Глана .V Кпды границ

В период господства атеизма андеграунд обращается к Богу, поиски Бога в высшей степени характерны для диск> рса Системы 1970- 1980-х гг Вот несколько надписей из Ротонды-

Зачем личности нужен Бог^? — Верь в себя, и бог не нужен'"

У меня нет ни бога, ни веры в себя. Как мне быть* Ты уже мертв. Плыви по течению, и придет конец.

Атеистов нет, каждый человек во что-то верит

Занятия трансцендентной медитацией и гуру спасут тебя Я сам себе гуру.

Это не религия, это образ жизни¹

Одряхлевшие боги — Бога не одряхлели это мы слепы.

Господи! Мы — твой i ipe, (рассудок!

Каждому — по его вере.

Живи так, чтобы быть [лазами и совестью создателя Вселенной, черттебядери!

Рис. 9- Поиски Бога. Граффити «Ротондщ конец 1980-х

Нас научили тихо, мудро жить: сеять пшеницу и молиться Богу.. А достоин ли этого наш Бог'

На стенах Ротонды можно было вцдсть множество мо­литв, обращенных к Криш­не, Христу, Будде, самым разным божествам Имена и символы различных бо­жеств присутствуют к живо­писи, песнях и литератур­ных произведениях, исходя­щих из этой срсды Чем бо­лее выражен атеизм офици­ального общества, тем на­стойчивее контркультурные I р)пш|ролки обращаются к Богу. Однако можно заме­тить, что это скорее поиск Бога, чем действительное

обращение. Андеграунд го­ворит о Боге, пока Его мож­но искать, пока религиоз­ность не заключена общест­вом в рамки социального института.

Как только социаль­ный институт утвержда­ется, андеграунд ищет аль­тернативные формы ре­лигиозности. Характерно, что в самом конце 1980-х, когда начали открывать храмы и Православие ста­ло утверждаться в качестве официальной конфессии, в Ротонде, под лестницей, была нарисована страшная рожа с подписью: «Бог един, но он может быть Сатаной!» Сата- нистские культы получили распространение в андеграундных сообществах многих христианских стран Запада.

Столь же характерно обращение к божествам иных рели­гий — восточных (таких, как индуизм или буддизм) или этничес­ких (шаманизм и нагуализм индейцев, славянское и кельтское язы­чество).

Набор символов Системы представляется весьма действен­ным средством, позволяющим эффективно отделять «свою» инфор­мацию от приходящей извне данной среды. Действительно, смерть, детство, путь, фантастические миры, бедность, неряшливость, бес­полость указывают и подчеркивают бесстатусность. Именно поэто­му они непрестижны в «большом» обществе, члены которого, на­оборот, стремятся подчеркнуть собственный статус и прочное по­ложение в социальной структуре. В сфере общепринятого в то вре­мя (конец 1980-х) ценятся знаки благосостояния (дорогие украше­ния, джентльменский набор «квартира-машина-дача»), высокого положения (черные «Волги» как знак статуса «начальника» в совет­ской социальной иерархии), воинские знаки различия — все, что говорит о хорошей адаптированности и укорененности в обществе. Знаки бесстатусности для большинства непрестижны, а потому из­бегаемы. «Большое» общество оставляет их андеграунду. Эти капсу­лы не заняты. Система осваивает их и использует для помещения собственной информации.

Рис. 10. Изображение Воланда. Граффити Булгаковского дама в Москве. 1988 г.

Вот почему символами Системы (как и любого сообщества андеграунда) служит, как правило, то, что не используется в обще­принятой культуре по причине непрестижности, чужеродности
(непонятный язык или экзотические верования), считается в ней страшным (смерть), отвратительным (грязь, г.., постоянно упомина­емое панками по всякому поводу), неприемлемым. Все это исполь­зуется, напомним, как пустые ячейки, в которые вкладывается своя информация. Подчеркнем: совсем не та, что вкладывается в эти же символы «большим» обществом. Скажем, популярная в молодежной средс символика смерти (перстни с изображением черепов и т. п.) не обязательно означает стремление тех, кто их носит, убивать или желание умереть. Использование устрашающих и эпатирующих символов обусловлено в первую очередь чисто коммуникативной задачей эффективного отделения информации, циркулирующей внутри сообщества, от внешней.

В поисках незанятых доминирующей культурой средств коммуникации Система обращается иногда к символике крими­нальной и наркоманской среды. Целый ряд слов, используемых на тусовках Системы, заимствован из криминальной лексики (туф­та, лажа, очко да и сама тусовка, на блатной «фене» означающая драку). Еще больше слов пришли из языка наркоманов. Этот пласт молодежного сленга подробно исследован Анной Бабиной, соста­вившей словарик заимствований подобного рода⁷. Примечатель­но, что в процессе заимствования все эти слова перекодируются. В Системном обиходе они имеют иное значение, чем у наркома­нов. Целый ряд обозначений специфических состояний, возника­ющих под влиянием наркотика, в Системе становятся терминами психоэмоциональных состояний: тащит, цепляет, кайф — как выражения удовольствия или даже просто положительной оценки чего-либо; колбасит — наоборот, неудовольствия (у наркоманов так обозначают соматические нарушения вследствие опьянения). Крыша едет, отъезжает-, заморочка — у наркоманов обозначения состояний спутанности сознания под воздействием наркотика, в Системе — любых, в том числе наигранных, измененных состоя­ний; заморочка — проблема. Грузить, тележить, гнать (теле­ги) — у наркоманов — бессвязно и много говорить, находясь в со­стоянии наркотического опьянения, в Системе — просто много го­ворить или рассказывать случаи из жутш.Ломает, облом, ломки — наркоманские обозначения абстинентного синдрома, в Системе — неудачи, несостоявшегося события. Жаргон наркоманов поставля­ет Системе лексику, не используемую доминирующей культурой, но Система берет оттуда только оболочку слов, подставляя вместо первоначальных собственные значения. Слова употребляются как строительный материал для формирования собственных каналов коммуникации, с отличным от используемого в среде наркоманов содержанием.

Символический мир Системы неразрывно связан с феноме­ном рок-культуры. Хиппи ассоциируются с психоделическим ро­ком, панки — естественно, с панк-роком, металлисты — с музыкой «тяжелого металла». Значительная часть внутрисистемных группи­ровок консолидируется вокруг какого-либо музыкального течения или даже конкретной рок-группы (алисоманы, битломаны). Рок- культура поставляет им символику: металлисты копируют стиль ис­полнителей тяжелого металлического рока, битломаны копируют стиль «Битлз».

Рок-музыка — замечательная находка в качестве незанятого обществом взрослых коммуникативного канала. По свидетельству медиков, рок по-разному действует на психику и организм молодо­го и взрослого человека в целом. Молодых он возбуждает, снимая излишек энергии, давая выход, более взрослых людей угнетает и расшатывает ряд систем организма, не говоря уже о разрушающем влиянии на психику. По сути, канал закрыт для взрослых (не­приятен, утомителен) по физиологическим причинам. Некоторые популярные течения рока используют неблагозвучные для взросло­го уха звукосочетания, диссонансы, «грязный» звук (панк), скрежет (металл), монотонные ноты на пределе переносимой человеком громкости и т. п. Коммерческий рок использует уже известные нам символы лиминальности: образы смерти, пассивности, грязи — в различных пропорциях и сочетаниях используя то, что будет при­нято лиминальной средой и в то же время оттолкнет «цивильных».

Итак, мы рассмотрели принципы, определяющие отбор сим­волов сообщества. Как выяснилось, он зависит от местоположения сообщества среди прочих сетей коммуникаций, или, проще говоря, локализации его в социуме. В нашем случае сообщество лежит вооб­ще вне основной системы коммуникаций, цементирующей общест­во как единое целое, определяющей принцип упорядочения (на­пример, государственного устройства) и потому включающей в се­бя большинство локальных маленьких сетей-сообществ. Поскольку Система лежит вне ее, это и определяет специфический отбор сим­волики: она по условию задачи будет эпатирующей, неприемлемой, способной вызывать осуждение с позиций общепринятого, потому что только в таком виде она сможет отделять свою информацию от гораздо более плотных и сильных сигналов основной системы. Именно в этом состоит основная функция символа как маркиро­ванного вместилища информации.

В нашем случае специфика символического набора связана с неопределенностью социального статуса тех, кого объединяет Сис­тема. Именно эта неопределенность оставляет их за рамками со­циальной структуры, а значит, и основной коммуникативной систе­мы, ее обслуживающей. Вообще, многое в жизни Системы, в особен­ности все, что определяет ее специфику (набор символов, формы взаимодействий, отдельные моменты внутренней структуры), нахо­дит объяснение в этой исходной неопределенности.

3. ПАЦИФИЗАЦИЯ

До сих пор мы рассматривали только одну функцию симво­лики, наиболее очевидную при ее появлении — обозначения и поддержания коммуникативного барьера. Но стабилизация его приводит к возникновению постоянного «давления границ», под­талкивающего друг к другу оказавшихся вне его.

Чем ощутимее давление границ, тем интенсивнее консолида­ция. Особенно ускоряет процесс появление «внешнего врага»: жест­кие меры милиции или возникновение враждебных группировок В рассказе старого тусовщика упоминается момент разброда между группировками битломанов, брейкеров, металлистов. Между ними были «сложные отношения», но когда «любера пришли — они всех помирили». По другим рассказам, это выглядело так- в 1987 г. летом в Питере прошел слух, что едут люберы, очень агрессивные в то вре­мя. «Когда сюда приезжали люберы, — вспоминает мой собесед­ник, — то собралась такая общая тусовка, очень дружная, защищали что-то общее, хотя бы сам город...» Там были и металлисты, и панки, и даже миролюбивые волосатые проявили готовность отразить аг­рессоров. Затем настало время, когда стало трудно «хиппака от пан­ка отличить», а панка от металлиста: Система консолидировалась.

Любопытно отметить момент, когда символика отторжения приобретает новое значение, символизируя единение. Сам факт по­явления общей символики, разделяемой множеством людей, позво­ляет им осознать собственную общность. Если это символика не­принадлежности, одиночества, то оно и становится основой и сти­мулом консолидации.

«Люди! — пишет кто-то в Ротонде. — Здесь слишком много всего. Тоска, боль, чье-то одиночество... Все, что мы чувствуем и что не в силах носить в душе. Каждый, кто написал здесь несколько строк, одинок Читая надписи на стенах, я поняла, что это же чувст­вую я». Одиночество притягивает людей друг к другу и становится символом «своих», а любые свидетельства укорененности и привя­занности (к работе, семье) — знаками «чужого». Система — «приют одиноких». На стене Ротонды была надпись: «Я жду, кто ты? Как я, одинокий, или пресыщенный, как они?» Это самый тайный тест, его на тусовке проходит каждый. Здесь не принято демонстрировать благополучие, деловитую преданность работе и тому подобные ве­щи. Тимофей объяснял мне на ступенях Ротонды: «Здесь чужие — рациональные люди. У них есть дело. Им так кажется. Они могут быть закомплексованы на чем-либо. Например, на науке (это уже ка­мешек в мой огород. — Т. Щ.у. Короче говоря, хороших отношений с обществом (даже если они таковы) на тусовке лучше не демонст­рировать, а, напротив, нужно всячески показывать, как ты одинок и как тебе плохо — тогда ты «свой». И действительно, очень часто че­ловек приходит на тусовку и первому встречному начинает жало­ваться: «Как мне плохо, пипл!» Жанр ламентации (жалобы) весьма популярен и широко представлен на стенах Ротонды 1980-х: «Про­щайте, people, я ухожу из жизни. Кеша. Хипик»; «Прощайте, люди! Мне хорошо было с вами. Извините, если что»; «Я умираю от безна­дежности. Сегодняшний день окончательно убедил меня в том, что для меня все кончено»; «Господи, почему все только говорят, что мо­гут помочь, а на деле?»; «Самый счастливый человек — это младенец в чреве матери!» — «Все равно вскроют консервным ножом», — отве­чает кто-то ниже. — «Нет, это самый несчастный человек- ему еще предстоит разочароваться в этой жизни!!!». Следует, однако, иметь в виду, что реальные несчастья или ощущение их в Системной среде еще драматизируют и демонстрируют: здесь это знаки принадлеж­ности. Оптимизм совершенно неуместен, даже неприличен, от все­го, что связано с подобным самоощущением, отгораживаются на­рочно. Еще одна надпись Ротонды: «А если посмотреть в окно, то можно увидеть, как мирно и продолжается жизнь...» — «А ты не смо­три», — жестко парирует кто-то в ответ.

Проявления отчуждения воспринимаются как символы не толь­ко извне, но и изнутри маркированной ими среды, т. е. самими марги­налами. Таким образом появляется возможность использования их в качестве знаковых средств — медиаторов коммуникации и, следова­тельно, формирования коммуникативной сети (сообщества).

Теперь мы подходим к первой перекодировке символики формирующегося сообщества. Помимо первого значения — «анти­нормы», она приобретает второе, как символика общности, каковой еще только предстоит обрести более определенную структуру. В первом значении ее функцией было оформление и поддержание границ; она стимулировала отторжение, провоцировала стычки, аг­рессию или опасения по отношению к тем, кто отмечен ею. Второе значение должно стать основой консолидации, несколько смягчая видимые столкновения.

Это предположение подтверждается наблюдениями динами­ки самопрезентации новых молодежных движений. Суть ее можно определить как процесс пацифизации (снижения агрессивности). Приведу отрывок из воспоминаний старого хиппи, с которым я раз­говаривала в 1988 г.-. «Я в Москве был хиппи, в 1972 г. Были ypuia и хиппи. Урла — это мальчики-хулиганчики, которые приходили бить нас (хиппи. — Т. Щ.) время от времени... Ну, и создавались отряды са­мообороны. Потом появились панки. Где-то году в 1976-1977-м. Мы враждовали вначале. Они были более агрессивными, чем сейчас- Сейчас панки и пацифисты общаются без всяких трений. Есть пан­ки-пацифисты... (Потом появились металлисты — на всех они напа­дали. — Т. Щ). Было кафе «Гном», битломанов (в Москве. — Т. Щ.). А потом металлисты (где-то году в 85-м) решили их вытеснить. И на­чались драки... Отношения между различными течениями были сложные. А любера — они всех помирили». Любера из подмосков­ных Люберец приезжали на московские дискотеки бить волосатых и панков в самом конце 1980-х — начале 1990-х гг.

Появление каждой возрастной когорты молодежи обычно связано с образованием новых движений, сменяющих друг друга с интервалом примерно в три—пять, иногда более лет. При своем по­явлении новое движение обычно агрессивно. Даже первые хиппи, несмотря на весь пацифизм их лозунгов, создавали «отряды само­обороны», чтобы отражать нападения тогдашней урлы (нехиповой молодежи). В полном соответствии с нашими наблюдениями, новая символика действует вначале как код межгруппового противостоя­ния, формируя и поддерживая коммуникативный барьер.

Со временем новая волна становится менее агрессивной, на­чиная общаться с предыдущими, а то и сливаясь с ними. В конце 1980-х на тусовках Системы «панки и пацифисты общаются безо всяких трений». Более того, есть уже «панки-пацифисты» — симво­лы различных течений начинают осознаваться как основа единой общности. Ко времени появления люберов «панки и металлисты были все вместе. Их даже путали. Большинство панков — металли­сты». Нам приходилось слышать, что.- «Панки и металлисты вообще очень близки, особенно черный металл» или: «Панкера сейчас бли­же к хипне». Это означает, что символы нового движения, появляясь как знаки противостояния, со временем становятся символами общности и вливаются в общий фонд символики Системы.

Этот процесс наглядно отражается в граффити. Графический значок панков — «Анархия» (буква «А» в круге), хиппи и постхипов- ских тусовок — «пацифик» (голубиная лапка в круге). В начале и да­же в середине 1980-х на стенах домов можно было часто видеть за­черкнутый «пацифик» с нарисованным поверх него знаком «анар­хии», иногда сопровождаемый надписями типа: «Здоровая злоба спасет мир от гнилых базаров хиппи!» Примерно в 1987 г. у Сайгона появилась формула: «Анархия» + «пацифик» = «любовь» (на рисунке два сплетенных сердечка) — вполне наглядное отражение этапа, когда «панки с пацифистами общаются безо всяких трений». Позд­нее стали систематически появляться «пацифики» с написанным внутри «punk» — вероятно, след панков-пацифистов, отражающий этап полной ассимиляции Системой (как традицией, восходящей к хиппи) панковской символики.

Затем последовала волна советской символики (красные зна­мена с серпом и молотом, пионерские галстуки и значки с портретом Ильича), первоначально использовавшаяся и люберами. Впрочем, они недолго проявляли интерес к тусовкам, влившись с началом ре­форм и дикого капитализма в более реальные сферы рэкета и нефор­мальные силовые структуры⁸, пополнив субкультуру быков, конкрет­ных пацанов и братков, к беспечным тусовкам Системы не имею­щим уже отношения. Система же ассимилировала и советские симво­лы, тем более что к тому времени они перестали иметь официальное значение. В подземных переходах на гитарах играли девочки и маль­чики хипового вида в пионерских галстуках, повязанных вместо хай- ратников. Именно к этому времени — началу 1990-х гг. — относится возникновение в андеграундной среде разного рода необольшевист­ских и самодеятельных комсомольских ячеек

В 1994 г. оформилась горъковская туса — тусовка рэперов на станции метро «Горьковская» в Питере (рэперы возводят свои тра­диции еще к брейкерам конца 1980-х гг.). Привлекая внимание не­гритянскими ритмами рэпа, спортивными танцами и атрибутикой (широкие приспущенные штаны, футболка «Опух», короткая стриж­ка), новое движение поначалу отметилось драками с поклонниками групп «Алиса» и «Кино». Однако уже в интервью 1987 г. человек из питерской рэп-группы «Да-108» замечает: «Сейчас старшее поколе­ние алисоманов идет на какие-то уступки. Я знаю, на горьковской чусе рэперы с алисоманами играют в баскетбол»⁹.

Пацифизация каждого из перечисленных молодежных дви­жений означает, что их символика перестает со временем стимули­ровать противостояние другим группировкам, становясь знаком принадлежности к некой общей среде. Меняется прагматика симво­лики каждой новой волны — логично предположить, что за этим стоит ее перекодирование (смена значения). Если вначале она про­читывается как символика антимира, новых и неприемлемых норм, то затем уже воспринимается как символика общности. Процесс па- цифизации можно рассматривать как видимое проявление такого рода перекодировок

Итак, задавшись целью уловить момент появления символа, мы обнаружили, во-первых, что он появляется раньше, чем оформ­ляется общность его носителей. Во-вторых, его первым значением становится «антинорма», а первой функцией — фиксация и стаби­лизация коммуникативного барьера, способного стать границей бу­дущего сообщества. В-третьих, появление сообщества становится следствием появления символа. Если данная модель верна, то сим­волика оформляется раньше, чем сообщество ее носителей:

Быть может, раньше губ уже родился шепот

И в бездревесности качалися листы...

(О. Мандельштам)

Вначале оформляется язык, лишь затем среда его бытования. Нако­нец, в-четвертых, после возникновения сообщества символика проходит процесс перекодировки: к значению «антинормы» присо­единяется значение «общности». Соответственно, меняется и со­циальная прагматика — воздействие символики на социальную сре­ду: до этого она только поддерживала коммуникативный барьер, те­перь становится основой консолидации сообщества в ограничен­ной им области социума.

Аналогичный процесс перекодирования символики можно наблюдать и в процессе индивидуального приобщения к субкульту­ре андеграунда.

Примечания

¹ Тэрнер В. Символ и ритуал. М, 1983- С. 169.

^гПет[ювА Пришельцы // Учительская газега. 1987. № 17. С. 22-23. 3 «Взгляд». Передача 2-я. Молодежная редакция Ленинградского телевиде­ния. Эфир 25.02.1987.

^лЗапольскийДм. Кто не с нами? // Смена. 1987.19 сент. ⁵ Cohen А P. The Symbolic Construction of Community. London; New York, 1985. P. 16.

⁶ДавыдовЮ. И., РоднянскаяИ. Б. Социология контркультуры: Критический анализ: (Инфантилизм как тип мировосприятия и социальная болезнь). М., 1980. С. 202, 204. Ссылка m-.Roszak Th. Where the Wasteland ends: Politics and transcendence in postindustrial society. New \fork, 1973. ¹ Бабина А К Ресурсы по сленгу и жаргону наркоманов: https://jnnababinanarod.ru.

⁸Волков В. В. Ценности и нормы неформальных силовых структур // Жур­нал социологии и социальной антропологии. СПб., 1999. Т. IL № 3- ^Интервью участника рэп-группы «Да-108» по прозвищу Паша Сто Восьмой корреспонденту журнала «Пчела». 1997 г.

Глава 4 Обряды посвящения

На ночном шоссе темно, Не видать ни лучика. Чтоб согреться, пью вино Своего попутчика. (Из Ротонды)

" D

JL-J этой главе мы рассматриваем процесс вхождения в Систему, освоения ее традиций — как несколько упрощенную модель социа­лизации (приобщения к культуре). Если оценивать процесс с точки зрения семиотики, его можно представить как освоение культур­ных кодов, т. е. символики сообщества и способов их интерпрета­ции. В Системе эти процессы имеют ритуализованные формы, что делает видимыми манипуляции с символами. Во время ритуальных действий символика получает интерпретации, и можно увидеть, как постепенно неофит осваивает все новые интерпретирующие мно­жества и способы истолкований.

1. Обретение символа

Путь в Систему для многих начинался с обретения ее символики, причем у некоторых символы появлялись раньше, чем они начина­ли тусоваться, поначалу просто как проявления отчуждения от их прежней среды.

1.1. ГРУППОВОЙ символ

Максим перестал стричься, что стало для него своеобразным проте­стом против принуждения (в школе очень серьезно относились к длине волос). Через полгода у него был уже вполне заметный хайр. В это время он и пришел к «Сайгону», где такая прическа была впол­не обычной. «Я пришел в „Сайгон" впервые, — вспоминал он, — у ме­ня уже были волосы примерно по плечи: просто прическа такая...

Меня спросили: „Ты откуда приехал? " И все. Пошли сразу на сейшн (выступление полуподпольной рок-группы. — Т. Щ.) и стали тусо­ваться». На этом примере можно наблюдать и процесс перекодиро­вания символа, произошедшего в момент присоединения Максима к тусовке. До этого, дома и в школе, хайр был для него знаком проте­ста, а на тусовке стал знаком общности с прочими здешними завсег­датаями, прочитываясь как групповой символ Именно таким обра­зом поняли его те, кто встретил Максима и вписал его на сейшн как «своего». Итак, символы отторжения превращаются в групповые символы. Меняется принцип или ключ к их интерпретации: «анти­норма» уступает место «группе» (прочтению как символа той или иной группы, сообщества). Аналогичный путь можно проследить и на других примерах.

Вот как описывает первый приход на тусовку человек по про­звищу Владимерзкий. «Первые врубы начались... Я во Владимире жил... И этот философский прихват у меня сам собой варился... Хи- пак-одиночка. Знал про хиппи, но думал, что нет их. Как-то читаю „Литературку" и читаю статью Рослякова „Труба зовет". Потом от­клики.. Письмо Сталкера (прозвище одного человека из Москвы. — Т. Щ.~). Я понял, что это писал хиппи. И я воткнулся, что их надо ис­кать». Затем он приехал в Москву и, сев на кольцевую линию метро, присоединился к обнаруженной там тусовке хиппи. И в данном слу­чае обретение символа будущей принадлежности к сообществу происходит раньше реального присоединения и явно облегчает его. Свои одинокие философские размышления рассказчик интер­претирует как знак хиппизма. Не будучи знакомым с реальной ту­совкой, он осознает себя как «хипак-одиночка», маркируя себя сим­волом принадлежности, затем приводящим его к тем, с кем он уже чувствовал общность. Как Максиму с его длинными волосами было естественнее у «Сайгона», так и Сергею из Владимира с его «фило­софским прихватом» стало проще на тусовке московских хипов. Символ сообщества сам ведет человека в сообщество, действитель­но и ощутимо служа средством консолидации групп.

Итак, на первом этапе вхождения в Систему меняется прин­цип интерпретации ее символики: вместо «антинормы» становится актуальным значение «группы, сообщества». Соответственно, меня­ется и социальная функция: вместо отторжения и поддержания ба­рьера — консолидация сообщества.

1.2. ПОЛУЧЕНИЕ ФЕНЬКИ

Несмотря на то что отдельные символы Системы могут быть обре­тены еще до присоединения к ней, освоение основного фонда сим­волики происходит уже в самой Системе и составляют едва ли не ос­новное содержание первого этапа пребывания на тусовках.

Получение символа становится знаком приобщения к тусовке нового человека, а если он долго не тусовался, то подтверждением его принадлежности. В скверике у кафе «Эльф» в Питере мы наблю­дали характерную сцену: человек долго не тусовался и пришел сюда. Кто-то узнал его и сказал: «Ты вернулся». — «Меня замучила цивиль­ная жизнь... Подарите мне кто-нибудь феньку», — откликается он. Фенька ему нужна как подтверждение принадлежности к Системе.

Рис. 11. Феньки. Рисунок автора, 1987 г.

Неофиты (их называют пионеры, ботаники) стремятся иметь побольше внешних атрибутов и символов Системы, поскольку это служит пока единственным подтверждением их принадлежности к данной среде. Обилие внешней атрибутики отличает именно пионе­ров, прочим же людям тусовки кажется чрезмерным: «Они одеваются в тряпье, хотят показать свою близость к Системе. Но им это не идет: не­гармонично выглядят. Они перебарщивают всегда... Они часто прихо­дят туда (на тусовку. — Т. Щ.) с накрашенными волосами и пытаются вписаться. Они знают несколько терминов и употребляют их очень активно, но это воспринимается... смешно. Но они не вписываются: у них нет общих тем для беседы», в то время как бывалые люди Системы «просто абсолютно не следят за своей внешностью, носят только то, что им вдет, в чем удобно... Только гопники красят волосы, за своей внешностью следят» (Тимофей, Ленинград, 1987). Описания пионеров в фольклоре и других текстах Системы обычно подчеркивают утриро- ванность их атрибутики. «Пионеры. Зачморенные дети цветочков, — пишут уже в конце 1990-х некий Додик Вишенка и Джон У. Онан в пан­ковском рукописном журнале в Ин­тернете. Название журнала столь неприлично, что воспроизвести его здесь нельзя. — Узнать пионера, до­рогой читатель, нетрудно. Замур- занное дитятко, с руками, обмотан­ными сантиметровыми (в толщину) слоями фенек, бряцающее коло­кольчиками и увешанное дешевой бижутерией и ксивничками, кото­рые у нынешнего поколения дорос­ли уже до размеров столитрового альпинистского рюкзака (шутка, всего с противогазную сумку). Ле­том пионеры, часто босые, мигри­руют по электричкам небольшими стаями, пытаясь (о, сладкая мечта!) доехать до Питера». Описание срод­ни другому, сделанному десятью го­дами раньше в другом рукописном журнале — < Ы», — некими Сторо­
жем и Фредом: «К Анжи и Сене, все ближе и ближе, передвигались вы­совывающиеся из джинсовых прерий заплаток и бруствером бисер­ных украшений глаза, уши рты. Дети гербариев...» (1989). Обилие атри­бутики, особое внимание к символам воспринимается как характер­ная черта и главный признак «пионерского» состояния.

1.3. НАРЕЧЕНИЕ ИМЕНИ

Одним из вариантов обретения символа принадлежности на этапе приобщения к тусовке считается получение системного имени — прозвища, кликухи, псевдо (в «Сороке»), ника (в компьютерных ча­тах). Нередко оно происходит в форме специального, полушутливо- го-полумистического, ритуала. Интересно его описание уже упоми­навшимся московским музыкантом и на тот момент битломаном Ми­шей (Майклом Какаду). «Прихожу, — рассказывал он, — на тусовку. Мы сели на кольцевую линию метро (в Москве. — Т. Щ.~) и стали ка­таться по кругу. Мстровская тусовка — это битломаны придумали. Ка­кая-то герла меня спросила: „Как тебя зовут? " „Миша, можно Майкл... Но в Системе много Майклов, и есть Майкл Крэйзи: мне бы не хоте­лось, чтобы меня с ним путали." —, Давай мы тебе кликуху придума­ем". И все стали высказываться. В основном Молекула — там девчонка была, очень маленькая: „Одноглазый (после драки у меня был си­няк)? — Кот? " — Но высунулся Кот и сказал: „Я уже есть! " — „Пират? " —, Я ж Пиратом быть не мету, потому что я пацифист". Ну, с Пирата пе­рекинулись на Какаду. Я подумал пусть, как бы хуже чего не придума­ли. И сказал: „Майкл Какаду". Меня „окрестили": у меня был крест — я нашел отлитый у себя на заводе в отходах С Иисусом. И вот меня окре­стила Молекула и теперь считается моей крестной матерью» (1988).

Отметим характерный момент ритуала: получение имени со­провождается установлением особых отношений между Мишей и Молекулой, пользовавшейся в тусовке довольно высоким авторите­том. Она стала его «крестной матерью». Вообще на тусовках доволь­но часто встречаются пары, называющие друг друга «сын», «сынок» и «мать», «мама», «мэм». Мать бывает «крестная», «астральная», «ду­ховная» или без уточнений. В любом варианте это означает отноше­ния патроната: «мать» принимает на себя определенные обязатель­ства по отношению к «сыну» — опекать его, знакомить с обычаями и людьми тусовки. Она словно персонифицирует согласие тусовки принять нового человека и осуществляет его интеграцию. Таким об­разом, получение имени становится знаком и сигналом к началу бо­лее тесной интеграции человека в сообщество. С другой стороны, существуют табу, ограничивающие степень близости отношений ♦ матери» и «сына»: например, сексуальные отношения исключены безусловно. Дающий имя — только проводник, облегчающий путь в Систему.

Само наличие системного имени уже говорит о принадлеж­ности к среде «своих» и резко увеличивает доверие к его обладате­лю. Что касается способа интерпретации имени, то его в первую очередь прочитывают как знак принадлежности к той или иной ту­совке, группе или молодежному движению: «Системные имена чаще всего восходят к определенным тусовкам, — объяснял мне человек по прозвищу Диззи (в честь знаменитого трубача Диззи Гиллеспи. — Т. Щ). — Волосатые называют себя так, как только волосатого мож­но назвать. Ромашка, например, есть: это чисто хипповский символ (напоминающий о цветочной революции и экологической подо­плеке хиппизма. — Т. Щ). Металлисты — в честь каких-то металли­ческих музыкантов: Оззи (в честь Оззи Осборна. — Т. Щ.), Дио, Рэн- ди...». В обладателе имени «Папа Гнус» безошибочно можно узнать панка. Миша, на момент наречения имени битломан и пацифист, не согласился быть «Пиратом» именно из-за несоответствия этого имени групповой принадлежности («Пиратом быть не могу»). Если человек принадлежит к нескольким тусовкам, то у него может быть несколько имен — каждая тусовка его знает под своим именем, со­ответствующим ее стилю.

Выход из тусовки, желание прекратить отношения с какой-то компанией часто выражается в отказе от прежнего имени. Человек приходит в новую тусовку и не хочет называть свое прежнее про­звище: «Вокруг этого создается какой-то ажиотаж, — говорит мне Дикобраз. — Вот в моей тусовке долго вычисляли, как меня зовут. А мне не нравится, как меня зовут. Это отказ от имени как от про­шлого». Замечу, что в то время Дикобраз рассорился с прежней ком­панией и не хотел, чтобы там что-либо о нем было известно. Если учесть, что в Системе большая часть народа знает друг друга заочно, по прозвищам, то можно понять и Дикобраза, и его новых друзей, для которых человек без имени — темная лошадка.

1.4. ОСВОЕНИЕ СЛЕНГА

Наряду с другими символами принадлежности, на «пионерском» этапе осваиваются и средства маркирования речи — сленг.

Характерная форма, облегчающая его освоение, — короткие стихотворения с повышенной плотностью сленга — «словарики», что обозначает не форму их, а функцию.

Пионерская речь им заметно перенасыщена (и не всегда умест­но). Многие составляют для себя словарики сленга, в чем стесняются признаться, так как это признак пионерства, связанный с непрестиж­ным, низким положением в Системе. Для лучшего запоминания слен­говых слов сочиняют стишки (феньки), где на сленге описывается та или иная типично Системная ситуация: принцип аналогичен учебни­ку иностранного языка, где лексика излагается по темам: «Мой дом», «Моя работа», «Семья» и т. д. Вот одно из таких стихотворений, обыг­рывающее ситуацию аска:

Я лезу в мой покет (pocket) В надежде на прайс (price) Рукой, в водостоке нашарившей айс (ice). Но что за misfortune — My pocket is empty. Подайте, кто хочет, Спасите от смерти!

Покет и прайс — сленговые слова, англицизмы, причем несколько изменившие значение (прайс на сленге — не только «цена», но и «деньги»).

Еще одна подобная фенька описывает ситуацию винта (за­держания) на флэту:

Стремный флэт. Открылась дверь:

На пороге стоит зверь,

Весь прикинут в серой шкуре —