💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Из штурмового дневника 1 страница

22 августа. Лагерь «4600». Носильщики ушли на рассвете.

У нас неожиданные осложнения. У Шиянова всю ночь была рвота, и сейчас он чувствует себя явно плохо. Доктор его осмотрел и оставил в лагере.

Продолжительная съемка отходящих штурмовиков. Провожают все. Оператор суетится, снимает в сераках и в начале подъема. Прощание через трещину. Двое товари­щей провожают нас до 4800 метров. Там 25-минутный от­дых и трогательное прощание: расцеловались и разошлись.

Жарко. Ни облачка. Высота 5200. Температура плюс 5 градусов. Быстро поднимаемся на карниз. Эффектные лавины с ближайшего пика. По скалам идем 30 минут.

Лагерь «5600». Рекорд: поднялись за 4 часа 50 минут. В лагере носильщик, прозванный «Голова болит», увидев нас, в восторге захлопал в ладоши. Ну, все в порядке! Настроение у носильщиков прекрасное. Солнце жарит крепко. Отовсюду течет. Накормив двух носильщиков, отправили их вниз. Для остальных выделили усиленные порции — ребята очень довольны.

Решаем самостоятельно с Даниилом Ивановичем изме­нить план: завтра — на «5900». День там. Затем — на «6400», сразу без спусков, по пути проводя дорогу.

Погода портится. С ближайшего пика снежок начал за­носить путь. Ветер рвет шквалом, на пике большие смерчи. В 6.15 ложимся в палатки. Температура — 0 градусов. Теп­ло и уютно. Но палатку целую ночь рвало ветром, и спа­лось плохо.

23 августа. Лагерь «5600».

Встали, когда достаточно пригрело. Состояние у всех приличное. Тщательно подкрепляемся. Температура — 0 градусов. Солнце иногда скрывается за прозрачные об­лака. Над пиком Коммунизма ясно. Носильщики уходят чуть раньше, солидно нагруженные продовольствием и радиостанцией. Мы выходим в 10.20. У нас тоже рюкзаки раздулись. Пришлось сверх своего снаряжения забрать все необходимое для кинофотосъемки, да еще забытую но­сильщиками палатку. Киносъемка отходящих.

Идем сугубо медленно. После первого жандарма заме­тили внизу ораву носильщиков (девять человек), под­нимающихся к повороту. Идут не спеша. Догоняем их у второго жандарма и отсиживаемся под ним, потому что сверху «спускают» громадные камни. Еще киносъем­ка на жандарме. Страшно неудобно лезть с чересчур раз­дутым рюкзаком — всюду цепляешься.

В 12 час. 45 мин. мы у лагеря «5900». Увы, «все течет, все изменяется», и трещины окружили палатки. Ударная работа по выравниванию площадки на новом месте. Лишь к заходу солнца за жандарм управились. Три палатки сто­ят уютно, правда, большого простора нет.

Носильщик Нишан страдает от головной боли. Дал ему лекарства. К половине пятого несколько носильщиков, про­вожавшие нас, спустились на «5600». Перекликаемся.

Чуть мерзнут ноги. Высотомер показывает 5700 метров. Носильщики поют. Видимо, все в порядке. Северо-восточ­ная часть пика Коммунизма чуть закрыта облаками.

24 августа. Лагерь «5900».

Чудесное утро. Выступили вместе с носильщиками в два часа утра. Рюкзаки явно тяжелы. Значительные перемены в снежных гривках — отступили и обледенели. Лезем быст­рее, чем в предыдущие восхождения. Носильщики не­сколько отстали, но идут бодро. Повесили одну лестни­цу— удобств мало. До пятого жандарма дошли хорошо и тут, увы, носильщики, забастовали. Мы подтащили лестницу, я ее укрепил. Даниил Иванович уговорил их лезть выше. Носильщики поднялись до стенки, но тут окончательно застопорили. Нечего делать! Нагрузили на себя самое необходимое, а носильщиков отослали назад. В кулуарчике снег весь стаял. Залезли легко. Зато на стенке, несмотря на лестницу, тяжело было зверски.

Хотели рюкзаки отдельно вытянуть — не тут-то было: це­пляются и никак не лезут. С большими усилиями выво­локли на себе.

Траверс по непройденному месту за гривкой оказался не прост, как мы думали. Сыпучая порода и обледенелые снежники перемешаются, хотя в общем и не очень круто. Однако опасность съехать вниз большая.

Началась ледорубная работа. Осторожно под моим ох­ранением переходит Даниил Иванович. Я также осторож­но лезу вверх к скалистому выходу. Едва касаюсь рукой камня, как вдруг он валится. Кричу: «Камень, камень!». Даниил Иванович вертит голову влево, вправо. Увернулся, но последний небольшой камешек все же попал ему прямо в руку. Пригнулся к земле, прилег и молчит. Кричу ему. Он тихо отвечает: «Руку разбило»... Оставляю рюкзак и спешу к нему, достав предварительно бинт. Вся рука в крови. Промываю — рана до кости, однако кость цела. Перевязал, взял его рюкзак и, связав предварительно пе­ребитую веревку, мы кое-как добрались до скалистого выступа.

Здесь пришлось надеть кошки. Начались рыхлые не­приятные снежники вперемежку со скалами. Даниил Ива­нович часто припадает, стонет, а тут еще темнеть начало. Тороплю его, но он еле идет. Скалы чуть покрыты осыпью и снежниками, страшно неприятны. Я лезу на веревку впе­ред, закрепляюсь и тяну Даниила Ивановича — лезет.

Стало совсем темно. Лезем ощупью. Конца не видно. Еще пролезли веревки на три, как-то совсем механически.

Впереди над головой просвет — отлегло! Еще веревка, и я стою в выемке. Маленькая площадочка служит нам ночлегом. С большим трудом влезли прямо в нерасставленную палатку, предварительно обвязавшись веревкой, ук­репленной за крючья. Даниил Иванович станет и просит меня разрезать бинт. Все слиплось — не поймешь, где мя­со, где бинт.

25 августа. Спалось, хорошо. Голова не болит. Все делаем сугубо не спеша. К полудню перетаскиваю груз на гривку и здесь на площадке (метра полтора на три) став­лю палатку — лагерь «6400».

У Даниила Ивановича сильно разболелась рука. Сообра­жаю насчет воды. Уже каплет. В увлечении свалил на се­бя камень. Удалось отпрыгнуть, хотя свалился и проехал по камням. Но кончилось все удачно. Лишь чуть поранил руки.

Часам к двум показались носильщики — три человека. Принесли палатки, чуток консервов и письмо от Николая Петровича Горбунова. Дышит гневом. Неоднократно упо­минается правительственное задание. Завтра должны под­няться и они.

Чудесная погода. Пока солнце — очень тепло. Высото­мер с 6400 метров поднялся до 6700. Аппетит приличный. Самочувствие хорошее.

26 августа. Лагерь «6400». Ясное утро. Высотомер поднялся до 6950. Вначале хотели сделать обследование и подняться по гривке, но я занялся рисованием и время ушло, а у Даниила Ивановича идти большого желания не было.

К двум часам опять показались носильщики, на этот раз двое. Говорят: «Идут начальники». Пошел встречать. Цак и Шиянов уже поднялись по спущенной мной вчера на скалах веревке. Старательно помогаю им. Измотались они крепко. Юрка Шиянов бледный, едва двигается. Антон Цак тоже «хорош».

Проводил их до самого лагеря и опять вниз — выта­скивать вторую пару. Они на том же месте. Совсем едва живы.

Спустил веревку закрепил на крюк и вытянул пооче­редно.

У гривки уже темнота застала. Николай Петрович ничего не видит. Предложил ему снять рюкзак и оставить его на гребне: «Я после за ним схожу». Страшно долго лезли, почти на ощупь.

От лагеря я опять возвращаюсь, на этот раз за рюкза­ком Горбунова. Тщательно ощупью раскидываю камни, шарю, разыскиваю в темноте рюкзак. Нашел! С ношей обратно, со всей осторожностью, удачно дошел до лагеря.

Все свалились. Из палатки носильщиков слышны сто­ны. Спим втроем. Ночь не холодна: температура минус 12 градусов.

27 августа. Лагерь «6400». Туман скрыл почти все, лишь видна вершина пика. Неприятный ветерок.

В девять часов выходим с Даниилом Ивановичем нагруженные станцией. Тяжелая штука! Сразу на кошках по острой гривке. Шаг медленный. Несколько передышек.

До первого «пупа» около двух часов хода. Вот и вер­шинка! Кажется рукой подать, а идешь, идешь — конца нет...

Скалистое обнажение. Даниил Иванович с видом пол­ного безразличия едва дотащился и ухнул рядом в снег. Попили из фляжки – ценная вещь! Дальше пологий ши­рокий гребень. Тщательно прощупываю путь ледорубом — снег рыхлый, с трещинками, но в общем дорога пока ни­чего.

Подъем берем справа, слегка траверсируя. До него долго блуждаем в поисках перехода скрытой трещины. На­конец удачно перебираемся ползком.

Через каждые 25-30 шагов отдых. В горле пересыха­ет. Дыхание частое. Охватывает чувство какой-то подав­ленности: кругом снежная пустыня, метет, клубятся обла­ка... Даниил Иванович плетью висит на ледорубе или валится в снег. Сердится, что я быстро иду. Банка рыбных консервов ободрила, а конфеты хорошо «смазали» горло — меньше сохнет.

Выбрались. Впереди громадное плато, влево цирк, за­канчивающийся вершинным гребнем. Прямо перед нами острый и изорванный гребень, напоминающий мост в пред­дверие вершины, которую закутали облака. Мрачно!

Бесконечные остановки, бесконечный путь. Вот до гребня уже кажется близко...

«Давай здесь оставим груз», — предлагает Гущин. Уже без двадцати пять. Вырыли яму и сложили туда чертов­ски надоевший ящик и прочие части радиостанции, а Да­ниил Иванович оставил и пуховую куртку. Громадное об­легчение!

Вниз сбегаем быстро. Уже без былого чувства опасе­ния проходим через трещины. Даниил Иванович фотогра­фирует, а я жалею, что надоумил его заняться фотосъем­кой: слишком долгое занятие.

Дошли до скалок. Даниил Иванович свалился. «Не мо­гу, — говорит, — давай отдохнем!» Делать нечего! Хотя до лагеря совсем близко. Вот и «пуп», а вот выглянул и ла­герь, забавно торчащий на острой гривке.

В лагерь прибыли без двадцати минут шесть. Ровно час спуска. Сразу же спать, почти не поев. Даниил Ива­нович говорит: «Никогда в жизни так не уставал».

28 августа. Лагерь «6400».

Бурная ночь. Опасались, как бы не сорвало палатки.

Туманное утро, туманное настроение.

Носильщиков вчера пришлось отправить вниз: сильно заболели, и лекарства не помогли. Обещали, если «голова пройдет», подкинуть еще питания. Но вряд ли... А с пита­нием тяжело — почти ничего нет, едим только кашу. Реше­но отправить Александра Федоровича Гетье и Антона Цака к пятому жандарму за оставшимся продовольствием.

Николай Петрович и Шиянов решили подняться вверх и закинуть палатки и кое-какие инструменты. Но, под­нявшись на несколько шагов (я было уже по заданию стал их фотографировать), Юра сел, а вскоре и назад по­вернули. Так и кончилась первая попытка. У Юрия сла­бость страшная, бледен и сильно осунулся.

Погода лучше. Солнышко. Начало капать. Спешу за­пасти воду. Пора встречать Гетье и Цака. Беру веревку, и знакомый спуск начался. Здорово! Они уже почти у грив­ки! По укрепленной мною веревке вконец измотавшиеся товарищи поднялись несколько быстрее. Рюкзак Алек­сандра Федоровича я взвалил на себя и довольно легко пошел вверх. На гривке не выдержал и обогнал их. Как выяснилось позже, носильщики подкинули груз на пятый жандарм, чем очень облегчили поднимающимся альпи­нистам доставку груза и значительно сократили время.

Наконец-то удалось вдоволь напитаться всем. Вечером богатый ужин: магги, язык, компот.

Решено: завтра все выходят на вершину! Двое в ка­честве носильщиков: вечером они должны возвратиться на гривку, в лагерь «6400». Четверо остальных ночуют на высоте станции, а затем, если возможно, забрасывают ее к вершине, устанавливают, и штурмуют вершину.

Я лично предполагаю, что станцию поднять выше не удастся.

Хорошая ночь.

29 августа. Лагерь «6400». Утро, обещающее при­личный день.

Долго варится завтрак. Половина девятого, а мы еще не поели. Наконец, тщательно распределив все съедобное, двинулись.

Первая связка (Горбунов и Гетье) была уже на первом «пупе», когда в 11.30 вышла наша — я и Даниил Иванович. Он несколько оправился, но все же еще слабоват. Идем довольно быстро и уже у трещины нагоняем первую связку. Считаем пульс: у меня 80, у Гетье 90, у Горбунова за 100. Тепло. Солнце печет здорово.

Спустя примерно час появилась третья связка (Цак и Шиянов) Юра опять стал что-то опускаться на снег.

Вот и скалы. По гривке шли не спеша, но ждать пер­вую связку пришлось очень долго. Наконец, появились Горбунов и Гетье. Николай Петрович вновь старательно измеряет пульс.

Прошло полчаса, а третьей связки — Шиянова и Цака все нет... Иду навстречу им. Лезут.

— Ну как, Юра, самочувствие?

— Прекрасное.

Мы опять значительно обгоняем всех. Даниил Ивано­вич стал чаще останавливаться. Долго отдыхаем у подъ­ема после трещины и закусываем сахаром и галетами. Гущин от галет отказался. Настроение у меня чудесное — ору песни.

Наконец, показалась первая связка. С комичной осто­рожностью перебралась через трещину. Обступили меня.

—Ну, сколько еще до станции? — спрашивают.

—Да часа три будет!

—Неужели?..

—Это если хорошо идти, — подзадориваем мы.

Подъем мы взяли неожиданно хорошо. Но наверху Гу­щин сдал. Через десять шагов остановился. Я не выдер­жал. «Посиди, отдохни-, Даниил Иванович, лучше будет». И пошел довольно быстро вперед.

Вот и станция. Вся засыпана снегом. Спешу разгрести площадку для палаток — скоро начнет темнеть. Работаю и ногами и ледорубом, а сам удивляюсь, как на высоте 6900 метров столько энергии набралось!

Показались остальные. Нога за ногу. Первый Даниил Иванович, как дошел, так и рухнул и не встает. Помог Антону Цаку дотащить рюкзак. Юрик Шиянов бледный, но еще улыбается. Деловитее и энергичнее всех, хотя тоже смертельно устал, — Николай Петрович.

Палатки поставили рядом. По три человека в каждой. Набьемся, как сельди в бочку. В нашей — Антон. У Нико­лая Петровича — «кухня» и продукты.

А крутить стало не в шутку. У ребят мерзнут ноги, и все желают скорее попасть в палатку. А как улечься втроем, да еще быстро? Даниил Иванович стонет, залезая в ме­шок: все не знает, как больную руку положить. А тут еще Антон неосторожно стукнул по ней. Ну, мне-то вкли­ниться — дело привычное. Скомандовал: «На бока!» и втиснулся. Даниил Иванович только охнул.

Высота 6500 метров. Все ближе заветная вершина пика Коммунизма

Из «кухни» получаем порции магги, язык, чай. Достаю я, поэтому и лежу посредине. Холодом обдает протяну­тую руку и тут же обжигает горячей посудой. Даниил Иванович от языка отказывается (значит в нашу пользу). Антону даю фенацитин. Ну, теперь, кажется, все.

Спал не плохо, тревожил ураганный ветер, который кое-что в конце концов покалечил.

30 августа. Лагерь «6900». Вид у всех пасмурный.

Решили так, мне с Цаком идти вперед со станцией. Остальные немного позже донесут части к ней. Цак дол­жен проводить меня метров на двести, потом спуститься и с Шиянчиком «скатиться» вниз до Ледникового лагеря.

Увы, не дошли еще до подъема на гребень, как Антон взмолился: «Не могу, ноги замерзли, не дойду...». И через пять шагов остановился.

«Ну, отвязывайся, давай станцию — я один пойду». Взваливаю двойной груз на спину. Тяжело, но шагаю все же успешно. Уже до половины крутой части поднялся, когда отделилась от лагеря фигурка.

Глубокий снег: Тащить станцию тяжело, но до трещи­ны все же дошел. Закусываю сахаром и шоколадом.

Из лагеря кричат: «Даниил Иванович заболел, идет вниз...» И вскоре от лагеря вниз начинает спускаться третья фигурка. Двигаются страшно медленно и все еще по ровному месту. Часто садятся.

Туман причудливо застилает все кругом, лишь надо мной кусок ясного неба, Сильно печет солнце. Поджидая отставшую пару, занялся рисунком.

Александр Федорович подтянулся к Николаю Петро­вичу, сели оба и... безнадежно. Я не выдержал, без рюкза­ка спустился к ним.

— Ну, Николай Петрович, с такими темпами мы у вершины станцию не поставим.

— Вы правы, давайте спускаться! Женя, идите за станцией и спускайте ее вниз. Поставим у лагеря...

Мои предположения сбылись, а как этого не хотелось!.. Николай Петрович продолжает:

—Станцию ставим близ лагеря и, отдохнув, соверша­ем восхождение на вершину.

Они едва дотащились до лагеря. Ноги у обоих подка­шиваются, особенно у Александра Федоровича. Иду за ящиком.

Основание станции — доска от ящика, положенная чуть ниже снежной поверхности. Колья вошли крепко в наст, растяжки натянулись.

Радиоантенну тоже установил неплохо. Жаль, ветер слаб, не крутит пропеллер.

Кухмистерская теперь у меня. Варю, жарю: магги, язык, чай. С удобствами забираюсь в мешок. Сплю хорошо. Ночью ветер и снег.

31 августа. Лагерь «6900». С утра мрачно. Ветер, снег, туман.

Принимаюсь за чай. Две кастрюли сразу опустошили. Вылез, отгребаю снег около палаток. Туман, ничего не видно. Снег тает на палатке и вода бежит внутрь.

Николай Петрович с Александром Федоровичем зани­маются составлением «высокогорного ассортимента» продуктов. (Платоническое занятие, особенно когда продук­тов ничтожное количество и в животе урчит).

Готовлю «язык по холодному», желая накормить одним видом, как во французском кабачке.

А снег все валит. Был просвет, но и тот затянуло ту­чей. Завтра, если погода будет сносная, выступаем на вершину. Если нет — еще ждем день на самом умеренном пайке.

Не спится. Все на луну смотрю. Светит ярко. Иногда снежком пересыпает.

1 сентября. Лагерь «6900». На рассвете начался сильный ветер, и вскоре разразилась снежная буря. При­шлось восхождение отложить на завтра.

Продукты экономим. Вместо какао готовлю лишь чай. Светит солнце, но кругом ничего не видно.

Ставить станцию сегодня, конечно, невозможно. Реши­ли вначале попробовать у палатки... Только вылез — мо­ментально замерз. Адские порывы смерча! Пропеллер крутится.

Очистил от снега обе палатки. Замерзли ноги. Снял шекельтоны — ив мешок! А станция осталась за палат­кой. Николай Петрович сильно сердится. Но над палаткой проносятся такие смерчи, что вылезать нет никакого же­лания! Но замучила совесть — уснуть не мог. Вылез до половины и снял пропеллер. Палатку мгновенно наполни­ло сугробом. Залез с головой в мокрый мешок и тут же заснул.

Порывы ветра невероятные. К утру порвало растяжку, и в моем распоряжении остался кусочек палатки. Ноги и бока крепко прижаты сугробами снега. Температура 27 градусов мороза.

2 сентября. Лагерь «6900».

Кругом свистит и ревет. Николай Петрович молит о помощи. Их палатку завалило наглухо. Не могут шеве­литься. Задыхаются.

Я вылез из палатки. Сейчас же едва не сбило с ног, а палатку забило снегом.

Крышкой от кастрюли начинаю кое-как откапывать заживо погребенных. Освободив пострадавших, откапываю и их оторванную палатку. С большим трудом натянул ее вновь.

Затем натянул и край своей палатки. Закоченел. Влез в нее. Долой шекельтоны! Спальный мешок — ледяной. Немного отошел. Принимаюсь за кухмистерскую. Глав­ная трудность — передача еды в другую палатку.

К вечеру стало стихать, и наконец, прояснилось. Вылез на работу по раскопке палаток. Работы — жуть! Нас за­валило на метр. Кругом побелело. Выглядит все особенно мощно и как-то призрачно. Минимальный термометр по­казывает 45° мороза.

Завтра — последний шанс на восхождение. Продукты кончаются. Александр Федорович чувствует себя плохо.

3 сентября. Лагерь «6900».

Рассветает. Изредка метет. Дали туманны, но в об­щем ясно. Решено: выходим!

До трещины идем не связанные. Я довольно быстро обогнал Николая Петровича. Старые следы мои замело и надуло глубокого снега. Медленно лезу по колено в сне­гу. Николай Петрович у трещины сел:

— Посмотрю ногу, не чувствует ничего.

Жду. Разувается страшно долго. Нога оказалась в по­рядке. Связались, и я полез. Ноги уходят глубоко в снег. Я весь в снегу, но все же медленно продвигаюсь вверх. Круто. Николай Петрович с одышкой медленно пробира­ется по моим следам.

Крутая часть оказалась длинной и утомительной. Снег необычайно глубок. Продолжительный отдых на первой вершинке. Дальше тревоживший нас карнизик оказался очень простым, и мы легко обходим его по правой сторо­не. Еще один подъем и опять глубокий снег. Николай Пет­рович все чаще садится, видимо, ему тяжело поспевать за мной.

Пологий подъем и гребень пройден. Но сколько време­ни прошло! Если и дальше так будем продвигаться, то прощай вершина! До темноты не добраться.

Предлагаю Николаю Петровичу отвязаться. Пойду вперед до седловины, а потом прямо на вершину. Николай Петрович пойдет там, где будет удобно, без большого подъ­ема, и постарается подняться по северо-восточному греб­ню, сколько возможно. Предложение принято.

Иду один (Николай Петрович все сидит). Пологий подъем к траверсу вершинного гребня. Иду легко и быстро, склон 35-40°.

Встретил глубокий снег. Лезу по 15-20 шагов, затем отрыхаю. Обдумал план траверса. Иду под кубическими сбросами. Из глубокого снега выхода нет. Резкий поворот вверх вывел, наконец, на жесткий фирн.

Николай Петрович шевелится где-то далеко внизу. Кричит... Что — понять не могу. Доносятся лишь обрывки фразы: «Буря!.. влево...» По гривке, действительно, поме­ло здорово и закружились смерчи.

Громадная трещина. По мостику переползаю на проти­воположную сторону. Беру резко вправо. Траверсирую над трещиной с большой осторожностью. Склон 45 граду­сов. Боюсь делать большие остановки. Солнце уже спу­стилось низко!

Вот и северо-восточный цирк. Он залит солнцем и в глубоком снегу. Возникает новый план: затащить рюкзак на северо-восточный гребень — все равно по пути к вер­шине.

Тяжело лезть по крутому склону и в глубоком снегу. А вершина зовет и требует все новых усилий! Но какое облегчение и радость — на гребне, как фаянс, жесткий наст. Спешу посмотреть на запад — чудесная картина!

Слева огромная вершина — пик Е. Корженевской — за ней резкое понижение. Вершины слабо оснежены. На запад тоже массив: гребень с рядом вершин, уходящий дугой на северо-запад. Меж вершинами пика Коммуниз­ма и Корженевской целая система красивейших, чешуй­чатых ледников, спадающих в северо-западном направле­нии, но куда именно, проследить не удалось — закрыл туман. Поднимаюсь на острый гребень. Все же высота сказывается: шагов двадцать сделаю — и отдыхаю.

Начал спуск в основную выемку. Гребень, как нож, и небольшие карнизики. На восток почти полный отвес, около километра.

Последний крутой тяжелый кусочек преодолен. Справа гряда скалистых более пологих выходов. Первые плиты камней.

Вершина!.. Вот она! Не выдержал, от волнения и радо­сти на четвереньках вполз и лег на чудесные, чуть тепло­ватые и защищенные от холодного ветра плиты.

Первое — вытащил альтиметр. Стрелка прибора ушла на последние деления — 7700 метров. Это приятно уди­вило. Если даже взять поправку (он показывал несколь­ко более), то цифра все же остается солидной, близкой к 7500. Температура по альтиметру 20 градусов. Это не точ­но. Он обычно здорово не дотягивает. При сильном ветре морозит крепко. С моих усиков свисают две огромные со­сульки. Борода тоже стала ледяной.

Дыхание восстановилось. Вытащил из кармана пол­плитки шоколада, сжевал (рассыпается, как песок, и без­вкусный какой-то).

Делаю схемы и зарисовки ледников, вершин и хребтов. Как обидно: вся южная, восточная и юго-восточная сто­рона закрыта от вершины огромным облачным флагом. Юго-запад тоже в туманной дымке и очень плохо разли­чим. Лишь северо-запад очищается от тумана и видна грандиозная глубина, вызмеенная красивейшими и мощ­ными ледниками, и громады хребтов, уходящих и снижаю­щихся вдали. Отсюда чувствуешь всю громадную высоту пика. Все вершины, тоже немалой высоты, — глубоко вни­зу. Лишь пик Корженевской «пытается подняться» до пика Коммунизма, но все-таки значительно уступает.

Солнце не ждет и неуклонно опускается вниз. Прихо­дится спешить. Тревожит состояние Николая Петровича.

Последняя задача — сложить тур и вложить в него бан­ку с запиской — оказалась не такой простой. Вершинные плиты представляют породу исключительно мягкую, пори­стую, красноватого цвета с округленными краями. Не­больших отдельных камней рядом с вершиной почти не нашлось. Видимо, свирепствующие ветры срывают их и сбрасывают вниз. Лишь немного отойдя от вершины, уда­лось найти несколько камней и заняться не легким в этих условиях перетаскиванием их к вершинному левому (по ходу) пику, отделенному небольшой трещиной, полуна­полненной снегом; через трещину приходилось широко шагать, и это утомляло еще больше. Притащив таким образом плит пять-шесть, сложил их вокруг плоской банки и сверху покрыл наиболее крупной плитой. Кон­чена работа!

Встал, огляделся. На туманном фоне востока тоже встала огромная фигура. Я замахал руками — и там под­нялись огромные лопасти и тоже замахали.

Пора на спуск. Забрал альтиметр, ледоруб и не спеша полез среди камней. Увы: то, о чем столько думал, — забыл! Забыл захватить камень с вершины. И еще пожа­лел, что тур сложил на самом вершинном камне, его на­верняка сдует (а все из-за того, чтоб не сомневались, что до вершины дошел). Правда, кроме записки ниже в щель заткнул обертку от шоколада, но и она вылететь может.

На крутой гривке пришлось спускаться очень осторож­но. Но слез довольно легко и быстро. Несколько неудобней стало идти дальше, по острому гребню. Приходилось сугу­бо аккуратно и не спеша ставить ноги и прочно всаживать кошки, стараясь не зацепить о штанину, иначе полет обес­печен.

Так, почти без отдыха, выбрался из выемки и увидел на гривке, на месте моего подъема, фигурку Николая Пет­ровича. Спешу к нему по острой гривке. Один раз зацепил штанину, но удачно — хорошо воткнутый ледоруб удер­жал. Сбежал с гривки, траверсирую трещину. Вот уже скалы и встреча с Николаем Петровичем! Пожали руки, поздравили друг друга. Он видел меня на вершине.

— А где же рюкзак? Я не нашел его, — говорит Горбу­нов.

— Да вот он, в трещинке, к нему и следы ведут… — Чуть не рысью бегу к рюкзаку (досадно, сколько времени ушло, а измерения еще не сделаны).

Достаю инструменты, планку для лейки. Николай Петрович заряжает трясущимися руками. Замерз он очень. Щелкает фотоаппаратом, но лейка работает явно плохо. Я беру бусоль и начинаю делать засечки. Записы­ваю цифры в альбом и тут же спешу сделать наброски вершины Корженевской, западного гребня и других. Вы­ходит коряво, трудно сосредоточиться, но хорошо и это, потому что (как позже выяснилось) зарисовки оказались единственными документами, характеризующими запад­ные вершины. Лейка замерзла и ни одного снимка не вышло.

Николай Петрович спешит на спуск. Замерз оконча­тельно. Солнце уже садится.

Я остался дорисовать и собрать инструменты. Захва­тил три камня с гривки (но позже забыл их на высоте 6800).

Ну, прощай, пик! Быстро пошел по крутому спуску догонять Николая Петровича. На седловине догнал.

Под мощными стенами кубических сбросов, маячащих силуэтами, совсем темно. Но скоро выручила луна. Жел­тым блином вылезла из туманной дали, не сразу, но осве­тила нам спуск. А подход к гривке был освещен уже исключительно ярко.

Николай Петрович немного отстает, делает передыш­ки. Я покорно дожидаюсь. Вот и крутая часть спуска. Глубоко приходится приседать, чтобы без рывка опустить ногу в рыхлый грунт. Выше колена увязают ноги в старых следах. Кричу Николаю Петровичу:

—Легче ставьте ногу...

Но уставший Горбунов топает грузно, во весь мощ­ный вес. Однако снег не сдал, и Николай Петрович удач­но дошел до низа. Трещина также благополучно осталась позади. Ну, теперь дорога ясна и легка.

Очень тревожит состояние Александра Федоровича. Когда мы уходили, он был очень плох. Как-то он? Не слу­чилось ли чего-нибудь непоправимого в наше отсутствие?

Быстро с подбежкой иду к лагерю. Луна ярко зали­вает фирны пика зеленоватым таинственным светом, от­четливо выделяя наши следы. Маленькими квадратиками показались палатки. Еще ускорил ход — и вот я уже око­ло них. Тихо. Приоткрываю палатку.

— Александр Федорович, вы живы?

— Жив, жив, и о вас страшно беспокоюсь...

— Ну, как видите, и мы живы, и вершину взяли!..

Пока говорили, подошел и Николай Петрович. Опять поток взаимных расспросов.

«Хорошее самочувствие, очень удачно спустились», — говорит Николай Петрович и разуваясь, и вдруг замолк, пощупал ноги — они ледяшки и носки к пальцам пример­зли. Вот так удачно!..

Сейчас же (о чае уже некогда думать) перетащился Николай Петрович в мою палатку и пошла работа оттира­ния. Одну ногу тру снегом и рукавицей. Другая одета в носок и сам Николай Петрович трет ее. И так по очере­ди — бесконечная, нудная, но необходимая работа. Посте­пенно разминаются пальцы, появляется гибкость. Пальцы уже сами гнутся, но чувствительность никак не возвра­щается. Прошло много времени. Высоко взошла луна — я все тер. Наконец, пальцы пришли в приличное состояние, совсем оттаяли, но чувствительности добиться так и не удалось. Решили кончить. Спать клонит (о чае уже забы­ли думать).

Скорее в мешок. Влез в него во всем снаряжении, исключая ботинки. Ноги оказались тоже чуток подморо­жены, однако оттирать не стал. Попробовал — гнутся, ну и ладно, отогреются сами. Заснул быстро и спал здорово.

4 сентября. Лагерь «6900».

Встали не рано. Чудесное ясное утро. Принимаюсь за приготовление чая. На магги что-то не тянет.

Ноги Николая Петровича двигаются нормально, но чувствительность, увы, не вернулась.

Занялся сборкой станции, Николай Петрович — кух­ней. Беспрерывный чай — это почти единственное, что у нас осталось. Есть еще банка шпрот (порция Николая Петровича). Но вот и она дружно опорожнена. Осталось немного шоколада — доели и его. В общем подчистили все остатки, а чай разливался рекой на все лады. Так часа два и прочаевничали.

Начали сборы. Пока вытряхивали все из палаток, да укладывались — времени прошло уйма. Все мокрое, все в снегу, все обледенелое. Нужно немного подсушить (с тру­дом свертывается), да и больным нужно помочь уложиться.