело. Я потому и не хотела сюда возвращаться, но все-таки вернулась и теперь не знаю, как быть, такая неразбериха.

— Ты, наверное, повидала своего молодого человека?

— Да.

— Ну и?

Лекси пожала плечами.

— Прошло много времени.

— Ты выглядишь усталой, Лекси.

— День плохой. Мне будет нелегко устроиться на работу и найти жилье по средствам. Может быть даже, невозможно.

— Ты ведь совсем недавно освободилась, Лекси. Наверное, тебе лучше приехать домой, мы о тебе позаботимся. Мы с Барб приготовили для тебя комнатку, она тебя ждет. Ты смогла бы получить здесь работу и поднакопить деньжат. Флойд из «Кудряшки» говорит, что будет рад взять тебя в свое заведение — отвечать на телефонные звонки и прибирать. Если не оплачивать жилье, то совсем скоро ты соберешь кругленькую сумму.

Домой!

Лекси пришлось признать, что легкость этого решения так и манила. Очень важно знать, что тебя где-то ждут.

— Но разве я смогу снова оставить Грейс? Она никогда меня не простит.

— Ты сама знаешь, как тяжело приходится ребенку, если его мать не в состоянии о нем заботиться. Возьми паузу, используй ее для себя. Стань сильной и счастливой, а затем возвращайся к дочери.

Вернешься, когда приведешь свою жизнь в порядок. Мне кажется, это был бы благоразумный поступок.

— Благоразумный поступок, — повторила Лекси, отвергая саму идею, хотя и признала ее правоту. Сейчас она только посеет смятение в душе Грейс. Какая из нее мать, когда ее собственная жизнь в руинах? Грейс заслуживает лучшего; девочка заслуживает стабильности. Лекси все знала о ненадежных матерях. Рядом с такой матерью ребенок не чувствует себя под защитой.

— Алекса!

Она улыбнулась как можно радостнее. Ей не хотелось больше об этом говорить. Это разбивало ей сердце.

— А у тебя как дела? Ты все-таки пошла на курсы рукоделия?

— Господи, да! — Ева рассмеялась. — Мы с Барбарой нашили столько одеял, что хватит на целый мотель. Когда приедешь…

* * *

Вид с сорок второго этажа в этот дождливый июньский день навевал тоску. Справа высилась башня Спейс-Нидл, [20]ее черно-белый диск буквально завис в скучном сером небе.

Джуд стояла у окна, рассматривая свое отражение в стекле. Она старалась казаться спокойной, но у нее это плохо получалось. Ее трясло, словно она выпила десять чашек кофе на голодный желудок. Паника затаилась где-то совсем рядом, Джуд чувствовала, как та подкрадывается, выжидает тенью в уголке, когда бы наброситься. Но она не понимала источника своего страха. Она просто знала, что боится, а началось это с тех пор, как они прочли письмо Лекси.

— Я горжусь вами, Джуд, — произнесла доктор Блум своим необычным ровным голосом. — Нужно много мужества, чтобы снова встретиться лицом к лицу с Лекси.

— Я не встречалась с ней лицом к лицу. По правде говоря, я старалась даже не смотреть на нее.

— Но потом все-таки посмотрели?

Джуд кивнула, нервно кусая ноготь большого пальца и постукивая ногой.

— И что вы увидели?

— Я увидела девушку, убившую мою дочь, и мать моей внучки, и первую любовь моего сына. И девушку, которая когда-то мне очень нравилась. — Джуд почесала щеку. По коже внезапно побежали мурашки. — Что со мной происходит, доктор Блум? Мне кажется, я схожу с ума.

— Ничего подобного. Мне кажется, вы готовы для собрания «Сочувствующих друзей». Оно как раз состоится сегодня. В два.

— Опять разговоры? — Джуд вздохнула, продолжая отбивать ритм ногой, сжимать и разжимать кулаки. — Я не собираюсь идти на собрание убитых горем родителей и говорить о Мии. Разве этим ее вернешь?

— В какой-то мере.

— Так может сказать только человек, который не терял детей. Нет, спасибо.

— Единственный способ исце…

— Господи, помоги… Если вы скажете «исцелиться», я уйду. Нет никакого исцеления, все это полная ерунда. Я до сих пор не могу слушать музыку — никакую. Я до сих пор плачу почти каждый раз, когда принимаю душ. Иногда я кричу в машине. Я говорю со своей дочерью, а она меня не слышит. Ничего не проходит.

— Раньше вы говорили, что для вас все кругом серое.

— Я говорила, что живу в серой массе. В густом тумане.

— И вам казалось, что шел пепельный дождь той ночью, когда умерла Миа?

— Да, а что?

Харриет посмотрела на нее поверх стекол очков. И приняла решение.

— Так вот, если вы по-прежнему окружены серым, то, думаю, вам следует оглядеться. Может быть, сейчас вы разглядите что-то другое. Силуэты. Людей.

Джуд перестала грызть ноготь.

— Что вы имеете в виду?

— Я знаю, что ваша боль не пройдет, Джуд. Но, может быть, вы наконец готовы признать тот факт, что в жизни есть место не одной только боли. Поэтому вы сейчас и ведете себя как изнеженный пудель. Боитесь чувствовать, но это происходит все равно. Вы впустили к себе в дом Лекси. А это огромный шаг, Джуд.

— Я еще почитала Грейс сказку, поиграла с ней в игру, — тихо произнесла Джуд.

— И как вы при этом себя ощущали?

Джуд взглянула на нее.

— Как бабушка. — Глаза ее наполнились слезами, а она этого не заметила. — Я была жестока к Заку. Просто не могла… взглянуть на него без того, чтобы не вспомнить…

— Воспоминания не вредят, Джуд.

— Но только не мне, док. Они меня разрушают.

— Может быть, вам и нужно рассыпаться, чтобы потом собрать себя по кускам.

— Боюсь, я никогда не стану прежней.

— Станете. Вы уже на пути к этому, Джуд.

— Что мне делать теперь?

— Слушайте свое сердце.

Джуд передернулась. Она упорно старалась закрыть на замок свои чувства, и теперь мысль о том, чтобы выпустить их снова, приводила в ужас. Она не знала, сумеет ли. И захочет ли.

До конца часа Джуд пыталась слушать доктора Блум, но в ней снова пробуждалась паника, заглушавшая все, кроме затрудненного дыхания. Что, если она позволит себе снова раскрыться и тогда боль просто поглотит ее? Что, если она потеряет те успехи, которых добилась? Еще совсем недавно Джуд была практически бесполезным, вечно рыдающим существом, не имевшим сил продержаться день без лекарств.

В конце сеанса она что-то сказала доктору Блум — сама не поняла, что — и вышла на улицу.

День показался ей одновременно и ярким, и тусклым. Низко висели облака цвета серого песка. Солнечный свет пробивался кое-где, пока дождь падал такими мелкими каплями, что местные его даже не замечали, только туристы прятались под цветными зонтами. Она постояла на углу под плачущим небом и постаралась вспомнить, куда идти. Ей почему-то показалось, что, куда бы она ни направилась, все равно ошибется.

— С вами все в порядке, мэм? — спросил мальчишка, остановившись рядом. С растрепанными волосами и скейтбордом под мышкой он напомнил ей далекое прошлое — а может быть, близкое, — когда Зак и Миа ходили в младшие классы.

Она бы все отдала, лишь бы побежать сейчас к машине, доехать до парома, а оттуда — домой. Но она не могла. Это была среда.

— Да, — ответила она. — Спасибо. — Она медленно двинулась вперед. Дождь барабанил по голове, его капли попадали в глаза, но Джуд ничего не замечала.

Совсем скоро Джуд оказалась перед входом в галерею матери. В окнах по обе стороны от закрытой двери висели огромные полотна — на одном был традиционный пейзаж, тюльпаны в индейской долине, золотые и красные, под меланхолично черным небом; на втором — натюрморт, ваза с розовыми георгинами. Только при внимательном рассмотрении можно было заметить тончайшие трещинки на старинном фарфоре.

Джуд открыла большую стеклянную дверь и вошла в элегантный вестибюль. Поздоровавшись со швейцаром, она направилась к лифту и поехала на последний этаж.

Лифт открылся в пентхаусе: четыре тысячи квадратных футов светлых мраморных полов, кое-где заставленных французской антикварной мебелью — изысканной, но неудобной. В окна от пола до потолка попадала линия горизонта с силуэтами зданий, бухта Эллиот и, в хорошие дни, гора Рейнир.

— Джудит, — сказала мать, выходя ей навстречу. — Ты сегодня рано. Хочешь бокал вина?

— Отчаянно. — Джуд прошла за матерью в гостиную, на стенах которой, выкрашенных в кремово-белый цвет, были развешаны огромные полотна. Ни одна из картин Джуд не нравилась — темные тона, гнетущие и тревожные. На нее они всегда действовали угнетающе. Помимо картин, ни одного цветного пятна. Джуд опустилась на белый стул возле камина.

Каролина принесла бокал белого вина.

— Спасибо, мама.

Мать расположилась на светлом диване напротив Джуд. Глядя на Каролину, можно было подумать, что она подготовилась к светскому приему — седые волосы, элегантно и чуть небрежно собранные во французский узел; умелый макияж, подчеркивавший цвет глаз и скрывавший веер морщин вокруг тонких губ.

— Ты чем-то расстроена? — спросила мать, потягивая вино.

Довольно необычная реплика из уст матери, слишком личная. При других обстоятельствах Джуд улыбнулась бы, придумав какую-нибудь красивую отговорку, но возвращение Лекси, то проклятое письмо, переживания сына — все это выбило ее из колеи. У нее не осталось сил, и она терзалась страхом, хотя не понимала почему. Что теперь делать — оставаться на месте? Выжидать? Или пусть все идет своим чередом? У нее словно опять выбили почву из-под ног. И она хотела с кем-то поговорить, ей необходима была чья-то помощь, чтобы найти выход. Только собственная мать вряд ли была тем человеком, в чьей помощи она нуждалась.

Ей хотелось улыбнуться, поменять тему разговора, сделать вид, будто ее ничто не тревожит, но вся ее жизнь, похоже, разваливалась на куски, и сил на притворство не осталось.

— Почему так получается, что мы с тобой никогда не говорим по душам? — медленно проговорила она. — Я ведь даже тебя не знаю. И ты, безусловно, не знаешь меня. Почему так?

Каролина отставила бокал. В этот серый дождливый день Джуд впервые заметила, как постарела ее мама, какой у нее усталый вид. Худенькие, хрупкие плечи, немного сутулая спина, которая еще совсем недавно была прямой.

— Кому-кому, а тебе следовало бы понять, Джудит. — Голос матери резал как острая бритва, но взгляд был непривычно мягким. Глаза Каролин смотрели печально. Неужели они всегда так смотрели?

— Что мне следовало понять?

Каролина бросила взгляд в окно.

— Я любила твоего отца, — тихо произнесла она дрогнувшим голосом. — Когда его не стало, я понимала, что должна заботиться о тебе, и я хотела заботиться о тебе, любить тебя, но внутри у меня было пусто. Даже способность рисовать исчезла. Я думала, что это состояние продлится день, неделю. — Она перевела взгляд на Джуд. — Но все продолжалось, а когда наконец я снова начала дышать, ты от меня отдалилась. И я не знала, как тебя вернуть.

Джуд потрясенно смотрела на мать. Как получилось, что она так и не поняла этой связи? Она знала, что мать бросила живопись в день похорон отца, уйдя из дома и, по сути, так и не вернувшись.

— Я наблюдала, какой матерью ты становишься, и гордилась тобой. Но я никогда этого не говорила. Все равно ты бы меня не услышала, хотя, возможно, мне просто хотелось так думать. Как бы там ни было, я молчала. А потом я увидела, что ты совершаешь ту же самую ошибку, что и я: ты перестала любить Зака… и себя. Это разбило мне сердце. Я могла бы тебе сказать, что ты делаешь не так, если бы не твоя уверенность в том, что я слабая, а ты сильная. Поэтому, да, Джудит, ты — из всех людей, именно ты — должна понять мои ошибки. Тебе следовало знать, почему я так с тобой обращалась.

Джуд не знала, что сказать. У нее возникло ощущение, будто вся ее жизнь, ее мир только что треснули пополам.

Каролина поднялась с дивана, и Джуд на секунду показалось, что мать сейчас подойдет к ней, преодолеет расстояние между ними и сядет рядом.

— Ты молода, — наконец произнесла Каролина. — Ты еще можешь исправить эту ошибку.

Джуд начало трясти, происходило то, чего она боялась.

— Как?

— Люди считают, что любовь — проявление верности, — сказала мать. — Иногда она проявление воли. У меня не было сил любить тебя, Джуд, или проявить эту любовь, быть может. Я и сама не знаю, что это было, но я знаю одно: ты сильнее, чем я была когда-то.

Отчасти это было то же самое, о чем постоянно твердила ей доктор Блум. Джуд увидела сожаление в глазах матери и как будто на секунду заглянула в собственное будущее. Ей не хотелось однажды проснуться и понять, что тебе уже восемьдесят и ты одна.