Е. А. Цуринова

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Е. А. Цуринова

англ. DEPERSONALIZATION — общее определение тех явлений кризиса личностного начала, к-рые в философии, эстетике и литературной критике структурализма, постструктурализма и постмодернизма получали различные терминологич. именования: " теоретический антигуманизм", " смерть субъекта", " смерть автора", " растворение характера в романе", " кризис индивидуальности" и т. д. Особую актуальность проблема теоретич. аннигиляции принципа субъективности приобрела в постмодернизме.

Уже для структуралистов развитие автономной индивидуальности стало предметом коренного пересмотра, пройдя большой путь от своего первичного восприятия как " телоса" — как

главной цели всех устремлении современности — до признания того факта, что она превратилась в главное идеологии, орудие масскультуры. Со временем полученное структуралистами, как они полагали, систематизированное знание " объективных детерминант сознания" начало восприниматься как надежная теоретич. защита против " этической анархии" радикального субъективизма.

Однако по мере того, как количество выявляемых структур увеличивалось, стал все более отчетливо обнаруживаться их явно относительный характер, а также, что привлекло к себе особое внимание аналитиков постструктуралистского толка, их несомненная роль в формировании " режима знания и власти". Под этим подразумевается, что структуры, открытые в свое время структуралистами, могут иметь не столько объективное значение, сколько быть насильственно навязанными изучаемому объекту как следствие " неизбежной" субъективности взгляда исследователя. Др. стороной этого вопроса является тот факт, что, будучи однажды сформулированы, структуры становятся оковами для дальнейшего развития сознания, поскольку считается, что они неизбежно предопределяют форму любого будущего знания в данной области.

Чтобы избежать подобной " сверхдетерминированности", " сверхобусловленности" индивидуального сознания, начали вырабатываться " стратегии" для нахождения того " свободного пространства", к-рое оставалось " по краям конкурирующих структур". Естественно, что самоощущение индивида, возникающее в этих " просветах" между структурами, не способно приобрести то внутреннее чувство связанности и последовательности, каким оно обладало в своем " классическом виде", т. е. как оно самовоспринималось начиная с эпохи Возрождения и до XX в. Сам факт притязания на непроблематичную и самодостаточную индивидуальность в совр. период рассматривается постмодернистами как проявление определенной " идеологии", т. е. как явление, принадлежащее сфере манипулирования массовым сознанием и, следовательно, служащее показателем " несомненного заблуждения".

Этот кризис индивидуальности обычно прослеживается теоретиками постструктурализма и постмодернизма со второй половины XIX столетия, когда, по их мнению, он начал теоретически осмысляться в таких различных сферах, как марксистская политич. экономия, психоанализ, антропология культуры и соссюровская лингвистика, к-рые основывались на моделях и

методах, не совместимых с фундаментальными понятиями традиционного индивидуализма. Внутренняя логика аргументации этих учений отрицает нормативную власть автономной индивидуальности и редуцирует субъективное сознание до артефакта постоянно себя воспроизводящего, надличного механизма.

В этих теориях личностный опыт человека определяется как нечто, детерминированное классом, семьей, культурой или другим не менее " надличным" по своему существу феноменом — " языковым сознанием". Все это, по представлениям постмодернистов, имело своим следствием тот результат, что облик человека утратил в литературе модернизма и постмодернизма целостность, к-рой он обладал в иск-ве реализма.

В сфере литературной критики " смерть автора" была провозглашена в 1968 г. Р. Бартом в его знаменитом эссе под этим названием. Исследователь утверждал, что в произв. " говорит" не автор, а язык, и поэтому читатель слышит голос не автора, а текста, организованного в соответствии с правилами " культурного кода" (или кодов) своего времени и своей культуры. Функции литературы в " новую эру", подчеркивает Барт, кардинально меняются, приходит эпоха читателя, и " рождение читателя должно произойти за счет смерти автора" (1, с.391).

Для " антиавторских" филиппик Барта, как и мн. постструктуралистов в его франц., " телькелевском" варианте (по имени журн. " Тель кель", где впервые были сформулированы основные положения постструктуралистского литературоведения), характерна подчеркнуто идеологич., антикапиталист, и антибуржуазная направленность, связанная в более широком плане с декларативно вызывающим неприятием любого " авторитета", освященного институализированными структурами общества. " Автор, — пишет Барт, — это современная фигура, продукт нашего общества, так как, возникнув со времен Средневековья вместе с английским эмпиризмом и французским рационализмом, он создал престиж индивидуума или, более возвышенно, " человеческой личности". Поэтому вполне логично, что в литературе именно позитивизм — это воплощение и кульминация капиталистической идеологии — придавал первостепенное значение " личности" автора. Автор по-прежнему царит в истории литературы, биографиях писателей, журналах и даже в самом сознании литераторов, озабоченных стремлением соединить в единое целое при помощи дневников и мемуаров свою личность с собственным творчеством. Весь

образ литературы в обычной культуре тиранически сконцентрирован на авторе" (1, с. 385).

Подобная позиция обусловлена тем, что сознание человека уподобляется тексту; при этом последователи постмодернизма растворяют свое сознание в сознании других, демонстрируя мозаично-цитатный характер, т. е. интертекстуалъность, всякого сознания, в том числе и своего собственного. Р. Барт, подводя теоретич. основу под подобное понимание личности, писал: " То " я", которое сталкивается с текстом, уже само представляет собой множество других текстов и бесконечных или, вернее, потерянных кодов... Субъективность обычно расценивается как полнота, с которой " я" насыщает тексты (имеется в виду возможность субъективных интерпретаций. — И. И.), на самом деле — это лжеполнота, это всего лишь следы всех тех кодов, которые составляют данное " я". Таким образом, моя субъективность в конечном счете представляет из себя лишь банальность стереотипов" (40, с. 16-17). Из этого высказывания можно сделать только один вывод: на более позднем этапе развития своих концепций Барт предпринял попытку теоретически аннигилировать личность не только автора, но и читателя, как в принципе и вообще понятие суверенной личности.

Собственно литература постмодернизма и является худож. практикой подобных теорий, отражая разочарование в традиционном для Нового времени культе индивидуалист, личности. Наиболее полно эту проблему осветила англ, критик К. Брук-Роуз (50). Основываясь на литературном опыте постмодернизма, она приходит к крайне пессимистич. выводам о возможности дальнейшего существования литературного героя, как и вообще персонажа, и связывает это с отсутствием полнокровного характера в " новейшем романе".

Подытоживая совр. состояние вопроса, Брук-Роуз приводит пять основных причин " краха традиционного характера"; 1) эпистемологии. кризис (см. эпистемологическая неуверенность), 2) упадок бурж. общества и вместе с ним жанра романа, к-рый это общество породило; 3) выход на авансцену " вторичной оральности" — нового " искусственного фольклора" как результата воздействия масс-медиа; 4) рост авторитета " популярных" жанров с их эстетич. примитивизмом; 5) невозможность средствами реализма передать опыт XX в. со всем его ужасом и безумием.

Общий итог рассуждений критика весьма пессимистичен: " Вне всякого сомнения, мы находимся в переходном состоянии, подобно безработным, ожидающим заново переструктурированное технологии, общество, где им найдется место. Реали-стич. романы продолжают создаваться, но все меньше и меньше людей их покупают или верят в них, за исключением бестселлеров с их четко выверенной приправой чувствительности и насилия, сентиментальности и секса, обыденного и фантастического. Серьезные писатели разделили участь поэтов как элитарных изгоев и замкнулись в различных формах саморефлексии и самоиронии — от беллетризированной эрудиции Борхеса до космокомиксов Кальвино, от мучительных меннипеевских сатир Барта до дезориентирующих символических поисков неизвестно чего Пинчона — все они используют технику реалистич. романа, чтобы доказать, что она уже не может больше применяться для прежних целей. Растворение характера — это сознательная жертва постмодернизма, по мере того как он обращается к технике научной фантастики" (50, с. 194).