Заключительное слово. Сергей озерский. Наш семинар подходит к концу

Свящ. Георгий Кочетков

СЕРГЕЙ ОЗЕРСКИЙ. Наш семинар подходит к концу. Батюшка обещал ещё рассказать об о. Ливерии Воронове.

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ. Вы знаете, всё-таки удивительно, что эпоха новомучеников закончилась у нас на глазах, в 90-е годы. Вам может показаться невероятным, но это так. Конечно, о. Таврион умер в 1978 году. Это из тех, кто выжил. Были ещё, допустим, люди сидевшие, но не всякий, кто сидел, был исповедником веры. Мне приходилось служить с одним маститым, очень известным протоиереем, который был настоятелем храма, в котором я служил в 1988-89 годах. Его имя даже известно по «Архипелагу ГУЛАГу» Солженицына. Он много сидел, но он не был тем не менее исповедником веры, совсем. Его нрав был, скорее, искалечен этими отсидками. Сейчас он уже почил, и я не буду много о нём говорить. Но я хочу вас предупредить, что не всякий, кто сидел, в том числе долго, даже если он при этом входит в какие-то анналы и пользуется у кого-то славой и известностью, не всякий такой человек был настоящим носителем духа православной веры. Вы же видите, какими бывают священники, подобные люди тоже попадали в эту мясорубку. Но кто-то при этом возрождался, а кто-то нет, кто-то предавал других, не забывайте об этом. Кто-то совсем не стремился рисковать своей жизнью, совершая литургию. К сожалению, предателей в церковной среде было довольно много. Это и понятно, ведь церковь до революции собирала народ как в ведомство, как в министерство православного исповедания. Ну, а в министерство может придти любой, с самыми разными качествами. Важно, чтобы вы не забывали об этой стороне медали, потому что сегодня было названо очень много вдохновляющих примеров, прозвучало много замечательных докладов, которые могут создать впечатление, что вся наша страна пламенела исповеданием Христа. К сожалению, совсем нет.

Но для меня сейчас ещё очень важно, чтобы вы поняли, что то, о чём сейчас говорилось, дошло до 90-х годов. Я хочу привести вам только один пример, связанный с замечательным, безусловно святым человеком, с которым мне посчастливилось долго быть вместе - протоиереем Ливерием Вороновым. Он сидел по делу Псковской православной миссии. Недавно вышла книжка нашего брата Константина Обозного, и это первое большое исследование Псковской православной миссии, которая возникла на оккупированной немцами территории и вела совершенно удивительную деятельность, это было просто чудо. Конечно, после ухода немцев кому-то удалось эмигрировать, но большая часть осталась здесь, и, естественно, все сели, в том числе и о. Ливерий как один из самых активных деятелей этой миссии. Он преподавал у нас в духовной академии догматику, догматическое богословие. Может быть, вы знаете его маленькую книжечку по догматическому богословию. К сожалению, это крупицы из всего того, чем он обладал и что можно было бы напечатать, и я не знаю, почему ничего более не печатают.

Я знал, что он исповедник веры. Конечно, я мало знал в то время, в начале 80-х годов, когда учился в академии, о Псковской миссии. Но всё-таки уже знал, хотя ни одной публикации не было, но «слухами земля полнится». И в советское время это было жуткое политическое дело, так как на оккупированной территории надо было устроить немцам выжженную землю, а миссионеры брали у них официальное разрешение, т.е. с точки зрения, советской власти сотрудничали с фашистами. Но они устроили действительно настоящее возрождение русской земли на территории Псковской, части Ленинградской области и даже части Прибалтийских областей. Я, конечно, уже хорошо понимал в то время, когда слушал лекции о. Ливерия, что за этим стоит. Мне были очень понятны его внутренние акценты, у меня всё-таки была очень хорошая школа - и о. Таврион (Батозский), и о. Всеволод Шпиллер, и о. Виталий Боровой, и о. Иоанн (Крестьянкин). Мне очень повезло в жизни с духовными учителями, поэтому здесь мне не трудно было понять, что с собой несёт, скажем, Николай Дмитриевич Успенский, наш профессор литургики, который тоже был удивительный, замечательный человек, или о. Ливерий.

Получилось так, что потом, когда меня «контора глубокого бурения» изгнала из духовной академии за несколько месяцев до её окончания, то я, естественно, потерял всякую связь с теми людьми. Тем более это был Ленинград, а я был уже дома, в Москве. Но наступили 90-е годы, и я стал ездить каждый год на конференции, виделся там с разными интересными людьми, в том числе, в последние годы его жизни и с о. Ливерием. Это был примерно 1993 год. Отец Ливерий был чрезвычайно осторожным человеком. Он не говорил ни одного лишнего слова, что и понятно. Он пользовался, надо сказать, большим авторитетом, его любили в духовной академии, но многие его не понимали, совсем не понимали. Нужно было читать, как говорится, между строк, чтобы понять его, и слушать как бы между слов. Видимо, это не случайно, что он был один из тех, кто предупреждал меня об опасности изгнания, - встретив в самом тёмном углу, где-нибудь между вторым и третьим этажом духовной академии, он загонял меня в угол и говорил: «Отец Георгий, осторожно. Над Вами сгущаются тучи». Представьте себе, такой почтенный седовласый старец мог так разговаривать со студентом. А в начале 90-х мы с ним встретились на конференции - тогда были всякие исторические конференции, - и он как бы невзначай подсел ко мне в автобусе, где-то в обеденном перерыве, когда мы ехали на обед всей группой участников конференции, и стал выспрашивать, как у нас дела. Он всё знал, всё понимал, что над нами снова сгустились тучи, как тогда в начале 80-х, так и в начале 90-х, только там было от светской власти, а здесь уже больше от духовной. Тогда нас ещё не выгнали из собора, это была весна или лето 1993 года. Вам всем это хорошо известно, вы читали и «Христианский вестник-3», и «Христианский вестник-4».

Когда я ему рассказал о наших делах, он вдруг спросил: «А как Вы служите в храме?» И я просто стал ему рассказывать, что служим мы с открытыми царскими вратами. «Да?» - спрашивает он. Да, говорю. Вот, мы читаем священнические молитвы вслух, по возможности русифицирование, ведь хороших переводов у нас нет, но русификацию делать можем. Я это делаю и читаю все молитвы, поставив их на своих исторических исконных местах, там, где они действительно призывают к действию. Эти молитвы должны быть связаны с действием, нельзя, чтобы они звучали как-то абстрактно. Он говорит: «Да?» Я говорю, да, а сам думаю: интересно, чем это кончится. Дальше - больше. Я говорю: проповедь произносим так-то, сразу после чтения Писания, да и после службы, а с детьми работаем так-то, Вечерню служим вечером, Утреню - утром. В общем, описал ему всё наше богослужение, как и всю нашу жизнь. Он абсолютно бесстрастно переспрашивал: «Да?» Я отвечал: да. Я внутренне очень уважал о. Ливерия и понимал, что этими «да? - да» всё не кончится. Но я не знал, что он скажет. Ведь все считали, что он очень консервативен. Как я говорил, он был абсолютно молчаливый человек, не позволял себе ни одного лишнего слова, но ведь и фантазий у людей бывает множество. Так вот, под конец о. Ливерий сказал: «Я потрясён, я благословляю Вас на всё, что Вы делаете». Тут уже я спросил его: «Да?» Я от него этого не ожидал. Я только тогда вполне почувствовал, что значит этот человек и что у него внутри. А мы, собственно, только поговорили о богослужении и о нашем храме, и ещё я буквально два слова сказал, что у нас есть общины и братство, что мы вместе что-то делаем для Бога и Церкви... Но всё это было очень-очень коротко. Он, видимо, многое прежде слышал, но хотел всё узнать ещё от меня лично. Может быть, он что-то слышал искажённо, скорее всего, так оно и было потому что «слухами земля полнится». Но важно, что в конце концов он всё благословил.

Этим свидетельством я хочу закончить, потому что это уже 90-е годы. Это свидетельство, настоящее свидетельство новомучеников и исповедников, в данном случае, исповедника российского. Он умер буквально через год после нашей встречи, в 1994 году. Так что это была последняя встреча и последняя возможность мне с ним общаться. Но для меня это принципиально. Почему я хотел этим кончить сегодня ваш замечательный семинар, за который огромное спасибо всем, прежде всего, конечно, тем, кто готовился и выступал? Потому что для меня это свидетельство нашей прямой преемственности. Точно так же мы с вами ценим и нашу преемственность со Свято-Сергиевским институтом в Париже, и нам важно, что они теперь признают нас в этом качестве, хотя очень долго им не хотелось признавать в нашем лице своих преемников, а хотелось чего-то более пышного и официального.

Таким образом, для меня в том, что он это благословил в этом единственном разговоре без всяких деталей, но где всё было по существу, когда он задавал вопросы, а я отвечал, - всё то, что мы реально делали и делаем в церкви во время богослужения и в братстве, вот в этом я вижу преемственность. Это его благословение, абсолютно неподкупное, святое благословение. Не так много в жизни бывает таких вещей. И для меня одно это благословение белого священника дороже, если хотите, всех архиерейских.

У меня есть огромное количество архиерейских благословений разных епископов, архиепископов, митрополитов и др. Но для меня значительно важнее всех вот это одно благословение о. Ливерия Воронова, потому что если бы его не было, я бы не знал, как мы соотносимся с опытом новомучеников и исповедников. Сейчас я услышал, что буквально с 1910-х и начала 20-х годов в нашей церкви уже начиналось то, к чему мы пришли в своё время совершенно независимо, самостоятельно, просто по единству духа с ними, а не по формальному влиянию. Вот это наше полное, стопроцентное совпадение, так же как с о. Александром Шмеманом в Америке, оно, конечно, действительно свидетельство преемства.

Но преемство - это ответственность. Я хотел бы сказать, что это очень большая ответственность и пред Богом, и перед людьми. Невозможно служить Богу, не обращая внимания на людей, как и невозможно любить людей, не обращая внимания на Бога. Да, мы этого хотели. Я вам честно скажу, что я совершенно сознательно многие годы стремился к этому, чтобы мы были именно наследниками, самыми, насколько возможно, истинными и полными наследниками и одной великой ветви Русской Церкви, этого так называемого русского религиозно-философского возрождения XX века, в том числе в среде русской эмиграции, и другой, наших исповедников и мучеников российских. Они сами, как правило, не могли уже свидетельствовать о своём опыте, они просто не дожили до этого, или их не слушали, или уничтожали и искажали их наследие. Оно до сих пор, как вы видите, едва пробивается, только сейчас можно что-то собрать по литературе, по книжкам и воспоминаниям. Но для меня, конечно, значительно важнее опыт живого общения с ними - и с теми, и с другими людьми.

Для нас с вами важно, чтобы мы не просто говорили об исповедниках. Я, конечно, будировал и подталкивал наше малое братство во имя Новомучеников и исповедников к тому, чтобы занимались наследием этих святых, потому что без этого совсем нельзя. Но мало просто узнать о них. Можно или приобщаться к этому опыту, или не приобщаться, или быть наследником, для того чтобы продолжать эту жизнь и эту линию развития, благословлённую Богом, которая омыта кровью несметного числа святых людей, или нет. Наша официальная церковь на сегодняшний день пошла по второму пути, она не хочет наследовать ни величайший опыт русской эмиграции, ни опыт русских святых XX века, святых новомучеников и исповедников российских. На сегодняшний день ни у кого нет такого желания. Был только о. Виталий, у которого было такое желание. Он говорил и про обновленцев, и про того же еп. Антонина (Грановского), например, что он был достойный человек. (Обязательно сходите, посмотрите портрет еп. Антонина (Грановского) у Корина. Вы там многих узнаете - и митр. Сергия (Страгородского), и бывших членов Савельевской общины).

Очень важно, чтобы мы с вами понимали, что официальная церковь на сегодняшний день не готова и даже сознательно не желает воспринимать по-Божески опыт XX века. Действительно, о. Виталий говорил, что были те, кто предавал, а были те, кто, наоборот, защищал и хранил церковь. Он говорил про еп. Антонина (Грановского), что он великий человек, который делал очень важные для церкви дела (он имел в виду прежде всего богослужение), и это для нас важно. Он видел, что обновленцы тоже были разные, среди них тоже были святые мученики, хотя официальная церковь сейчас совсем не хочет этого признавать. Понятно, что не все непоминающие были святыми, как не все обновленцы были предателями или сектантами. На сегодняшний день вы должны понимать, что означает, что официальная церковь этого не признаёт, потому что это невольно перекидывается и на нас с вами. Попробуйте после сегодняшних докладов рассказать это всё третьим лицам, и вы на себе почувствуете это отношение и его последствия.

Вы должны очень хорошо это понимать: чтобы быть наследниками, нужно иметь в высшей степени творческий дух, какой был у деятелей Парижской школы или русского религиозно-философского возрождения, и, с другой стороны, мужество исповедания Божьей правды и Божьей истины, мужество совершать молитвы и богослужения в любых условиях, в любых обстоятельствах. Когда мы с вами это плохо исполняем в наших общинах и братствах, это недостойно наследников опыта новомучеников и исповедников российских. Когда многие с прохладцей относятся к богослужению, не очень его понимают, плохо знают традицию, не знают, что делать в храме, не знают, что делать дома, не знают, что можно, что нельзя, — это совсем плохо. Значит, если мы с вами хотим быть наследниками и претендуем на эту роль, то это большая ответственность, это умение себя отстранять, не ставить на первое место свои эмоции, своё мнение, своё представление и свои интересы. Вот если мы это с вами воспримем, поймём, я думаю, и этот семинар принесёт очень хорошие плоды.

Конечно же, я могу только сожалеть, что вы не видели ни о. Ливерия, ни о. Тавриона, ни других, а я мог бы назвать ещё многих, с кем мне посчастливилось долго или недолго общаться, таких людей, которые действительно были носителями особого духа. Они даже внешне отличались от остальных людей, так же как и духоносные исповедники веры, жившие в эмиграции. Они тоже были совершенно другими. Я уже сегодня говорил, что именно на их примере можно сравнивать, у кого есть служение, у кого нет, кто идёт по правильному пути, а кто нет. Но надо вспоминать их опыт, если даже вы не видели их лицом к лицу, не видели их глаз. Вы уже что-то слышали, что-то поняли, что-то, значит, восприняли. Конечно, фотографии на стенде, как бы ни были они интересны, мало что отражают, фотоплёнка, короче говоря, благодать не улавливает. Но поверьте имеющемуся свидетельству. И если вы встретите нечто подобное, то имейте мужество это узнать и отличить подлинник от подделки. Вот этого я всем вам желаю.

СВЕТЛАНА ЧУКАВИНА. Дорогие братья и сестры, мы можем только поблагодарить сейчас всех за участие в нашем семинаре и помолиться.